Междисциплинарность – одна из характерных черт современных гуманитарных наук. Историческая наука, в силу многомерности и сложности предмета изучения, традиционно тяготела к междисциплинарному подходу. Сейчас наблюдается интенсификация данного процесса. При всей противоречивости указанного явления приходится признать, что именно за междисциплинарными исследованиями будущее. К счастью, не осталась в стороне и историография. Потребности в новом прочтении уже известных сюжетов, запросы научного общества и влияние новомодных направлений, проникших или сложившихся в исторической науке, толкают историографов к поиску нетрадиционных подходов. Активно идет процесс формирования новой терминологии, выходящей за рамки традиционной историографии. Такие термины, как, например, «историознание», «наукотворчество», «историческая память», «интеллектуальная культура» и т.д. прочно входят в исследовательский инструментарий. Создание междисциплинарных категорий и понятий – свидетельство определенных достижений междисциплинарного синтеза.
Тесная связь исторического знания с различными сторонами общественной жизни требовала от историков изучения эволюции исторической науки на широком научно-общественном фоне. Особенно тесна была связь с историей общественно-политической мысли. Зачастую историческая наука растворялась в ней. Такой подход был типичен уже для дореволюционного времени.
В исследовательской практике советских ученых историографию рассматривали как дисциплину, тесно соприкасающуюся с историей общественной мысли. Это было детерминировано и базисной идеей советской исторической науки об обусловленности знания (даже научного) классовой позицией. Гипертрофированно такой взгляд проявился в работах М.Н. Покровского, написанных в 1920-е гг. В дальнейшем его ученики сгладили многие острые углы и перегибы своего учителя, оставив в неприкосновенности основные идеи.
В 1950-60-е гг. наблюдался активный количественный и качественный рост историографических работ. Появилась потребность в методологическом осмыслении характера историографического исследования. М.В. Нечкина в программной статье 1965-го г., задавшей вектор историографических исследований на многие годы, выступала категорически против разделения истории исторической науки и истории мысли, в первую очередь исторической. По мнению М.В. Нечкиной, без истории мысли «наука превращается в груду фактов, а история науки – в простую библиографию предмета»[1]. Правда, зачастую изучение истории мысли предельно упрощалось, сводясь к анализу идейно-политического направления мыслителя. В силу как потребности самой науки, так и идеологических постулатов в среде советских историографов широко были распространены работы по изучению исторической мысли т.н. прогрессивных исторических деятелей (А.Н. Радищева, В.Г. Белинского, декабристов, Н.Г. Чернышевского, Н.А. Добролюбова, лидеров партии большевиков и т.д.). Часто данные исследования грешили чрезмерной идеологизацией, рыхлостью предмета. Тем не менее, они неизбежно выводили на необходимость изучения политического, социального, культурного контекста эпохи. Насколько это было удачно реализовано – другой вопрос.
В то же время становилось очевидным, что изучать историю исторической науки только в связи с развитием общественной мысли нельзя, поэтому в 70-80-гг. наблюдался поиск новых междисциплинарных контактов. Был поставлен вопрос о необходимости расширенно понимать задачи изучения историографии[2]. Рассуждая о предмете историографических исследований, А.М. Сахаров признал необходимость широкого понимания предметной области историографии: «История исторических знаний, взятых во всех их формах и проявлениях»[3]. М.В. Нечкина стала автором блестящей книги, посвященной жизни и творчеству В.О. Ключевского, где психологический элемент интерпретации биографии великого историка занимал заметное место[4]. Конечно же, М.В. Нечкина не написала столь модной в то время на Западе психобиографии (очевидно, она и не ставила перед собой такой цели), но междисциплинарный ракурс ее исследования очевиден. Е.Н. Городецкий указывал на большое значение в историографическом исследовании использования трудов по науковедению[5]. Именно науковедение стало одной из дисциплин, щедро снабжавшей историографические исследования идеями.
Отмеченные выше тенденции междисциплинарного синтеза не стали в советской науке определяющими. Многие направления, тогда только зародившись, получили должное развитие в последние десятилетия.
Наковедческие подходы и категории нашли активное применение в т.н. схоларной проблематики, т.е. изучении научных школ. В советское время изучение научно-исторических школ не стало заметным направлением, поскольку постулат о политической обусловленности исторического знания стимулировал в первую очередь анализ историографических направлений, выделяемых по принципу партийности. Советскую историческую науку вообще рекомендовалось рассматривать как единый поток, основанный на марксистско-ленинском учении. В 1990-2000 гг. работ, обращенных к анализу онтологического и гносеологического статуса научных школ, их роли в исторической науке, стало заметно больше[6]. После продолжительных споров о сущности научно-исторических школ историографы все активнее стали обращаться к наработкам науковедов и философов науки. Существенную роль в анализе проблемы сыграл сборник «Школы в науке»[7], где были собраны статьи ведущих советских и зарубежных специалистов (в основном представителей социалистических стран).
Одну из ключевых ролей в историографической проблематике всегда играл вопрос о «кризисе» исторической науки в начале XXв. С точки зрения большинства советских исследователей, кризис, безусловно, был, и он вытекал из общего вырождения буржуазного общества и появления более передовой марксистской науки. Сейчас подобная трактовка признается чрезмерным упрощением ситуации. Тем не менее, сам тезис о кризисе исторической науки начала XXв. имеет множество сторонников. Для нового осмысления проблемы активно применяют концепцию смены научных парадигм, предложенную Т. Куном. Вероятно, первым среди советских историографов в начале 1980-х гг. ее использовал М.Г. Могильницкий, давший на одной из конференций следующее определение кризиса: «Кризис – это такое состояние науки, когда старая парадигма уже разрушена, или разрушается, а новая еще не создана и в сообществе историков возникает сознание, что что-то не то, что-то не так»[8]. В этой концепции кризис рассматривается как закономерная и естественная стадия развития науки[9].
Омский исследователь В.П. Корзун использовала апробированную в науковедении категорию «образ науки» для анализа историографической ситуации рубежа XIX-XXвв. Данная категория, по мысли историка, должна быть дополнена культурно-историческим подходом. Это позволило В.П. Корзун рассмотреть представления ученых-историков о собственной профессии на широком культурно-историческом фоне[10].
Еще одним примером реализации междисциплинарного подхода стало привлечение количественных методов в историографических работах. К сожалению, трудов, написанных с применением количественных характеристик, крайне мало. Традиционно считается, что историография – сфера не количественного, а качественного анализа, поэтому количественные методы не могут здесь использоваться. Но историки, вышедшие из творческой лаборатории академика И.Д. Ковальченко, способствовали проникновению идей своего учителя и в историографическую сферу. В частности Д.А. Гутнов применил метод контент-анализа при изучении одного из трудов П.Н. Милюкова. Исследователь выделил наиболее часто встречающиеся текстовые единицы в знаменитых «Очерках по истории русской культуры» П.Н. Милюкова[11]. Конечно, количественные методы не заменят качественных, но их реализация заметно повышает фундированность исследования, а иногда позволяет по-новому взглянуть на вопрос[12].
Важным явлением в современных историографических исследованиях стало применение историко-антропологического подхода. Зримым фактом интереса к данному ракурсу исследования являются работы Л.А. Сидоровой, посвященные генерационному анализу советской историографии середины XXв.[13] Генерация (поколение) в работах этого автора предстает интегральной категорией, позволяющей не только вычленить особенности научного творчества, присущие разным поколениям, но выйти на повседневную жизнь историков, рассмотреть субкультуры, сформировавшиеся в их среде.
Антропологический подход в историографическом исследовании охватывает чрезвычайно широкую тематику. В центре внимания, например, оказывается путешествие историка в зарубежные научные центры как важный этап его научного и культурного развития[14]; стиль жизни историков конца XIX– начала XXвека[15]; культурный фон формирования московской и петербургской исторических школ[16] и многое другое.
Из омской школы историографов, возглавляемой В.П. Корзун, вышло несколько исследований, которые с полным правом можно отнести к историко-антропологическим. Например, диссертационные работы Н.В. Кефнер[17] и Н.А. Кныш[18]. В них послевоенная историческая наука рассматривается через призму менталитета и повседневной жизни ее творцов (как историков, так и идеологов). Ярко выраженную историко-антропологическую направленность имеют ежегодные сборники «Мир историка», публикуемые омскими исследователями[19].
В последнее время в историографических исследованиях все чаще применяется термин «историографический быт» или «историографическая повседневность», посредством которого акцентируется внимание на повседневной работе историков[20]. В то же время данная категория и, как следствие, сам подход требуют дальнейшего теоретического осмысления и практической апробации.
В условиях лингвистического поворота в зарубежной историографии определенную популярность приобрел дискурсивный подход, заимствованный из литературоведческих трудов. Наиболее известным примером его реализации является книга Х. Уайта «Метаистория»[21]. Данный исследовательский подход предполагает изучение исторических текстов не как научных, а как литературных. Российские исследователи также отдали должное указанному подходу[22]. Более того, категория «дискурс» прочно вошла в научный обиход. К счастью, чрезмерного увлечения здесь пока не наблюдается.
Магистральной тенденцией современных историографических поисков является переход от изучения истории исторической науки и мысли к истории исторической культуры. Указанный подход позволяет рассмотреть не только элитарную по сути историю науки, но и массовые исторические представления, рецепцию исторических понятий и образов широкой культурой. Все большей популярностью пользуется (пока больше в Европе, чем в России) изучение исторической памяти, компонентами которой являются различные стороны общественного бытия[23]. Особенно такой тип исследования стал актуальным в условиях «войн памяти» на постсоветском пространстве[24]. Заметим, что данное предметное поле исследований является принципиально междисциплинарным[25].
Междисциплинарность в классических исторических науках традиционно реализуется через «стратегию присвоения», то есть заимствования методов и концепций смежных дисциплин. Такая стратегия нередко создает ситуацию «теоретического запаздывания», когда уже отвергнутые теории неожиданно получают второе рождение в научно-исторических проектах[26]. В историографических исследованиях заимствования также доминируют. Тем не менее, существуют попытки создания собственных теорий, способных не только стать ориентиром в интерпретации анализируемых вопросов, но и позволяющих создать дискуссионную площадку для выработки собственного перечня проблем и путей их решения. Среди примеров здесь можно назвать уже упоминавшийся генерационный подход, предложенный Л.А. Сидоровой[27], а также концепцию «культуры партийности», разработанную А.В. Гордоном[28].
Подводя итоги, отметим, что потенциал междисциплинарного синтеза чрезвычайно высок. Но надо помнить, что ни одна из теорий, ни один из методов, приобретенные в ходе междисциплинарного заимствования, не является достаточными для адекватного изучения сложной и многомерной историографической действительности, где научная мысль тесно соседствует с культурными стереотипами, политическими страстями, корпоративной этикой, социальными интересами. Поэтому историк не должен увлекаться эффектными концепциями, а исходить из наличных источников. Его цель – рассмотреть предмет с различных ракурсов, оставаясь на почве конкретно-исторического исследования, разработать т.н. теории среднего уровня, применимые к определенной исторической и историографической ситуации.
[1] Нечкина М.В. История истории (Некоторые методологические вопросы истории исторической науки) // История и историки. Историография истории СССР. Сб. статей. М., 1965. С. 8.
[2] Шмидт С.О. Некоторые вопросы источниковедения историографии // Проблемы истории общественной мысли и историографии (К 75-летию академика М.В. Нечкиной). М., 1976. С. 264-274; Его же. О некоторых общих проблемах истории исторической науки // Методологические и теоретические проблемы исторической науки. Калинин, 1980. С. 109-117 и др.
[3] Сахаров А.М. О предмете историографических исследований // История СССР. 1974. № 3. С. 98.
[4] Нечкина М.В. Василий Осипович Ключевский: История жизни и творчества. М., 1974.
[5] Городецкий Е.Н. Историография как специальная отрасль исторической науки // История СССР. 1974. № 4. С. 107-116.
[6] Бон. Т. Русская историческая наука. Павел Николаевич Милюков и Московская школа. СПб., 2005; Гришина Н.В. «Школа В.О. Ключевского» в исторической науке и российской культуре. Челябинск, 2010; Гутнов Д.А. Об исторической школе Московского университета // Вестник Московского университета. Серия 8. История. 1993. № 3. С. 40-53; Он же. О школах в исторической науке // История мысли. Историография. М., 2002. С. 65-72; Михальченко М.И. Киевская школа в российской историографии (школа западнорусского права). М.-Брянск, 1996; Он же. Школы в исторической науке // Отечественная культура и историческая мысль XVIII-XX веков. Брянск, 2004. С. 195-211; Мягков Г.П. Научное сообщество в исторической науке: опыт «русской исторической школы». Казань, 2000; Погодин С.Н. Научные школы в исторических науках (к постановке вопроса) // Клио. 1998. № 1. С. 14-26; Попов А.С. Школа Ключевского: синтез истории и социологии в российской историографии. Автореф. дис…докт. ист. наук. Пенза, 2002; Ростовцев Е.А. А.С. Лаппо-Данилевский и петербургская школа. Рязань, 2004; Сидорова Л.А. Школы в исторической науке России // Отечественная история. 1999. № 6. С. 200-203; Шаханов А.Н. К проблеме школ в российской исторической науке // Отечественная культура и историческая мысль XVIII-XX веков. Брянск, 2004. С. 147-195; Он же. Русская историческая наука второй половины XIX-начала XX века. Московский и Петербургский университеты. М., 2003 и многие другие.
[7] Школы в науке. М., 1977.
[8] Цит. по: Корзун В.П. Образы исторической науки на рубеже XIX-XX вв. Екатеринбург-Омск, 2000. С. 9.
[9] Пример применение такого подхода см.: Рамазанов С.П. Кризис в российской историографии начала XX века. Ч.1-2. Волгоград, 1999-2000.
[10] Корзун В.П. Образы исторической науки на рубеже XIX-XX вв. Екатеринбург-Омск, 2000.
[11] Гутнов Д.А. Опыт применения контент-анализа в историографическом исследовании // Математические методы и ЭВМ в историко-типологических исследованиях. М., 1989. С. 173-196.
[12] Например: Можаева Г.В., Мишанкина Н.А. Контент-анализ историографического источника (к вопросу о междисциплинарности лингвистических методов) // Вестник Тверского государственного университета. Сер. «Литературоведение и языкознание». № 294. январь, 2007. С.52 – 61.
[13] Сидорова Л.А. Проблема «отцов и детей» в историческом сообществе // История и историки. 2002. М., 2002. С. 29-42; Она же. Духовный мир историков «старой школы»: эмиграция внешняя и внутренняя. 1920-е годы // История и историки. 2003. М., 2003. С. 168-192; Она же. Межличностные коммуникации трех поколений советских историков // Отечественная история. 2008. № 2. С. 129-137; Она же. Советская историческая наука середины XX века. Синтез трех поколений историков. М., 2008 и др.
[14] Корзун В.П., Мамонтова М.А., Рыженко В.Г. Путешествие русских историков конца XIX– начала XX века как культурная традиция // Мир историка. XX век. М., 2002. С. 92-138.
[15] Сидорова Л.А. Стиль жизни и научного творчества историков России на рубеже XIX - начала XX веков // История и историки. Историографический вестник. 2007. М., 2009. С. 108-119.
[16] Тихонов В.В. Дихотомия «Москва-Петербург» и отечественные историки конца XIX – начала XX вв. (к вопросу о московской и петербургской школах) // Российская государственность в лицах и судьбы ее созидателей: IX-XXIвв. Материалы Международной научной конференции. 27-28 ноября 2009 г. Липецк, 2010. С. 183-189.
[17] Кефнер Н.В. Научная повседневность послевоенного поколения советских историков. Автореф. дис…на соиск. кин. Омск, 2006.
[18] Кныш Н.А. Образ советской исторической науки в первое послевоенное десятилетие. Автореф. дис…на соиск. кин. Омск, 2009.
[19] Например: Колеватов Д.М. Научное сообщество как социальный фильтр («Репрессивное давление» в научной судьбе М.А. Гудошникова и М.К. Азадовского. 1940-е гг.) // Мир историка. Историографический сборник. Вып.1. Омск, 2005.
[20] Алеврас Н.Н. Что такое «историографический быт»: из опыта разработки и внедрения историографической дефиниции // Историческая наука сегодня: теории, методы, перспективы. М., 2011. С. 516-534.
[21] Русское издание: Уайт Х. Метаистория. Историческое воображение в Европе XIX века. Екатеринбург, 2002.
[22] Чечель И. Мифы и «реальность» истории: об одной тенденции в новейшей историографии // Исторические исследования в России – II. Семь лет спустя. М., 2003. С. 93-121; Антоненко С. Конфессиональная составляющая исторического дискурса // Там же. С. 282-314 и др.
[23] Подробнее см.: Репина Л.П. Историческая наука на рубеже XX– XXI вв. М., 2011. С. 388-502.
[24] Например: Бордюгов Г. А. «Войны памяти» на постсоветском пространстве. М., 2011; Касьянов Г., Миллер А. Россия-Украина: Как пишется история. М., 2011 и др.
[25] Примеры таких публикаций в России: Память о войне 60 лет спустя: Россия, Германия, Европа. М., 2005; Савельева И.М., Полетаев А.В. Социальные представления о прошлом, или знают ли американцы историю. М., 2008; Империя и нации в зеркале исторической памяти. М., 2011; Копосов Н. Память строгого режима. История и политика России. М., 2011 и др.
[26] См. подробнее: Савельева И.М., Полетаев А.В. Теория исторического знания. СПб., 2008. С. 331-352.
[27] Сидорова Л.А. Советская историческая наука середины XX века. Синтез трех поколений историков. М., 2008.
[28] Гордон А.В. Советское историознание как культурно-историческое явление: О «культуре партийности» // Историческая наука сегодня: теории, методы, перспективы. М., 2011. С. 555-570; Его же. Великая Французская революция в советской историографии. М., 2009.
Опубликовано: Стены и мосты. Междисциплинарные подходы в исторических исследованиях. М., 2012. С. 251-258.https://www.cliohvit.ru/view_post.php?id=101