Рассказ ужасов Френка Белкнэпа Лонга «Помощник чудовища»
История о диктаторе, который решил укрепить власть, вступив на духовном уровне в союз с мощным чудовищем.
«Он оскалил зубы, и бешенство зверя сверкнуло в его маленьких сморщенных глазах... »
Смутные очертания
Диктатор сидел, выпрямив спину, и произносил речь холодным, словно металл, тоном. Американскому журналисту он показался роботом - машиной из плоти и крови, которая функционировала дойдя до белого каленя, и всё делала беспощадно.
Диктатор сидел за своим столом в огромном кабинете орехового цвета. Его жирное пухлое лицо вспыхнуло от фанатичной злобы.
- Республика Тривиания станет самым мощным корпоративным государством в Восточной Европе, - сказал он. – У нас священный мотив, и мы будем с триумфом маршировать по республике. Мы намерены безжалостно поработить всех – но у людей разные на это взгляды.
Американский журналист всё быстро записывал. Внезапно он посмотрел вверх, потом – на Диктатора.
- Могу я Вас процитировать? – спросил он.
- Да, мистер Томпсон. Вы можете меня подробно процитировать.
Мистер Томпсон был худым, бледным, маленьким человеком с мягкими голубыми глазами. Он вёл себя совершенно безобидно по отношению к Диктатору. Улыбка презрения появилась на лице Властителя, когда тот подумал о журналисте.
Диктатор продолжал признаваться.
- Мы будем беспощадны к критике, - сказал он. – Наше правительство – это нелепость, исторический анахронизм. Мы будем беспрестанно угнетать...
Внезапно он замолчал и раскрыл рот от удивления.
Стол, за которым он сидел, осветился зелёной лампой, которая бросила рассеянный свет на стену сзади. Остальная часть комнаты была в полутемноте.
Что-то открыло дверь на противоположной стороне комнаты. Когда Диктатор уставился на это и застыл от внезапного ужаса, тень бросилась на освещённую часть стены. Тень была видна и Томпсону. А само существо на пороге, что бы это ни было, было видно только Властителю.
Томпсон не уловил взгляд Диктатора. Тень приковала его внимание. Это было непонятное существо – с горбом, искажённое, смутно напоминало человека. Когда оно воспарило над Пророком, оно сделало угрожающий жест длинными руками.
Диктатор вскочил со стула, захрипел и побежал пошатываясь к двери.
Томпсон медленно повернулся, сидя на стуле. Он был слишком испуган, чтобы повернуться быстро. Однако когда его взгляд коснулся двери, он натолкнулся лишь на испуганного пухлого мужчину, который съёжился и сидел с бледным лицом напротив закрытой двери.
Журналист почувствовал, как по его телу побежали мурашки. Он быстро встал на ноги и направился к двери.
Диктатор поднял дрожащую руку.
- Садитесь, мистер Томпсон, - он сказал. – Это был лишь слуга.
Томпсон посмотрел на него. Его лицо было искажено страхом.
- Присаживайтесь, пожалуйста, - повторил Диктатор.
Властитель снова занял место за своим столом.
Томпсон был искренне потрясён. Он чуть не обмолвился, что тень, которую он видел, был НЕ слугой, но что-то в манере Диктатора его остановило.
Однако журналист больше не присел. Собрав бумаги, он швырнул их в портфель и извинился настолько находчиво, насколько он мог.
Маленький профессор
Томпсон обедал в скромном ресторане, расположенном на тёмной узкой улице. Всё вокруг него было истощено: жители республики Тривиания посасывали разбавленные и второсортные вина и обсуждали Ноябрьскую революцию благоговейным шёпотом. Имя Керрилинга, нового диктатора, было у всех на устах. Некоторые шептали, что он был настоящим тираном – жестоким, эгоистичным безумцем с мессианским комплексом; что правление ужаса и безжалостности, которое он начинал, оскорбит моральные устои Западной Европы. Другие хвалили Керрилинга и заявляли, что он спаситель своего народа и что те, кто его критикует, предатели или ещё хуже.
Журналист сидел за маленьким столом в углу ресторана, посасывал шерри и смотрел рассеянно на официантов, когда те передвигались между столиками. Несмотря на рассеянный взгляд, он был очень сосредоточен. Он столкнулся с необходимостью объяснить настоящий ужас обычными терминами.
Его разум отказался выносить обнажённые воспоминания того, что он видел. Видение изрыгалось, было приукрашено и видоизменено. Пока журналист посасывал напиток, на него внезапно нашло легкомыслие.
Томпсон ВИДЕЛ тень – ужасную, неговорящую, а Керрилинг видел само существо. Но поистине его разум продолжал требовать, тень была причудливым и странным искажением нормальной человеческой формы. Вспышка молнии увеличила и исказила её, без сомнения. Но сама форма и реальность позади карикатуры были нормальными. А существо? Нелепо! И всё же трудно было проигнорировать определённую важность испуга Керрилинга, ненормальные очертания и странное бестолковое подёргиванье движений тени.
Маленький мужчина за соседним столиком напряжённо наблюдал за Томпсоном. Потом он встал и подошёл к журналисту.
У него было худое лицо с тёмной бородой. Его нос был острым, губы мрачные и тонкие и голубые очки. Мужчина был одет в парадную одежду – с тонкой жёлтой ленточкой на белой рубашке. Он сел напротив Томпсона и положил худые руки на клетчатую скатерть.
- Я наблюдал за вами, - сказал он. – Вы пытались утопить смрад о Керрилинге в этом букете.
Он указал на вино.
Томпсон приподнял глаза и уставился в изумлении.
- Я доктор Карл Льютон, - произнёс маленький мужчина. – Я ректор Тривианской Академии естественных наук и старший профессор антропологии университета в городе Сисбек.
Томпсон сморщил лоб.
- Доктор Льютон? - он пробормотал. – Да, конечно. Вы были раньше министром образования.
Доктор Льютон кивнул.
- Я был близким советником Керрилинга две недели назад. Я был во дворце этим днём, и один из слуг сказал мне, что Диктатор дал вам интервью.
Томпсон кивнул.
- Да, я его видел, - он сказал.
Глаза доктора Льютона сузились.
- А вы были... удовлетворены?
- Я не вполне вас понимаю, - сказал Томпсон.
- Вы ожидали, что Диктатор... (как по-вашему?) попадёт впросак. Я знаю, что именно этого вы и ожидали. Керрилинг забыл об осторожности. Он сейчас полностью поглощён мужественными и свирепыми догмами.
Томпсон кивнул.
- Диктатор был очень откровенным, - сказал он. – Он отстаивает безжалостный военный империализм в качестве национальной политики и, кажется, решительно настроен уничтожить все либеральные и раскольнические группы.
- Вы конечно же знаете, что он уже устранил министра финансов, министра здравоохранения и министра обороны? – спросил Льютон.
Томпсон посмотрел на него нервно.
- Мы здесь в безопасности, - сказал Льютон. – Если называть Керрилинга убийцей – измена, я готов понести наказание. Я больше не боюсь этого чудовища.
- Доктор...
Доктор Льютон наклонился вперёд.
- Послушай, мой друг. Я решил раскрыть тебе секрет ужасной мощи и преобладания над всем Керрилинга для того, чтобы ты был настороже. Я знаю, что ты ненавидишь Керрилинга так же, как и я. Я прочитал в американских журналах твои осмысленные статьи. Керрилинг никогда не разрешит тебе покинуть Тривианию целым и невредимым. Он полагает, что ты настроил своих друзей в Америке против него.
Томпсон слегка побледнел.
- Вы уверены в этом?
Льютон угрюмо кивнул.
- Я знаю Керрилинга. Животное в нём набрало силу от общения с чем-то чудовищным.
Мысли американца вернулись к интервью и к ужасу, который охватил его. На что маленький профессор намекает?
Глаза Люьтона сузились до тех пор, пока они не стали узкой серой щелью.
- Керрилинг живёт не один во дворце. У него есть слуга, - сказал он.
Томпсона охватила дрожь.
Льютон облизнул губы кончиком языка.
- Это существо настолько ужасное, что я не могу его описать. Один я не справлюсь. Если бы я отказался раскрыть ход своих мыслей, Керрилинг убил бы меня. Но теперь у меня есть смерти трёх человек, и ими я могу искупить свою вину.
На мгновение профессор замолчал. Потом он продолжил.
- Когда Керрилинг говоритчудовищу: «Убей!», тот идёт вперёд с жаждой крови. Оно ползёт по узким тёмным улицам ночью, когда никого нет рядом, заползает в открытые окна и обвивает огромными волосатыми лапами горло жертвы. Оно обладает силой десятерых.
Маленький доктор налил себе рейнского вина. Когда он осушил стакан, его рука затряслась.
- Министру обороны, - он заявил, - перегрызли горло. Министр финансов был найден со сломанной спиной. А министр здравоохранения был жестоко задушен.
Пот градом тёк по лицу профессора. Казалось, он нервничал из-за этого испытания. Он заговорил только спустя полминуты.
- Я расскажу тебе всё, что я знаю. Керрилинг держит во дворце огромного самца гориллу. Горилла подчиняется воле Диктатора. Когда тот приказывает убить, он убивает. Я подарил гориллу Керрилингу. Животное из моего частного зоопарка.
- Несколько лет я проводил эксперименты с обезьянами. Я усовершенствовал прибор, который я назвал «трубка мозга». Это тонкий металлический инструмент с ритмично двигающимися центральными осями. Я присоединил один полюс к коре головного мозга человека, а второй – к менее развитому мозгу антропоида. В результате, я создал канал между двумя органами. Это тебя сильно удивит.
Льютон попробовал другой напиток.
- Самые высокие центры, - он продолжил, - не задействованы. Общение происходит на подсознательном уровне. От человека к обезьяне передаётся глубокое понимание. Если ты знаком с школой аналитической психологии Юнга, тебе не нужно говорить, что глубоко внутри нас, вдали от цивилизованной основы подсознания, именуемой мозгом, скрывается большая изогнутая масса первичных чувств, воспоминаний, мыслей, мечт, инстинктов – всё это не принадлежит человеку.
- Юнг утверждает, что у каждого человека есть эти зверские следы жизненных циклов. Разум человека ниже имеет разум обезьяны – ниже разум рептилии – ниже разум рыбы и так далее вниз по шкале до тех пор, пока мы не достигнем тёмного и смутного начала жизни.
- Я всегда верил, что общение между человеком и чудовищем на основе общих воспоминаний и привычек теоретически возможно. Однако самые глубокие слои будет трудно достичь. Когда человек медленно взбирался к звёздам, он сбрасывал с себя слои животного. Глубоко внутри нас есть разум рептилии, но воспоминания о них похоронены под грудой сотен миллионов лет, и достучаться до этого кладезя трудно и невозможно. Но гориллы ближе к нам по времени. Они разделяли с нами общее наследие.
Он поднял стакан и осушил его.
- Чтобы подключиться к трубке мозга, в черепе обоих существ нужно просверлить крошечную дырочку. Это рискованная и опасная операция. Но Керрилинг подвергся ей. Он очень сильно хотел слугу. Он гордился своей хитрой и железной волей. Диктатор чувствовал в себе уверенность, что он сможет передать свои желания обезьяне, и обезьяна подчинится ему. Он не был впечатлён научным великолепием эксперимента и не заботился о науке. Керрилинг был жестоким политиком, который хотел создать своё собственное гнездо с помощью насилия и крови.
- Диктатор рассматривал гориллу как беспомощное средство в его руках, как инструмент мести. С помощью чудовища он мог безжалостно и безнаказанно убивать своих личных и политических врагов.
Маленький учёный нервно почёсывал горло. Глаза Томпсона были сосредоточены на его лице.
- Я изо всех сил противостоял ему. Но он угрожал мне. Как ты знаешь, он оживил плаху. Он сказал, что если я откажусь ему помочь, моя голова окажется на плахе. Конечно, я трус. Для современного человека такой вид смерти ужасен.
- Я умолял его, но Диктатор был настойчив и решителен. Поэтому в отчаянии я согласился провести операцию. Я был там, когда он лежал на столе под наркозом. Он был тогда в моей власти, но я не смог заставить себя предать его. Я не смог его убить, хотя он этого заслуживал. Я всё объяснил хирургу, стоял рядом с ним и контролировал его разум.
- Череп был вскрыт, и был сделан маленький надрез в коре головного мозга. Потом в черепе просверлили дыру, и наложили шов побольше.
- Операция прошла успешно. Через две недели Керрилинг встал, и только маленькая дырочка в черепе напоминала о надрезе.
- Горилла была ещё под наркозом. Она была привязана железными прутьями к столу. С помощью восьми сильных слуг к морде гориллы приложили колбу с эфиром, и она погрузилась в глубокий сон.
- Я руководил операцией, находясь в болезненном трансе. Когда примитивный мозг животного стал видимым, я испытал болезненный спазм.
- Тем не менее, вторая операция прошла так же успешно, как и первая. Горилла быстро восстановилась. Через несколько дней мы могли продолжать.
Лицо доктора Льютона было очень бледным.
- Горилла была прикована к стене в одной из маленьких комнат на верхнем этаже дворца Диктатора. Она раскинула лапы в сторону, тяжёлые стальные оковы на лапах и металлический обруч вокруг волосатого торса. Горилла рычала и извивалась, и жёлтая пена появилась на её морде, но она крепко была привязана.
- Керрилинг не боялся. Он стоял позади ревущего чудовища и улыбался спокойно и хладнокровно. А я присоединял трубку. Один конец - к дырке в его черепе, а другой – к неведомому, первобытному мозгу огромного чудовища.
- Мои руки тряслись, когда я приводил в движение вращающиеся внутренние оси. Меня охватил ужас и страх неизвестного. В моём разуме боролось два чувства: спазм и всепоглощающее, неутолимое любопытство. Когда внутренние оси начали вращаться, мои виски застучали.
- Несколько секунд оси вращались и издавали приглушённое жужжание. Потом внезапно горилла перестала двигаться. Её огромная челюсть без подбородка вибрировала и извивалась, и в её глазах проблеснул дикий и непроизносимый испуг.
- Керрилинг ответил быстро и ужасно. Черты его лица сжались, глаза стали выпученными. В уголках рта появилась пена.
- Я сильно испугался. Пошатнулся и заставил себя опереться на стену.
- Трудно описать, как сжались черты лица Керрилинга. Мышцы на его лице, казалось, собрали плоть в маленькие морщины и складки, как будто лицо засорилось. На мгновение в глазах Диктатора промелькнуло безумие.
- В безумном ужасе мой взгляд переходил от дёргающегося Диктатора к выражению лица гориллы. У неё тоже произошли изменения. Больше горилла не рычала и не шевелилась. Она была совершенно спокойна. Это было лицо мёртвого чудовища, мирного и отдыхающего.
- На мгновение я почувствовал облегчение. Потом я снова посмотрел на Керрилинга, и моё сердце перестало биться. Черты лица Керрилинга перестали быть человеческими. Они дёргались, стали чудовищными и злыми. Его губы отвисли от зубов, и в глазах блеснула ярость.
- На мгновение я подумал, что Диктатор собирается прыгнуть на меня. Я покачнулся и замедлил шаг. Его губы продолжали извиваться. Я был изумлён от испуга, но инстинктивно я сделал шаг вперёд и отсоединил трубку.
- Как только я это сделал, он наклонился и впился зубами в моё запястье. Я закричал и отскочил от него. Диктатор следовал за мной по всей комнате. Я схватил ружьё со стены и стал ему угрожать. Он отошёл, рыча.
- Я уставился на него в ужасе. Ещё минуту он продолжал ходить по кругу, рычать, гримасничать, угрожать мне руками. Его пальцы были вывихнуты. Словно чудовище, он двигался вперёд-назад.
- Постепенно ярость угасла на его лице. Диктатор застонал и плюхнулся на пол, смертельно-бледный.
Маленький профессор дрожал, и его лицо было очень бледным.
Томпсон тоже дрожал. Ресторан опустел. В нём было пусто и холодно, как в морге.
- Я должен был убить его, - сказал Льютон безнадёжно. – Греческие тривианцы в западном Дуйсбурге были жестоко убиты, потому что я не убил его. Великий и благородный историк Буркован был отправлен в ссылку, потому что я не убил его. Министру обороны перерезали горло, потому что я не убил его. Простит ли меня Бог за мою трусость?
В его глазах было трагическое страдание.
- Я полностью несу ответственность за все злодеяния, которые совершил Керрилинг, - он продолжил, - разум Керрилинга подавил и контролировал разум гориллы, но что-то чудовищное перешло к нему.
Он встал из-за стола.
- Я должен идти, - сказал профессор, - я тебя предупредил. Будь настороже.
Профессор постоял минуту и посмотрел на Томпсона сострадающими глазами. Потом, вздохнув, он взял чёрную накидку с вешалки в углу и медленно вышел из ресторана. Томпсон смотрел, как Льютон прошёл вращающуюся стеклянную дверь и медленно пошёл по улице. У профессора с собой была трость. Он колебался и ещё раз взглянул на Томпсона, когда проходил мимо окна ресторана.
Когда Льютон пропал из виду, Томпсон задрожал. Стало ещё холоднее. Он позвал официанта.
- Счёт, пожалуйста, - сказал он.
Несколько минут спустя Томпсон прокладывал путь по убогим и молчаливым трущобам. Не было улицы такой мрачной, пустой и омерзительной, как та, по которой эхом отдавались его шаги. Улица напоминала пещеру, которую окаймляли дома, сгнившие от возраста. Их мансардные крыши создавали головокружительные объятия над головой. Камни под ногами перекосились под неправильным углом. В них росли сорняки, и плесень делала их скользкими как лёд.
Немедленной целью Томпсона была гостиница, и он был рад, что гостиница находилась в милом районе и что трущобы скоро исчезнут из вида. Он выбрал маршрут трущоб, потому что он был самым коротким, а времени нельзя было терять. Томпсон намеревался собрать вещи и сбежать из Тривиании так быстро, как возможно.
Не то, чтобы он поверил маленькому профессору. Пока Томпсон шёл по тёмной улице, он продолжал повторять, что доктор Льютон не в себе или пьян. Он продолжал повторять это себе, как глухой человек насвистывает, чтобы смелость не исчезла. На самом деле Томпсон был очень испуган.
Было далеко за полночь. Погода была прохладной и угнетающей, как сырая пелена. Никаких шагов не было слышно, кроме его собственных по тротуару. Окна домов были пустыми, и в них не было света.
Томпсона всё больше охватывал страх. Он ускорил шаг, практически побежал. Он повторял: «Профессор сумасшедший!» На мгновение уверенность от этого повторения появилась, наполнила Томпсона хвастовством. Но когда журналист осознал, сколько ему ещё идти по трущобам, смелость покинула его окончательно. Он вспотел, его шаг стал неуверенным. И в тот же момент сзади он услышал, как что-то тяжело дышало в темноте.
В ужасе Томпсон повернулся.
На мгновение он подумал, что огромные чёрные очертания –это тень. Что-то прыгнуло и пошатнулось словно тень и,казалось, заполнило улицу своей массой. Однако это не была тень. Это было что-то огромное, живое, и оно угрожало конкретно.
Томпсон завизжал, когда узнал, что это. Он покачнулся и в безумии сделал шаг назад. Потом его нога поехала, и он упал на скользкий тротуар. Горилла с трудом сделала шаг вперёд, ударила себя звонко в грудь сжатыми кулаками.
На мгновение горилла возвысилась над поверженным американцем. Она оскалила зубы, и дикая ярость блеснула в её маленьких сморщенных глазах.
Томпсон закричал, попытался уклониться от угрозы, падая в безумии на колени. Однако горилла свалилась на него, зарычала от гнева и обхватила его тело своими огромными лапами.
Тошнотворное зловоние охватило Томпсона. Он извивался и хрипел. Лапы гориллы обвили его в злых объятиях. Томпсон почувствовал боль в лёгких. Казалось, его грудь полыхала.
Томпсон поднял обе руки и оторвал волосок с головы монстра. Гневно горилла опустила лапы. Потом снова подняла их и схватила журналиста за запястья обеих рук. Томпсон перевернулся на бок и ударил гориллу со всей силы в живот.
Рёв боли вырвался из горла гориллы. Она каталась повсюду и таскала с собой Томпсона. Сейчас Томпсон был в выгодном положении.
Одна рука у него была свободна. С болью Томпсон спрятал руку под пальто и вытянул её вперёд. Когда горилла сжала его, Томпсон прислонил холодный конус револьвера 38 калибра к волосатому боку чудовища.
Горилла не издала ни звука, когда пуля разодрала её. Раздался глухой звук. Томпсон почувствовал отзвуки во всём теле. Он выстрелил ещё раз. Внезапно горилла рухнула. Из горла вырвался крик агонии, глубокий, хриплый, бездонный.
Освободив Томпсона, горилла подпрыгнула и упала, и снова прыгнула. Она ревела, визжала и подёргивала лапами бок и живот.
Томпсон был весь в синяках и истекал кровью. Но он вскочил и снова выстрелил. Потом быстро отошёл, его глаза горели на упругом лице.
Горилла остановилась. Она упала мордой вниз, и её лапы задёргались в конвульсиях. Потом она перестала двигаться.
Томпсон уронил револьвер и пошёл шатаясь в темноте.
3. Диктатор мёртв!
Вокруг дворца Диктатора собралась огромная толпа. Мужчины и женщины кричали и плакали. Конница Керрилинга свирепствовала среди населения, разбивала черепы и топтала людей.
Тысячи человек восторженно кричали:
- Чудовище убито! Керрилинг мёртв!
Среди толпы стоял и пошатывался маленький человек. Он был без шляпы, у него были взъерошены волосы. На одежде и лице была кровь.
Внезапно в темноте к нему подошёл человек с ещё более бледным лицом, и знакомый голос сказал:
- Ты действительно убил Керрилинга! Правда!
Томпсон был в ярости.
Доктор Льютон схватил Томпсона за руку.
- Где ты был? – он закричал. – Я искал тебя повсюду. Я хотел защитить тебя от Керрилинга. До сегодняшнего утра я не знал, что Диктатор умер. Его советники держали это в секрете. Когда я узнал, что ты убил чудовище, я искал тебя повсюду, но не смог найти. Я рад, что ты цел.
Журналист приложил руку ко лбу.
- Я... болен, - он пробормотал. – Я помню, как спал в парке, гулял где-то. Всё довольно смутно. Завеса приподнялась на несколько часов и снова опустилась.
- Ты должен отдохнуть, мой друг. Ты должен пойти со мной, - сказал Льютон.
- Почему Вы сказали, что я убил Керрилинга? – пробормотал Томпсон.
Профессор посмотрел на него.
- Телепатия –это не миф. Когда задет глубокий разум гонки, глубоко спрятавшийся разум, которым мы делимся с чудовищами, может привести к тому, что эмоции, боль, раны могут передаваться через эфир эффективными, невидимыми волнами.
Он кивнул угрюмо.
- Керрилинг умер, потому что у него в боку появились четыре глубоких гнойника спустя три часа после того, как ты выпустил четыре пули в гориллу.
Американский журналист в изумлении покачнулся.
- Ты очень устал, мой друг, - сказал Льютон. – Наша гостевая не занята. Моя жена отлично готовит. Пойдём!
Стихотворение Екатерины ванн дер Вер «Корабль уплывает»
В свои права вступает осень.
Яростно дует ветер, а по саду –
Все в цвету гуляют георгины.
Я ни о чём сегодня не думаю.
Всё так безвкусно!
Мне пришла печальная весть.
Сегодня уплывает корабль!
В неведомые страны
На одинокие острова с белоснежными пляжами
Туда, где гуляют мулатки в бирюзовом, красно-коричневом, зелёном.
Туда, где накатываются кремовые волны
Где растут пальмы и орхидеи.
Скоро листья пустятся в пляс,
Цветы задрожат, захромают, почернеют
Что мне до этого?
Уплывает корабль!
Сквозь ободок океана он будет подглядывать,
А чайки сопровождать его.
Бали...
Мраморные храмы, распушённые листья папоротника
Танцоры в блестящем шёлке, с подносами фруктов и цветов
Азиатские буйволы
Молодость и красота
Звонко отбивают часы.
Сингапур и Ява,
Соблазн и волшебство.
Пускай жизнь скуёт меня!
Что делать, как быть?
Как сдержать мечтающее сердце
От внезапной дрожи
От того, что волшебный корабль уплывает
Покидает бухту?