Мюррей Стайн. Анализ гностицизма через призму прошлого и настоящего.
Эго, Иалдабаоф и проблема Зла
Когда будет написана духовная история нашего времени, Холокост начнут считать главным религиозным событием XX в. Я верю, что, этот момент духовной истории запада, ныне замалчиваемый, столь же значим, как и распятие Христа, и это трагическое историческое событие будет со временем соотнесено с символами трансформации. По моему мнению, те западные теологи библейской или иудео-христианской традиции, которые не поместят Холокост в центе своей религиозной системы и не назовут его влиянием высших сил на человека, многое потеряют. Ведь в истории это уже произошло. Со временем без упоминания Холокоста анализ духовного состояния запада и западного образа Бога вряд ли обойдется.
Это критический момент в истории. Глубочайший мрак данного исторического события выявляет радикальную односторонность развития сознания на западе, и это негативный признак. Критическая масса глубоко трагических моментов западной истории свидетельствует о назревшей необходимости полного изменения и трансформации сознания каждого из нас. В связи с этим возникает подозрение, что образ Бога, сформированный за годы истории христианства, односторонен, а понятия любви и блага гипертрофированы. При этом западная религия недооценивает такие возможности, как отсутствие Бога или существование злого Бога.
Как удар черной молнии, Холокост освещает невидимое демоническое божество прошлого и настоящего, Иалдабаофа, гностического архонта, чья непреодолимая воля к власти и доминированию над каждым созданием на лице земли предопределила развитие западной личности.
Холокост заставил нас усомниться в заведомо ложной, но ставшей повсеместной и, в общем-то, фундаментальной для западной культуры уверенностью, что духовный и материальный прогресс был доминирующей силой на протяжении всей истории западной цивилизации.
В то время как неутомимое эго Иалдабаофа управляло производством большей части технических и материальных благ ценой страданий и смертей множества людей, оно разрушало и тот духовный дар, что выпал на долю целого тысячелетия. Древние гностики когда-то тоже стали жертвами Иалдабаофа, как стали евреи во времена нацизма.
На уровне коллективной культуры в течение последних двух и более тысячелетий никакого морального прогресса не произошло. Последний след духовного и морального прогресса был низвергнут как идол, после всех европейских катаклизмов XX в. Холокост выявил, среди прочего, моральную и духовную пустоту самого ядра западной цивилизации и подтвердил наличие наших худших подозрений насчет природы человека.
Еще будучи детьми, посещавшими воскресную школу, мы играли со своим воображением в вопросы. Что бы мы делали во времена Иисуса? Были бы мы его учениками, или нет? Оказались бы мы от всего, что имеем, чтобы следовать за ним? Предали ли бы его как Петр или проявили бы преданность и верность своему Господу? Естественно, в моих героических фантазиях я обычно представлял себя совершающим благородные поступки. Никогда я не представлял себя Иудой, в редчайших случаях примерял на себя образ Петра. Позже, в высшей школе и колледже после прочтения таких книг, как «Дневник Анны Франк», я задавал себе похожие вопросы: если бы я жил в Германии в 30-40-е годы, кем бы я был? Борцом со злом нацизма? Рискнул ли бы своей жизнью, чтобы спасти преследуемых? Спрятал бы Анну Франк и ей подобных на чердаке или подвале своего дома и выбежал бы под обстрел целого отряда нацистов, как Дитрих Бонхоффер? Или я наоборот помогал бы власти террора анонимно, закрывал глаза на то, что происходит, и старался занять теплое местечко в жизни?
Годы нацизма стали для запада моментом истины. Для многих христианских церквей и для западной цивилизации в целом это был тот экзамен, который они с треском провалили. Возьмем, к примеру, Эдит Штайн, гражданку Швейцарии, которая, несмотря на то, что была прихожанкой католической церкви и монахиней ордена кармелитов, была отправлена в Освенцим как еврейка и убита там. Если бы католическая церковь стала на защиту этой женщины, то обеспечила бы себе славу на долгие годы. Интересно, что не найдя в 1942 году средств для спасения своей сестры, церковь затем причислила ее к лику святых будто бы для компенсации.
Европа стала пристанищем Иалдабаофа. Не в лучшую сторону отличилась и Америка. В борьбе с золотым тельцом конкистадоры уничтожили множество племен и коренных народностей, и, захватив землю, поставили крест (в буквальном и переносном смысле) на множестве направлений развития своей страны.
Эти черты, эти суровые, темные и дикие подробности образа человеческой личности относятся к атрибутам эго, которое считает необходимым контролировать все вокруг себя и подчинить иное во что бы то ни стало. Это эндемическая черта нашего национализма. Каждый народ претендует на свое превосходство и каждая фундаменталистская религия уверена в обладании абсолютной истиной и готова уничтожить неверных.
Те же черты присутствуют и в типичных для запада пропаганде героизма, культуре самолюбования и привычных амбициях занять наилучшее положение. Такой подход нивелирует всякую возможность для существования разницы между народами и религиями, а если она возникает, ее тут же начинают выпячивать и стремятся реформировать, изменить или уничтожить тех, кто отличается от основной массы. Такое поведение полностью совпадает с концепцией Иалдабаофа, сформированной гностиками более двух тысяч лет назад.
Как появилась концепция эго? Вместо того чтобы свести все к био-психологическому объяснению, где механизм эго понимается через эволюционное развитие, обратимся за ответом к мифу. Согласно Апокрифу Иоанна, Иалдабаоф – отпрыск Софии, последний в длинном списке архонтов, снизошедших от «Монады», «монархии, что стоит на вершине всего», от [невидимого] Единого, живущего выше, нежели [всё, в] нетлении, который сам есть чистый свет, невидимый для людского [ока] (Робинсон 1988, стр. 106). Монада – это то, что Юнг называл в своих психологических книгах человеческим до-сознанием, изначальным состоянием целостности. Монада – это личность до дезинтеграции. (Фордхэм 1969), до того, как она позволила независимым психическим структурам повлиять на себя.
Количество архонтов росло, так как на протяжении поколений они объединялись в пары, и каждая пара рождала новое звено непрерывной цепи и тем самым ускоряла развитие действительности. Совместными усилиями двух архонтов старого поколения рождалось новое поколение. София же решила нарушить правила и творить самостоятельно, не консультируясь с Монадой или партнером. Так и родился ее сын, имя которого Иалдабаоф.
Ее реакция на свое собственное уродливое творение напоминает ответ Геры своему партеногенетическому творению, Гефесту:
«Ее творение, столь желаемое ею, принимало форму львиноликого змея, когда она смотрела на него. Глаза змея были словно вспыхивающими огненными молниями. Она отбросила его от себя, прочь из своего обиталища, туда, где никто из бессмертных не мог увидеть, что сотворила она в своем невежестве. И окружила она его световым облаком, в центре которого поместила трон, который никто не мог видеть, кроме Духа Святого, именуемого матерью всего живущего. И дала ему имя Иалдабаоф.
Это был главный архонт, который взял великую силу от своей матери» (Робинсон 1988, стр. 110).
После этого Иалдабаоф (или Ялдабаот) наделяет себя силой, украденной у своей матери и с ее помощью создает огромное количество других, меньших существ, чьей изначальной обязанностью было служить ему в его темных делах. В этом первом акте творения он демонстрирует наиболее характерную черту своей сущности: желание власти и доминирования. Когда он завершает сотворение 365 архонтов, то смотрит вокруг с удовлетворением и провозглашает себя единым сущим богом. Таким образом, он возносит себя над менее значимыми творениями, созданными им, а также, возможно по невежеству, а возможно ради открытого неповиновения он отвергает силы, которые ему предшествовали: свою мать Софию и источник ее существования, о котором просто Иалдабаоф ничего не знает: Монаду или Плерому.
Интерпретируя образ Иалдабаофа психологически, мы видим, что он представляет собой совершенно эгоистический и антисоциальный аспект, который в своей горделивой инфляции разрывает связь со своей матерью, бессознательным, откуда он вышел и коллективным бессознательным, откуда вышла она. Сколь гениальным был автор Апокрифа, что смог проникнуть за обманчивую маску самодостаточности и самовлюбленного высокомерия, в которую облачается эго. Он смог растолковать всю глубину, стоящую за ними, и те уровни бытия, из которых оно нисходит и которому оно обязано своим существованием. Этот Знаток (а слово гностик дословно переводится как знаток) смотрел в корень, минуя призму иллюзий индивидуального и коллективного бессознательного своего времени и высветлял глубину. Он должен был осознавать, что его текст подрывает традиционную догматику тех времен и делает ее относительной. И, конечно же, это превратило гностиков в еретиков.
Миф отвечает на вопрос, как и почему Иалдабаоф пришел к тому, чтобы выделиться из всего этого дарвинского эволюционно-биологического мира, в котором нам приходится жить. Иалдабаоф представляет собой не столько пример неудачной адаптации к окружающей среде, сколько случай, небрежность, неожиданный результат эксперимента, грубую ошибку. Иалдабаоф – не типичный продукт эволюционного процесса, а скорее феномен. Будто в неком эксперименте что-то пошло не так, произошла аномалия, и теперь все оборудование сломано.
Критика гностицизма представляла собой кардинальный пересмотр религиозных учений, которые приобрели распространение в античном библейском мире. Точно так же, как обычный человек нашего времени мог бы, не задумываясь, сказать, что люди сами отвечают за свою жизнь, что они должны рационально контролировать свои действия, и что они ответственны за свое поведение, древние библейские конформисты могли бы нисколько не сомневаясь сказать, что создатель благ и только благ, и что все ведущие к страданиям ошибки являются сугубо человеческими. При этом все иных богов или богинь они считали иллюзией или, что еще хуже, идолопоклонничеством, наказуемым всевозможными бедствиями. Плюрализм, целостность, завершенность, полнота бытия, Бог, Отец-Мать были отвержены. Целостность бытия была разделена на сегменты и скомпонована в строгую иерархию ценностей, а все остальное было изгнано в ад с проклятиями. То, что мы сегодня называем граничным расщеплением и разрастанием самовлюбленного эго – это и есть наследие Иалдабаофа.
Через Иалдбаофа гностики идентифицировали модель склонностей сознания, свойственных их культуре. Сегодня мы видим идентичную ситуацию и похожий паттерн в нас самих и в людях вокруг нас. Иалдабаоф представляет собой основу для индивидуалистического, контролирующего и самовлюбленного эго, столь знакомого западной культуре. То, что гностики называли Иалдабаофом до сих пор живо и пребывает с нами, возможно еще в большей мере, чем в древние времена.
Юнг считал свое мировоззрение и глубинную психологию соответствующими традиции гностицизма (Юнг, 1957). Сам будучи автором оригинального гностического текста «Семь наставлений мертвым» (1963), он, как говорится, из первых рук знал о гностическом опыте. В этом тексте Юнг описывает свое гностическое откровение практически так же, как и его древние предшественники.
Аналитическая психология основана на внутреннем опыте не меньше, чем гностическая психология, которая выходит за пределы доминирования эго индивида, общества и возраста и обращается к глубинным историческим и архетипическим уровням. Таким образом, он добавляет релятивизма в требования обособленных, разрозненных и разделенных частей подавляющего эго.
В то же самое время, необходимо отметить, что юнгианская психологическая теория не демонизирует эго само по себе, наоборот, считая его центром идентичности человека. На практике психологи-юнгианцы пытаются объединить в человеке эго и его единый источник, основу его существования: Самость и коллективное бессознательное, которое и есть Плерома.
В гностицизме, в отличие от традиционной религии, бог-создатель Иалдабаоф стоит ниже по иерархии, нежели верховная сила. Так, когда эго говорит: «Я хозяин души, единый бог всей психологической вселенной», его необходимо присмирить. Как гностики, так и юнгианцы опровергают верховенство эго, указывая, что у него есть собственный создатель, который важнее его. Для гностиков это была София, мать Иалдабаофа, а за ней стояло множество архонтов и иных сил и, конечно Материнско-Отцовская Монада, Плерома. На более современном языке юнгианской абстракции, эго обязано своим существованием психе (Софии), отдельной частью которой оно является, и, безусловно, Самости (Монаде или Плероме), которая превосходит эго и даже психе в своей наибольшей завершенности и целостности.
Юнг вдохновил своих последователей на поиск и выявление важнейших связей между современной глубинной психологией и гностичеким движением, которое было почти забыто и считалось малопонятным. Практически недоступные описания гностического опыта совпали с собственными откровениями Юнга. Он заставил своих последователей добиваться таких же глубоких результатов, какими были его собственные исследования коллективного бессознательного.
Этот герметический скачок от древнего мифа и религии к современной психологии стал кодексом методологии Юнга и открыл путь для понимания бессознательного современного человека и дополнил древние тексты современной интеллектуальной точностью.
Используя интерпретации Юнга, я постараюсь перевести древний гностический текст, Евангелие Истины (Робинсон, 1988, стр. 38-51) на язык современной аналитической психологии. Я надеюсь, что это послужит нескольким целям. Во-первых, продемонстрирует удивительную психологическую мудрость, сокрытую в древнем тексте. Во-вторых, будет создана модель такого перевода. В-третьих, более глубинной целью является демонстрация того, насколько близок между собой подход древнего Гнозиса и современная аналитическая психология в своем отношении к наивному сознанию, где эго (Иалдабаоф) занимает центральную позицию.
Евангелие Истины – именно тот древний текст из коллекции Наг Хаммади, названной Кодексом Юнга, первым открывшийся для взора западных исследователей благодаря гениальной почти детективной работе Джиллеса Куиспеля и финансовой помощи, оказанной одним из студентов Юнга. Поэтому Евангелие Истины наилучшим образом подходит для нашего анализа.
Собрание текстов Наг Хаммади («Кодекс Юнга») подарили ему в Цюрихском Институте Психологии на одной из церемоний в 1953 году в награду за его долгий и пристальный интерес к гностическим материалам. Юнг, кстати, был чрезвычайно продуктивен в своих попытках вернуть гнозис в центр религиозного интереса нашего времени. Юнг воскресил гностицизм как легитимное религиозно-философское движение со всем богатым наследием ценнейших материалов, полезных в работе современных психологов, которые пытаются разобраться в глубинах человеческой души. Используя психологическую интерпретацию Юнга, мы можем лучше уловить, что именно имел в виду древний автор. Ниже представлен юнгианский перевод Евангелия Истины.
Эго живет внутри Самости, но оно игнорирует факт своего подчиненного положения. Поэтому эго ищет Самость, не подозревая, что само содержится в ней. Не найдя его, оно оказывается сбитым с толку и напуганным, и эта путаница и страх создает замену истины, которая принимается за образ Самости в целом. Однако это, конечно, не оказывает никакого влияния на Самость как таковую.
Когда эго окружено туманом иллюзии, оно впадает в еще более сильный страх и смущение и судорожно ищет компанию других. В скором времени человек начинает жить в коллективном тумане. Со своей стороны, Самость не принимает в этом никакого участия и остается в оппозиции.
А теперь настало время рассказать историю символа, который, который развеет туман иллюзии и предоставит правдивую информацию о Самости. Этот символ [«Спасителя» в этом христианском гностическом тексте называемом Иисусом Христом] является истинным выражением Самости и приносит просветление эго и его превращение в истинное сознание.
Эго остается рабом своих собственных иллюзорных идей и идентификаций. Оно становится в оборонительную позицию и сердится на этот новый символ Истины и старается подавить его. Однако послание Самости доходит до эго, ведь Самость содержит в себе эго, а в эго есть что-то от Самости. Эта их родственность облегчает достижение осознанности.
Символ спасителя – учитель, проводник истины, которая поступает от Самости.
Необходимо отметить, что дети по своей природе ближе к Самости, чем взрослые. При этом только символ может открыть Самость взрослым, так как они не воспринимают ту истину, которую понимают дети, и не могут у них учиться. В каждом человеке содержится скрытое знание Самости, но только символ может открыть его для эго и убедительно продемонстрировать его существование.
Теперь эго отрывается знанию Самости и впервые устанавливает потерянную связь с ним. Знание Самости уже было сокрыто в эго, а эго уже является частью оси эго-Самость, однако пока оно не осознано. Символ спасителя, этот внутренний гид и учитель, не создает связь с Самостью, а вновь открывает ее для эго.
Эго, которое получает и интегрирует знание Самости, становится целостным и индивидуальным. Оно уже знает, чем является, и кто его прародители, и формирует внутреннее ядро идентичности.
Самость доходит до эго через апогей символа. Посредством символа связь между Самостью и эго становится осознанной. Символ – это «завершенная мысль», словно оконченная книга. Эго, прочтя эту книгу, интуитивно достигает Самости. Это полноценная символическая мысль, символ, объединяющий эго и Самость. А Самость, в свою очередь, является одновременно и Матерью и Отцом.
Само по себе эго неполноценно, полно зависти, борьбы и смятения. Но когда эго объединяется с Самостью, неполноценность оказывается преодолена. После этого эго наполняется Самостью, и когда она осознается, зависть и борьба прекращаются.
В идеале эго должно быть малозаметно и оставлять место для Самости. Это означает, что эго должно разорвать порочные схемы и отказаться от своей защиты, выставленной против Самости. Ведь когда Самость приближается к эго, защитные механизмы эго ломаются, и начинается кризис. Теперь эго должно взять на себя ответственность за принятие трудных решений.
Та часть эго, которая стремится к правде, с радостью принимает символ Самости и чувствует себя его частью с самого начала. Ложная же сторона эго огорчается и впадает в хаос.
У Самости большой потенциал и множество возможностей для проявления, которые изначально не сформированы и не сформулированы. Когда Самость осознается, этот потенциал реализуется. Самость будто бы сама принимает решение, что время для интеграции настало.
Существуют психические фантомы и тени, иллюзорные сущности души не существующие в реальности, и не имеющие ничего общего с Самостью. Когда эго объединяется с Самостью [например, получает опыт «гнозиса»], для него становится очевидной их иллюзорность и нереальность. Но когда эго оказывается пойманным этими ошибками творения, жизнь превращается в кошмар. Эго постоянно занимает оборонительную позицию: то борется, то гневно нападает, его преследуют, оно конфликтует, часто оступается и падает. Когда приходит Самость, эго просыпается будто от кошмара и видит, что прежде оно было жертвой иллюзий. Теперь все выглядит как сбывшаяся мечта.
Самость пробуждает эго и взращивает новое сознание. Она проделывает это с помощью точного символа. Этот символ дает Самости знание и свет, освобождая эго от вины и тяжести комплексов прошлого. Один из таких символов Самости – символ пастуха.
Эго просветляется и, соединяясь с Самостью, начинает обращаться с другими так же, как и с самим собой и даже помогает тем, кто нуждается в подобном просветлении. Каждый человек должен найти в себе силы оставить свои нарцисистские и эгоистические привычки. Тот, кто интегрировал Самость, мог бы в этом помочь человечеству. Однако, такой человек не будет направлять свои усилия на всех подряд, а сконцентрируется на тех, кто действительно желает прозрений и знаний.
Самость благоухает. Она тепла. Эго холодно. Эго без Самости дефектно и болезненно. Самость словно врач, который приходит по вызову. Когда приходит Самость, эго не должно утаивать своих болезней. Исцеляющая Самость совершит помазание во имя сопереживания и понимания. И если эти ее чувства будут приняты, эго исцелится.
Истинный символ приходит по побуждению и по воле Самости. Задачей эго является осознание значения символа и его интеграция. Символ – истинный образ Самости, он не может обмануть. Самость владеет сознанием и может предоставить его в пользование эго. Символ же дает эго осознание полноты Самости и открывает ему реальность вещей. Эго, наполненное символом и обученное вести себя при контакте с высшим, достигает целостности с Самостью. А объединенное с Самостью через символ, эго достигает полноты и знания.
На этом я завершаю свое юнгианское психологическое рассуждение и толкование этого древнего гностического шедевра, известного нам под названием Евангелия Истины (Робинсон 1988, стр. 40-51). Образы текста настолько реальны, что кажутся живыми, однако они скорее поэтичны, нежели схематичны, а современный перевод на абстрактные психологические термины помогает проникнуться всей глубиной опыта и понимания, которые наполняют текст.
Этот гностический текст также, как и аналитическая психология Юнга подтверждает, что иллюзорна природа наших привычных представлений относительно автономии, независимости и контроля, которыми обладает эго. Иллюзия по большей части определяет эго: оно живет в тумане самообмана относительно своей независимости и отсутствия источника. Кажется, что ему не нужно ничего из того, что находится вне его. Древний текст указывает на это страстное желание эго погрязнуть в еще большей зависимости от структур экстра-эго. Как и Юнг, книга ставит диагноз тревожности такому существованию человека; в своем бредовом состоянии эго страдает от постоянного беспокойства и становится агрессивным. Оно живет в зависти и отчаянии. Текст рекомендует опыт проживания символа в качестве лекарства от тревожности. То же советовал и Юнг. Через этот символ объединяются эго-сознание и Самость. Юнг любил говорить, что каждый нейрон представляет собой религиозную проблему и решением такой проблемы может стать опыт плероматической целостности человека и полное соответствие самому себе. В противоположность «посланнику» или «спасителю», который является истинным образом Самости, Иалдабаоф представляет собой образ бессознательного фактора (его называют архонт, то же, что и архетип), который создает страсть эго к контролю, полной независимости, избранности и превосходству. Иалдабаофа следует рассматривать как вселенский принцип психологической жизни, архетипический образ, который является противоположностью единству и целостности Самости. Иалдабаоф – принцип, относящийся к уровню индивидуации эго, а не к уровню полного единства. Это сила, утверждающая социальные требования такие, как территориальные претензии, слепой национализм и «этнические чистки». Он же стоит за нарциссическими притязаниями почти каждого человека на избранность, просвещенность, гениальность. И за подсознательным желанием стать героем и получить власть над всеми остальными частями психики. Иадлабаоф – это также психический фактор, который манипулирует другими, причем далеко не полюбовно. Иалдабаоф – это тот безжалостный перфекционист в нас самих, который всегда хочет избавиться от всего чужеродного, незнакомого, а то и просто другого. Он есть психический архонт, который создает мир, чтобы затем контролировать свое творение. И контролирует его с целью почувствовать себя всемогущим. Он знаком каждому из нас.
Гностики библейский традиции приписывали качества Иалдабаофа Яхве в связи с тем, что иудейский Бог не желал, чтобы его творения имели «других богов пред лицем» его. Он был «Богом ревнителем», который пообещал своему избранному народу уникальность в обмен на этническую чистоту и соблюдение племенных законов. Эта идея лежит в основе весьма распространенного провинциализма, всех видов национализма и любой форме сексизма. Именно этот архетип, а не только Вотан, как думал Юнг, стоял за фанатизмом и пуризмом арийского нацизма.
Разумеется, Иалдабаоф не Бог пророков. Не тот Бог, который взывает к справедливости всех: от вдовы до младенца. И не тот незнакомец «у ворот», который взывает к честности торговца. Это не тот Бог, который именуют Логосом в Новом завете, Богом любви христианской веры. И при этом, даже через эти широко распространенные традиции Иалдабаоф проявляет себя: в расщеплении библейской традиции на группы и фракции – иудеев и христиан, католиков и протестантов, ортодоксов, реформаторов и фундаменталистов всех мастей. Именно Иалдабаоф стоит за разными нюансами обособленных доктрин, каждая из которых с полной уверенностью настаивает, что именно ее верования и идеи истинны, проклиная все остальные.
С плероматической точки зрения, все уточнения – трагическая иллюзия и все, на чем они настаивают – сугубо человеческое, без какого-либо гнозиса, который объединяет системы вместе в одну истинную систему и значительно усиливает каждый посыл. Расщепляющая позиция Иалдабаофа, присущая группам верующих, учит, что там, где есть различие – есть враги, противники, которые, якобы сражаются за право доминировать и диктовать истину другим. Они считают, что существует только один бог и это их бог, который и есть они сами. Именно, когда появляются такие идеи, во главе воцаряется Иалдабаоф.
Гностики считали, что Иалдабаоф – Господь этого мира и что он управляет состоянием сознания человечества. Иалдабаоф, действительно, в какой-то мере определяет психологическое существование человека на этой планете. Как биологический вид, человек связан законом индивидуации в силу того, что он обладает врожденным индивидуальным сознанием, эго, а не только групповым или расовым сознанием, присущее всем людям или определенной группе людей. Этот закон будто прописан в генетическом коде человека. Люди отягощены бременем эго и им необходимо создать индивидуальное эго, особенно, если наблюдается недостаток его влияния. Индивидуальное сознание необходимо взращивать как прекрасный редкий цветок.
Наше повествование постепенно приближается к точке, в которой мы можем говорить о культуре нацизма, когда человеческое общество в привычном для эго психическом состоянии оказываются под влиянием некоей вспомогательной культуры. Гностики в своей критике мира, назвали бы такую культуру демонической и развращенной, и сказали бы, что в ней, будто в зеркале, отражается Иалдабаоф.
Многие исследователи и комментаторы видели гностицизм как мироотрицающую, анти-материалистическую философию. На наш взгляд, гностики давали точную оценку психологическому состоянию человечества и критиковали манеру поведения, широко распространенную во все времена по всему миру, особенно на западе в XX веке.
Гностическое объяснение универсального знания человека о зле и трагедии похоже на интерпретацию Иалдабаофа как принципа индивидуации, который подразумевает независимый мир эго и смотрит на творение Иалдабаофа с привычным эго-сознанию страхом и беспокойством. Аналитики исследовали Иалдабаофа до мельчайшей детали. Похоже, что аналитическая психология и есть гностицизм XX века, где уже не осталось мечты о спасении. Юнг помогает заполнить этот пробел и, критикуя современный психологический редукционизм, настаивает на спасительной силе символа.
И Юнг и гностики согласились бы друг с другом в одном пункте, качественно отличающем их учение от атеистического материализма и пессимистического биологического редукционизма, доставшихся в наследство от психоаналитического мировоззрения (Weltan-schauung). Они согласились бы, что хотя Иалдабаоф является архонтом, архетипом, человеческого сознания (сфокусированного нарциссического эго), которое сдерживает по праву принадлежащее человеку развитие, существует еще одна часть эго, которая на глубинном уровне является божественной частью Самости и находится в Плероме. Это и есть тот луч света во тьме материи, возможность искупления. В Апокрифе Иоанна наравне с историей сотворения человечества (эго-сознания), приведена еще одна история, в которой содержится важная мысль. Как и Яхве, Иалдабаоф создает первого человека (Адама), но согласно гностическому тексту, он не создает его по своему образу и подобию, но скорее по образу Сущего в Плероме, которого он видел в откровении, в частности, в этом отрывке:
«И целый эон трепетал главный архонт, и содрогались глубины бездны. И воды, которые превыше земли, осветили бездну, и лик его был виден на дне. И когда все правители и архонты посмотрели туда, они увидели, что вся бездна освещена. И через свет они узрели лик его образа на воде. И он приказал архонтам, которые внимали ему: «О придите! Сотворим же человека по образу подобию Божию, и да станет сей образ светом для нас». И они сотворили с помощью своих тонких сил согласно характеру каждого из них, данного им. И каждый правитель перенес свои черты на сотворенную форму, так как видел изначальную форму. Это помогло им создать материальную форму.
Он создал человеческое существо подобного первому, идеальному Человеку. И они сказали: «Назовем его Адам, это имя может стать для нас силой света» (Апокриф Иоанна, Робинсон 1988, стр. 113)
Как следует из этого текста, в самом центре человеческого эго живет образ плероматической целостности, которую все ищут, надеясь на ее помощь и вдохновение. Иалдабаоф также ее ищет. Таким образом, Адам неожиданно превращается в самое удивительное творение — стоящее в иерархии намного выше, чем Иалдабаоф и 365 его архонтов, весьма ревностно служащие его. Благословенный Бог, называемый «Мать-Отец» защищает Адама от Иалдабаофа, но Адам, разумеется, находится под властью Господа этого мира и со временем он искушает свою жертву, и та забывает о своем божественном происхождении. Однако подобие и идентичность Адама и божественной Плеромы остаются скрыты в эго-сознании. По Юнгу, это точка соприкосновения эго и Самости. Подобный взгляд Юнга особенно прослеживается в его поздней работе Mysterium Coniunctionis.
Из отрывка Юнга можно охарактеризовать как гностического автора, вдохновленного оптимиста в том, что касается человеческой природы. При этом, как Юнг, так и гностик считали, что необходимо преодолеть испытание: силу и власть Иалдабаофа, а для этого необходима настороженная осознанность относительно силы и власти Иалдабаофа, основной агент, стоящий за иллюзией эго и сценарист кошмара неполноценного существования эго в человеческом облике. Гностики считали, что человечество не может спастись от силы и коварства Иалдабаофа без убедительного откровения более высшей и изначальной сущности и целостности в Плероме. Это знание, принесенное «посланником» для гностиков такой же символ целостности, как для тибетцев – мандала, для алхимиков – камень, а для мистиков – Христос. И все эти символы являются той основой, на которой базируется опыт и теория аналитической психологии Юнга. И гностицизм, и психология Юнга разделяют умеренный оптимизм относительно человеческого потенциала. Скорее они реалисты, которые с надеждой смотрят в будущее. Иалдабаофа не следует игнорировать или превозмогать, но его сила контролирует человеческую судьбу только отчасти.
Чем можно заменить с незапамятных времен столь распространенную в западном обществе идеологию Иалдабаофа? Нам помогли бы в этом гностические тексты, в том числе текст Юнга, а также современный психологический опыт. Все они разделяют мнение, что пост-Иалдабаофное сознание может быть отражено в «мифе о связанности» всего вокруг. Человек может только надеяться на то, что этот опыт может оставить хотя бы небольшой след в эволюции на генетическом уровне и на нашем плотском существовании.
Сегодня западная культура стоит у завершающего момента своего развития, начавшегося во времена греков и евреев. Эта традиция составляет последнюю главу в эволюции человеческого сознания на земле. Его величественная кульминация проявляется во всей комплексности XX века, нашей политики, технологий, экономики, религии и убеждений. Просвещенный рационализм и индивидуализм кажутся сегодня украшением короны западной цивилизации. Именно они привели человечество к созданию научных лабораторий, к нескольким технических революциях, исследованиях и привычке считать, что оно живет лучше, чем в прошлом тысячелетии.
Идеи истории и прогресса, весьма свойственные греческой и еврейской мысли для многих стали означать все больший контроль над природой и даже над историей. При этом западный человек не допускает даже мысли, что больше – это не всегда лучше. Он считает, что эго-контроль – это мерило успеха и что расширение – это всегда положительный знак, означающий рост, и что один бог лучше, чем много богов. Все это работа Иалдабаофа: экспансивной и контролирующей доминанты сознания, которая заключена в человеке запада. Теперь же пришло время посмотреть сквозь него и связаться с бессознательным, которое жаждет трансформации. Холокост же – памятник этому архетипическому тирану.
Бессознательное призывает к изменению. Современная глубинная психология имеет аргументированную критику технологического эго. Как никогда ранее, становится видна его относительность и архетипическая слабость. Современная глубинная психология и ее терапевтические ветви готовы выступить акушерами при рождении нового созвездия. Главный вспомогательный инструмент психологии – миф о связанности всего, в рамках которого не нужно отделение и контроль. Это понимание основано на разветвленной сети взаимоотношений, связывающих землю и всех людей на ней в плюралистическом единстве. Поэтому необходима почти невероятная терпимость к различиям и осознанная независимость каждой части, что входит в это единство.
Прогресс, ложный идол прошлых столетий, возвысился благодаря исследованиям и открытиям науки и обеспечил западу доминирующее положение над всем остальным миром. На волне удивительного подъема науки и поклонения технологиям люди не заметили Иалдабаофа, этого темного злого божества, который не берет в расчет других и даже созданные им самим условия и нисколько не сомневаясь, бездумно прокладывает себе путь, все более погружаясь в зависть и алчность.
Он должен быть преодолен. Эта ужасная версия прогресса – змея с головой льва – всего лишь грубая ошибка человечества.
Достаточно ли мудро современное эго, чтобы эффективно проанализировать и пресечь притязания Иалдабаофа? Одним из значительных преимуществ современности является возможность выучить урок Холокоста, во время которого человечеству был дан гнозис высшей души, что находится за пределами доминирующих структур и борьбы современного эго. Эта высшая душа, которую мы теперь знаем, находится в Плероме, коллективном бессознательном, что простирается в бесконечности и содержит в себе абсолютную тайну жизни и творения. Эта высшая душа есть все.
Сначала Фрейд, а затем Юнг слышали беспрерывное нашептывание бессознательного, Юнг же заметил необходимость трансформации и достижения целостности. Юнг интерпретировал послание бессознательного гностически, как важный символ будущего. Поэтому он стал предшественником этой трансформации, представив на рассмотрение нашего времени новое содержание символа спасите