Глава 1. Проблема популизма и способы её решения.

Образовательный ценз и принципы демократии.

Введение.

В данной работе рассматривается проблема популизма в современных демократиях. Существующее на данный момент общество представляет собой систему с большим количеством взаимосвязей. Управление государством в таких условиях требует высокой профессиональной и теоретической подготовки. Существующие демократии представляют многочисленным группам неквалифицированных избирателей возможность влиять на принятие решений, что зачастую приводит к неблагоприятным последствиям для самих этих избирателей. В работе рассматриваются возможные варианты решений этой проблемы посредством введения тем или иным образом образовательного ценза для активного избирательного права. Почему именно образование, образовательная система может стать опорой общества в решении этой проблемы, и насколько может быть оправданно неравенство избирателей, создающееся при таком подходе, как вообще подобное решение соотносится с принципами демократии – этим вопросам и посвящена данная работа.

Глава 1. Проблема популизма и способы её решения.

В современных демократических обществах существует тенденция к законодательному расширению трактовки понятия справедливость. Немецкий философ Отфрид Хёффе в работе «Справедливость. Философское введение»[1] разрабатывает понятие справедливости для современного демократического общества. По его мнению, понятие справедливости появляется в ответ на вызов ограниченности ресурсов, однако её функции простираются далеко за пределы этой материальной области. «Спрос на справедливость существует во всех сферах человеческих отношений, как в отношениях кооперации, так и в отношениях конкуренции, поскольку при этом выявляются противоречащие интересы, притязания и обязательства»[2]. Хёффе критикует утилитаристское понимание справедливости. «Кто рассматривает её принцип, максимальное и коллективное благо, в качестве высшего критерия оценки, тот упускает, что нечто может являться полезным для общего блага и, тем не менее, несправедливым»[3]. «Как бы ни были важны техническая, функциональная и, тем более, прагматическая обязательности, типа внутренней и внешней безопасности и экономического благосостояния – они могут находиться на службе организованной преступности и откровенных государств беззакония или же содержать [в себе] правовые привилегии и дискриминацию»[4]. Предметом справедливости должно быть такое устроение общежития, которое не приводит к «распределению» его пользы и ущерба на разные группы.

Свою позицию Хёффе видит в том, что справедливость имеет моральное и универсальное значение в качестве высшего требования к человеческому общежитию и в качестве последнего основания для оправдания сообщества, а также в том, что её мера заключается не в одностороннем порядке, даже если он должен служить коллективному благополучию. Отвечая на критику со стороны правового позитивизма, Хёффе утверждает, что право без морали превращает государство в «организованную преступную группу», чьи интересы не направлены на всё общество. Напротив, отвечая на критику со стороны утилитаризма, Хёффе утверждает, что главная его проблема в том, что «за требованием максимизации общего блага он забывает вопрос о том, как же следует «разделить» максимальное общее благо между участниками. Будучи равнодушным к этому вопросу, он даже допускает рабовладельческое и кастовое общество, покуда они обеспечивают максимальное коллективное благо»[5].

Далее раскрывается действие такой концепции справедливости в различных сферах человеческой деятельности.

Автор говорит о справедливости обмена, заработанных обществом благ, возмещающей справедливости в отношении ранее угнетённых групп, справедливости между поколениями и даже справедливости в отношении животных.

Говоря о политической справедливости, затрагивается тема плюрализма и вытекающей из него толерантности, как признание принципа политической справедливости – равного права на свободу.

Хёффе говорит также о глобальной справедливости и необходимости установления меж- и надгосударственной формы правления, поскольку «отдельные государства во многих отношениях ведут себя подобно индивидам, несмотря на то, что они являются не органическими единицами, а коллективными субъектами, способными на решения и действия». «А между тем глобализация распространяется не только на экономические и финансовые рынки, но и на «глобальное сообщество насилия» (относительно войн организованной преступности и экологического вреда), «глобальное сообщество кооперации» (экономика и финансы, рынок труда, туризм, образование, наука и культура), «глобальное сообщество судьбы» (относительно крупных эмиграционных потоков, природных катастроф и отсталости крупных регионов мира)». И в этом контексте он выделяет право на различие: сохранение некоторых национальных особенностей государств, многообразие человечества.[6]

То есть мы видим дальнейшее развитие права по пути инклюзии, включения в него всё большего количества субъектов.

Подобная концепция имеет много позитивных практически воплощаемых последствий, однако хотелось бы ещё раз вернуться к ответу Хёффе скептикам справедливости в праве. Основной недостаток данной концепции в том, что в её основе лежит эмоциональная компонента, рессентимент, недовольство собственной участью и зависть к более успешным. В то время как в основе развития и устройства общества лежат наши фундаментальные знания о природе, которые приводят к открытию технологий и созданию техники, которая в свою очередь подразумевает разделение труда в соответствии с орудиями труда, квалификацией и потребностью в специалистах, которые определяют разницу в доходах, что является основанием для деления общества на классы и созданию предрасположенности данного общества к определённому типу политической системы. Если рабовладельческое общество или кастовый строй позволяли успешно отвечать на вызовы времени, значит, в таком их устройстве была необходимость самоподдержания и самовоспроизведения, хотя, наверняка, были возможны какие-то «косметические» улучшения. Полагая справедливость как высший критерий устроения человеческого общежития, Хёффе ставит всё с ног на голову. Критерий функциональности, адаптивности отбрасывается на второй план. На его место приходит недостижимый идеал справедливости, имеющий, как уже было сказано, моральное и универсальное значение в качестве высшего требования к человеческому общежитию и в качестве последнего основания для оправдания сообщества. Почему недостижимый? Хотя бы ввиду существования позиционных благ, которые, как пишет Л. Ионин в книге «Апдейт консерватизма»[7], являются областью «где возникают проблемы, неразрешимые для либеральных экономистов, ибо их не решить, указав на дальнейший безграничный потенциал роста, когда будет достигнут такой уровень всеобщего благосостояния, что исчезнет как ощущение неравенства, так и требование справедливости».

С другой стороны, есть мнение, что в дальнейшем нас ждёт ещё большее имущественное расслоение и увеличение неравенства, которое не приведёт, однако, к революциям в частности потому, что будет основано на меритократии, инициативности и целеустремлённости, а также хорошо работающих социальных лифтах, доступном образовании. [8]

В книге «О политическом равенстве»[9] Роберт А. Даль начинает с предположения, что политическое равенство желательно. Это предположение он основывает принятием двух моральных посылов: 1)все человеческие существа по сути своей равноценны, 2)никто не обладает непререкаемой способностью к управлению для вручения ему абсолютной власти. «А это значит, что если мы верим в демократию как цель или идеал, то имплицитно должны видеть цель или идеал и в политическом равенстве». Идеальная демократия, по его мнению, должна обладать такими чертами как подлинное участие, когда есть возможность ознакомить со своими взглядами других членов сообщества, равенство в голосовании «один человек – один голос», осведомлённость – возможность знать об альтернативных политических курсах и их последствиях, решающий контроль демоса над отбором вопросов для включения в повестку дня, включённость – право участвовать в описанных процессах, фундаментальные права – вытекающие из фундаментальных процессов.

К такому идеалу ближе всего находится общинная демократия в небольших государственных образованиях. С ростом населения возникает представительная демократия, которую критикует Жан Жак Руссо в работе «Об общественном договоре, или Принципы политического права».[10] «Суверенитет не может быть представляем по той же причине, по которой он не может быть отчуждаем. Он заключается, в сущности, в общей воле, а воля никак не может быть представляема; или это она или это другая воля, среднего не бывает».

Однако современное массовое общество слишком далеко ушло от возможности осуществления этого идеала. На это есть несколько причин. При невозможности прямого голосования и непосредственного знакомства с кандидатами мы пытаемся решить эту проблему с помощью технических средств: интернет, теледебаты, радио. Однако такое опосредованное знакомство с кандидатами и их программой приводит к проблемам, на которые указывает Ионин: общественное мнение по своей природе текуче и изменчиво, а институциональный статус выборов предполагает, что их результат это долгоживущая структура идей. «Принимать какое-то определённое изъявление общественного мнения как руководство к действию на долгий срок – это логический нонсенс»[11]. Помимо этого средства массовой информации манипулируют повесткой дня, по собственной логике, иногда и по умыслу владельцев, отбирая наиболее важные проблемы, демонстрируют опросы общественного мнения, что влияет на это самое мнение, таким образом, конструируют собственную реальность.

Многие исследователи пишут о «нарастающей сложности процессов общественного развития» в современном мире.[12]

Важнейшей проблемой, ахиллесовой пятой демократии в современном обществе является принцип «один человек – один голос». В современном мире соблюдение этого принципа превращает демократические процедуры в театрализованное представление. В отличие от примитивных и малочисленных античных обществ общество ХХI века является колоссальной по своей сложности структурой, с гигантским количеством взаимосвязей, зачастую невидимых и непонятных для среднестатистического человека. Об этом пишет Ионин: «Другое и не менее важное противоречие заключается в квалификации, точнее в отсутствии квалификации мнений, составляющих в своей совокупности общественное мнение»[13]. Мнения, высказываемые медийном пространстве: в газете, на радио, телевидении – даже в неформальных разговорах квалифицируются, то есть к ним предъявляются определённого рода требования, но в самых важных изъявлениях квалификация отсутствует, «причём абсолютно не важны ни обоснованность, ни прочие эпистемологические, психологические, социологические и любые другие качества высказываемого мнения». «Он [избиратель], может быть, не знает что на весах, не знает толком, за что голосует, он даже бюллетень выговаривает как «булютень». Но его слабый голос при определении стратегии государства весит ровно столько же, сколько голос умудрённого политика, учёного бизнесмена»[14]. Следствием этого является неквалифицированный массовый выбор, отражающийся на качестве результатов такого голосования. Школьного курса обществознания освоенного на 4 с минусом (и даже на 5 с плюсом) категорически не хватает для полноценного анализа политической ситуации и принятия аргументированного решения.

Так открывается ящик Пандоры для множества проблем. Современная демократия ставит задачу перед политиком уже не представительства, а легитимации путём завоевания популярности. Битва за народную любовь неизбежно приводит к снижению уровня политических дискуссий и популизму. Некоторые эксперты считают, что с появлением интернета в эпоху, когда факты стали многочисленными, доступными и (парадоксально) проверяемыми, а количество интерпретаций и интерпретаторов этих фактов ещё больше, то граждане стали выбирать тех политиков, высказывания которых скорее соответствуют их эмоциям, нежели соответствуют фактам.[15]

Несмотря на приведённую выше критику демократии, нужно заметить, что на данный момент такое политическое устройство является наиболее адекватным и адаптивным к современному быстро меняющемуся миру.

Гражданское общество, которое существует при таком устройстве, позволяет формировать эффективные, гибкие, специализированные связи.[16] Поскольку модульные индивиды данного общества ориентируются в гораздо большей степени на эффективность, нежели на культурное соответствие новых технологий. Гражданское общество по выражению Э. Гелнера «аморальный строй», и это является одним из его главных достоинств». Здесь необходимо остановиться подробнее. Сам Гелнер, говоря это, сравнивает его с коммунистической системой, в которой «истина власть и общество тесно переплетены между собой». Государственная власть – не инструмент общественной жизни, а инстанция «наделённая высшей мудростью и осуществляющая некие исторические предначертания».

Другой мыслитель Ф. А. Хаек пишет, что для демократии всё же нужно единство граждан в общих принципах в противовес прагматизму. Здесь можно уловить некоторое мнимое противостояние, а скорее дополнение позиций Гелнера и Хаека. Человек демократического общества с одной стороны не связан обязательствами, закрепощающими его в социальной группе, с другой разделяет фундаментальные принципы этого общества. Мы договариваемся лишь о принципах, а не целях общества.

В истории философской мысли неоднократно совершались попытки создать этический строй на той или иной основе. Платон изобретает государственный строй наиболее соответствующий идее блага.[17] Поппер в работе «Открытое общество и его враги» показывает, что одними из главных характеристик этого общества является неизменность, так как оно является копией вечной идеи, а также справедливость как соответствие природе. Рабы рождены быть рабами, а философы, гордые обладатели истины, рождены править по своему складу души. И в этом каждый обретает своё счастье.[18][19] Для Бердяева, к примеру, цель социального развития религиозно понятое «праведное и прекрасное общество»[20]. И это не говоря о религиозных попытках исламистов устроить жизнь общества по шариату.

Помимо этого свобода, присущая демократическим обществам, имеет существенное неочевидное преимущество. Её ценность заключается «в возможностях, открываемых ею для действий, которые нельзя предвидеть или предсказать»[21]. Мы нечасто можем знать о том, что упустили из-за запретов. Соответственно когда мы сообразуем свои решения исключительно с обстоятельствами, мы переоцениваем преимущества централизованного управления. «Вероятнее всего, крайне мало таких ограничений свободы, которых нельзя было бы обосновать тем, что неизвестно, что же мы, собственно, в результате этого потеряем»[22].

Обратной стороной демократического общества является то, что даже сам Хаек допускает, что автократическое правительство может оказаться способным к самоограничениям, но всесильное демократическое правительство совершенно к этому не способно. «Если не ограничить его власть, оно никогда не сможет служить взглядам большинства избирателей»[23]. А учитывая критику Ионина, приведённую выше, скорее неосознаваемым интересам граждан, всего общества.

Ф.Фукуяма прямо пишет, что «если целью страны является, прежде всего, экономический рост, то по-настоящему выигрышной будет не либеральная демократия и не социализм ленинского или демократического толка, а сочетание либеральной экономики и авторитарной политики, которую некоторые комментаторы назвали «бюрократически-авторитарным государством», а мы можем назвать «рыночно-ориентированным авторитаризмом»[24].

Правда, эти слова прямо опровергаются другим исследованием, основанным на сопоставительном анализе экономического роста демократий и диктатур. Не вдаваясь в подробности, автор приходит к выводу, что «судя по истории, если вы строите в своей стране диктатуру при росте экономики более чем 72 доллара на человека в год, у вас нет шансов улучшить ситуацию, по сравнению с демократическим вариантом. Более того, если вы выбираете диктатуру даже на какое-то время, у вас будет только 3 шанса из 86 (около3,5 %), что в течение 55 лет рост ВВП вашей страны будет не ниже, чем у страны типа Португалии»[25].

«Отсутствие защиты от популизма становится всё более заметным: уже не только в странах «хрупких демократий» типа России или Венгрии власть демократическим путём переходит ко всё более популистски настроенным политикам. Брекзит в Великобритании, победа Трампа в США, усиление «правых» в Швеции – первые свидетельства хрупкости конституционной демократии даже в самых «надёжных» развитых странах»[26] - считает российский профессиональный инвестор Андрей Мовчан. В своей книге «Россия в эпоху постправды» во второй части под названием «Диктатуры и демократии» он критически анализирует предвыборный популистский лозунг партии «Единая Россия» «Большинство не ошибается», указывая на ошибки и противоречия в поведении большинства. «Самое простое (но недостаточное) объяснение этого феномена [ошибок] нужно искать в составе «большинства». К сожалению, для нашего сегодняшнего мира, большинство в нем составляют те, кому мы не хотели бы доверять ответственные решения».

Можно ли как-то устранить или же смягчить такой недостаток демократии, не подрывая её фундаментальные основы? Смысл данной работы в том, чтобы ответить на данный вопрос утвердительно.

Теоретическое решение по устранению проблемы неквалифицированного избирателя мыслители зачастую видели в установлении аристократии. Ещё Платон, описывая своё государство, пишет о нём как об аристократии – власти лучших[27]. Поппер, разбирая представления Платона, говорит, что полному переосмыслению такой сложной структуры как общество, предпочтительней инструментальный подход отдельных точечных изменений. [28]

Бердяев выступает её поддержку, говоря, что «странно доказывать преимущества более высокого культурного слоя, который должен иметь иной вес в общественной жизни, чем слои стоящие качественно ниже»[29]. В такой ситуации возникает вопрос, как найти этих самых лучших. Вряд ли здесь поможет убеждённость Бердяева в том, что «такая духовно и физически привилегированная раса должна в мире существовать для того, чтобы выражены были черты душевного благородства»[30]. Выход видится в создании уже упоминавшейся системы меритократии.

Помимо этого существует целый ряд процедурных инструментов, которые призваны ограничить общество от популизма:

· предоставление индивидам права личных решений в как можно большем спектре вопросов;

· плюрализм мнений – с целью формирования обширной палитры. Более того, одним из главных достижений развитой демократии считается защита прав меньшинства, при подавлении негативных эффектов популизма и сохранении возможности всех членов общества влиять на управление страной. Хотя бы и не все высокопоставленные лица были с этим согласны;[31]

· свобода доступа к информации;

· свобода критики общества и власти;

· регулярная сменяемость лидеров;

· учёт мнения меньшинства в разных формах;

· создание двухпалатного парламента с формированием палат по разным принципам;

· формирование обязательных экспертных фильтров для любых значимых решений;

· создание базовых законов наподобие конституции, защищающих основы демократии, которые не могут быть просто так отменены большинством голосов;

· разделение ветвей власти;

· в отдельных случаях федерализация;

Л. Штраус был ближе всех к решению проблемы описывая классическое образование как лестницу, ведущую от массовой демократии к подлинной, как попытку найти аристократию внутри массового демократического общества[32]. Представляется, что это шаг в правильном направлении.

В двадцать первом веке, когда высшее образование становится всё более доступным, когда сложность общественных процессов нарастает, когда специализация всё более и более углубляется, как мы должны решать проблему неквалифицированного избирателя? Должны ли мы, к примеру, ввести некий образовательный и/или специальный ценз для активного избирательного права? Давайте рассмотрим такую возможность.

В России это может быть уровнем защищённой кандидатской диссертации в аспирантуре, недавно ставшей третьим уровнем высшего образования, так как это свидетельствует о приобщении человека к научному дискурсу. Под специальным цензом понимается ограничение специальностей, по которым степень кандидата наук даёт право активного участия в выборах. (Экономические, политологические, социологические, юридические отдельные философские и, вероятно, некоторые другие) Также возможно существование специальной комиссии, которая своим решением может дать гражданину право голоса в обход данного ценза. Существование подобной комиссии имеет то же обоснование, что и нераспространение ценза на пассивное избирательное право – отдельный человек может быть более сведущ в политике, даже не соответствуя формальным критериям. Подробности работы комиссии выходят за рамки данной работы.

Дискуссионным представляется вопрос об уровне выборов, на которые такое право будет распространяться. Должен ли ценз распространяться исключительно на федеральный уровень (выборы президента, выборы в парламент) или же можно распространить его и на другие(выборы губернатора, выборы в законодательное собрание). Здесь можно разве что быть уверенным в том, что местного самоуправления, этой школы демократии, с его очевидными глазу обывателя и непосредственно его затрагивающими проблемами, ценз касаться не должен.

Такое решение может явиться значительным усовершенствованием демократии. Оно ориентировано на повышение среднего уровня избирателей. Если мы исходим из соображений наибольшей эффективности, адаптивности общественного устройства, то оно вполне встраивается в общую логику рассуждения. К тому же в отличие от аристократии в неё есть формально вход для каждого, кто пожелает и приложит усилия.

Данная мера может способствовать решению или смягчению проблем внутренне присущих демократии: повышение квалифицированности избирателей, усложнение манипулированием повесткой дня, затруднение для популизма, упрощение проведения процедуры голосования, организованной в расчете на куда меньшее число избирателей. При этом можно не рассматривать теоретическую модель возвращения к сословному обществу, которую предлагает Ионин. Таким способом избранная группа людей, сможет принимать непопулярные, но рационально обоснованные решения, которые не смогут быть приняты или же будут приниматься очень долго в «обычной» демократии. То есть так можно взять и лучшее, что есть в авторитарном обществе.

Самореферентность социологических опросов перед процедурой голосования начнёт играть положительную функцию привлечения внимания к проблемным областям политических решений, хотя разночисленность «остепенённых» избирателей по специальностям также начнёт играть роль.

Если не принимать убеждения Манхейма, что интеллигенции нечего терять, и она не имеет собственных интересов[33], то предположить, что усиление её влияния приведёт к росту влияния университетов, ибо исключительное право на присуждение степеней их традиционное преимущество, космополитизации настроений, так наука не знает границ, станет ещё одним кирпичиком в строительство планетарной цивилизации, в виде сближения голосующих избирателей, если удастся реализовать идею в разных странах. Культура, перешагнув рамки национальных, государств позволит создать планетарного модульного человека и планетарное гражданское общество, в котором так нуждается современный мир.[34] Аргументом в поддержку этого могут служить прогнозы структурных изменений в технологиях и экономике ведущие к размыванию среднего класса и увеличению количества богатых высокообразованных людей, которые в разных странах и могут стать социальной основой космополитизма.[35]

В античности гражданство связывалось с возможностью гражданина вкладываться в содержание армии и нести военную повинность – осуществлять ответ на главный вызов того времени – безопасность. Главным вызовом времени теперь является экономический рост, который обеспечивается учёными их научными разработками и предпринимателями, старающимися внедрить эти разработки в жизнь, политиками, создающими условия для первых и вторых. Все трое встречаются на платформе современного университета. Логично, если эти группы лиц получат наибольшее влияние в обществе.

Однако если обратиться к работам ранних теоретиков современной демократии, то полное лишение активного избирательного права не желательное событие. «Представительное правительство по необходимости должно соображаться с интересами и желаниями тех, которые имеют право голоса, между тем как ничто его не обязывает поступать так относительно тех, которые лишены этого права; и как бы члены представительного правительства ни были честны, они вообще слишком заняты тем, что должны делать по необходимости, чтобы иметь ещё досуг заниматься тем, чем можно безнаказанно пренебречь. Вот почему никакой порядок голосования не может быть удовлетворительным на продолжительное время, если он положительно исключает кого-нибудь или целый класс людей, если не признаёт избирательного права за всяким взрослым человеком, который желает его получить.»[36] Что касается цензов, Милль говорит лишь о простейшем экзамене – что касается образовательного ценза, и о цензе занятости – что касается имущественного.

Далее его рассуждения принимают интересный, с точки зрения современной ситуации, оборот. Милль отмечает тот факт, что есть люди более искушённые в политике и их мнение более ценно, значит, им следовало бы дать больше голосов. Изящное решение! «Уступка другим более значительного влияния по причине их лучших способностей управлять общественными интересами совершенно другое дело, чем не имение права голоса. Далее идёт рассуждение о том, по каким формальным критериям мы могли бы выделить этих граждан с лучшими способностями. Милль предлагает варианты: образование при существовании национальной системы образования, занятие «высшими делами» - участие в политике, вольные экзамены для всех желающих. «И во всех случаях, где для вступления на какое либо поприще требуется достаточное испытание или особенно строгие условия образования, можно не задумываясь дать всем вступившим на это поприще право на несколько голосов. Можно бы тоже самое правило применить ко всем имеющим университетские учёные степени, и даже к тем, которые могут доказать, что они с успехом окончили курс наук в каком-нибудь из высших учебных заведений, если только можно удостовериться, что учение было действительное, а не один только вид.»

Однако Милль предостерегает от того, чтобы те, кто пользуется правом множественности голосов, могли взять перевес над всем остальным обществом и установить подобие сословного законодательства.

Как бы то ни было, как пишет Алексис де Токвилль в работе «Демократия в Америке»[37] «в конституции любого народа, какой бы она ни была, существует положение, согласно которому законодатель вынужден обращаться к здравомыслию и доброжелательности граждан. Данное положение более явно и более схоже отражено в конституциях республик и спрятано и завуалировано в конституциях монархий; однако оно всегда существует. Нет такой страны в мире, где бы закон мог предусмотреть всё и где институты власти были бы в состоянии заменить собой благоразумие и нравственность жителей». Однако вместе с тем далее автор замечает, что «Невозможно, как ни старайся поднять уровень просвещения народа выше определённой черты. Сколько ни делай более доступными знания, накопленные человечеством, сколько ни улучшай методы обучения наукам и ни облегчай постижение этих наук – всё напрасно, ибо никогда не будет так, чтобы люди повышали своё образование и развивали свой интеллект, не уделяя этому времени».

Можно представить и такую ситуацию, в которой немногочисленный класс экспертов будет голосовать отдельно и иметь вес, к примеру, 30% при общем подсчёте.

Вопрос реализации высказанных в работе идей в любом случае потребует внесения поправок в четвёртую главу конституции и принятия соответствующих законов.