Комментарий к Безымянной Книге гипербореев




Ты держишь в руках труд, что был написан Преподобным Алленом, но не был утверждён при жизни его. Сейчас же я хочу представить тебе комментарий Преподобного, который многое толково изъясняет о знаменитой Безымянной Книги гипербореев. Но прежде чем мы приступим, я хочу немного рассказать о Преподобном и цели его труда.

Преподобный Аллен является далёким потомком знатного славянского рода, который пустил своё зерно в германскую землю. В возрасте 13 лет Преподобный был отдан на учение и воспитание в долореанскую церковь, в которой провёл девять лет своей жизни. На 23 году жизни Преподобного Рона должны были посвятить в святые отцы, но прежде должен был он пять лет провести в странствиях. Тогда-то Преподобный и отправился на Русь как на землю своих исконных предков. На русской земле он странствовал до просторов Сибири, где и встретил волхва Элогея (волхвы и колдуны после принятия Русью катарсизма были в гонениях, и нередко приговаривались к смертным казням), который и посвятил Преподобного в тайны гипербореев.

И судьба Преподобного стала ясна. Он отрёкся и от земли германской, и от церковного чина. Он полностью отдался изучению тайн сгинувшей цивилизации. На счастье Преподобного у Элогея была одна из немногих оригинальных Книг, которая была написана на гиперборейском языке. Всю свою оставшуюся жизнь Преподобный посвятил её расшифровке и переписи на привычное нам толкование.

Гипербореи имели уникальное, совершенно неповторимое видение мира, которое они отразили в своём языке и в Безымянной Книге. Он состоял из некоторого множества символов, точное количество которых до сих пор неизвестно. Эти символы складывались между собой в слова.

Например, одними из ключевых были символы:

- Сангвис (кровь — символ жизни);

- Ментус (страх).

Объединение этих двух символов давало слово:

- Мортемос, что значит «Жизнь», что в прямом смысле значит «страх крови» или «страх плоти», подразумевая страх перед смертью. И таким образом была написана не только Безымянная книга, так писались все гиперборейские тексты.

А теперь же перейдём к самому труду Преподобного Аллена.

«Узри, о пытливый ум, великое творение гипербореев, кладезь знаний грядущего и прошедшего. Узри истину, что вышла за пределы времени, просочившись сквозь века, дабы нести нам яркое пламя знания. Узри великий труд гиперборейских мудрецов, что пережил их самих.

И так писали гипербореи. Спроси себя, отчего плоть твоя стремится к плоти другого человека, отчего сближение тел мужского и женского порождает удовольствие? От чего людская молва твердит всё про утехи плотские да про явства сладостные. А спроси себя, что чувствуешь ты при виде смерти другого человека?

Размышляй над этими вопросами, думай, что их объединяет. И ты найдёшь ответ – их объединяет страх.

И так писали гипербореи. Страх есть основа жизни. Стремится человек к плоти другого человека да к явствам только лишь потому, что они дают надежду избежать неизбежного. Спроси себя, что есть основа жизни, и ты найдёшь ответ – основа жизни есть страх. Но спроси себя, а страх перед чем – и ты найдёшь ответ – страх перед смертью.

И так писали гипербореи. Гиперборейские мудрецы постигли тайны разума и заглянули вглубь веков. Узри же, о пытливый ум, младую Землю. Она лишена ещё жизни, но жизнь скоро родится. Но прежде чем неживое вещество станет живым, оно должно познать страх перед смертью. Всё в Бескрайнем Космосе подвластно смерти, но только Жизнь ощущает её хладную длань и борется с ней. Страх перед смертью гонит жизнь от смерти к ней же, в то время как неживое вещество не борется, подчиняется и разрушается.

И так писали гипербореи. Неживое вещество познало страх перед смертью, и смерть стала причиной жизни. И это положило начало Великому Закону Жизни: Смерть одной жизненной силы является главным условием существования другой жизненной силы. Любая жизнь стремится уничтожить другу, ровно как трава поедается оленями, а хищный зверь убивает оленя, ровно как коршун пожирает мышь. Смерть есть основа жизни, ровно как и единственное условие её угасания.

И так писали гипербореи. Жизнь есть борьба, проигравший которую умирает. Спроси себя, разве всякая смерть стремится к борьбе. И ты найдёшь ответ – да, всякая. Узри человека и саранчу. Человек велик и силён, он уничтожит саранчу в открытой борьбе. Но нет между нами борьбы прямой лишь потому, что человек и саранча живут на разных жизненных уровнях. Но борьба идёт всё равно, и она – косвенная. Саранча способна породить саму себя в таком количестве, что способна съесть весь урожай на Земле, обрекая человека на голодную смерть. Это есть борьба косвенная: жизнь, существующая на разных жизненных уровнях, борется с собой через другу жизнь, связующую эти уровни, ровно как саранча борется с человеком через урожайные растения.

И так писали гипербореи. Отринь, о пытливый ум, ложное убеждение, что только человеку дан разум. Есть разум и у зверя, и у древа, и у птицы, и у человека. И так гласили гиперборейские мудрецы. Есть жизнь, что не увидеть глазом и не почувствовать дланью. У этой жизни впервые появился разум – инструмент всего живого. Спроси себя, каково главное желание живого? И ты найдёшь ответ – сохранить себя. И это желание есть основа всех ощущений.

Первая жизнь ощущала воздействие природы и отвечала на него действием. Действие связывалось в разуме с воздействием, заставляя жизнь разным образом реагировать на него.

И так писали гипербореи. И было это первым и примитивным разумом, что развивался и усложнялся. Разум создал инструменты, что позволили ему видеть и слышать мир, что стали проводниками воздействие. И создал разум сознание поверхностное и глубинное. От глаз наших и ушей наших воздействие природы приходило в сознание поверхностное. Там его понимала голова. Далее шло оно в сознание глубинное. Там его понимал разум.

И так писали гипербореи. Глубинное сознание высекало из воздействие сложный образ, вкладывая в него основной смысл воздействия. Данный образ отправлялся далее в библиотеку разума, где связывался логическими цепями с другими образами, строя тем самым механизмы нашего ответного действия на воздействие природы. Дабы понять мысль, представь же себе мастера, что высекает из мрамора изваяния, и ставит их в своей мастерской таким образом, что получается сюжет. Мастер есть наш разум, мрамор есть воздействие природы, изваяние есть основной смысл воздействия, а мастерская есть библиотека разума.

И так писали гипербореи. Разум человека отсекает значимые детали от воздействия в силу личностных убеждений. Это не позволяет увидеть воздействие в полном свете. Разум человека добавляет в воздействие несуществующие значения. Это не позволяет увидеть воздействие в полной мере. Это становится причиной рождения ложных знаний и верований, влекущих порой к печальным воздействиям. Поэтому гиперборейские адепты разума посвящали годы усердным тренировкам, дабы отсеять от себя личностные убеждения и отринуть привязанности.

И так писали гипербореи. Разум есть энергия. Разум способен творить материю и перестраивать её. Поэтому гипербореи с юных лет учились управлять энергией разума. Гиперборейские мудрецы проникли в саму природу разума, подарив миру могущественную силу, магией наречённой, ибо всякая магия основывается на силе разума и правильном понимании воздействий природы. Только правильное понимание и осознание воздействий приведёт к величию, ровно как извращённое понимание приведёт к угрозе для разума и даже жизни колдуна.

Сей труд я закончу наказом. Познай себя, познай истинное воздействие природы, очищенное от твоих убеждений и предрассудков, и великие законы Космоса откроют пред тобой новые горизонты. Но помни, что всё приходит тогда, когда ты готов это получить. Наберись терпения, ибо путь спешки короток и опасен».

 

Заблудшая душа

Долгие путешествия рано или поздно утомляют, и как бы не хотелось их закончить, всё равно нужно отдыхать. Вот и я утомился, мои ноги гудят и требуют отдыха. Благо я оказался неподалёку от старой и заброшенной долореанской церкви.

Большие дубовые двери со скрипом отворились. Предо мной предстал огромный зал. Сквозь провалившуюся крышу его освещал дневной свет, большая часть которого падала на перевёрнутый на противоположной стене крест с распятым Якоби, заставляя его как бы слабо сиять. Скамьи, когда-то стоявшие в правильном, ровном порядке ныне находились в хаосе, многие сломаны, многие перевёрнуты.

За алтарём подле креста на коленях стоял человек и усердно молился перед распятием. Услышав скрип он поднялся и, обернувшись ко мне, сказал:

— Ещё одна заблудшая душа пожаловала в дом Господней. Ты мародёрствуешь, странник, или пришёл найти покоя — голос человека был глубоким и спокойным, и эхом отдавался в пустой церкви.

— Я ищу покоя — ответил я ему. Человек пошёл мне навстречу. Когда солнечный свет озарил его лик, то я увидел лицо уже не молодого, но и ещё не старого мужчины. Его лоб и уголки рта уже были тронуты первыми морщинками, и ясно смотрели на меня его широкие серо-зелёные глаза. Он жестом указал мне на одну из целых скамей, а после, как я устроился на ней, сел рядом. Тут я обратил внимание на его одежду: то была не монашеская ряса, а поношенная форма альбионского солдата.

— Тоже вояка? — спросил он у меня, указывая на полупустой медпакет, что висел у меня на поясе.

— Да, — ответил я, — четвёртый полк Суверенного Альбиона

— О, а я как раз в пятом служил служил. Вас отправили на юг Франции, после того, как второй и третий на севере разбиты были, не так ли?

— Да, так оно и было.

— Да, война страшное дело. Ещё страшнее становится, когда понимаешь, что это естественно, что это часть нашей жизни. Вся природа построена на борьбе, а война… Война более совершенная форма борьбы. Ну, понимаешь, там армии всякие, оружие, техника.

— И что вы делаете в этих развалинах? Грехи замаливаете?

— Да. Уже не помню, сколько я здесь торчу. Время потеряло для меня всякий смысл. Я теперь пытаюсь отмыть свою душу.

— И перед кем же, — с лёгкой насмешкой спросил я, — Умерли и боги, и империи, что им поклонялись.

— Да бес бы их взял и богов тех-то, и империи. Я здесь не перед богами на коленях стою

— Тогда перед кем же?

Мужчина наморщил лоб. Так он был похож уже на преклонных лет старика:

— Перед другом своим. Это был год 15 19 эпохи, война уже год как шла. Альбион тогда сколько — мужчина призадумался — лет так 25 или все тридцать перестал планету жрать. Закончились колониальные войны. Другие начались. Наш полк тогда отправили французам помогать отбивать север страны, пока германцы русских грызли. Я в нём с другом своим служил. Сказали, что в атаку пойдём. Вот сидим мы в окопах, ждём команду. И тут слышим, все кричат: «газы! газы!». Не знаю как, но германцы тогда нас раскусили и газ пустили. Я с моим товарищем еле маски нацепить успели, газ уже в окопы стелился. А он густой, зараза, ничего дальше вытянутой руки не видно. Кто-то там уже корчился в припадках. Газ же первое время на мозги давит, люди невменяемые становятся. А потом собственные лёгкие глотают. Вот где-то припадошных и начали стрелять. Только и слышишь, как разряды по своим же бьют. В рядах паника началась. И тут слышим «чик - чик». Проволоку перерезают. Те, кто не дрогнул, наугад стрелять начали. Да поздно уже было. Только одно видел перед смертью: Выбегает на тебя из тумана гренадёр — дура двухметровая — бьёт тебя боевым топором по голове, и всё, даже пикнуть не успеваешь. Мы с товарищем испугались, побежали. Из окоп вылезли с дуру, с страху, и побежали. Уж не знаю я, куда бежали, да прибежали прямиком в лапы немецкие. Те нас схватили, карабины забрали да стали думать, что с нами делать. Как только газ рассосался, подошёл к нам один, который по-альбионски говорил, кинул между нами топор, да и сказал: «отпустим одного. Того, кто живой останется. Будите глупить, обоих прикончим». И тут мой товарищ ему говорит, что, мол, давай, обоих и убивай. А я… А я в это время топор поднял…. Да по затылку его… — мужчина на несколько секунд умолк, — Я потом пошёл, куда глаза глядят, церковь эту нашёл. Вот с тех пор и молю друга своего о прощении. Только вот сомневаюсь я, что он простит меня. Да и сомневаюсь я, что сам себя прощу за такое. — Некоторое время царила тишина. Её нарушил уже дрожавший, готовый зарыдать голос мужчины — Мир слишком тихий стал, не заметил. Ни птиц в нём не стало, ни зверей. Всё своим газом убили, пожгли. Вот эта церковь как весь мир: вроде стоит, вроде как существует. А на деле уже давно мертва и заброшена. Вроде же как и империи существуют, и власть есть. А присмотришься, прислушаешься, так эти империи только в своих столицах сидят, да небольшая россыпь городов подле их поддерживает. А дальше — пещерная дикость. Устали люди от войны, вот и предали армии своих королей да канцлеров. Все теперь о чём-то жалеют, все теперь в чем-то сомневаются.

Новый прилив сил обдал меня своей свежестью, и я почувствовал, что мне нужно идти дальше. Я попрощался с мужчиной и вышел из церкви. Теперь не было никаких пустошей, не было и неба с солнцем. Лишь один бесконечный подземный лабиринт Ида. Ничего, когда-нибудь эта мятущаяся душа вспомнит, что уже она давно не на Земле. Когда-нибудь встретит она своего друга, они обнимутся так крепко, как только смогут. И будет получено заветное прощение, и вдвоём их вознесёт лестница Икариона к Творцу, ибо их война давно закончилась. А что до меня, то Паломничество моей души ещё далеко от своего завершения.

 

 

Сборщики

Тяжело жить с осознанием того, что дело, которое ты всей душой считал правым, рушится и умирает. Я был демобилизован из армии в самом начале войны. Мой противогаз порвался, и я вдохнул немного ядовитого газа. Хоть меня и успели вовремя вывести из его убийственных клубов, я всё равно ощутил, что мой разум помутился. Я два месяца провёл в Красном Доме, после чего был отпущен домой. Я пытался снова вернуться в ряды бравой германской армии, чтобы своими руками привести свой народ к величию, но мне отказывали снова и снова. За своё рвение я даже был удостоен медали.

В 16 году 19 эпохи в народе стали ходить слухи о позорном дезертирстве наших солдат. Мол, они самовольно покидали ряды армии и уходили кто куда. Мол, они становились разбойниками и бандитами, что засели в лесных теснинах. Я никогда не верил этому, но потом слухи начали подтверждаться. В Суверенном Альбионе начались массовые беспорядки, вылившиеся в кровопролитную гражданскую войну, которая разделила страну на три стороны. Зачинщиками мятежа стали северные владения Брита, которые были крайне недовольны тем, что Альбион подписал соглашение с нашей державой о сотрудничестве, после того как мы дважды разбили их войска во Франции. Сторонники альбионской короны поддерживали свою королеву, считая, что это соглашение просто необходимо. И небольшая россыпь городов отказалась поддерживать какую-либо сторону, оказавшись меж двух огней. Эх, жаль они не понимают, какую честь мы им оказали! Так или иначе армия Суверенного Альбиона вернулась на Брит, хотя многие её части начали грызть друг друга ещё на континенте. Да и в Российской империи начались волнения. Казалось, что весь мир теперь просто обязан нам покориться. Никто не мог оказать нам сопротивления. Объединённый Халифат пал последним. Столкнувшись с нашим непревзойдённым техническим прогрессом, они стали терпеть одно поражение за другим. Пророчество-то их оказалась ложным. Своего Аль-Хали они вздёрнули прямо в столице, перед его дворцом. Не долго они просуществовали как одно государство, ибо после казни халифа они вновь, как и в старые времена, стали выяснять, кто из них истинный пророк.

Но страшнее всего было то, что такая же участь постигла и мой великий народ. Канцлер молчал, а наша армия растворялась по пустошам Европы как сахар в воде. Те немногие бравые воины, что сохранили верность своей отчизне, вернулись назад, сгустившись подле столицы. В нашем маленьком городе также осел гарнизон, но его сил было недостаточно даже для того, чтобы справиться с треклятыми разбойниками, что за сели в теснине среди тех коряг, что когда-то называли лесом.

Позже до нас стали доходить сведения о некой могущественной организации, что сеет мир и невиданные технологии на землях тех, кто им покорился. А тех, кто не склонил головы, они уничтожают. С каждым днём о них говорили всё больше, стало ясно, что скоро они явятся и сюда. И они явились. В этот солнечный день к нам пришли их послы с предложение примкнуть к рядам Технократического Союза. Как и подобает настоящим германским воинам, наш гарнизон отказал им. Был дан бой. Никогда я ещё не видел такой мощи. Они были так сильны, так сильны! Сражение длилось всего-то полтора часа! Остатки разбитого гарнизона отступили по направлению к столице, сдав город силам Технократического Союза. Дабы закрепить свою победу, Союз провел по центральной улице парад, демонстрируя свою мощь. Никогда ещё в своей жизни я не видел таких уродов. То были порождения то ли какой-то кощунственной магии, то ли невиданных тёмных технологий. Основу сил Союза составляли какие-то машины, в прошлом бывшие людьми. Первыми прошли так называемые легионеры. Это были уродцы, от людей у которых остался только верх туловища. Их животы и всё их содержимое были удалены, оголяя нижние ряды рёбер и позвоночник, и заменены какими-то механизмами, которые поддерживали тело и позволяли ему поворачиваться. Мышцы с их ног были полностью срезаны, оголив одни кости. В них крепились некие скобы, скрепляющие суставы, а от верха кости и до её низа тянулись спицы, которые, наверное, также служили для поддержания их веса. Эти выплевки странной науки были вооружены клинками с искривлёнными лезвиями, обоюдно заточенными, и щитами, которые были почти в человеческий рост. Лица этих уродов были закрыты масками, напоминающие маски чумных докторов средневековья. На месте глаз была металлическая пластина, закрывающая также и лоб. В ней были вырезаны мелкие отверстия. Уж не знаю, что они через них видели. Самое жуткое было то, что маска была буквально впаяна, вплавлена в лицо.

Следующими за ними шли уже более обмундированные представители этой страшной армии. В отличие от предыдущих их верхние половины тел были закрыты бронёй, от которой тянулась толстая трубка к их до коле невиданных мною шлемов, которые совмещали в себе и противогаз и каску сразу. С левой стороны шлема отходила ещё одна трубка, потоньше, и тянулась за спину, где входила в некое подобие коробки. Там скорее всего, находились фильтры или ещё господь знает что. Рядом с коробкой на спине висел баллон, от которого отходила трубка и соединялась с их оружием, представлявшее собой полый железный стержень, на конце которого находилась раскалённая проволока.

Далее за ними прошагали основные силы Союза — такие же уродливые и чуждые любому человеческому сознанию. Они были облачены уже в серьёзную относительно других «солдат» броню, представлявшую собой металлические листы, прикрывавшие также и паховую область. Они были вооружены странной формы клинками, что болтались за их спинами, а также невиданной мной до сих пор версией элементарного карабина. Их головы покрывал противогаз. Отдалённо они напоминали изуродованных солдат Альбиона.

За ними следовали орудия, которые также когда-то были людьми. Их головы были в гладких белых шлемах, на месте рта у которых располагалась два клапана, а глаза закрывали пластинки с продольными разрезами. В плоть их спин были впаяны и скреплены пластинами громоздкие устройства, издававшие рёв, который не услышишь ни от одной современной единицы техники. На нижнем конце этих конструкций были две трубы, изрыгающие из себя клубы чёрного и едкого дыма. Спереди, прямо над головой этой машины, выступало длинное и массивное орудие, у основания которого сверху был виден закруглённый металлический рожок, полный малыми, цилиндрической формы и заострённых вверху снарядами. В отличие от остальных, это чудище не имело ног. Его позвонки скреплялись маленькими, но, надо думать, прочными пластинами, а к тазовым костям крепились три металлических вилки — две на месте ног и одна сзади, вместо копчика — оканчивающихся колёсами. Это ущербство передвигалось отталкиваясь своими неимоверно огромными и мускулистыми руками от земли, волоча своё тело на колёсах.

Жители рукоплескали новой власти, однако я видел в их глазах страх. Никто и не думал о том, чтобы открыто выказать своё отвращение к этому надругательству над самой природой, которое лишь по недоразумению назвали парадом. Трусливые шакалы! Они забыли, что германский народ всегда был неустрашим! Я больше не мог смотреть на это уродство, а потому не боясь, как и подобает настоящему германцу, развернулся и пошёл восвояси. Те, кто видел это жест, смотрели мне в спину как на безумца.

Но надо отдать должное этому Союзу. Они сделали то, что прежний гарнизон был сделать не в состоянии. Они вытравили из здешних земель проклятых звероящеров, что терроризировали окраины, а также зачистили лесную теснину от бандитов. Не успела новая власть как следует закрепиться на месте, как она уже приступила к строительству. Каково же было удивление и вместе с ним облегчение, когда объявили, что местных жителей не будут утруждать возведением этого странного устройство, которое называют маяком.

Он был просто огромным. До сих пор я не видел ничего больше. Такую постройку (хотя это на самом деле было устройством) возвели в фантастически малые сроки. Это штука была белого цвета, созданная из неизвестного метала или целого сплава. На ней было множество странных узоров в виде тонких дорожек красного цвета. Когда маяк стал работать, я постоянно что-то ощущал. Это странное чувство, ранее мне никогда неведомое, а потому я даже не знаю как его описать. Я даже не знаю, на что оно похоже. Это ощущение было чем-то вроде тревоги вперемешку с чувством, будто кто-то находится прямо у тебя в голове. Жители стали себя очень странно вести после того, как маяк стал активен. Поначалу я заметил, что все стали какими-то утомлёнными, вялыми, хотя Союз не вешал на людей тяжёлые работы. Затем силы вернулись к жителям, но с ними уже что-то было не так. Они фанатично придерживались идеалов Союза, которые он активно насаждал. Но это не было простое прихлебательство, которое обычно возникает у ничтожных душонок, когда меняется власть. Это был самый настоящий фанатизм. Союз что-то делал с людьми, но что именно я никак не мог разобрать.

Спустя какое-то время меня стали мучить головные боли. Иногда я терял ощущение времени и даже ориентацию в пространстве. По ночам меня начал мучить один и тот же навязчивый сон, который от ночи к ночи немного менялся, становясь всё невыносимее. Мне снилось, будто я сижу в кругу света, а вокруг — непроглядная тьма. И кто-то есть в этой тьме, то ли ползает в ней, то ли скачет. И звуки с каждой ночью становились всё отчётливее, словно обитатели тьмы подбирались ко мне. И однажды они наконец осмелились показать мне свою личину. В кругу света появилась человеческая голова. Глаза и рот были закрыты чёрными ремешками, которые соединялись между собой в… я даже не знаю во что, пусть будет маску. Черты лица казались мне знакомыми, но я никак не мог их узнать. С каждой ночью чудовища приближались ко мне, всё больше показывая свои отвратительные личины. Это были создания с человеческими головами и телами, которые продолжались длинными худыми хвостами, у которых просматривался каждый позвонок. Ноги у этих существ были атрофированными и необычайно малыми. Передвигались твари на четырёх парах тонких лап, напоминающие гигантские человеческие пальцы. И когда эти создания передвигались, то издавали неприятный стук своими ногтями. С каждым сном они подбирались ко мне всё ближе, а я не мог ничего сделать. Я сидел в кругу света словно парализованный, не в силах и пальцем пошевелить. Однажды они приблизились ко мне вплотную. На них не было масок, и тогда я узнал эти черты лица — твари все, как один, носили моё лицо!

После этого сны прекратились, ровно как и перестали досаждать мне головные боли. Но меня стало мучить навязчивое ощущение того, что кто-то наблюдает за мной. Стоило мне остаться одному, как я начинал слышать шорохи, мне казалось, что кто-то начинает что-то шептать. Я начал реже появляться на улице. Сначала паранойя меня отпустила, но не забыла. Вскоре ощущение, что кто-то постоянно следит за мной, вернулось, и меня уже не спасала даже моя квартира. Эти уроды Союза, которые называются солдатами, стали провожать меня долгими взглядами в спину, если я объявлялся на улице. Однажды ночью я не мог уснуть. Но на этот раз сон не приходил ко мне, потому что стояла гробовая тишина, которая сгустилась настолько, что, казалось, её можно потрогать рукой. Я приподнялся в постели и моментально постарел лет так на десять: в окно на меня смотрели эти перемотанные ремнями рожи. Когда они поняли, что их увидели, то бросились врассыпную, и этот мерзкий стук наполнил всё. Он отдавался по стенам, по потолку, заполняя комнату. Вдруг этот стук раздался в соседней комнате. Я, словно малое дитя, спрятался под одеяло. Не знаю, на что я тогда рассчитывал. Дверь заскрипела. По полу раздался стук ногтей этих мерзких тварей, который плавно перешёл на стены и потолок. Они сидели во тьме прямо над моей головой. Вдруг я услышал их голос, мой голос:

— Что он удумал?

— Думает, мы его не видим

— Хи-хи-хи. Давай подыграем ему.

С отвратительным издевательским хихиканьем твари начали сновать по комнате, через некоторое время покинув её. Всё замолкло. Комната опять погрузилась в густую тишину. Я почувствовал, как обмочился.

Люди всё больше фанатели. Ярых противников у Союза больше не осталось в городе, если таковые вообще имелись. Военные силы Союза двинулись дальше, в сторону столицы. Я к этому моменту уже потерял всякое ощущение времени. Мне казалось, что от момента появления Союза здесь и до его дальнейшего движения отсюда прошла целая вечность, хотя прошло скорее всего не больше месяца. Или меньше?.. Я уже точно ничего не мог сказать.

Я перестал есть и пить. Заколотил все окна в комнате, а дверь теперь подпираю шкафом. Однажды я вышел справить нужду. Зайдя в уборную я начал делать свой дело, как услышал странный звук. По началу он был еле различим, но он нарастал. Некий металлический гул обдавал меня, на время затихал, потом снова накатывал на меня новой, ещё более оглушительной волной. По стенам поползли вереницы голубых чисел. Это были какие-то бессмысленные комбинации единиц и нулей, но там, где они проползали, менялась сама реальность. Меня оглушил скрежет упавшей с потолка толстой решётки. Решётка! В моей уборной! Коридор удлинялся, разветвлялся, превращаясь из простой уборной в холодный, сырой и узкий лабиринт, в коридорах которого с трудом разошлись бы два человека.

Гул стих. Я стоял в нерешительности, не зная что делать. Сквозь прутья решётки я дёрнул ручку двери в уборную. Заперто. Страх начал подгонять меня вперёд. Шаг. Ещё шаг. Шаги превращались в неуверенную поступь, блуждающую средь извилистых кафельных коридоров. В некоторых из них мне попадались мелкие и мерзкие твари. Они были размером с крысу, но тело их напоминало тела кузнечиков. Они передвигались на шести коротких толстеньких человеческих пальчиках, словно те были детскими. Их головы напоминали головы человеческих детей, только подогнанных под размеры это ущербного тела. Их глаза были покрыты бельмами, а потому они ориентировались в пространстве ощупывая всё вокруг себя тонкими спинными отростками, чем-то напоминавшие тараканьи усы. Иногда я давил их. Тогда собратья раздавленного издавали издевательский смешок, как бы презирая неудачника, что попался мне под ноги.

Не знаю, сколько я блуждал по этому лабиринту. Меня охватывала паника и угнетающая беспомощность отчаяния. Меня привёл в чувство жуткий рёв, что эхом прокатился по этим холодным коридорам. Ещё один раскат. Хозяин этого рёва явно приближался ко мне. Я попятился назад, пока не нашёл одно из ответвлений, расположение которого должно было скрыть меня от чудовища, если оно только не вздумает повернуть ко мне…

Раздалось тяжёлое шарканье. Кто бы там не шёл, ему было тяжело передвигаться. Время от времени оно издавало оглушительный рёв, от страха перед которым сжималось всё внутри.Вот и показались каких-то два отростка, которые были некими костяными образованиями. Они всё тянулись и тянулись, пока не показалась наконец безглазая морда. Так это такие огромные челюсти! Неудивительно, что существу было так тяжело передвигаться. Далее последовало абсолютно человеческое туловище. Чудище передвигалось на четвереньках и несла на своих руках и своей спине длинные шипы, у основания покрытых кожной плёночкой. Существо ползло медленно, было видно, что каждое движение даётся ему с огромным усилием. Я не стал ждать, пока существо удалится, поэтому пошёл по направлению коридора, в котором спрятался. Изредка мне попадались небольшие оконца, находящиеся под самым потолком. Из них бил яркий белый свет, но мне никак не дотянуться до них. Я не мог в них заглянуть. Я начал уставать. Мне было холодно, и я понимал, что если я не выберусь отсюда, то либо замёрзну, либо меня кто-нибудь сожрёт.

Я заметил, что из стен выходят трубы. Стоило мне задуматься над тем, зачем они здесь (самое время, не правда ли?), как из них стала литься вода. Она была чуть тёплая, и била мощным потоком. Мелкие твари, что часто сновали у меня под ногами, заспешили найти укрытие. В голове пронеслась страшная мысль: коридоры будут затоплены. Я в панике метался по этому лабиринту, оглашая изредка его коридоры криками отчаяния, иногда бессмысленными, иногда зовущими на помощь кого-нибудь. Когда вода достигла моего пояса, то трубы перестали топить лабиринт. Дальнейшее продвижение было затруднено массой воды, а я уже был сильно измотан. Повернув в очередной раз, я попал в прямой и пока что самый длинный коридор. Но каков же был мой гнев, когда я увидел впереди тупик. Я издал крик, порожденный самым страшным видом гнева — гнева бессилия. За криком последовали всхлипы. Я умолк, когда позади меня раздался всплеск. Что-то плыло ко мне. Это было какое-то длинное насекомое, метра два в длину. Большую часть тела занимал длинный и мощный хвост, которым существо виляло из стороны в сторону, тем самым плывя. Короткое тельце было усеяно маленькими лапками. Тварь явно плохо передвигалось по твёрдой поверхности. А вот головной отдел был массивным, толстым, имея вид щита. Я кричал, зачем-то молил тварь не делать задуманного, бил ногами толщи воды в её сторону, но существо неумолимо плыло ко мне. Я занемел, в голове царила лишь одна мысль — это конец. Оказавшись на расстоянии атаки, тварь с необычайной прытью кинулась на меня, сбив с ног и окунув под воду. Под хитиновым щитом пряталась человеческая половина тела, вросшая в панцирь. Она крепко вцепилась в меня своими полными детскими ручонками, и только голова была непропорционально большой. И сквозь толщу воды я увидел своё собственное лицо…

Я начал уже захлёбываться, как услышал приглушённый водой тот самый металлический рёв. Вновь поползли вереницы нулей и единиц. В этот момент вода в бочке закончилась и шум смыва сменился звуками набора воды. Я уселся возле унитаза, жадно глотая воздух. Это был последний раз, когда я выходил за пределы комнаты. Выйдя из уборной, мне открылась страшная новость. Я пробыл в ином измерении весь день! Скоро явятся эти отвратительные паукообразные гады. Я поспешил к себе в комнату, подпёр дверь шкафом, поджёг свечу и стал ждать их прихода. Когда последние лучи солнца исчезли за горизонтом, за дверью я вновь услышал уже знакомый мне стук их ногтей, будь он не ладен. Они наполнили мою квартиру, рыскали по всем комнатам, скреблись в дверь. Впервые они попытались её вышибить. Удар. Ещё удар. И ещё удар. Ха-ха, тупицы, силёнок-то не хватает. На мгновение всё затихло. Я даже слышал, как бешено стучит в моей груди сердце. Я начал различать слабый отзвук металлического рёва. Внезапно последние не тронутые сединой волосы на моей голове окрасились в старческий пепел. Из-под кровати не спеша показались длинные лапы, так жутко напоминающие человеческие пальцы…

 

Предатель

Где-то уже далеко за моей спиной всё не смолкали звуки битвы. У Сопротивления не было ни единого шанса против мощи Союза. Но люди продолжали отважно бороться, даже зная наперёд печальный исход сражения. Все, как один. Все, кроме меня.

Я бежал. Я помню взгляд тех, кто видел моё трусливое предательство. Взгляд, полный презрения и праведного гнева. Тогда я повернулся спиной ко всему, что когда-то поклялся защищать даже ценой своей жизни. Я бежал. До меня всё ещё доносились крики ярости, перемешанные со стонами агонии, детским плачем и тщетными мольбами о пощаде. И красное зарево тянет ко мне свои огненные языки, они почти нагнали меня…

Мои глаза тяжело открываются. Я слишком близко заснул к костру, который уже почти погас. Не помню, когда в последний раз мне выдалось нормально спать. Тяжесть моего греха не даёт мне ни сна, ни отдыха. И теперь я вернулся туда, откуда мой тяжкий груз вины берёт своё начало.

Засыпав костёр я двинулся в сторону руин Оплота. Во время Кровного Похода за этот город, настоящее название которого уже забыто, шли жестокие бои между германскими и русскими войсками. Сам город был некогда достаточно большим, но война посчитала, что от него должна остаться только центральная часть. В своё время он стал последним приютом сил Сопротивления, которое проиграло генеральное сражение под столицей Союза, предрешив судьбу всего человечества. Машина оказалась сильнее. Всё больше городом замолкало и больше не выходило на связь. И только Оплот всё ещё держался, ожидая последнего удара.

Теперь я возвращаюсь сюда в слабой надежде найти прощение. Прощение себя самого. Вход в город встретил меня оплавленными и неполными скелетами людей. Это были останки героев, что первыми приняли на себя удар. Глядя на них, я поймал себя на мысли, что завидую им. Они ведь теперь обитают в покое, рядом со своими жёнами и детьми. Более их не тревожат дела этого хрупкого мира…

От тяжёлых размышлений меня отвлекла всё ещё стоявшая библиотека. Библиотеки вообще особенные места. Их обходит стороной течение времени, потому внутри его и не ощущаешь. А это хранилище знаний обходили стороной ещё и все потрясения этого мира. Здание библиотеки было, наверное, единственным зданием, практически не тронутым ни войнами, ни временем. Но меня насторожила не сама библиотека, а куча сожжённых книг перед ней. Она была ещё тёплой, а значит книги кто-то сжёг совсем недавно. В голове на минуту проскользнула радостная мысль — неужели кто-то ещё спасся. Но она сразу же сменилась другой, более реальной и мрачной. Все знали, что Союз пленных не берёт. Он безжалостно уничтожает всех, кого окрестил своими врагами. Значит, здесь побывали жуткие машины Союза. Возможно, что они до сих пор здесь.

Мой карабин впервые за многое время слез с моей спины. Как и полагается оружию, он обрадовался возможности отнять чью-то жизнь. Жаль, что он не понимает, что в Союзе уже нет живых людей. Стеклянные диски закрутились, передавая электрический заряд стволу, который по первому же нажатию на спусковой рычажок испепелит всякого, кто окажется на его пути. Дверь в библиотеку с негромким тягучим скрипом открылась, впуская за многие годы в застывший сумрак солнечный свет, который тут же устремился завесой пыли уйти поглубже в залы. Мой взгляд на мгновение скользнул по полу. Среди разорванных книг лежал выдранный из географического атласа лист. На нём было знакомые каждому очертания двух континентов нашей планеты — Старого и Нового Света, — а подле них располагалась рассыпь островов. И эта карта так чётко передавала состояния всего мира, который, подобно этому листку, лежал в небытии, разорванный и растоптанный.

Весь этот немой мрак разрушил стук. Сборщики! Этот отвратительный стук принадлежал их ногтям, которыми оканчивались их лапы. Когда-то эти жу



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2019-04-04 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: