Проведенный Шрилой Прабхупадой пример того, как, пробуя воду, мы можем ощутить присутствие Кришны, в логике называется абдукцией. Абдукция выражена следующим силлогизмом:
1) Большая посылка: все бобы в моем мешке белые.
2) Меньшая посылка: эти бобы белые.
3) Заключение: эти бобы из моего мешка.
Для ясности представьте себе, что вы наводите порядок в кладовке. Первое, что вы замечаете, это большой мешок в углу, на котором написано: «Белые бобы». Вскоре вы обнаруживаете на полке маленькую банку, в которой лежит немного белых бобов. Вы приходите к заключению, что бобы попали в банку из мешка. Здесь воспринимаемое качество (белый цвет) меньшей посылки (бобы в банке) позволяет сделать вывод о том, что бобы в банке скорее всего были взяты из смешка с надписью «Белые бобы».
Однако этот вывод нельзя считать абсолютно достоверным. Хотя бобы в банке тоже белые, нельзя исключить возможности того, что их взяли из другого мешка. Ведь мешок в углу не единственный источник белых бобов в мире. Однако, как объясняет Шрила Прабхупада, когда то же самое рассуждение приводит гуру или шастры и целью его является Вишну, то достоверность его не подлежит сомнению: Кришна есть чистый вкус воды; у этой воды чистый вкус; Кришна - вкус этой воды. Достоверность данного высказывания гарантирована, потому что Кришна является Абсолютной Истиной, источником всего сущего – всей воды, всех бобов, всех миров, всех живых существ. В этом главное различие между логикой шастрамулака и лаукика.
Для сравнения с дедукцией и абдукцией приведем в пример индуктивный силлогизм:
1) Большая посылка: все бобы из данного мешка.
2) Меньшая посылка: эти бобы белые.
|
|
3)Заключение: все бобы в этом мешке белые.
Для ясности представим себе, что вы собираетесь навести порядок в другой кладовой комнате. Когда вы открываете дверь, оттуда выходит девушка, держа что-то в горсти. Увидев, что вы собираетесь навести порядок, она кивком указывает на мешок в углу и говорит: «Эти бобы из того мешка». Затем, разжав ладони, она объясняет: «Эти бобы белые». Когда девушка уходит, вы думаете, почему она не сразу сказала вам, что бобы у нее в руках белые. Вы глядите на мешок. Увидев, что он не надписан, вы задаетесь вопросом, разумно ли предположить, что в этом мешке только белые бобы. Может быть, там бобы разных цветов – белые, черные, красные, - а девушка выбрала из них только белые. Вы решаете, что наверняка узнать о содержимом мешка, можно только увидев, что внутри. Но предположим, что этот мешок метафизический, то есть изучение его содержимого выходит за пределы человеческих возможностей. Вправе ли кто-либо определенно утверждать, что все бобы в мешке белые, только на том основании, что девушка несла пригоршню белых бобов?
«Метафизическая индукция» – эти вид умозрительных рассуждений, к которому прибегают философы-логики, пытаясь понять причину чувственного опыта. К сожалению, формальная логика не в состоянии выйти за пределы материального опыта. Максимум, на что она способна, это приводить к силлогизмам типа: Кришна – это вкус воды; у воды такой вкус; только этот вкус является тем, что представляет собой Кришна. Однако шастры и гуру не учат нас поклоняться воде. Утверждать «логичность» того, что Кришна – это вода и ничего больше, - значит утверждать, что доводы лаукика превосходят рассуждения шастрамулака.
|
|
Логика и вероятность
Метафизическая индукция или умозрительные рассуждения – это всего лишь гадание. Она не доказывает, а угадывает, что все бобы в метафизическом мешке белые. Однако ее приверженцы утверждают, что в союзе с экспериментальной наукой умозрительные рассуждения превращаются в гадание, построенное на прочном фундаменте эксперимента и логики. Приведем пример. За много лет до начала эры космических полетов ученые, наблюдая Луну в телескоп, видели там горы. Луна постоянно обращена к Земле одной и той же стороной. Поэтому ученые рискнули предположить, что на обратной стороне Луны тоже должны быть горы. В шестидесятые годы нашего века русский спутник, облетев вокруг Луны, передал на Землю фотографии. Они подтвердили существование гор на другой стороне Луны, как будто доказав справедливость логически обоснованных научных предсказаний. Однако в свое время также считалось «вероятным», что толстый слой облаков вокруг Венеры свидетельствует о том, что там непрерывно идет дождь. А это, в свою очередь, означало, что вся планета покрыта океаном. Однако в последствии опыт показал, что поверхность Венеры совершенно иная – это раскаленная пустыня. Несмотря на все разговоры о том, насколько это вероятно, океан на Венере не был логической необходимостью. Что же такое вероятность и каково ее место в логике?
В математике вероятность, или случайность, - это выраженная числом степень вероятности того, что некое событие произойдет. Что происходит, если бросить игральную кость? Как всем известно, это маленький кубик, на каждой стороне которого в определенном порядке нанесено от одной до шести точек. Закон, управляющий поведением игральной кости, тоже хорошо известен: данное количество точек вновь выпадает в одном случае из шести. Такое понимание слова «вероятность» совершенно логично и главное – это важно усвоить – объективно, потому что, оно основано на общепризнанных правилах подсчета («числа не лгут»).
|
|
Однако в обыденной речи слово «вероятность» часто имеет субъективный смысл, не имеющий никакого отношения к правилам подсчета. Например:
1) Как предварительное указание на намерение: «В этом году я, вероятно, поеду в Индию, хотя еще не заказал билетов».
2) Как гипотетическое предсказание, сделанное на основе неполных данных: «Он, вероятно, не придет сегодня, ведь он опоздал уже на два часа».
3) Как первая осторожная оценка, которая может быть пересмотрена после более тщательного исследования: «В этом блюде, вероятно, нет злаков, хотя, чтобы узнать наверняка, нужно спросить у повара».
4) Как способ избежать признания неприятной правды: «Не нужно беспокоится, они, вероятно, просто пошутили, сказав, что я пел ужасно».
Иногда обращение к понятию вероятности не имеет под собой никаких оснований. При этом субъективное и объективное значение этого слова, о которых говорилось выше, часто смешивают. Знаменитым примером такого незаконного употребления является так называется ошибка игрока. Предположим, что после того как игральные кости бросили двенадцать раз, каждое число, кроме «тройки», выпадало хотя бы однажды. Можно предположить, что с каждым новым броском вероятность того, что выпадет «тройка», увеличивается. Но здесь математическое значение слова «вероятность» ошибочно смешивают с его обыденным значением. В действительности с каждым новым броском шансы на то, что выпадает «тройка», остаются неизменными: один к шести. Специалисты объясняют ошибку игрока внутренними колебаниями между объективным и субъективным значением вероятности.
Более грубые ошибки мы видим в таких науках, как космология, в которой умозрительные рассуждения занимают значительное место. Для ясности представим себе игральную кость, пять сторон у которой заклеено лентой, закрывающей точки. После броска выпадает заклеенная сторона. «Три», пытаюсь угадать я. Когда ленту отклеивают, под ней обнаруживается десять точек. Отсюда следует, что заклеенные стороны кости помечены совершенно особым, неизвестным мне способом. Нет никакой уверенности в том, сколько точек обнаружится на любой из оставшихся сторон. Теперь пойдем в своих предположениях чуть дальше: представим, что после каждого броска число заклеенных сторон на игральной кости увеличивается! Все разговоры о «вероятности» тогда утратят логическое основание.
Но какое отношение имеет этот пример к науке? 20 ноября 1995 года журнал «Тайм» напечатал большую статью о фотографиях высокого разрешения, полученных с помощью нового мощного телескопа. Эти фотографии «сняли покров» с некоторых аспектов космоса, поставив под сомнение теории происхождения Вселенной, которые раньше казались вполне вероятными. Как сообщалось в журнале, «космологи бросились спешно латать свои теории, чтобы спасти идею Большого взрыва» (с.51).
Отсюда следует, во-первых, что космологи цепляются за свою теорию о происхождении Вселенной, несмотря на растущую неуверенность в ней. И чем больше граней космоса они открывают, тем меньше у них уверенности в вопросе о происхождении Вселенной. Сколько еще граней откроют в будущем? А когда это произойдет, какие совершенно неожиданные факты окажутся в нашем распоряжении? Этого не может сказать ни один ученый. Поэтому предполагать, что Большой взрыв, «вероятно», произошел двенадцать миллиардов лет назад, не имеет смысла, потому что шансы угадать в этой игре неизвестны. Чтобы выглядеть уверенными в себе победителями, космологи одели в броню математических формул то, что в лучшем случае является первой осторожной и очень приблизительной оценкой или гипотезой. На самом деле теория Большого взрыва не имеет под собой никакого надежного основания.
Во-вторых, космологи не хотят признавать тот очевидный факт, что теория Большого взрыва – это просто домысел. Заявлять при появлении фактов, ставящих под сомнение эту теорию: «Не беспокойтесь, теория Большого взрыва остается одним из ключевых моментов того, что физики называют стандартной моделью Вселенной.
Обманчивая Вселенная
Метафизическая индукция небескорыстно проповедует «веру, вернее надежду на то, что мир в основе своей не обманчив». Вспомните, что видимая с Земли сторона Луны не обманула наших ожиданий относительно обратной стороны, которая открылась нам в шестидесятых годах. Отсюда следует предположение, что вся Вселенная окажется более или менее такой, какой она воспринимается нами в данный момент. К сожалению, эта вера обманывает сама себя. Индуктивная вероятность имеет дело лишь с физической оболочкой вещей. Иногда, как в случае с обратной стороной Луны, наши догадки оказываются верными. Иногда, как в случае с Венерой, ложными. Однако во все времена то, что воспринималось нашими материальными чувствами, было ложным, просто потому, что мы ничего не знали и не знаем о причине, стоящей за этой видимостью.
Откровенно говоря, научная индукция помещает человечество в тот же гносеологический ковчег, что и животных. За видимостью вещей скрыто действует неизвестные нам законы. Играть с видимостью, как это делают животные, - значит подвергать нас риску нарушить эти законы. Олень уверен, что сладкий звук охотничьего рожка сулит ему наслаждение. Но незнание законов, стоящих за этим звуком, на самом деле несет ему смерть. Мотылек уверен, что притягивающее его пламя сулит ему удовольствие. Незнание законов, стоящих за этой видимостью, несет ему смерть. Рыба уверена, что вкусные кусочки сулят ей удовольствие. Незнание законов, стоящих за этим вкусом, несет ей смерть.
В девятнадцатом веке, на заре промышленной революции, ученые верили, что наступило время овладеть Природой. Теперь, приближаясь к началу двадцать первого века, мы понимаем, что эта азартная игра привела человечество на грань гибели. Однако ученые, подобно мотылькам, которые никогда не научатся облетать пламя стороной, по-прежнему заигрывают с катастрофой, хотя ставки в этой игре непомерно высоки. Нынешние ученые ведут себя так же, как физики, создавшие первую атомную бомбу, которые накануне ее испытания спорили о мощности грядущего взрыва. Некоторые утверждали, что он выжжет всю земную атмосферу и обратит в пепел весь штат Нью-Мексико, а то и весь мир.
Почему?
Постижение идеи можно сравнить с зачатием ребенка. Люди испытывают идущую из глубины сердца потребность в поисках истины. Подобно тому, как потребность в продолжении рода вынуждает нас иметь детей, потребность в истине побуждает нас создавать идеи. Но если истина всего одна, то можно уверенностью сказать, что мир слишком увлекся изобретением противоречащих друг другу мнений о том, что она собой представляет. Как показывает история, изучение одного мнения за другим не позволяет прийти к какому-либо заключению. Какой бы интересной ни казалась данная идея, всегда появляется другая, конкурирующая с ней. Переполненный несовместимыми идеями ум запутывается. Чтобы понять суть философии, необходимо ответить всего на один вопрос: «Почему у людей возникает внутренняя потребность постичь истину и избавиться от заблуждений?»
Этот вопрос – «почему?» – всегда отделяет дедукцию от индукции. «Почему» лежит в основе дедукции. Индукция бессильна дать ответ на вопрос «почему», потому что индукция – это всегда прыжок наугад от неполного знания к полному. И на этом пути нас подстерегает непреодолимое препятствие: чувственный опыт, лежащий в основе неполного знания, и предположение о том, что догадка о природе целого может быть доказана в результате пополнения чувственного опыта. Как мы узнали из предыдущей главы, свидетельство наших чувств всегда дают нам несовершенную информацию и касается она лишь того, что находится в мире, но не того, почему мир существует.
Индукция – это знакомый метод, с помощью которого мы делаем обобщения. Вы видите ворона. Он черный. Вы видите других воронов, они тоже черные. Вы никогда не видели ворона, который не был бы черным. С помощью индуктивного умозаключения вы приходите к выводу о том, что «все вороны черные»… Индукция исходит из «случайных свидетельств», или, по Дэвиду Юму, «насущных фактов». Она экстраполирует результаты наблюдения, не до конца понятые вами, на более глубокий уровень. Вы не знаете, почему все увиденные вами вороны черные. После того, как вы увидите сто тысяч воронов, сто тысяча первый может оказаться белым. По сути белый ворон не является чем-то заведомо абсурдным, в отличие от, например, треугольника с четырьмя сторонами. В индуктивном заключении нет логической необходимости. По этой причине индукция всегда считалась менее обоснованной, чем индукция.
Для индукции не существует никакой логической необходимости, никакой объяснительной причины. Этот парадокс был назван ложкой дегтя в бочке меда западной философии. Возможно, нам возразят: «Благодаря индукции у нас теперь есть фотографии обратной стороны Луны», - но это все равно не изменит того факта, что чувственное восприятие не в силах объяснить само себя. Эти фотографии никогда не ответят на вопрос «почему?», стоящий за восприятием.
Метод индуктивных рассуждений ограничен чувственными объектами, чувствами и умом, которые порождены ложным эго. Поэтому с помощью индукции невозможно выйти за пределы субъективного эго и вступить в контакт с объективной реальностью, которая является причиной чувственных объектов, чувств и ума. Ложное эго заводит нас в тупик логической индукции. Здесь можно привести в пример квантовую физику, в которой стерлась грань между объектами восприятия (материальными элементами) и эго наблюдателя. Вместо ответа на вопрос «почему?» мы получаем неразбериху. В своей книге «Одинокие ли мы?» физик Пол Дэвис объясняет:
В классической физике мир находится «там», а наблюдатель – «здесь», и они отделены друг от друга, несмотря на тот факт, что между ними, как известно, должна быть связь в виде органов чувств и т.д. Квантовая физика утверждает, что наблюдатель связан с наблюдаемой реальностью весьма загадочным способом… Наблюдатель – это не просто тривиальная деталь. Он, она или оно могут играть существенную роль в объяснении самого понятия внешней реальности – в физическом, а не просто философском смысле.
В книге «Другие миры» он же просто информирует нас о логических последствиях квантовой индукции:
В своем крайнем выражении эта идея подразумевает, что Вселенная обретает конкретное существование в результате восприятия наблюдателя – ее творят те, кто в ней обитает!
Логика невежества
Вера в то, что простые смертные, живущие, как правило, меньше ста лет, творят своим взглядом Вселенную, которой несколько миллиардов лет, не свидетельствует о слишком большой проницательности. Однако именно к такому заключению пришла логика науки. Конечно, немногие ученые отстаивают идею о том, что причиной существования Вселенной являются люди. Однако они отстаивают индукцию как единственный способ познания мира:
Мы используем ее (индукцию), потому что она является единственным способом получить факты о реальном мире, которые можно широко использовать. …индукция снабжает нас фундаментальными фактами, на основании которых мы размышляем о мире.
За утверждением, что индукция является единственным способом познания мира, кроется недовольство западными священными писаниями. Причину этого мы рассмотрим позднее. Однако уже сейчас можно задать вопрос: «Намного ли больше логики в «фундаментальных фактах» научной индукции, чем в «религиозных догмах?»
Ром Харре рассматривает один из фундаментальных фактов субатомной физики: поскольку у нас нет данных наблюдения о том, что электроны отличаются друг от друга, мы делаем вывод, что они одинаковы.
… вполне вероятно, это следствие нашего невежества и непонимания их природы, и у нас нет никаких оснований предполагать, что при более детальном изучении электроны не начнут проявлять определенные качества, которые позволят отличить их друг от друга.
Но суть этой цитаты в том, что электроны вообще никто и никогда не наблюдал. Поэтому заключение о том, что все электроны одинаковы, является ни чем иным, как субъективным верованием. Утверждать, что нечто является фундаментальным фактом только потому, что противоположное не доказано, - логическая ошибка (так называемый argumentum ad ignorantium, «аргумент к незнанию»). Является ли фундаментальным фактом то, что марсиане зеленые цвета (ведь пока никто не доказал обратного)? Если физики не согласятся с доказательством существования зеленых марсиан, сочтя его нелогичным, тем самым они только подтвердят, что их собственная логика ничем не лучше.
Итак, с уверенностью можно утверждать только одно: фундаментальные факты индукции нельзя назвать доказанными истинами.
Мы никак не можем поставить знак равенства между наукой и истиной, так как мы признаем в равной степени научными как теорию Ньютона, так и теорию Эйнштейна. Однако эти теории не могут быть одновременно истинными, впрочем, не исключено, что они обе ложны.
Запечатав разум в бутылку чувственного восприятия, ученые не получают квинтэссенцию истины, потому что чувственное восприятие задает все новые вопросы о себе самом. Индуктивные мыслители охотно признают, что можно придумать сколько угодно умозрительных объяснений одному и тому же явлению. Данные наблюдения, которые объясняет одна теория (например Ньютона), могут быть объяснены противоречащей ей теорией (Эйнштейна). Умозрительная гипотеза, скажут ученые, «лучший способ оценки» истины. Но об этом лучшем способе можно с уверенностью сказать только то, что в нем никогда нельзя быть уверенным. Ирония здесь кроется в том, что этот ненадежный и недостоверный способ оценки истины является предметом профессиональной гордости ученого. И этой гордости завидуют другие ученые, профессия которых заключается в том, чтобы опровергнуть теорию своего предшественника и утвердить свои способы оценки истины.
Оказывается, научные теории и открытия нередко возникают не столько в результате логических умозаключений, сколько из беспорядочного, причудливого и даже мистического состояния ума. Не отрицая пользы науки, следует отметить, что значительная ее часть мало чем отличается от научной фантастики.
К этой категории относятся целые области западной науки: теории, которые кажутся незыблемыми как скала и по сути дела лежат в основе большинства западных философских учений, на поверку оказываются в лучшем случае неподтвержденными, а в худшем – просто предрассудками.
Наука не стремится к достижению окончательных выводов, конечной истины, конца всех аргументов, хотя и придает видимость разумности занятия соперничающих друг с другом эгоистов. Единственное «почему?», которое она обнаруживает, единственная причина ее собственного существования – это эго.
Научное знание не является набором достоверных истин о том, как устроен мир. Оно – результат жестокой борьбы за благосклонное внимание общества, в которую вступают между собой сторонники различных точек зрения, не чурающиеся никаких средств, вплоть до пропаганды, беззастенчивого использования силы и умелой риторики убеждения.