Я останавливаю машину около дома Шона, прямо напротив окон, чтобы ее было видно. Дожидаюсь, когда откроется дверь. Картер выходит на крылечко с чашкой кофе в руках, как есть, и прислоняется плечом к дверному косяку. Просто стоит и смотрит. Молчит, ждет моих действий. По возможности невозмутимо вылезаю из машины, открываю багажник и достаю оттуда чемодан. Заказывали? Получайте. Теперь ход за Картером. Он может меня отвергнуть или унизить, но это лучше, чем даже на фасад не решиться. Медленно и неторопливо, так же бесстрастно, как я, Картер спускается по ступенькам крыльца, приближается, молча вручает чашку и подхватывает тяжелый чемодан. Чтобы скрыть облегчение, делаю глоток кофе. Он не такой, как я люблю. Горький, чуть подслащенный эспрессо. Мы не говорим друг другу ни слова, но нужно ли? Мой чемодан в его доме, а я на его кухне мою его чашку. Вторжение не менее интимное, нежели повсеместно воспеваемый секс…
Однако спокойствие наэлектризованное, выжидательное. Внешне тихо-тихо, но сладкое предвкушение уже завязывает все внутри узлом. И я не ошибаюсь. Руки Шона обхватывают мою талию, разворачивают, запрокидывают голову для поцелуя. Я повисаю в них, точно безвольная марионетка, в которую вдохнуть жизнь могут только его губы. Пытаюсь привстать на цыпочки, чтобы дотянуться и стать еще ближе, но не выходит, вместо этого я оказываюсь сидящей на разделочном столе и забираюсь руками под его одежду, ударяюсь головой о шкаф, но даже не замечаю. В попытке разместить нас обоих удобнее, Картер опрокидывает на пол кофемашину, но у меня даже жалости для нее не находится. Я занята тем, что стараюсь расстегнуть ремень его брюк. Черт возьми, я не просто так надела юбку, чувствовала, что в порыве безумия будет не до стриптиза… Он не нежен и не ласков, выдержки просто не осталось, и между шкафами и холодильником так мало места, что голову не откинуть, не разорвать зрительный контакт. Шон будто наказывает меня за все то время, что я упрямилась и отказывалась сдаваться, не позволяет ничего придержать или спрятать. И даже вслух говорить не нужно, правильные слова сквозят в каждом взгляде и жесте: не уйдешь, не отпущу; возможно, никогда…
Лежа в неудобной позе на столешнице, пытаясь оправиться от ран, нанесенных безжалостной откровенностью, я смотрю на пол, на пластиковые обломки кофемашины и сожалею.
— Я ее любила, — хрипло говорю я. — Не представляю, как в твоем доме жить без кофе.
Картер, в свою очередь, бросает в сторону короткий взгляд и, с трудом набрав в легкие воздух, говорит:
— Завтра куплю новую, а пока поищешь допинг в спальне.
Я бы согласилась провести в его кровати всю жизнь, просто рядом с ним. Ради чувства спокойствия и надежности. Ради режущих своей правдивостью коротких, но отчего-то утешительных фраз. Ради возможности быть собой… Но мне страшно, что Шон догадается, сколь сильно он мне нужен, что все вернется в прежнее русло, и потому я вынуждена держать показную дистанцию.
На часах три, моги ноги запутались в простынях, а Шон лежит рядом и смотрит в потолок. Я даже боюсь представить, о чем он думает, не кажется ни счастливым, ни несчастным. И у меня нет ответа на вопрос, рад ли он моему приезду. Секс есть секс, но, бесполезно врать, я отчаянно хочу большего, хотя, кажется, согласилась даже на то, что было. Лишь бы ближе к нему.
— Я пойду в другую спальню, — хрипло говорю я, мне все еще нужно место, в котором я могу спрятаться от Шона. Только теперь там я буду мечтать о нем.
— Одну секунду, — бесстрастно говорит Картер, встает и куда-то уходит, кажется, в компьютерную комнатку, потому что очень быстро возвращается. — Дай мне руку.
Это странно, но я не спорю, ведь ночь, а у меня в крови разгул эндорфинов. И вдруг… щелчок, и холодно запястью…
— Это что? Это… наручники?! — задыхаюсь я и пропускаю момент, когда второй браслет обвивает руку Шона. — Ты совсем спятил?!
— Спи, Джо, — невозмутимо отвечает мне Картер.
— Я… я кричу во сне. Я не дам тебе спать!
— Это определенно худшее, что со мной может случиться, — говорит он настолько серьезно, что просто не может не издеваться.
— Откуда вообще у тебя наручники? — начинаю я опасаться прочих возможных атрибутов. Кстати, стальные браслеты самые настоящие!
— Леклер прислал на день рождения несколько лет назад. Он считал, что мы достаточно близки, чтобы поздравлять друг друга с большими праздниками. Гляди-ка, пригодились.
Вздохнув, плюхаюсь на подушки снова и заставляю Картера последовать за мной.
— И как мы должны спать по-твоему? Обе руки левые! — продолжаю возмущаться.
В ответ он просто прижимает мою спину к своей груди, окончательно дезориентируя. Это дьявольски хорошо, настолько, что хочется расплакаться, а сейчас я не могу себе позволить подобную слабость. Кажется, в моем теле напряжена каждая мышца, так страшно размякнуть и наделать глупостей, о которых потом придется жалеть. Идут минуты, знаю, что Картер тоже не спит, знаю, что чувствует звенящее напряжение. Я насильно заставляю себя опустить плечи, расслабить шею, спину. Это сделать тяжело, но если ночью мы настолько уязвимы, остается только поторопить утро, а сон — лучший способ.
Несколько раз я провариваюсь в сон, неглубокий, беспокойный, но только он становится крепче, как просыпаюсь от собственного крика. По щекам снова, текут слезы, воздуха не хватает. Вскакиваю на кровати, разумеется не помня ни о каких наручниках, и запястье прорезает боль, металл сдирает кожу. Мне. И Шону. Он тоже проснулся и теперь сидит рядом. Так хочется накричать за то, что он заставил меня показать свои кошмары как есть. Стыдно. А ведь я не смогу объяснить, что именно меня так тревожит — сама не понимаю.
— Тише, — негромко говорит Картер, толкает меня назад, укладывает на подушку и целует губы. Я вырываюсь.
— Сними их с меня, — кричу. — Дай мне уйти в другую спальню!
— Замолчи, — звучит куда более жесткий ответ.
— Мне больно! — продолжаю протестовать.
— Мне тоже.
Именно эти слова заставляют проглотить все возмущения. Слезы теперь просто текут по вискам, скрываясь в волосах. Картер, тем временем, меня не отпускает. Он заводит сцепленные руки мне за голову и продолжает целовать. Сначала спокойно, а потом, казалось бы, по моей инициативе, все становится жарче, ярче, пока, в конечном итоге, мы не начинаем причинять друг другу новую боль. После всего плохого, что было, это кажется естественным. Наказание, выплескивание обид, честность, до которой раньше мы не доходили никогда. Ты делал мне больно, Шон, а я — тебе. Это действительно наша боль.
Наступившая утром легкость идет вразрез с логикой. Я почти не спала, вернулась к человеку, с которым нужно быть начеку каждое мгновение, но мне хорошо и легко настолько, что хочется петь. Принимая душ, я закусываю губу, чтобы не улыбаться как дурочка. Даже бесконечная укладка волос не раздражает. Но есть и ложка дегтя. Прихожу на кухню, а в дверях стоит и мрачно смотрит на обломки кофемашины уже полностью одетый Шон. Ага, кофе-то нет!
— Я же говорила, что без кофе будет печально, — вздыхаю я. — Может, у тебя есть в хотя бы растворимый? — спрашиваю с надеждой.
— У меня была отличная кофемашина, к чему всякое лишнее дерьмо? — презрительно интересуется Картер.
— Старбакс, — заключаю я. Он даже не возражает.
Не спрашивая разрешения, вообще ни слова не говоря, сажусь в мазду Шона, хотя под окнами стоит моя старенькая хонда. Раз я приняла решение, с последствиями тоже придется столкнуться. И чем раньше, тем лучше. Да, Роб, скорее всего, скажет, что я сошла с ума, перед Селией стыдно, но это моя жизнь, я должна бороться за нее. Даже с друзьями.
Кофе покупает Шон, уверена, он не умрет, если принесет мне одну чашечку. Но только Картер открывает рот, я начинаю жалеть о своем решении и сочувствовать не только работникам, но и всем посетителям. Мой ректор не для слабонервных.
— Я попросил принести два латте и два двойных эспрессо. Вы считать умеете? Что вам непонятно в цифре два? — желчно интересуется он.
— Простите, я… — начинает заикаться девушка за прилавком.
— Два латте я вижу, но эспрессо только один. Кстати, снимите крышку, чтобы я удостоверился, что он двойной, а то у вас то ли дислексия, то ли проблемы с арифметикой.
Девушка дрожащими руками начинает сдергивать пластиковую крышку, но та слишком долго не поддается.
— Секундочку, — полушепотом говорит она, а меня уже распирает хохот. Справившись со своей неразрешимой проблемой, бедная работница старбакса демонстрирует Картеру содержимое, а затем бросается готовить вторую порцию кофе. Но все ведь не настолько просто! Только она протягивает поднос, Шон ее буквально добивает:
— И поесть что-нибудь.
— Что вы бы хотели? — в отчаянии спрашивает девушка.
— Что-нибудь, что вы не перепутаете. В размере двух — ровно двух — экземпляров.
Чтобы не расхохотаться, приходится уткнуться в телефон. Когда Картер приносит наш завтрак, весь старбакс выдыхает с облегчением.
— Сегодня же закажу кофемашину, — сообщает Шон.
— Да, закажи ее сегодня, — киваю я.
Манжеты мужской рубашки хорошо скрывают рану на запястье. Мои хуже, но я постаралась прикрыть следы ночного противостояния браслетом, хоть это и причиняет боль.
— Я не хочу, чтобы ты меня приковывал снова, — говорю я. — Обещаю не сбегать.
Некоторое время Картер подозрительно на меня смотрит. Не верит, что я действительно никуда не денусь. Наверное, я слишком часто спасалась позорным бегством, чтобы мне поверили. И все-таки он кивает, соглашается. Сначала я даже открываю рот, чтобы поблагодарить его, но вовремя себя останавливаю. Это лишнее. Мне теперь всегда придется помнить об ограничениях. Ему мои слова ни к чему, ни к чему.
Я не ошиблась. И на этот раз хочется добавить «к сожалению». Роберт Клегг человек чудесный… нет, Роберт Клегг просто невероятный человек, однако стоит при нем упомянуть имя «Шон Картер», и он превращается в полного придурка. Разумеется, слушок о моей маленькой смене компании разлетается по университету с такой скоростью, что жутко. Все, что связано с нашим ректором в мгновение ока становится хитом среди университетских сплетен, и потому я самая популярная персона в кампусе. Опять и снова. Вот как Роберт Клегг о нас узнал, а уж озвереть за то время, что шел на кафедру, успел.
— Ты совсем рехнулась? — орет он, с пинка распахивая дверь, и точно пышущий паровоз двигается на меня. — Опять спишь с Картером! — потрясает Роб кулаками.
Это было бы страшно, если бы не несколько «но». Роберту Клеггу чуть меньше сорока, но на висках уже очень даже интеллигентные залысины. Роста он среднего, а комплекции отнюдь не внушительной. Он профессор в средненьком, чистеньком костюме, на внушающего ужас боксера совсем не похож. Ничего удивительно, что я не впечатлилась и не испугалась.
— Это не твое дело. Кстати, доброе утро!
— Доброе?! Какое же оно, черти лысые, доброе?! — продолжает вопить Роб. У секретарши такой вид, будто ничего прекраснее она в жизни не видела. Сейчас по столу от счастья растечется. Еще бы, внезапно она обнаруживает, что характером злобной истерички наделена не одна. — Да, я понимаю, что был непростой год, я понимаю, что Ашер и Брюс не были идеальными, но, в отличие от Картера, ни один из них не сделал тебя инвалидом…
— Наверное, это потому что им было неинтересно даже это, — пожимаю я плечами. Секретарша сейчас свалится со стула и начнет в экстазе дрыгать конечностями. Вид у нее до неприличия восторженный.
— Да, а Картеру нравится делать из тебя больного на всю голову монстра имени самого себя!
Стоооп! Что?!
— Хочешь сказать, что я такая же, как Шон? — выкрикиваю я.
— А что, тебя настолько пугает Шон, что ты не хочешь быть на него похожа? — ядовито интересуется Роб. — Удивительно здравая, знаешь ли, мысль, учитывая, что в прошлом ты примерно раз в несколько месяцев бралась за поиски нового жилья, потому что была не в состоянии его выносить! Если ты действительно собираешься жить и спать с этим выродком снова, по доброй воле и в трезвом уме, не вздумай приходить к нам к Мадлен жаловаться. Это был твой выбор, тратить на твои капризы нервы мы больше не станем.
— Отлично, Роб. Вот она — дружеская поддержка в лучшем ее проявлении. А я-то было надеялась на что-то типа «твоя жизнь, делай, что хочешь». А, кстати, все ведь верно! Моя жизнь, делаю что хочу. Не собираюсь ставить во главу угла тебя, и если для тебя обиды на Шона Картера важнее, чем я — скатертью дорожка.
— Ты совершаешь огромную ошибку, как ты не понимаешь?
— Все, что делаю в последний год, — уже одна большая, сплошная ошибка. Чего уж тут теперь-то бояться?
Однако, в чем-то Роберт Клегг и прав. После бурных выяснений отношений я вылетела с кафедры, проклиная всех на свете, но некой частичкой мозга понимала, что справедливость в словах друга есть. Если для кого Шон и изменился, то для меня, не для других. И я понятия не имею, что именно эти метаморфозы затронули. Да, он больше не орет на меня за каждый промах, но и ножки целовать не собирается. Доказательство? Саднящее запястье. Куда там, мы не дошли даже до откровенности. Я не сказала, как и почему вернулась, не сказала, что если он позволит, останусь насовсем, а он ни словом не обмолвился о том, на что в отношении меня рассчитывает. И это чувство двойственности отнюдь не пропадает. Только я заканчиваю лекцию у студентов, дверь распахивается, и в аудиторию врывается мой ненаглядный ректор.
— Вы с Такаши мои пометки вообще читали? Или сделали все, как удобнее лично вам? Переделать, — сухо сообщают мне.
— Руководитель проекта — Такаши, а не ты. Он сказал мне, что иначе не получится, мне оставалось только согласиться. Если тебя что-то не устраивает — разговаривай с ним.
— Нет, Джоанна, тебе остается соглашаться не с ним, а со мной. Потому что даже если руководить проектом возьмется Рокфеллер, все равно условия буду диктовать я, поняла? Так Такаши и передай.
— Сам передай, — огрызаюсь я, окончательно оклемавшись от романтических иллюзий. — Это ты у нас сеньор Хакер, а я всего лишь твоя шестерка.
— Вот именно. Моя шестерка, поэтому все остальные должны слушаться. К тому же, из тебя дипломат лучший, чем из меня, и с Такаши у вас длинная история взаимоотношений, согласно которой он тебе по гроб жизни должен.
Картер лениво опирается о мой стол и насмешливо на меня смотрит. Аргументы вдруг начинают лопаться в голове точно мыльные пузыри. И мне вдруг хочется повиснуть у него на шее и проверить, настолько ли он непрошибаем, как пытается казаться. Но тот единственный способ, который приходит в голову, как всегда ничего не докажет, потому что именно в постели он мне может позволить что угодно, а я хочу большего.
— Я позвоню Такаши вечером и узнаю, что можно сделать.
— Об этом я и говорю. — Молодец, Джоанна, ты только что спорила-спорила, и выбросила в воздух белый лифчик капитуляции, причем именно его, потому что только об этом и думала. Дьявол!
— Какую мне выбрать кофемашину? — внезапно огорошивает меня Картер, в корне меняя направление разговора и окончательно сбивая с толку.
— Что? — начинаю я хлопать глазами. Замечаю, что около моего стола стоят трое студентов. Они хотели что-то спросить, а теперь просто переглядываются.
— Вчера мы разбили кофемашину, я обещал заказать новую… — терпеливо сообщает мне Шон.
— Я помню! — огрызаюсь я. — Ты что, кофемашину выбрать не в состоянии?
— Конелл, я могу выбрать все, что угодно, просто решил заняться совершенно абсурдной вещью и проявить уважение к твоему мнению.
— О… спасибо… — У меня даже слов не находится. — Купи той же марки, что и прошлая. Только удостоверься, что она латте варит.
Картер кивает и уходит, а мы со студентами делаем вид, что в этой аудитории никто не стал свидетелем маленького чуда из моей личной жизни. Так тяжело не улыбаться…
Кофемашину Шон купил, и теперь мы сидим около нее прямо на полу. То ли собрали, то ли нет, но включить не получается. Ужасно смешно, но если я сейчас начну хохотать, боюсь, меня распнут. Нет, серьезно, разве не абсурд, что мы можем заставить работать чуть ли не что угодно, но кафемашина нас влет побила? Скрываю смех за кашлем.
— Ну и что же тебя так развеселило? — сухо интересуется Картер.
— Давай сделаем паузу и позвоним Такаши.
— Да, заодно попросим перевести это на нормальный английский, — брезгливо кивает Шон на инструкцию, которая, кажется, была пропущена через машинный переводчик. Слова знакомые, но смысл отсутствует напрочь.
В скайп выхожу в компьютерной комнатке. Разумеется, я не собираюсь сообщать Такаши о том, что мы с Шоном снова сошлись, но если догадается по обстановке — пусть.
— Привет, Такаши, как настроение?
— Все замечательно, Джо. А у вас?
— Тоже вполне. Уже знаете, зачем я звоню?
— Догадываюсь, — японец утыкается взглядом в стол, но не перестает улыбаться. — Сеньор Хакер недоволен архитектурой. Но, к сожалению, мне никак не удастся работать с тем, что было. Придется оставить, как есть.
Супер. Кажется, Такаши злится. Задумчиво запускаю пальцы в волосы и начинаю их перебирать.
— Вы с ним поругались? — делаю я предположение.
— Нет, — кивает и улыбается Такаши, не меняя выражения лица. Ни один мускул не дрогнул.
— Он меня живьем съест, если не договоримся. Я не виновата, но других вариантов-то нет. Это, конечно, ваш проект, понимаю… но… он же Картер, с ним спорить — словно биться головой о железобетонную стенку!
В этот момент раздается звонок в дверь, я чуть ли не на автомате иду в коридор, но Шон отмахивается, велит мне продолжать разводить Такаши на то, что нужно ему, и направляется открывать сам. Не знаю, кто пришел, хотя и очень интересно, но продолжаю разговаривать с японцем, делаю маленькие предложения по изменению структуры проекта, надеюсь, хотя бы в чем-то уступит. И действительно, работает. Это, конечно, не то, чего хочет Шон, но какой-никакой компромисс. Когда Такаши, наконец, начинает упираться рогом (а он это прекрасно умеет, уж поверьте), я отступаю и, поговорив о какой-то еще ерунде, отключаюсь. Сначала немножко страшно рассказывать Шону о том, к чему мы пришли, но когда я понимаю, что наш гость — Ребекка Йол, робость как ветром сдувает. Что-то внутри меня обрывается, как истончившийся канат.
— Завтра, в десять.
— И вы думаете, что все будет вот так просто, как раньше? Здесь стоят туфли доктора Конелл, ее машина под дверью. А она меня ненавидит!
— И что? — насмешливо отвечает Шон. — Я тебе плачу не любовью Джоанны. Переживешь.
— Она нас слушает, — вдруг перебивает Картера девчонка. Дьявол, откуда она знает? И что происходит?
— Конелл? — зовет меня Шон, оборачиваясь. Они стоят в прихожей, Йол явно боится, обхватила себя руками и старается спрятаться у Картера за спиной.
— Такаши пошел на уступки. Частично. Большего не добиться.
— Что значит не добиться? — раздраженно спрашивает Шон. — Как тебе что-то надо, так ты в розового японского зайчика превращаешься…
— Да, только я не давала ему пинка под задницу и прекрасно знаю, что с тем, что есть, ты сможешь работать. Чего ты добиваешься? Скандала? Картер, я знаю Такаши Мияки, я видела его проекты и код. Он почти не уступает тебе, если вообще уступает. И это он руководитель проекта. Понятия не имею, как он все еще терпит твои закидоны. Да ты компьютерных богов благодарить должен за такого золотого человека. Хватит унижать Такаши только потому, что ты это можешь. Но даже если нет, я тебе в этом не помощник.
— Иди, — кивает в сторону кухни Шон. Выставляет меня прочь, чтобы поговорить с этой девкой…
Я злюсь, просто ужасно. С ожесточением листаю страницы инструкции, чтобы не прилипнуть ухом к двери снова, перебираю в голове варианты того, что происходит в коридоре, но вместо этого вдруг понимаю, что мы все это время делали неправильно с кофемашиной. Сюрприз! В итоге, пока Картер общается со своей голубоглазкой, я потягиваю до неприличия великолепный латте с корицей.
Наконец, раздается хлопок двери, и на кухне появляется Шон.
— Лузер, — фыркаю я, покачивая чашкой. — Все-то за тебя надо делать самой…
— В этом месте я очень советую тебе заткнуться, — предупреждает Шон. Ладно-ладно, перегнула палку, согласна. — У нее бионический слух, — вдруг сообщает Картер. Это он о Йол? У девчонки суперслух?! Ауч, если это так, то я прекрасно понимаю, отчего она меня боялась — наверное, скрип зубов слышала.
— Я не хочу об этом знать, — бесстыдно вру, не отрывая глаз от чашки.
— Она бывает крайне полезна на светских вечерах, в университете или яхте Эмилио Юнта, где, собственно, я ее и обнаружил. К тому же, она по уши в долгах, и ей нужны деньги.
— Умоляю, ей двадцать-то есть? Какие долги?
— Наследственные, конечно, — пожимает он плечами. — У нее своя Сицилия.
— Только не говори мне, что у нас с ней много общего, и я должна расчувствоваться. Да, ради Бога, делай что хочешь. Мне твои оправдания ни к чему. — Я должна была это сказать, потому что слишком долго злилась на него за Йол, потому что она была одной из причин ему не верить, а теперь он меня уверяет, что я все придумала. Может и так, но он охотно поддерживал иллюзию, и это бесит.
Картер картинно закатывает глаза и идет к кофемашине. С одной стороны, обидно, с другой, стало ли мне легче? Да, будто камень с груди сняли. Но Шону об этом знать необязательно.
— Не хочу, чтобы ты обсуждал со мной кофемашины при студентах…
— Пусть знают, что ты моя, — перебивает меня Картер, разворачивается и смотрит так, что возразить страшно.
— Ты еще подпиши, — прищуриваю я глаза.
— Понадобится — подпишу, Конелл, не сомневайся. — Наконец, он делает глоток кофе. Маленький, оценивающий. А потом подходит ко мне и тихим угрожающим тоном сообщает: — Я лучше Такаши. Будем считать, что ты сказала это из-за Йол. И раз уж мы все прояснили, впредь не маши перед моим носом красной тряпкой.
— Как ты могла отдать ей моих детей?! Как ты смеешь тут стоять, когда она с ними?! — Керри бросается вперед. Я знаю, что будет, даже сюрреалистическая Джоанна во сне уже выучила сценарий. Она бросается за мелькающей все дальше и дальше копной волос. Но Керри не догнать, ни за что не догнать…
— Керри! Постой! Подожди меня! Мы найдем их вместе!
Я падаю, пинок по ребрам. Вскрикиваю. Боль такая реальная, будто и не во сне вовсе. Людям нет до меня дела, я сижу на коленях, а они даже не обращают внимания. Они не специально, кажется, просто не замечают, идут по своим делам и спотыкаются о свернувшуюся на асфальте меня.
— Вставай, как ты можешь тут сидеть, когда мои дети с ней?! Как ты можешь быть с ним?!
Ого, нечто новенькое. Альтерверсия Джоанны опускает голову и понимает, что пинки прекратились, потому что ее держат в кольце крепкие мужские руки. Однако, Керри это совсем не радует.
— Ты эгоистичная дура! — кричит она.
— Не говори так! — пытаюсь я сопротивляться обвинениям. Зажимаю уши ладонями.
— Вставай, немедленно! Слышишь? Вставай и беги дальше!
Но я не хочу, вместо это задаюсь вопросом: отчего моя подруга заставляет меня проходить через это снова и снова, неужели они не желает мне если не счастья, то хотя бы спокойствия?
— Зачем ты мучаешь меня? — выкрикиваю я ей в лицо. — За что?
— Джоанна, мать твою, проснись!
Меня будит сильное встряхивание. Шон нависает надо мной, и это точно продолжение ночного кошмара. Рядом он, пугающе мрачный. Даже брови сошлись в одну линию. Знаю, что злится он на меня, на неспособность перешагнуть через препятствие и жить дальше, но так хочется закутаться в его объятия, точно теплое одеяло, обвить руки вокруг себя, пусть они не дадут мне соскользнуть в кошмар снова. Вот только это не его проблемы, я должна справиться сама. Отталкиваю Шона и поднимаюсь с кровати.
— Я больше не засну, — сообщаю и ухожу на кухню. Шон не делает попытки меня остановить, но и спать не ложится, по-прежнему сидит на кровати и задумчиво куда-то смотрит.
Если честно, я надеялась, что смена обстановки излечит меня от кошмаров, но, видимо, этому не суждено случиться так просто. На часах четыре, а я опять сижу на ноутбуком и пишу проект, периодически заглядывая на kbutterfine. В это время на портале, в основном, западные обитатели. Мои соотечественники. Но теперь они кажутся чужими и далекими. Никакого желания присоединиться к беседе.
— Что делаешь? — спрашивает Шон, появляясь в дверях кухни.
— Проект, — сухо отвечаю я. Внедрение Картера в мои кошмары безумно дезориентирует. А вдруг в следующий раз я стану кричать его имя вкупе с просьбой «помоги». Вот ужас-то будет!
— Четыре пятьдесят восемь, ты еще десять раз успеешь заснуть. Пойдем.
— Я тебя предупреждала, — сухо напоминаю, бросая на него короткий взгляд.
После этой фразы он подходит ко мне и садится за стол тоже.
— Что тебе снится? — мигом добирается до сути проблемы.
— Керри, — выбираю я наименее обидное. Не скажу же я, что во сне продолжаю проигранную в жизни гонку с машиной, будто еще что-то можно изменить. Или сохранить для себя хотя бы такую Керри.
— Как раз это я слышал раз пятьдесят, — не щадя, объявляет Картер. Неужели я и правда так долго кричу, прежде чем проснуться?
— Не думаю, что хочу говорить об остальном.
— Да, ты хочешь продолжать кричать и обливаться слезами. Это куда предпочтительнее сна.
— Я могу уйти в другую…
— Нет! Не можешь. Спальня будет одна, даже если мне придется по всему дому за тобой гоняться, потрясая наручниками. — После этого заявления я даже забываю игнорировать этого деспота. — Тебе нужно выспаться, ну или ты окажешься по соседству от Керри намного быстрее, чем того хотела бы. Кстати, вас похоронить рядом?
— Прекрати, — злобно выплевываю я.
— А, может, в этом все дело, — задумчиво потирает губы пальцем Шон, будто на ходу рассуждает. — Возможно, ты просто решила сдаться. Будь что будет, и дело с концом.
— Завязывай, я сказала! — Лежащие на клавиатуре пальцы сжимаются в кулаки помимо воли, и Шон это замечает.
— Скажи-ка, Конелл, ты ей всегда завидовала? Вы же были как две грани одной монетки, разные, но вместе. И у нее все получилось слишком легко и просто. Весьма посредственно, но складно. Среднестатистический муженек-трудоголик в провинциальном городке, выводок детей, родители под боком, домик с веселенькой зеленой лужайкой и никаких забот, кроме готовки, уборки и сонма соседей, с которыми нужно поддерживать хорошие отношения, дабы не умыкали утренние газеты в отместку. Американская мечта, которой вам с детства промывают мозги. Что там, она даже умерла легко и просто.
— ШОН! — кричу я.
— Она прожила обыденную, примитивную жизнь, каких миллионы. Может, ей и было все равно, но она не просто не стала искать свое место в жизни, она даже не ответила на вопрос, кем является. Жила для родителей, друзей, Лайонела, детворы, и никогда — для себя. Керри не успела повзрослеть, начать думать, не поняла, что нужно именно ей. Но хуже всего то, что она это уже никогда не осознает.
— Хуже ли? — вяло спрашиваю я и, кажется, спорю ради спора. Но Шон, как всегда, серьезен и обоснован.
— Если ты живешь только ради того, чтобы быть беззаботным и счастливым, ты — пустое место и никак не больше. Розовый шарик, внутри которого ровно то же, что снаружи. Не хочется разрывать оболочку, потому что заранее знаешь — там нечем восхищаться. Ошибки, неудачи и потери крадут у нас улыбчивость, беззаботность и наивность, но также дают возможность постичь множество крошечных истин. Например, думая о Керри ты можешь каждый раз вспомнить, что она лежит под землей и никогда не проснется в залитой солнцем комнате, а если ты избавишься, наконец, от своих чертовых кошмаров, сможешь делать это каждый день. Каждый! — И вдруг совершенно внезапно говорит. — Идем.
Честно говоря, после такой тирады я ожидала, что он потащит меня в спальню, но вместо этого Шон сворачивает к выходу, срывает с крючка ключи от машины и открывает гаражную дверь. Вот только я в халате, а он — в одних лишь пижамных штанах.
Шон останавливает машину у воды, неподалеку от пункта проката катеров и всякого оборудования и вытаскивает меня босиком прямо на улицу. Заведение проката уже открыто, рыбаки встают рано, и в итоге мы без проблем берем на час гидроцикл.
— Ты что задумал? — подозрительно спрашиваю я.
Он даже не отвечает, заставляет меня сесть позади и начинает стремительно разгоняться. Неужели мы отправляется на водную прогулку на рассвете? Похоже, но, блин, это же Шон. Где-нибудь обязательно будет подстава…
— Картер, ты собираешься показать мне рассвет? — ядовито интересуюсь я и чуточку надеюсь на то, что он даст положительный ответ.
Но реальный Картер, как всегда, превосходит самые смелые ожидания: вместо ответа он немного тормозит и без предупреждения резко разворачивает гидроцикл. Я бы удивилась тому, что тот не перевернулся, если бы удержалась на месте, но ведь нет же. Примерно секунду я нахожусь в свободном полете, а затем погружаюсь в воду, причем на удивление глубоко…
Соль щиплет глаза, когда я поднимаю голову и пытаюсь определить, насколько далеко поверхность, а мокрый халат путается в ногах, тянет вниз. Приходится избавиться от него, что не так-то просто. Я умею нырять, я с детства этим занималась, но в экстремальной ситуации захлебнулась и теперь вдвойне хреново себя чувствую… Наконец, выпутавшись из халата, начинаю лихорадочно грести к поверхности. Вынырнув, из воды, захожусь кашлем. Оглядываюсь в поисках гидроцикла, будучи уверенной, что Шона и след простыл, но нет. Злополучный транспорт не сказать, что близко, но покачивается на волнах в пределах видимости, а Картер преспокойненько плещется в нескольких метрах от меня. Придурочный!
— Ты гребаный тупой осел! Я могла умереть! — хрипло ору я, подплывая ближе. Побила бы, но в воде это должного эффекта не возымеет.
— Это с чего же? — невозмутимо вопрошает он. — Ты же выросла где-то там на побережье и плаваешь как рыба. Если бы ты умерла, то только потому, что захотела. Очевидно, жаждешь жить, несмотря на все нытье.
Его логика, как всегда, обескураживает.
— Ты идиот! ТЫИДИОТ! — начинаю я орать и размахивать руками, отчего снова тону.
— Кстати, вот и рассвет, хочешь посмотреть — вперед, — хмыкает он, пока я отплевываюсь и пытаюсь убрать волосы с лица. — И не говори, что не показывал.
Оборачиваюсь. И правда, вижу, как солнечные лучи скользят по водной глади. Красиво, конечно, романтика, но уж очень картеровская. Не без перчинки, горчинки прочих прелестей сосуществования с этим человеком… Вздыхаю и начинаю грести к берегу, потому что после войны с водой и халатом за возможность еще раз подышать воздухом, изрядно вымотана. Шон вальяжно следует за мной.
У кромки воды какие-то кусты, что не может не радовать, потому что мокрая ночная рубашка немногим лучшие нарядов девиц с яхты Эмилио Юнта.
— Кретин, — вяло огрызаюсь я, изучая облепленную мокрыми штанами задницу Картера.
— Глянь-ка, Конелл, море, солнце, пляж, а ты все недовольна. — И плюхается на песок упомянутой частью тела. — Через час приедешь домой, примешь душ, наплещешься вдоволь, кофе выпьешь и пойдешь в университет, где куча клевых электронных игрушек, толпа подлиз во главе с Каддини, и множество мест, где можно заняться сексом. Тебе не на что жаловаться, Конелл. Всего несколько лет назад твоя мечта так и выглядела. Что изменилось? Керри? Да, это трагедия, и ты всегда будешь о ней помнить, но менее свободной она тебя не сделала.
— Но…
— Не сделала! Вспомни Сицилию, тогда дела были в тысячу раз хуже, но на первый взгляд выглядит иначе. Так что завязывай со своими «я не сплю, я не ем, я буду скорбеть каждую минуту, ведь моя жизнь — отстой».
Сажусь на песок рядом с ним. Даже не знаю, что сказать.
— Куда ты дел ключи от машины? — нахожу нейтральную тему.
— В зажигании оставил.
— Ты что, мазду не закрыл? — аж подскакиваю на месте.
— Ну, угонят, что дальше?
— Что дальше? Голым будешь до дома добираться, вот что!
— Не одной же Йол дефилировать, — философски отвечает мне Шон.
Я ничего не могу с собой поделать — начинаю хохотать как ненормальная.
Я стою у подъезда своего дома, оглядываюсь по сторонам. Ищу Керри, но ее нет. Раз оборачиваюсь вокруг своей оси, второй, но пусто. Привстав на цыпочки, пытаюсь разглядеть ее удаляющуюся фигуру, но той нигде нет. Для меня это шок. Как же Керри могла не прийти? Где она теперь?
— Кого-то ищешь? — внезапно слышу я резкий голос Шона. Вскрикнув, хватаюсь за сердце и поворачиваюсь к нему.
— А ты что тут делаешь?
— Просыпайся.
— Что? — это противоречит всему, что я знаю о собственном сне и поведении Картера.
— Вставай, сказал, ты вообще в университет собираешься?
А, ну так сразу и сказали бы, что это уже никакой не сон…
Попрыгиваю на кровати и удивленно таращусь на полностью одетого Картера. Я проспала до утра и даже... будильник не услышала?
— Который час? — спрашиваю я, не в состоянии прийти в себя.
— Минус завтрак, — отвечают мне.
— Какой завтрак?
— Тот, который ты благополучно проспала.
— Слушай, я живу с собственным начальником, разве мне прогул не простят? — О, я бы с радостью наверстала свой многомесячный недосып, например, сегодня...
— Свои секс-бонусы ты потратила на сеанс психоанализа, — фыркает Шон. — Думаю, ты догадываешься, что ради вправления твоих мозгов я вывернулся наизнанку, а потому требую, чтобы ты немедленно оторвала задницу от кровати и отправилась, черт тебя дери, на работу!
— Так нечестно! — рявкаю я.
Вместо ответа мне чуть ли не в голову летит первое попавшееся платье, спешно сорванное с вешалки.
— Так и быть, сварю тебе кофе, но должна будешь, — идут мне просто-таки на нечеловеческие уступки!
После пар прихожу на кафедру параллельного программирования и обнаруживаю, что там сидит один лишь Роберт Клегг. Даже извечной секретарши не наблюдается.
— Джоанна, — говорит он вместо приветствия.
— Роберт, — в тон ему отвечаю я.
После этого мы оба утыкаемся в свои компьютеры, ибо конфликт исчерпан не был.
— Как Мадлен? Привет ей от меня, — говорю, чтобы не молчать, пока грузится операционная система.
— Передам. У нее все хорошо. Как... как Картер? — спрашивает и Роберт тоже. Не знаю, по какой такой причине, но не ответить было бы невежливо.
— Как обычно, — пожимаю я плечами, не желая пускаться в подробности.
— Выглядит довольным. А ты выглядишь спокойной. Впервые со смерти Керри. Может, я был неправ.
После этого он закрывает какую-то папку, убирает ее портфель и уходит. Я ничего ему не ответила, так как не знаю, что вообще можно сказать в такой ситуации. Не могу сказать, что часто ругалась и мирилась с людьми. Обычно, состояние вооруженного перемирия меня устраивает, а таковое заключается в куда более ядовитых выражениях...
Наверное, Клегг таким образом попытался извиниться, а я должна с этим согласиться. В конце концов, хоть жизнь и преподносила мне множество разных сюрпризов, в последнее время я все больше укрепляюсь в мысли, что проще простить, чем потерять. Обстоятельства меняются, и люди под их влиянием тоже. Ведь мы столького не знаем... У Роберта и Мадлен Клеггов брак практически идеальный. Думаю, они не обижали друг друга, не ломали. Им никогда не понять наших с Шоном отношений. Ну, соглашусь, начали мы неправильно. Да и не странно, когда мы познакомились, ему было двадцать восемь, а мне — девятнадцать. Нас разделяла пропасть, которая исчезла только теперь. Сейчас, в двадцать семь, я понимаю мотивы Шона Картера намного лучше. А тогда была маленькая, глупая, уверенная, что у всех счастий на свете одно и то же лицо. Нет, вы только представьте себе, я мечтала гулять под луной, держа Шона за ручку. Серьезно! Было! Как и почти все девочки-подростки, я начиталась сопливых романов, где отъявленные мачо становятся завзятыми подкаблучниками... Ладно, сочтем это лирическим отступлением! В общем, да, наши отношения начались странно, продолжились — тоже, но если бы не это, я бы никогда не поняла, насколько большой шаг для Шона — покупка общей кофемашины. Для него простые житейские вещи значат совсем не то же, что для других. Он одиночка, который наконец-то поделился с другим человеком <