— И самый гадкий текст я тоже оценила, — фыркаю я.
— Не думаю, что его хоть кто-то читал. На фоне картинок он просто меркнет. Браво! Ты не зря вылила на себя цистерну лака для волос.
— О! Смотри, Картер, да у нас спустя семь лет появилась первая совместная фотка. Прогресс-то какой! — фыркаю я, а затем кладу газету на стол и аккуратно пристраиваю стаканчик с кофе на нос напечатанного Шона. Реальная версия раздраженно фыркает.
— Бумаги, — напоминает он. — И через двадцать три минуты у тебя первая лекция. Советую поспешить.
В кабинете Картера новые жалюзи и компьютер. Все остальное словно застыло во времени. Сижу в кресле напротив стола Шона и читаю бумаги. Зачем я это делаю? Интима, вроде, не наблюдается, а договор о добровольной продаже души я подписала еще в Риме.
— Все? — спрашиваю я, возвращая Картеру подписанные документы.
— Вот держи. Это учебный план. Можешь его выбросить самостоятельно. Толку от него никакого. Все, иди отсюда.
Хм, а может преподавание — не так уж и плохо? Вдруг мне по-настоящему понравится пить кофе с Клеггом и упражняться в словесном фехтовании с Хелен и Шоном. Тут же… целая жизнь со всем ее спектром! Не то, что на базе. Но словно услышав мои мысли, только я дохожу до дверей, Картер меня окликает и спускает с небес на землю:
— Конелл, я бы посоветовал тебе на парах быть суч**й. Ничто другое молодежь не вразумляет.
О вот он — минус, брать на себя ответственность за несколько сотен раздолбаев вообще не хочется!
Шон прав. Вхожу я в аудиторию, а там сидит толпа детишек. И все такие высокомерные и важные, хоть умирай от осознания собственной ничтожности. Ах да, тут же, полагаю, каждая собака знает, чьей я была подружкой. Что ж, воспользуемся советом Картера: выберу самую противную девушку, назову ее Хелен, стану концентрироваться на ней и истекать ядом. Решено!
— Всем привет, мое имя Джоанна Конелл. И двадцать три минуты назад мне объявили, что я буду вести это занятие. Полагаю, что вы обо мне узнали… пораньше. — Закрываю дверь на ключ. — Ректор был так любезен, что не только не сообщил мне о начале лекций, даже не сказал, кто вы такие. Ну так, с какой вы хоть кафедры?
— Защита информации, — насмешливо подсказывает весьма противная на вид девица.
— А вот и ты, Хелен, — улыбаюсь я криво.
— Я Элис.
— Уверяю тебя, ты самая что ни на есть Хелен! — В аудитории звучат смешки.
— Амберт? — вдруг проявляет просто нечеловеческую прозорливость некий растрепанный парнишка. — Вы же учились с Хелен Амберт?
— Садись. Пять, — кисло говорю я. Жаль, что так быстро раскусили. — Вот и вы теперь тоже с ней учитесь. — Подозрительно смотрю на недоделанного шпиона и все-таки спрашиваю: — как тебя зовут?
— Энрике Каддини.
Итальянец. Шикарно. А по виду и не скажешь, зато по ощущениям… после летних событий у меня определенно аллергия на их нацию.
Собственно, как вы уже, наверное, догадались, я понятия не имею, о чем рассказывать детишкам, а потому начинаю исторический экскурс (а-ля цитата первой главы диссертации).
— Так, ладно, поехали. Распределенное и параллельное программирование — штука, которая требует особенного строения мозгов. У мельбурнских джентльменов есть на этот счет целая теория, кому будет сильно интересно — могу с ними познакомить, а на память цитировать не стану. Параллельное программирование — вложение интеллектуальных ресурсов в код, а не железо. Процесс особо извращенного головоломания был изобретен еще в 1960-х годах, когда в операционных системах появилось страшное словосочетание «системные прерывания» и, соответственно, второй вычислительный процесс. Затем нас всех своим изобретением благословил (или проклял, кому как больше нравится) Сеймур Крэй из Control Data Corporation (Силиконовая Долина, штат Калифорния), и было оно первым в истории суперкомпьютером. В тот день небо почернело, и зелеными буквами, совсем как Матрице на нем нарисовалась надпись: добро пожаловать в эру параллельного программирования.
Народ переглядывается, но все слушают, а я сажусь на собственный стол и кладу ногу на ногу.
— И с тех самых пор человечество мучается, так как фоновый процесс-то они придумали, но так и не нашли способа в него посмотреть. Иными словами, я рада приветствовать вас в мире, где ваши главные помощники: принтер, карандаш, много кофе и семь кругов ада отладки на бумаге. В моем мире.
Студенты моргают, но не шепчутся — слушают, а дружок-итальяшка, кажется, вообще порами впитывает каждое слово.
— Обычный человек с феноменом суперкомпьютера сталкивается чаще всего при использовании неких облачных хранилищ данных, посредством которых вы радостно обмениваетесь лабораторными работами по ночам. Именно на них на самом деле ваши файлики-то и лежат. Очень ненадежные штуки эти облака, скажу я вам. Среднестатистический Шон Картер вскрывает их за два часа, — раздается хихиканье и, следом, стук в дверь. Я спрыгиваю с парты и открываю дверь. Заходят двое студентов, они опоздали, однако на лицах ни тени раскаяния. — И потому среднестатистический Шон Картер, а он у нас, к счастью, пока единственный и неповторимый, придумал классный алгоритм для шифрования данных (да-да, вспоминаем семинар с участием Киану), — и поворачиваюсь к опоздавшим. — Постойте чуть-чуть здесь, господа, — снова к аудитории. — Мне посчастливилось прослушивать лекцию об этом феномене в стенах данного университета еще в бытность студенткой. И хотя нас уверяют, что создал достопочтенный ректор нечто до безобразия надежное, право на лицезрение и использование алгоритма имеют ТОЛЬКО Бабочки. Может быть лет через пять, — снова сажусь я на парту, — когда Картер изобретет нечто столь же феноменальное, он выкинет на интернет-просторы все формулки, и мы получим возможность спрятать все свои грязные делишки методом шифрования имени SDK, ну а пока что все мы беззащитны. Остальные сплетни о нашем непосредственном руководстве опустим и вернемся к Сеймуру Крэю и его феноменальным инновациям. Вы что-то хотели? — наконец, обращаюсь я к опоздавшим, которые выглядят не слишком довольными стоянием в дверях.
— Пройти в аудиторию, доктор Конелл, — фыркают товарищи так, будто это очевидно, и я им что-то должна. Ты был прав, Картер. Учатся тут сплошные хамы, в тебя, наверное.
— Ради всего святого, разве я похожа на некоего головастого ученого? Я даже очков не ношу! Придумайте какое-нибудь другое обращение. И в аудиторию вы пройдете не раньше, чем я увижу, что вы сожалеете об опоздании. Вернемся в лекции. Я не так давно еще работала на военной базе в США, в Неваде, и под моим ведомством находилось пять суперкомпьютеров, названных в честь соседних штатов: Калифорния, Орегон, Айдахо, Юта, Аризона. Я так и не поняла, для чем им столько вычислительной мощи, но, видимо, понадобилось. Кстати, год назад один из парнишек уничтожил Калифорнию…
В этот же день у меня лабораторные у группы параллельщиков. Ребята они ничуть не лучше защитников. Я бы даже сказала, еще более избалованные. Видно, вражда Клегга и Картера перешла на студенческий уровень. Защитники информации хоть слушали, эти вообще сидят и откровенно болтают вместо того, чтобы писать программу. Сижу и разрабатываю планы мести.
— На следующую пару чтобы все с отчетами пришли, — раздраженно говорю я. — Бездельники будут защищаться очень-очень долго!
Но угрозы не действуют. Несколько голов меланхолично поворачиваются ко мне, а затем все начинают болтать еще громче. И вот что, спрашивается, мне с ними делать?
— Как тебе группа параллельщиков? — спрашивает от дверей Шон. Не заметила, как он вошел. Однако, в аудитории после этих его слов воцаряется вожделенная тишина.
— Клегг их на амфетамине держит? Они вообще невменяемые.
— Они все у него такие, — хмыкает он. — И во времена твоего студенчества были ничуть не лучше.
— Эй! С нами учились нормальные ребята!
— Да-да, — закатывает глаза Шон. — Теперь понимаешь, почему я не подписал тебе документы на перевод?
— Из врожденной вредности? — невинно спрашиваю я.
Картер хмыкает. Тишина в аудитории все еще абсолютная. Слушают. Боятся. Ура, они не окончательные самоубийцы!
— Знаешь, Конелл, я тебя экзаменовать пришел, — объявляет вдруг мне Картер.
— А если я тест не пройду, ты меня уволишь? — с надеждой спрашиваю я.
— Нет. Всего лишь заклеймлю пятном позора, как Клегга. — Мда, тут есть от чего поморщиться. — Видишь ли, когда я еще был студентом, я каждый раз я писал непараллельный код, который работал быстрее, чем его параллельный.
— Да ладно, ты просто на мелочевке выигрывал, — фыркаю я.
— Ну, тогда выбирай не мелочевку, только чтобы мы успели до конца пары, — фыркает Шон.
Честно говоря, облажаться жутко страшно. Студенты бегают между нами, заглядывают то в его монитор, то в мой. В любом случае с кодом Шон заканчивает быстрее. Не претендую, мне в принципе сложнее.
Запускаем один и тот же компьютер — мой ноутбук. Отключаю все, что может сработать в пользу Шона. И я запускаюсь первой, потому что подозреваю в его программе какую-нибудь штуковину, которая замедлит мне систему. На мою паранойю Картер откровенно умиляется. Студенты, напротив, крутят пальцами у висков.
Когда мы поднимаем файлы, в которых записано время, я обнаруживаю, что выиграла… ВСЕГО ОДНУ МИЛЛИСЕКУНДУ. И хотя это вообще ничто, как Клегга меня долбать не станут, а значит…
— Лузер! Лузер-лузер-лузер! — прыгаю я по аудитории, тыкая в Шона пальцем. Счастливым он не выглядит.
— А ты? Параллельщик, который всего одну миллисекунду у меня выиграл. Да ее даже правила округления дают! — морщится Картер.
— Не надо тут ля-ля! Ты проиграл. Ты не написал код победителя. А если округление или Луна не в той фазе, то ты неудачник. А это не меняет факта, что ты продул. И прошляпил свое право на полноценный террор. Так что если не умеешь проигрывать с достоинством, залепи скотчем рот! И раз я выиграла, мне положен приз.
— Ну конечно, — фыркает он.
— Нет, серьезно. Или только тебе за выигрыш причитается? — мрачно смотрит на меня, но не вопит, не ругается. Значит, сделает. — Настраивай давай мне компьютер. Только чтобы без глупостей! Следить буду!
— Ты что, систему настроить не в состоянии?
— В состоянии. Но ты продул, а днем измывался при всех над моей мамой!
Студенты снова крутят пальцами у висков. А я встаю за спину Шона и начинаю… бдеть. Потому что стоит отвлечься, и он мне какой-нибудь вирус в ноутбук запустит, чтобы отслеживать, скажем, мои действия (ну типа как я за ними с Кариной когда-то подсмотрела). Зачем ему это? Да потому что он чокнутый и любит знать все на свете.
Однако следить не так просто, как кажется. Я не должна отвлекаться, но не могу. Мой взгляд опускается на волосы Шона. Я отчетливо помню, что чувствуешь, когда запускаешь в них пальцы. Такие удивительно жесткие, толстые, как проволока. На мои совсем не похожи… А еще его волосы немножко кудрявые, и судя по тому, что на кончиках они уже начинают завиваться, Картеру пора постричься. Мне так хочется коснуться его волос… Я вынуждаю себя сдерживаться, хотя перед глазами так и стоит картинка, где я поднимаю руку и касаюсь пальцами черных прядей. От греха подальше скрещиваю руки на груди, и на мгновение меня что-то ослепляет. Ах да, это же колечко Брюса. Отличное напоминание. Дьявольщина, я же совсем о нем забыла! Ничему не быть как раньше.
— Все, — ошарашивает меня Шон. А я даже не в курсе, что он с моим компьютером сделал. Я действительно помешанная дура. Так в медкарту и запишите.
Он поворачивается ко мне, и вдруг происходит нечто совсем уж из ряда вон: я открываю рот и выдаю нечто предельно честное… как думаю и чувствую.
— Шон, пожалуйста, не надо никаких игр, вирусов, слежки и всего прочего. Мне это так надоело. Если ты что-то закачал мне на компьютер, просто убери, и разойдемся с миром. Потому что если я его обнаружу сама, то… война будет, понимаешь?
Но он закрывает мой ноутбук и все. Либо он совершенно непрошибаем, либо ничего не сделал. Я не уверена, что последнее в этой реальности возможно. Пока я обдумываю, что делать и как дальше себя вести, меня посещает просто гениальная идея. Поворачиваюсь к студентам:
— Хотите поиграть? Кто пишет аналогичную программу и повторяет время ректора, тот получает зачет автоматом без сдачи остальных лабораторных.
Ленивые студенты начинают шевелиться и переглядываться. Ну и что же для вас лучше, господа, десять монотонно-будничных лабораторных или одна, но жесткая? Мне плевать, я просто надеюсь, что они заинтересуются программированием.
Шон вопросительно на меня смотрит, кажется, он с моей манерой преподавания не согласен, но я лишь пожимаю плечами. Сам назначил? Терпи теперь.
Несмотря ни на что, домой я возвращаюсь в великолепном настроении. С Клеггом натрепались, с Мадлен о встрече договорились, и, готовя ужин, я напеваю. Жду Брюса с работы. С ней, кстати, история отдельная.
Сначала Брюс вздумал продолжать карьеру военного. Причем пока он об этом вдохновенно рассуждал, я была уверена, что он не всерьез. Кто ж возьмет его защищать Австралию при том, что он гражданин США? А когда я все-таки поняла, что это не шутка, и сообщила Брюсу о своих опасениях, он был в шоке. Ушел из квартиры, хлопнул дверью, а когда вернулся, был немного пьян и расстроен, но уверял, что найдет работу. И так как к обслуживанию самолетов его бы тоже не допустили, устроился он автомехаником. Но я знаю, что он недоволен своей работой и все еще винит меня за этот переезд.
Запеченная курица, рис с тмином, салат и купленные в моей любимой пекарне булочки. Вот так я собираюсь вымаливать прощение и скрашивать наш общий досуг. Когда Брюс возвращается, он удивленно улыбается. За ужином я рассказываю ему об обоих Хелен и Клегге. Он меня внимательно слушает, но затем я спрашиваю о том, как прошел его день, и он просто пожимает плечами, отмалчивается. После мы садимся смотреть американский бейсбол. Я знаю, что Брюс очень тоскует по Штатам — есть люди, которые тяжело переживают переезды. Видимо, он из таких. Он ненавидит Австралию, он ненавидит Сидней.
В попытке скрасить наше общее одиночество (а рядом с Брюсом я себя чувствую одинокой, и это не проходит со временем), я притягиваю его к себе. Он не противится. Может быть, после моего сегодняшнего изучения шевелюры Картера мне поможет секс? Грязный, с криками до хрипа, валянием на полу, нечаянным сшибанием мебели… или проминанием капота. И если его не получу, я рехнусь… Я не имею права даже думать о Шоне, даже вспоминать как это было, а значит должна наладить отношения с Брюсом хотя бы в этом аспекте. И как можно скорее. Это не сложно, секс ведь всегда упрощает привыкание. Правильно? Правильно. Впиваюсь ногтями в спину Брюса в попытке побудить его к более страстным ласкам. Нет эффекта, но просить о таком вслух унизительно. Да и вообще, разве слова могут помочь? Следуя этой извращенной логике, пытаюсь действовать с помощью языка тела. Я как-то искусственно обвиваю его талию ногами и прижимаюсь теснее. Поцелуи Брюса становятся жарче, спускаются по шее ниже, к груди. Скорее имитируя страсть, чем ощущая ее вживую, я выгибаюсь к нему навстречу и запускаю пальцы в волосы. Они мягкие и тонкие. Совсем не такие, как у Шона. Черт возьми, ну что хорошего в волосах Картера? Кудряшки? Или, может, то, что они не похожи на мои? Я никогда раньше не была ими одержима! Гребаный Монацелли, сколько же он мне крови попортил! Из-за него я теперь не могу перестать думать о том, что не хочу больше трогать волосы Брюса. Я вообще, кажется, больше не хочу Брюса. Секс мне нужен, но не с ним… Убираю руку от волос Брюса и излишне осторожно кладу ее на его шею. Однако внезапно понимаю, что момент упущен, и поцелуи стали опять какими-то вялыми и скучными. Дежурными. О нет, так не пойдет! Есть у меня в запасе одно средство. Опрокидываю Брюса на спину и сдираю с него футболку. У него красивое тренированное тело. Классное. Стараюсь смотреть туда, лишь бы только не в лицо. Целую его грудь, пресс, опускаюсь ниже, берусь за пуговицу джинсов и черчу языком дорожку вдоль пояса, как вдруг:
— Джо, детка, ты что делаешь?
Эээ, а что, тут непонятного? Я определенно делала это и раньше. Пытаюсь продолжить, лишь бы не начинать разговор и не упускать последнюю возможность.
— Перестань. — Он вдруг начинает чуть ли не лихорадочно вырываться. ДА ЧТО ВООБЩЕ ПРОИСХОДИТ?! — ДЖОАННА!
Я сажусь на кровати и недоуменно на него смотрю, автоматически прикрываясь руками, хотя вся одежда на мне и в таком порядке, что жуть берет.
— В чем дело?
— Джо, ты не шлюха какая-нибудь! Я хочу на тебе жениться, понимаешь?
— Раз так, то спать мы вместе не будем?
— Что?
— Ты считаешь, что жена не должна быть сексуальной?
— Ты и есть сексуальная… для этого не надо… брать в рот.
— Но я же раньше…
— То было раньше, хорошо?
И просто уходит, хлопнув дверью. А я сижу на кровати и смотрю в окно. Я ни черта не понимаю!
В университете Шона Картера не меняется, кажется, ничто. Например, четверговый семинар все еще проходит, не поверите, в четверг. Мы с Клеггом садимся позади стратегически расположенной парты, принадлежащей нашему ректору. Настроение у меня паршивое. Потому что мы с Брюсом с тех пор как он ушел не нашли общего языка ни в чем. И я осознаю, что проблема не в нем, а точнее не только в нем. Я тоже веду себя неправильно, но понятия не имею, как это исправить. Таким образом, голова моя забита отнюдь не наукой.
Когда в аудиторию под самое начало семинара входит Шон, я по старой привычке провожаю его взглядом, однако он смотрит не на меня, а в сторону. Поворачиваю голову и вижу студентку. Безумно симпатичная шатенка с огромными голубыми глазами. Я ее еще на лекции защитников информации заметила, однако она вела себя так тихо, что я забыла разузнать о ней больше. И благодаря собственной глупости теперь, видимо, каким-то образом оказалась в лифте, у которого порвался трос, и я с высоты лечу вниз. Вниз. Вниз. Ощущения точно такие же. А чего ты ждала, наивная, что после тебя у него никого не было? Но еще хуже другое — мой мрачный интерес замечает тот самый парнишка-итальянец с лекции, они с голубоглазкой сидят вместе. Стремительно отворачиваюсь и утыкаюсь взглядом ровно в затылок Шона. В затылок Шона с гребаными вьющимися волосами! У меня такое ощущение, что стены лифта еще и сжимаются. Я в западне. Даже когда начинается первый доклад, мне не становится легче, там нет ничего интересного, а в рассказчике — и того меньше.
Я сижу и тереблю волосы, манжеты блузки… Я расстроена и понятия не имею, что делать. Мне хочется встать и уйти, но не из университета, а из кошмара, в который стремительно превращается моя жизнь.
— Что с тобой? — спрашивает Клегг.
— Все в порядке.
— Тогда перестань дергаться! — шипит из-за моей спины Хелен.
И пока не начался второй доклад, я вскакиваю со своего стула, хватаю сумку и вылетаю из аудитории, ни разу не обернувшись. Я стою на порожке университета, оглядываясь по сторонам. Куда пойти? Я не хочу возвращаться в квартирку с зелеными стенами. Я устала чувствовать неправильность каждого собственного действия, а там неверно все. Вообще все!
На территории кампуса расставлены лавочки. На улице достаточно тепло, и, невзирая на утопающие в земле каблуки, я бреду прямо по газону к одной из них. Отсюда прекрасно виден вход в главный корпус. Мне просто необходимо подумать. Думаю, случившееся с Брюсом меня так задело, потому что я верила, будто у нас с ним есть химия, не атомная реакция, но какое-никакое влечение. А теперь обнаружила, что именно по этой причине он не хотел на мне жениться. Есть такое понятие — синдром Мадонны-Шлюхи. Некоторые мужчины разделяют брак и постель. Они считают, что жена должна быть святой, а если это не так, то и женой она быть не может, только женщиной для развлечений. И Брюс, видимо, искренне полагает, что теперь я должна исправиться. Может быть, Шон был прав, и брак между нами с Брюсом — заслуга моего отца? От этой мысли в висках начинает пульсировать боль.
Проходит еще минут тридцать, и я вижу на крылечке знакомую фигуру. Клегг оглядывается по сторонам, совсем как я, замечает свою непутевую протеже и направляется в мою сторону.
— Конелл, что с тобой происходит? — без обиняков спрашивает Роб, плюхаясь на лавочку рядом со мной. И хотя наша дружба прошла огонь, воду и медные трубы, он видел меня растопленной и раздавленной Шоном, я не представляю, как признаться мужчине, что мой жених меня не хочет.
— Дело в Брюсе.
— Я так и понял. То, что вас ничего, кроме этого колечка не связывает, очень заметно. Ты о нем даже не говоришь. И ты не называешь вашу квартиру домом.
— Клегг, он мне чужой. Нас вообще ничто не связывает, если ты понимаешь о чем я.
Пару секунд он удивленно на меня смотрит, а потом у него расширяются глаза. О да, Роб, ты меня правильно понял!
— Джоанна, тебе нельзя за него выходить. Это просто самоубийство.
— Слушай, ты думаешь, я мазохистка? Нет. Просто он в этой стране чужак, он не знает никого, кроме меня и родителей. И оказался он в таком положении только потому, что решил сделать мне предложение. Как после этого я могу его бросить на произвол судьбы?
— Да, ситуация та еще, — мрачнеет Клегг. — Но он взрослый человек, который должен сам решать свои проблемы. Ты его не просила покидать США. Он принял это решение самостоятельно, а значит это его вина, но почему-то ты охотно взяла ее на себя. И он позволил.
— У нас было не так все плохо. В Штатах нам было весело. Легко.
— Пока все хорошо, почти всем легко и весело, но брак — совсем другое дело. Ты не сможешь быть женой только в хорошие дни.
— Знаю. Но это, опять же мои проблемы. Давай взглянем объективно, я еще не нашла ни одного мужчины, с которым бы нам вместе было хорошо! Это ненормально. Мне двадцать шесть, куда тянуть? Если я в скором времени не придумаю способ измениться и ужиться хоть с кем-то, то стану напоминать Шона Картера, навечно запертого в комнатке с тысячей компьютеров.
— Может, это звучит банально и забито, но ты пытаешься построиться под человека, который того не заслуживает. Ты насилуешь себя и эти отношения. Меняться нужно не ради идеи, а ради человека. Может, Картер и заперт в своей комнатке, но там он счастлив. А тобой движет банальный страх.
Клегг, конечно, по-своему прав, но я еще не готова опустить руки и сдаться. Все еще можно наладить, исправить!
Вернувшись к Брюсу, я начинаю с малого, но, как выяснилось, проблемного — сдвигаю с мертвой точки процесс исполнения супружеских обязанностей. Без малейших непристойных намеков, чтобы, как это ни смешно, не спугнуть своего будущего благоверного. На этот раз он соглашается, однако, до сбитой мебели и вмятин на капотах нам как до Луны. Но это неважно. Не-важ-но! Мои шрамы подтверждают. Они хотят быть единственными и неповторимыми.
Пятница. Даже несмотря на то, что Брюс сегодня работает в ночь, я не хочу возвращаться в квартирку с зелеными стенами, сижу на кафедре, статьи читаю, на вход каждые пару минут посматриваю, надеюсь, что я тут не она такая ненормальная и найдется с кем поболтать. Но, видимо, я такая все-таки одна. Секретарша свалила в шесть-ноль-ноль, Клегг куда-то делся, а у остальных преподавателей личная жизнь складывается, видимо, удачнее, чем у меня. Кстати, мама вчера звонила, о дате свадьбы спрашивала. Я сделала вид, что у меня индейка подгорает, и бросила трубку. Мы с Брюсом даже не поднимали тему свадьбы. Но сейчас солнце как раз садится, и его лучики бликуют на колечке, снова и снова напоминая мне о моих обязанностях. Не хочу об этом думать, поворачиваю камушек на пальце к ладони лицом. И именно в этом момент на пороге появляется посетитель.
— Мм, привет, доктор Конелл, — зовет меня тот самый итальянец с лекции.
— Энрике Каддини, верно? — пытаюсь я отыскать в закромах памяти его имя.
— Все верно, — улыбается он.
— Тебе повезло оказаться в пустующем буфере вторым, сразу вслед за Хелен.
— Она Элис.
— Она Хелен! — огрызаюсь я.
— Да ладно, Хелен Амберт противная, но Элис ничего. Выскочка, конечно, но адекватная.
— Ну конечно! Ты зачем пришел?
— Работу сдать, — искренне удивляется он. Недоумевающе таращимся друг на друга.
— Так, мой друг, поправь меня, но сейчас пятница. Вечер. Лабораторные у вас были только сегодня днем, но ты ее уже сделал, пришел ко мне во внеурочное время и пытаешься ее сдать?
— А, да. — Он взлохмачивает пятерней свои и без того взъерошенные волосы. — В общем, я облажался. Взял у клеггинсов задание и хотел его к сегодняшнему дню уже сделать, но протупил, никак не мог найти ошибку, и только сейчас осенило. Так что к паре я не успел, но вот, — протягивает он мне мятый отчет.
— Парень, ты чокнутый? У тебя еще неделя до сдачи, а ты меня в семь часов вечера в пятницу ловишь на кафедре! И кто такие клеггинсы?
— Параллельщики, кто ж еще? — хмыкает он. — Это местный сленг такой. И я подумал, раз вы все равно тут, почему бы не сдать работу?
— Вечер пятницы потому что! Девушку себе найди! Я ведь видела тебя вчера на семинаре с какой-то особой, — закидываю я удочку.
— Это Бекс. Ребекка Йол. Она милая, — совершенно невозмутимо пожимает плечами парнишка. Не похоже, чтобы он был ее поклонником, слишком спокойно говорит. — Но она мне не девушка. Мы просто учимся вместе. Да бросьте, Док, — говорит он. — Вы все равно здесь, примите работу.
— Док? Ты вы меня теперь так зовете? Мне нравится.
— Это я только что придумал, — признается он и, устав держать отчет, кладет его перед самым моим носом.
А этот тип не промах, так просто от него не отделаешься.
— Ну, гляньте, Док, ну ведь все равно переделывать отправите. Я хочу сдать первым.
Беру его лабораторную, перелистываю теорию, открываю сразу код. А он молодец, без косяков, конечно, не обошлось, но сделано на совесть.
— Для студента второго курса ты просто чертовски крут, — признаю я. — Но если ты хочешь быть первым, придется все переделывать.
— Давайте, я согласен, — охотно соглашается он. — Вы только скажите, где не так. Я буду исправлять. Я принесу вам новый отчет уже к понедельнику, у меня будут целые выходные.
— Ты действительно чокнутый, да? — сочувственно спрашиваю я.
— Да что с вами, Док? — спрашивает он, хмурясь. — Я думал, вы меня поймете, ведь это вы — та самая Джоанна Конелл, которая устраивала программистские марафоны, чтобы стать Бабочкой Монацелли!
И ведь не скажешь же ему: да ладно тебе, парень, не прикидывайся, будто не знаешь, что для этого я по вечерам пятницы сдавала отчеты совсем не на кафедре параллельного программирования. И, как видишь, все равно не сработало!
Пока я мысленно подыскиваю наименее компрометирующий ответ на обвинения собственного студента, на кафедре появляется Клегг с ключами.
— Что вы тут оба забыли? — Молча показываю отчет. — Аа, этот картерианец и до тебя добрался? — Клеггинсы и картерианцы. Ну не прелесть ли?
— Сейчас, я быстро, а то он не отстанет, — говорю я.
— Иди домой, тебя ждет Брюс, — морщится Клегг.
— Никто меня не ждет, Брюс сегодня в ночь работает! — отмахиваюсь я. И это даже правда, прошу заметить.
— Выметайся, сказал! — раздраженно говорит Клегг.
Однако я его не боюсь и все равно отмечаю ошибки в коде Каддини, только потом начинаю торопливо собираться. Подцепляю сумку, но ремешок задевает колечко, и оно слетает с пальца.
Я вскрикиваю и ползу за ним под стол. Впечатляющая, полагаю, картинка …
— Если ты не хочешь потерять свое ненаглядное колечко, Конелл, подтяни его, — вздыхает Клегг.
Я встаю и уже собираюсь нацепить кольцо снова, но затем задумываюсь над словами друга.
— Ты прав. Я пока уберу его в карман, а то потеряю еще.
И отчего-то эта мысль меня радует. Не то чтобы я не люблю кольца, но на безымянный палец оно мне велико, а на средний мало… удивительно, и вообще, будто не мое. Без него привычнее. К тому же в Брюсе я искала защиту от Шона, а у того теперь есть Ребекка Йол, так может… СТОП! В сторону подобные мысли.
Демонстративно радостно перебросив волосы через плечо, я кладу колечко в карман жакета и покидаю кафедру, чтобы отправиться не в семейное гнездышко, а на прогулку по городу.
Где оно? Где это чертово кольцо? Вернувшись, я бросила куда-то жакет, и оно, кажется, из него выкатилось. Но в доме его нет! Я перерыла все! Ночь не спала… Надеялась, что Брюс не заметит пропажу. Не объяснюсь же. Я вызываю такси и выкладываю сумму, которая мне явно не по карману за то, чтобы водитель провез меня по всем местам, где я вечером побывала. А вышло так неплохо… на целых три сотни баксов прогулялась. Именно столько я вынуждена отдать таксисту рано утром, когда еду искать безделушку, обнулившую счет Брюса. А я походила по центру, дошла до старбакса в доме Киану, потом направилась на побережье и долго наслаждалась тем, как ветер треплет мои волосы, и, наконец, дошла до любимого парка Керри… и где-то между этими пунктами я посеяла свое злосчастное колечко. Счастливое, Джо, счастливое! И свое счастливое колечко ты посеяла. Видимо, насовсем.
Стою у плиты и поливаю завтрак Брюса слезами. Как только он приходит, видит меня и спрашивает, что случилось, я резко поворачиваюсь и выпаливаю:
— Я потеряла твое колечко! — А ведь у меня целая речь была заготовлена. Но хуже всего, что я не знаю, на что надеюсь: на то, что он меня простит или на то, что разозлится и уйдет. Боже, я невыносима!
— Где?
— Оно соскользнуло с пальца еще в университете, и чтобы погулять по Сиднею и не бояться, я положила его в карман жакета…