Абигейл пожала плечами:
– Они говорят, что нашли выход.
– Какой? – спросил Поль.
– Этого они не говорят. Кажется, они думают, что вы хорошо за это заплатите.
– Правильно думают, – произнес Поль. – Да, конечно.
Переговоры заняли почти столько же времени, как предыдущая беседа. Абигейл была совершенно вымотана, когда Домингес наконец сказал:
– На этом официальная часть закончена. Мы прекращаем запись. – На экране появилась и тут же пропала полоса. – Хотите вы поговорить с кем-нибудь неофициально? Может быть, вам кто-нибудь близок…
– Близок? Нет. – Абигейл чуть не засмеялась. – Впрочем, я поговорю с Полем.
За куполом «Клото» проплыл паук. Это было крабообразное существо, его золотистое тело слегка опалесцировало. Паук скользил по невидимым нитям, протянутым между открытыми платформами звездного города пауков.
– Я слушаю, – сказал Поль.
– Ты сделал из меня бомбу, ты, ублюдок!
– Ну и что?
– Я могла погибнуть!
– Меня должно это волновать?
– Черт возьми, еще как должно. Принимая во внимание вольности, которые ты позволял себе в обращении с моим прекрасным белым телом.
– Давай уясним одну вещь, – сказал Поль. – Женщина, с которой я спал, женщина, которая мне нравилась, мертва. По отношению к тебе у меня нет каких-либо чувств и обязательств.
– Поль, – сказала Абигейл, – я не мертва. Поверь мне, я бы знала, если бы было не так.
– Как я могу доверять тому, что ты думаешь или чувствуешь? Все это может быть вживленными в тебя установками пауков. Мы знаем, что у них есть соответствующая технология.
– Откуда ты знаешь, что в тебя самого не вложены какие-нибудь установки? Если на то пошло, откуда ты знаешь, что что-либо существует реально? Конечно же, это глупые, достойные разве что первокурсника идеи. Но я – та же самая женщина, что была несколько часов назад. Все воспоминания, взгляды, чувства остались прежними, нет абсолютно никакой разницы между мной и той, с которой ты спал на «Кларке».
– Знаю! – Глаза Поля остались холодными. – В этом-то и весь ужас. – Он отключил связь.
Через несколько мгновений Абигейл поняла, что бездумно смотрит на окружающие ее машины. «А ведь мне больно, – подумала она. – Вроде и не из-за чего, а все равно больно».
Абигейл отправилась в свою квартиру. Пауки, готовясь ее принять, проделали большую работу. Здесь у нее была точно такая же комната, как на «Кларке», разве что без зелени. Они даже раскрутили платформу, чтобы дать Абигейл ощущение верха-низа. Девушка села в гамак и решила думать о чем-нибудь более приятном. О том, что предложили ей пауки, например. Полю и Домингесу Абигейл об этом не сказала. Так как сами пауки из-за своей химии не могли проходить сквозь черные дыры, им нужен был кто-то, кто представлял бы их интересы в разных частях Вселенной. Они предложили ей работу. Или, вернее сказать, они предложили ей работы. Потому что было слишком много мест, куда бы они хотели послать своего представителя, и одной женщине здесь не справиться. Им нужна была дюжина, а со временем, может быть, и сотня Абигейл Вандерэк.
В обмен на разрешение делать дубликаты ее личности пауки хотели дать Абигейл права на продажу самовоссоздающихся платформ для переходов сквозь черные дыры.
Это сделает ее богатой женщиной, вернее, сотней богатых женщин. А одновременно откроет для нее всю Вселенную. Паукам она еще ничего не обещала, но про себя знала, что не сможет отказаться от столь выгодного предложения. Возможность увидеть тысячи звезд – мимо такого шанса не проходят.
Когда она постареет, пауки смогут по записи воссоздать молодую Абигейл, перенесут в нее все воспоминания, и прежнее тело станет ненужным.
«Я увижу звезды, – думала Абигейл. – Я буду жить вечно».
Она не могла понять, почему эти мысли не улучшают настроения, а наоборот, внутри поднимается теплая влажная волна, как это бывает перед тем, как заплакать.
На колени к ней прыгнул Треск и перевернулся на спину, чтобы Абигейл почесала ему животик. У пауков была его запись. Они были рады сделать девушке приятное, и по ее просьбе воссоздали кота. Абигейл погладила его и зарылась лицом в теплый мех.
– Милый котик, – сказала она, – а я уж думала, ты умер.
Троянский конь
– И все это у меня в голове? – удивленно сказала Элин.
Так оно и было. Где-то вспорхнул стриж, и она почувствовала, как он летит сквозь ее мозг. На колено к ней сел светляк. Несколько секунд он пульсировал ледяным огнем, потом раскинул крылышки и улетел. И светляк тоже был частью ее.
– Пожалуйста, постарайтесь не разговаривать.
Психотехник подтянул на столе зажим, отрегулировал костный индуктор. Покрытое красной и зеленой краской лицо нависло над Элин, потом отодвинулось.
– Если вы будете помогать, дело пойдет быстрее.
Голова Элин стала ясной и легкой. Огромной. Она вмещала весь Магритт, от самой верхней террасы до огороженных решетками с вьющимися растениями ферм, окружающих внутреннее озеро. И даже бело-голубую Землю, парящую над каменной стеной. Все это было в голове Элин. Она понимала, что это только модель, картинка, которую создает ее мозг из информации, поступающей от органов чувств. Внешняя – настоящая – вселенная лежит снаружи.
– У меня кружится голова.
– Очень большой контраст. – Голос техника звучал холодно и безучастно. – Этот уровень восприятия сильно отличается от обычного. Вы опьянели от новизны.
В голове Элин раздался металлический звон – по переходному мостику соседней фермы прошла женщина в синей сельскохозяйственной одежде, на поясе у нее покачивалась сумка для сбора тыквы. Вокруг кратера была ночь, а внутри – биологический день, и агротехники включили посреди ферм ряды дуговых ламп. Смягченный зеленью свет был нежным и тусклым.
– Всю жизнь бы так жила.
– Вам бы надоело, поверьте мне.
Техник быстро смахнул упавший на щеку Элин лепесток розы. Потом повернулся к двум молча стоящим рядом юристам.
– Как у вас там с вашими заморочками?
Юрист с оранжевой раскраской на лице кивнул. Второй юрист, женщина с лицом в ярко-красных узорах, спросила:
– Ее исходная личность невосстановима?
Психотехник вытащил из кармана коробочку и раскинул перед свидетелями голограмму. В воздухе повисла сложная объемная схема, красные и зеленые линии сходились и переплетались.
– Вот диаграмма существующей на сегодняшний день личности пациентки. – Он показал пальцем на несколько точек пересечения. – Здесь, здесь и здесь вы видите то, что в шутку называют невероятными эмоциональными силлогизмами. Любой из них несовместим с жизнью.
С конденсоров купола в туманный пруд верхней террасы падала струя-водопад: яркий, бритвенно-тонкий надрез реальности. Вода подбиралась к краю следующей террасы и снова падала.
– Достаточно прямого ответа: да или нет.
Техник нахмурился.
– Теоретически – да. Но надежды практически никакой. Не забывайте, что ее личность никогда не записывалась. Несчастный случай почти полностью разрушил ее эмоциональную структуру. Фактически она уже не человек. Потратив пару десятков лет на чрезвычайно сложные исследования памяти, мы, возможно, смогли бы создать копию. Но эта копия будет лишь напоминать оригинал. Прежней Элин Доннелли не получится никогда.
Элин смутно различала оборудование еще для пяти водопадов, но в этот час они не работали. Интересно – почему?
Женщина-юрист недовольно фыркнула:
– Ну ладно, делайте что хотите. Я умываю руки.
Техник склонился над Элин, чтобы переключить костный индуктор.
– Это совсем не больно, – пообещал он. – Просто представьте себе, что вы у зубного врача и сейчас вам заменят зуб.
Она перестала существовать.
Новая Элин Доннелли удивленно таращилась на все, что встречалось ей на пути: на конторских служащих, сидящих в кабинетах на открытом воздухе, на пригревшегося на солнце у дороги удава, на вырубленные в склонах террас ступени. Спускаясь с верхних ступенек в рощицу молодых деревьев, ростом не выше ее, Элин споткнулась и чуть не упала. Спутница Элин подхватила ее и грубо поставила на ноги.
– Будьте внимательны, – хмурясь под раскраской из ярко-красных петель, сказала юристка. – Нам необходимо решить все до мельчайших подробностей.
Элин слабо улыбнулась. Они вышли из рощи на луг. При их приближении во все стороны разлетались бабочки. Взгляд Элин с бабочек перескользнул на небольшую пещеру в скалах, от пещеры поднялся к звездам; глаза ее двигались так же хаотично и беспорядочно, как и бабочки.
– …Так что если вы хотите получить окончательный расчет, то должны оставаться на Луне в течение полного лунного месяца. Компания «И. Г. Фейхтварен» примет на себя ваши текущие расходы, а затем вычтет эти деньги из той суммы, что они вам должны. Понятно?
И тут Элин снова сумела сосредоточиться. Она сделала глубокий вдох.
– Да, – ответила она. – Да, я… согласна.
– Вот и хорошо. – Выдернув черепные контакты и проворно обмотав их вокруг своей коробочки-терминала, юристка отключила психосхему. – Тогда давайте выпьем, у нас был тяжелый день.
Они подошли к пещере.
– Эй, Ганс! – крикнула юристка. – Обслужи нас, пожалуйста!
У входа в пещеру вдруг появился маленький человечек с плутоватой физиономией персонажа комической оперы, в руке у него был рабочий терминал.
– Одну минуту, – сказал он. – Я сейчас на прямом включении, надо закончить работу.
– Ладно.
Юристка бросилась на траву и начала вытирать лицо полотенцем. Элин зачарованно смотрела на прятавшийся под краской новый рисунок из тонких красных и черных линий; это была постоянная татуировка.
– Ну и дела! – проговорила Элин. – Значит, вы иезуитка?
– А вы думали, что ИГФ пришлет вам юриста с Земли? – Женщина протянула руку. – Донна Лэндис, Общество Иисуса. Я представительница заказчика по проекту «Создатель звезд», но могу быть и духовным наставником. Месса по воскресеньям, в девять утра.
Элин прислонилась к скале. За спиной у нее зашелестела потревоженная виноградная лоза. Элин уже не хватало того чувства блаженства, которое владело ею всего несколько минут назад.
– Честно говоря, я не верю в Бога.
– Вы не верили. Но теперь все может измениться. – Лэндис сложила полотенце и сунула в карман, а из другого кармана вытащила зеркальце. – Кстати, как вам нравится ваша новая внешность?
Элин стала изучать свое отражение. Глаза обведены синим, линии сходились на переносице и, широко расходясь над бровями, загибались книзу, к ушам. Лицо ее словно проглядывало из-за большого голубого мотылька или крыльев хищной птицы. В этом было что-то завораживающее, волшебное. Что-то совсем не похожее на Элин.
– Я смахиваю на енота, – сказала она. – Эта дурацкая маска…
– К ней надо привыкнуть. Вам долго ее придется носить.
– Но зачем? – Элин удивилась собственному гневу. – Хотя у меня новая личность, это все-таки я. Меня вовсе не тянет бросаться на прохожих с ножом или выйти в воздушный шлюз без скафандра. Никакой опасности для общества нет.
– Послушайте, – начала Лэндис, – сейчас вы как щенок, все время спотыкающийся о собственные лапы, они как будто слишком для него велики. Вы не знаете себя: вы будете злиться без видимой причины, вдруг обливаться слезами – не поймешь над чем. Вы не сможете владеть собой, пока не познаете свою душу. И до тех пор окружающие вас люди…
– Что будете пить?
Ганс вернулся, он не до конца стер с лица краску, и на лбу у него чернело грязное пятно.
– …не должны забывать об осторожности. Не знаю, Ганс. Что у тебя там под рукой.
– Значит, шанти[11]. А вы? – обратился он к Элин.
– А это вкусно?
Ганс рассмеялся:
– Хорошего вина на Луне не существует. Воздух слишком влажный. Но даже если бы он не был таким влажным, потребуется лет сто, чтобы вырастить приличный виноградник. Шанти здесь основной напиток.
– Ну тогда давайте шанти.
– Договорились. И вашему приятелю тоже принесу кружку.
– Моему приятелю?
Элин обернулась и увидела шагающего через рощу великана: он возвышался над деревьями и раздвигал их огромными лапищами. Мгновение ошеломленная девушка пялилась на незнакомца, не веря своим глазам, потом вспомнила, как невысока поросль, и мужчина уменьшился до размеров обычного человека.
Он ухмыльнулся и подошел к ним:
– Привет! Помните меня?
Мужчина был высокий, худой и угловатый. Нечесаные черные кудри обрамляли не очень красивое, но необычайно волевое лицо.
– Простите…
– Тори Шостокович. Я вас перепрограммировал.
Элин внимательно рассматривала его лицо. Эти глаза… Горящие, почти безумные, но в то же время печальные и (может, ей лишь показалось?) умоляющие, как у ребенка, который так отчаянно чего-то хочет, что не смеет попросить вслух. Она могла бы без конца изучать оттенки выражения этих глаз.
– Да, – наконец произнесла Элин. – Теперь я вижу сходство.
– Очень приятно. – Тори кивнул иезуитке. – Здравствуйте, отец Лэндис.
Женщина подозрительно смерила его взглядом.
– Что-то вы нынче не такой угрюмый, как всегда, Шостокович. Что случилось?
– Ничего, просто сегодня необыкновенное утро. – Он улыбнулся какой-то одному ему понятной шутке и вновь повернулся к Элин. – Дай, думаю, подойду и познакомлюсь с бывшей пациенткой.
На секунду смутившись, Тори отвел глаза, но потом они снова сделались жгучими и дерзкими.
«Как мило, – подумала Элин. – Надеюсь, он не слишком застенчив». И тут сама опустила взгляд: настолько ей была несвойственна эта мысль.
– Так вы психохирург, – глупо сказала она.
Вернулся Ганс, раздал кружки с вином и удалился в пещеру. Там он уселся с приборной доской на коленях и включил черепные контакты. Психосхема заработала, и лицо Ганса застыло.
– На самом деле я очень нечасто выполняю обязанности психохирурга, – стал объяснять Тори. – Понимаете, несчастный случай вроде вашего – большая редкость. Такое бывает один, может, два раза в год. В основном я занимаюсь разработкой психосхем. В настоящее время я занят в проекте «Создатель звезд».
– Я уже слышала это название. Что это такое?
Тори ответил не сразу. Он вглядывался в лежащее внизу озеро, прохладный ветер развевал его волосы.
Элин затаила дыхание. «Я едва знаю этого человека», – со злостью подумала она.
Тори показал на находящийся посреди озера остров – тощий каменный палец, бывший когда-то центральным конусом кратера.
– Вон на том острове живет бог, – произнес Тори.
Элин засмеялась:
– Подумайте, как изменилась бы история человечества, если бы он обладал чувством пространства!
Тут Элин прикусила язык: она поняла, что Тори не шутит.
– Как это характерно, – сердито глядя на Тори, сказала Лэндис. – Только атеист может называть ее божеством.
– А как бы вы ее назвали?
– Жертвой технического прогресса. – Она глотнула из кружки. – Господи, какая гадость!
– Эй, друзья! – сказала Элин. – Что-то я вас не очень понимаю.
Тори с грустным видом поскреб в затылке.
– Меа culpa [12]. Ладно, я расскажу вам кое-что из предыстории. Большинство людей думают, что психосхемы – это программное обеспечение для человека. Но это слишком упрощенно. Потому что с машинами мы начинаем с нуля, с чистого, так сказать, листа, а у людей за десяток миллионов лет программирования психики голова уже забита. Итак, до сих пор мы работали с естественными психосхемами. Мы подделывали самые внешние черты: терпение, настороженность, творческие способности – и упаковывали их, как коробки костной муки. Но человеческий мозг обширен и неизведан, и пришло время двигаться вглубь, приступить к фундаментальным исследованиям. Так возник проект «Создатель звезд». Изучение первооснов программирования психики. Мы выделили эти сверхструктуры в интегрированную систему, которая, по нашему мнению, способна к сущностному программированию во взаимнооднозначном соответствии с врожденной субструктурой вселенной и будет полностью соответствовать исходному кирпичику мироздания.
– Заумная галиматья! – Лэндис показала на глиняную кружку Элин. – Пейте. «Создатель звезд» – это эксперимент в области теологии, который придумала ИГФ. Как сказал Тори, это фундаментальное исследование природы человеческого мышления. Синод Ватикана финансирует проект, так что мы можем наблюдать за его осуществлением.
– Чтобы пресечь ересь в корне, – ехидно обронил Тори.
– И это тоже. ИГФ пытается создать набор психосхем, которые вернут человеческий разум к первоначальному состоянию, соотносящемуся в общем мнении с понятием Бога. Скверная теология, но ничего лучшего не придумать. Они хотят сделать математическую модель бесконечности. Как бы там ни было, экспериментаторы составили инструкцию и провели опыт на… Как звали испытуемую?
– Неважно, – быстро ответил Тори.
– Фамилию не помню, а звали ее вроде бы Корал.
Дальше Элин уже слушала вполуха и незаметно разглядывала Тори. Он сидел, широко расставив ноги и уставившись в кружку с шанти. Лицо прорезали глубокие морщины, следы каких-то неизвестных Элин переживаний. «Я не верю в любовь с первого взгляда», – думала Элин. А впрочем, кто знает, во что она теперь верит. От этой мысли бросало в дрожь, и Элин отогнала ее.
– Так что же, эта Корал стала богом?
– Терпение. Так или иначе, испытуемую подключили, стерли прошлые программы, перепрограммировали и проинтервьюировали. Никакой полезной информации.
Тори поднял палец в знак несогласия:
– За один час мы узнали о строении и составе вселенной больше, чем за всю историю развития науки.
– Это был бред сумасшедшего. – Лэндис постучала по колену Элин. – После беседы мы отключили ее психосхему, и, как вы думаете, что произошло?
– Я никогда не умела отвечать на риторические вопросы.
Элин не сводила глаз с Тори.
– Она не отключилась. Она там застряла.
– Застряла?
Тори сорвал травинку и уронил ее на землю.
– Произошло вот что: Корал вошла в состояние, которое можно назвать абсолютным сознанием. Она не только понимала все свои умственные функции, но управляла ими вплоть до безусловных рефлексов. Это также означало, что Корал сама создает собственные метапрограммы.
– Метапрограммирование – это всего лишь заумный термин для обозначения группы функций, при помощи которых мозг способен производить изменения в самом себе, – вставила Лэндис.
– Да. Мы не учли, что ей может понравиться быть богом. Когда мы стали ее депрограммировать, Корал просто пренебрегла нашими указаниями и вернула себя в прежнее состояние.
– Бедная женщина! – сказала Элин, отчасти потому, что знала: от нее ждут сочувствия.
И все же как замечательно чувствовать себя богом! Что-то в душе Элин затрепетало от этой мысли. Она была почти готова признать, что игра стоит свеч.
– Итак, здесь есть женщина, которая воображает себя богом, – сказала Лэндис. – Хорошо еще, что нам удалось замять дело. Если бы до некоторых религиозных невежд на Земле дошли хотя бы слухи…
– Послушайте, – перебил ее Тори. – Я пришел сюда не для того, чтобы говорить о работе. Я хотел пригласить бывшую пациентку на большую познавательную прогулку.
Элин посмотрела на него непонимающим взглядом:
– Большая прогулка?
Он обвел рукой весь Магритт, от зеленых опорных колонн до серых скал. Обвел жестом собственника. Лэндис недоверчиво посмотрела на него.
– Вам нужна дуэнья, – проговорила она. – Пожалуй, пройдусь-ка я с вами, чтобы чего не случилось.
Элин нежно ей улыбнулась:
– Иди ты в жопу!
Тори жил в решетчатом геодезике, доверху увитом плющом. Молодой человек прошел вперед и нагнулся к пульту.
– Что-нибудь классическое?
– Да, пожалуйста.
Он стал осторожно снимать с Элин комбинезон, и тут заработал голографический проигрыватель, окружив их сочным багрянцем и яркой лазурью, сливающимися в воздухе с цветным стеклом витражей. Элин слегка отстранилась от Тори и захлопала в ладоши.
– Это Шартр! – воскликнула она в восхищении. – Собор в Шартре!
– Гмм…
Тори тянул ее вниз на травяной пол.
Круглое северное окно становилось все больше и больше, пока не заполнило домик, и тогда начало медленно поворачиваться над землей. На нем были ангелы и голубки, короли и пророки, и вокруг центральной розетки сияли золотые лилии. Впечатляющее и непостижимое, пронизанное сумрачным светом, оно наплывом перешло в стрельчатое окно Святой Анны.
Так, одно за другим, по очереди, прошли перед ними все сто семьдесят шесть окон Шартрского собора, сначала неспешно и торжественно, потом все быстрее. Голограмма панорамировала северный трансепт, потом хоры, апсиду и затем верхнюю галерею. После этого камера быстро выхватила страдающего Христа и помещенных в темные углубления западной розетки зверей Апокалипсиса. Их окружали орудия страстей Господних.
Элин раскрыла рот от восторга.
Камера скользила по нефу вниз, показывая окно за окном, один витраж был ярче и величественнее другого, потом она задержалась на вандомском приделе и двинулась дальше. Пока наконец не дошла до старейшего окна – большого витража Богоматери, ослепляющего буйным, первозданным великолепием. По плющу пробежал ветерок, два листка упали сквозь голограмму на Элин и Тори и слетели на землю.
Богородица еще миг стояла перед глазами и потом исчезла, свет погас, краски пропали, их смыл бесшумно хлынувший дождь.
Элин зарылась в траву, опустошенная и ленивая, ей не хотелось двигаться. Лежащий рядом Тори, посмеиваясь, шаловливо щекотал ей ребра.
– Ты любишь меня? А? Скажи, что ты меня любишь.
– Перестань!
Элин схватила его за руки и укусила куда-то в бок, не укусила – просто слегка ущипнула зубами, чтобы пригрозить, а не сделать больно. Язык коснулся его левого соска.
– Эй, послушай, я легла с тобой через полчаса после того, как мы познакомились. Чего ты еще хочешь?
– Чего я хочу? – Он высвободил руки, повернулся и навис над Элин, прижав ее кисти к траве у нее над головой. – Я хочу, чтобы ты знала, – он вдруг заговорил совершенно серьезно, немигающие глаза ярко блестели, – что я люблю тебя. Люблю без всяких «но», без всяких оговорок. Люблю тебя так, что даже не выразить словами.
– Тори, – сказала Элин, – для таких чувств требуется время.
Ветер утих. Ни одна травинка не шевелилась.
– Нет, не требуется. – (Элин стало неловко смотреть ему в глаза, но она не решалась отвернуться.) – Я это чувствую. Я это знаю. Я люблю каждую твою черточку, каждое движение, каждый кусочек твоего тела. Я люблю тебя наперекор времени, назло всем преградам, вопреки возможному. Нам суждено любить друг друга, это уготовано судьбой, и ничто-ничто не может нас разлучить.
Голос его звучал ровно и тихо. Элин не знала, взволновали ее слова Тори или же напугали до смерти.
– Тори, я не знаю…
– Подожди, – проговорил он. – Все еще придет.
Это была долгая ночь. Когда Тори безмятежно уснул, Элин надела комбинезон и вышла.
Она окунулась в мягкую мглу, разреженную сиянием Земли и неярким светом предохранительных фонариков на переходных мостиках сверху. В траве послышался шорох, и чуть не прямо у нее под ногами пробежал занятый ночными поисками еды барсук. Элин побрела дальше.
Необходимо разобраться во множестве вопросов. Скажем, сегодняшний вечер, это неожиданное любовное приключение. Так не похоже на нее, что приходится признать: Элин и в самом деле стала другой и теперь все будет не так, как прежде.
Она нашла уединенное место подальше от группы домиков, в одном из которых жил Тори, и пристроилась рядом с валуном. Мысли ее вернулись к несчастному случаю. И поскольку это воспоминание отложилось в остаточной памяти, все образы сохранили свежесть и четкость.
Когда это случилось, в Лаборатории-колесе 19-го Орбитального комбината имени Генри Форда близился конец смены. Элин занималась разработкой новых полупроводников.
– «Тета» достигла необходимой температуры, – проинформировала приборная доска.
– Согласна. – Элин поставила ванну-«эпсилон» в горячую печь и переключила управление. Держа «тету» вплотную к валу колеса, она осторожно смешала два приведенных в жидкое состояние сплава: один легкий, другой тяжелый.
Лаборатория 19 имела форму велосипедного колеса без обода. Из центра плотной ступицы равномерно расходились двадцать четыре длинные тонкие спицы. На разном расстоянии вдоль спиц помещались двадцать три двигающиеся ванны и одна неподвижная операторская кабина. Колесо вращалось достаточно быстро, чтобы создать в кабине постоянную силу тяжести, соответствующую среднему притяжению Земли.
Когда смесь начала остывать, Элин переместила ванну на полкилометра дальше, к концу спицы. Переливающаяся в балластных резервуарах ртуть сохранила скорость вращения неизменной, а сила тяжести в ванне изменилась с малой доли «g» до девяти единиц.
Надо было проверить значение двенадцати различных величин. На миг Элин почувствовала досаду и скуку, но тут приборная доска подрегулировала ее психосхему так, чтобы она была повнимательнее и выполняла привычные обязанности как под гипнозом, с бесстрастным профессионализмом.
По мере того как новый сплав остывал, его компоненты пытались разделиться, создавая в опытном образце постоянный градиент состава. Элин, не мигая, дождалась, пока все измеряемые величины перестанут изменяться, а затем нажала на кнопку быстрого охлаждения пластины. Уолдиками[13]она вытащила образец из формы и поставила на испытание.
– Измерения проведены. «Дельта» готова.
– Подтверждаю. – Элин передвинула ванну обратно. Приборная доска вновь подправила ее психосхему, ослабив спокойствие и расширив сферу внимания. Девушка ловко достала те же два сплава, только с чуть иной пропорцией смеси, и поместила в печь. Приборная доска уже требовала обратить внимание на «кси».
До сих пор это была стандартная профессиональная психосхема, ничем не отличающаяся от тех, которыми ежедневно пользуются тысячи научных работников. Но вдруг приборная доска дала десятисекундное предупреждение, что координирующая программа вот-вот выключится. Пальцы Элин плясали по доске, спуская жар и посылая ванны в печь. Психосхема отсоединилась.
Элин вздрогнула и снова стала самой собой. Она схватила полотенце и стерла с лица краску. Потом откинулась на спинку кресла и уставилась сквозь полупрозрачную стену: можно было еще поднять ноги и отдыхать, пока не придет ее сменщица. Потянувшись, Элин нащупала свисавшие с ее затылка золотистые проводки психосхемы, но выдергивать их поленилась, отложив это дело на потом.
«Неужели я действительно была такой ленивой?» – удивленно подумала она.
Земля расцвела у нее под ногами, потом проскользнула над плечом и исчезла. Новый Детройт и Новый Чикаго медленно поднялись из глубины, сверкая зеркальной поверхностью сдвоенных и похожих как две капли воды жилых цилиндров. Со всех сторон сияли промышленные спутники: нуль-гравитационные заводы, фуллеровские купола, колеса, ежи, гантели, грузовые решетки.
Земля показалась снова, она была крупнее тарелки для супа. На той стороне, где день, ослепительно белели облака. В ночи мягко светились города.
Мимо проплыл караван грузов. Он состоял из кучи контейнеров, связанных немагнитной лентой и запущенных на тщательно вычисленную орбиту так, чтобы избежать пересечения с окружающими комбинат лазерными кабелями и лучами энергопередач. Краем глаза Элин заметила караван, повернулась и стала следить за ним взглядом.
Караван вел мужчина. Он сидел, обхватив ногами зеленую коробку, и тянул за веревку, прикрепленную к ленте. Увидев Элин, мужчина помахал ей рукой. Девушка представила, как мужчина улыбается за зеркальным шлемом.
«Лихач!» – подумала Элин.
Она фыркнула, отвела взгляд и лишь случайно увидела, что произошло.
Слегка подавшись назад, возчик слишком налег на веревку. Непрочная заклепка, соединявшая веревку с лентой, с треском сорвалась, и груз стал уплывать. Яркие коробки разъезжались в разные стороны, мужчина полетел вверх тормашками.
Один конец ленты все еще держался на ведущей коробке, а другой, свободный, извивался, как раненая змея. Блестящий кусочек металла – дефектная заклепка – высвободился, и его понесло в лабораторию, туда, где к валу присоединяются спицы.
Теперь, вспоминая происшествие, Элин подумала, что нужно было помочь мужчине – надеть скафандр, взять конец веревки, вылезти наружу и добраться до него раньше транспортной инспекции.
Прежняя Элин Доннелли усмехнулась. Транспортная инспекция врежет ему – как следует и поделом. Парню придется заплатить штраф и за то, что они подберут потерянный им груз, и за собственное спасение. И нечего кататься на дармовщинку.
Она все еще насмешливо улыбалась, когда заклепка достигла лаборатории и врезалась в коммутационную коробку, которая не должна была быть открытой.
Произошло короткое замыкание, вызвавшее мощный скачок напряжения в приборной доске. Цепи вспыхнули и расплавились. Приборная доска вышла из строя.
Крохотный электрический импульс прошел по двум золотистым проводкам, безнадежно искалечив психосхемы в черепе Элин.
На секунду все померкло. А потом…
– Уф-ф! – Элин помотала головой, пришла в себя и отключила подводящие провода. И тихо засмеялась.
Не позаботившись о том, чтобы затемнить стены, она надела скафандр и стала карабкаться по спице, держащей кабину, к валу. Каждый раз, когда она касалась спицы, балластные резервуары что-то шептали ей на ухо. Пятна света подгоняли ее вперед. Она вплыла внутрь вала; прикосновение невесомости было холодно, как смерть.