- Хорошо, - вдруг прервал молчание Павел Николаевич. - Я даю вам пятьсот баксов - и вы переходите в другое купе. Договорились?
Он махнул рукой - Толик раскрыл дорожный саквояж, извлек оттуда черную сумку-"барсетку" и протянул хозяину.
«Ничего себе кошелек!» - подумал я.
Мой попутчик небрежно достал из «барсетки» толстую, перетянутую резинкой зеленую пачку и отсчитал пять стодолларовых бумажек.
- Нет, - ответил я, отводя глаза от денег. Павел Николаевич молча добавил еще столько же:
- Возьмите, вам же хочется. Смелее! В первый раз всегда страшно.- Он улыбнулся, и на его круглых щеках обозначились трогательные ямочки.
Мне и в самом деле очень хотелось. Это была как раз та сумма, какую запросили с меня в автосервисе за полное восстановление «шестерки».
- Уберите деньги! - потребовал я.
- Ладно, отдаю все! - Он бросил на столик пачку и ребячливо подмигнул телохранителю.
- Зачем вы валяете дурака? Вы же все равно мне всех этих денег не отдадите!
- Отдам!
- Не отдадите!
- Конечно, не отдам.
Он надел очки и снова стал взрослым. Ямочки на щеках исчезли, как и не было.
- Зачем же вы тогда издеваетесь?
- Я вас искушал. И вы мне понравились. Давайте лучше выпьем! Толик, будь другом, накрой поляну. Мы тут с господином писателем о жизни побеседуем.
Телохранитель вынул из саквояжа две бутылки красного вина.
- Бургундское. «Кортон гран крю фэвле» 88-го года! - сообщил Павел Николаевич. - Очень милое вино. Вообще-то я больше люблю бордо, например «Шато Тальбо» 89-го… Но оно капризное: откроешь - и нужно почти час ждать, пока резкость уйдет. Бургундское в дороге предпочтительнее. Или у вас другое мнение?
- А сколько оно стоит? - осторожно спросил я.
- Эх вы! Это про женщину сначала спрашивают: «Сколько стоит?», а потом пробуют. С вином же все наоборот, сначала пробуют, а потом уже спрашивают: «Сколько стоит?»
Толик между тем вынул закуску: бутерброды с икрой и рыбой, уложенные в пластмассовую коробочку. В другой коробочке оказалась клубника. Потом он взял со столика и посмотрел на свет стаканы, поморщился и унес их прочь.
- К сожалению, бургундских рюмок здесь нет. Придется пить из общепитовских. Уж извините! - с издевательской грустью молвил мой попутчик.
- Переживу как-нибудь.
Толик воротился с другими - чистыми стаканами. Сопровождала его радостная проводница:
- Я договорилась в третьем купе!
- Спасибо, голубушка, за хлопоты, - кивнул Павел Николаевич, - но мы уже подружились… Толик, поблагодари девушку за заботу!
Вернувшись, телохранитель достал из кармана складной нож со штопором, откупорил бутылку и уверенным официантским жестом, несмотря на покачивание вагона, разлил рубиновое вино по стаканам.
- Спасибо, иди спать! - распорядился Павел Николаевич и, глядя вслед уходящему, добавил: - Отличный мужик. Горбачева охранял. Теперь вот со мной. Уже пять лет. Стреляет, как бог! А удар!.. И вообще он человек, можно сказать, исторический…
- А вы не боитесь, что он когда-нибудь в вас выстрелит? - ехидно поинтересовался я.
- Нет, не боюсь. Если он даже Горби не пристрелил, то мне бояться нечего. Эти люди стреляют или во врага, или в себя… Странный народ… Кстати, давайте выпьем за русский народ! Знаете, когда все это началось, я думал, через год, максимум через два нас всех на вилы поднимут. Ничего подобного. Наоборот, сын трудового народа Толик меня и охраняет. За народ!
- Нет, за это я пить не буду.
- Почему?
- Из принципа…
- Бросьте! «Человек с принципами» - это всего лишь щадящий синоним к слову «неудачник»…
- Значит, «беспринципность» - всего лишь синоним к слову «преуспевание»?
- Вы со всеми такой вредный или только со мной?
- Нет, не со всеми. Но если бы народом был я…
- Я бы давно уже был на вилах! - засмеялся Павел Николаевич. - Какой вы злой! Вы, наверное, просто бедный? Но за ненависть мы пить не будем. Выпьем за любовь! Вы допускаете, что такой мерзавец и мироед, как я, способен испытывать это чувство?
- Отчего ж не допустить! Самых трогательных романтиков я встречал в зоне, когда писал очерк к двухсотлетию Владимирского централа.
- Романтика? При чем тут романтика? Любовь добывается из такого же дерьма и грязи, что и деньги. Ее так же, как деньги, легко потерять. Может, когда-нибудь люди будут на кредитных карточках копить не баксы, а любовь…
- Ого! Вы не пробовали сочинять? - довольно ядовито спросил я.
- Пробовал. Даже литературную студию при МАТИ посещал. Стихи писал… концептуальные. Прочитать?
- Потом. А сейчас больше не сочиняете?
- Нет. Знаете, бизнесом, творчеством и любовью у человека ведает одна и та же часть мозга, поэтому среди хороших поэтов не бывает хороших бизнесменов. И наоборот. Кстати, влюбленный бизнесмен тоже не жилец… Вы-то бизнесом пробовали заниматься?
- Никогда.
- И не пытайтесь! Я знал одного сценариста. Он с нефтью связался, да еще втюрился в кинозвезду… Страшная история - нашли с чеченским кинжалом в сердце.
- Я, кажется, читал об этом в газетах…
- В газетах? - Он посмотрел на меня с упреком. - Вы читали, а я хоронил… Давайте все-таки выпьем!
Вино, как и следовало ожидать, оказалось замечательным. Некоторое время мы сидели молча. Я отогнул краешек накрахмаленной занавески: мелькающие столбы отмеривали проносящуюся за окнами ночь.
- Знаете, иногда хочется все бросить, спрятаться в деревне и по вечерам, слушая сверчка, написать книгу…- мечтательно произнес Павел Николаевич.
- О чем?
- О дерьме.
- Из которого все добывается?
- Да. У меня очень много сюжетов. Хотите, я подарю вам один? Настоящий! Не из газет.
- Спасибо, но у меня своих сюжетов достаточно.
- Ленивы и нелюбопытны… А потом еще на читателя жалуетесь!
- Я не жалуюсь… Читатель всегда прав. Критики - другое дело. Учитывая тематику вашей будущей книги, я тоже могу вам дать несколько сюжетов о критиках…
- Да ладно уж… Ничего я никогда не напишу. Мне бумагу марать так же опасно, как сценаристу торговать нефтью… Слушайте, а вы когда-нибудь на заказ писали?
- Конечно. Двум маршалам мемуары сочинил. При советской власти за это неплохо платили. Не то что сейчас…
- Отлично. - Павел Николаевич от возбуждения взъерошил рукой волосы, и сединок у него оказалось даже больше, чем показалось мне вначале. - Я заказываю!
- Что вы заказываете? Меня?
- Не надо так шутить. Это не смешно. Вы прекрасно понимаете, что я хочу заказать. Но я не знаю, что может выйти из моего сюжета - рассказ, повесть, роман… О гонораре не беспокойтесь. Я не жадный.
- Погодите, может быть, мне ваш сюжет еще и не понравится…
- Опять привередничаете!
- Но ведь и вы заключаете не каждую сделку из тех, что вам предлагают, - возразил я.
- Ленивы, но изворотливы. Давайте лучше выпьем!
- За что?
- Теперь ваш тост.
- Тогда - за ту часть мозга, которая не может одновременно заниматься бизнесом и творчеством!
- И любовью! - добавил Павел Николаевич.
- А ваш сюжет про любовь?
- Конечно! А про что же еще?!
Он засмеялся, и на его щеках снова возникли ямочки.
ГАВРОШ КАПИТАЛИЗМА
- Ну, не знаю. - Я невольно улыбнулся в ответ.- Может, про первичное накопление!
- Об этом тоже можно целую книгу написать! Эпопею о гаврошах русского капитализма… О тех, кто был ничем, а стал всем!
Павел Николаевич полуприлег на диван, явно устраиваясь для обстоятельного повествования. Я подложил под спину подушку и приготовился слушать. Перестук колес напомнил мне вдруг стрекот оставленной дома пишущей машинки.
- А у вас бывает так, словно вы смотрите на себя со стороны, как на актера, играющего роль? - спросил он.
- Бывает… У психологов есть даже какой-то специальный термин для этого ощущения…
- Во-от! Вы знаете, мне долгое время казалось, что я просто играю главную роль в мыльной опере про богатых, которые плачут, смеются, жрут, трахаются и занимаются прочей жизненно важной чепухой. Мне казалось, вот сейчас закончится очередная сцена, вырубятся «юпитеры» - и костюмер заберет у меня тысячедолларовый смокинг, а бутафор отгонит в студийный гараж мой «джип». Я переоденусь в потертые джинсы, свитерок и курточку из дубеющего на морозе кожзаменителя, сяду в синий троллейбус, подберу с затоптанного пола более-менее свежий билетик (чтобы в случае чего отовраться от контролера) и поеду в институтскую общагу. Там какая-нибудь старшекурсница, уже успевшая сходить замуж, родить, развестись и отправить ребенка к маме в родной Гадюкинск, нальет мне водчонки, накормит яичницей с крупно нарезанной колбасой, а затем, если соседки ушли, мы поскрипим немного на узкой казенной кровати: я буду терпеливо гоняться за оргазмом по закоулкам своего безотзывного после алкоголя тела, а она - страстно шептать в мое ухо: «Только не в меня! Только не в меня!!»
Женщины моей юности делились на вменяемых и невменяемых.
А вечером, натолкав в сумку учебники и конспекты, я побегу на Ходынку - сторожить авиационный музей под открытым небом. «А что там сторожить?» - спросите вы. Понятное дело, первый сверхзвуковой истребитель на себе не утащишь и даже отвинчивать нечего - все, что можно, уже открутили. Главная задача - не допустить превращения вертолетных кабин в сортиры, потому что стремление нагадить в любом плохо освещенном замкнутом пространстве - видовая особенность человека разумного.
За это мне полагалось сорок рублей в месяц. А еще в нехолодное время года за пятерку можно было в большой грузовой вертолет пустить бездомную парочку - покувыркаться на брезенте, постеленном поверх вороха пахнущего бензином московского сена. Плюс повышенная стипендия. Я был отличником. Почти отличником. Если сложить все вместе, то выходило совсем неплохо. А иначе иногороднему студенту в Москве не прожить.
Собственно, с этого большого грузового вертолета, оборудованного под шалаш любви, и начался мой бизнес. А поскольку большинство отечественных самцов, как и первые лимузины, могут работать только на спирте, мы с напарником стали запасаться водкой и продавать ее посетителям с ночной надбавкой. Дело процветало - мы благоустроили еще пару вертолетов и Ил-14, а водку на поддельные талоны закупали ящиками. Охраняли нас от неприятностей - разумеется, не бесплатно - милиционеры из соседнего отделения.
Начальник музея, отставной авиационный руководитель, брал с нас натуральный налог девочками и помалкивал… Замечательное, романтическое время, когда разбогатеть можно было так же неожиданно и легко, как подцепить триппер. Это, кстати, с начальником музея вскоре и произошло. Нет, он не разбогател. Разбогател я!
Не улыбайтесь! Я знал людей, которые становились миллионерами за несколько месяцев, а в конце года уже беседовали о вечности с могильными червями. Главное - уметь урвать свою сосиску у рассеянного и вечно пьяного дяди Вани… Если Америка - это дядюшка Сэм, то Россия - дядя Ваня… Но украсть - только начало, надо еще уметь делиться. Так делиться, чтобы самый большой кусок сосиски доставался все-таки тебе! Мой напарник делиться не умел - и его давно уже нет в живых.
- Заказали?
- Боже мой, ну почему приличным людям так нравится ботать по фене? Заказали, пришили, забили стрелку… Прямо какая-то эпидемия!.. Не знаю… Может, и заказали. Ушел из дому и не вернулся. Нет, я тут ни при чем… Я вообще против насилия! Не верите? В общем-то правильно делаете… Бизнес - производство грязное и вредное. Но не все так просто. Когда это началось, урвали прежде всего крутые и матерые… И мы, совсем еще зеленые… Люди вроде вас, господин писатель, привыкли просчитывать каждый свой шаг и чих - поэтому они опоздали. Представьте себе большой склад, набитый добром, - в него заложена бомба. Первыми, еще до взрыва, приезжают на склад и хапают те, кто эту бомбу заложил. Потом хре-е-енак - и добро валяется под ногами. Вы будете ходить вокруг да около, будете бояться милиции, КГБ, общественного мнения, суда истории и так далее. А пацаны примчатся на скейт-бордах и все расхватают… Ну что вы так смотрите на меня? Вам ведь не социализм жалко, вы просто злитесь, что именно вам ничего не досталось. Но это История так распорядилась, а злиться на Историю лучше всего в психушке под наблюдением врачей…
- Это, значит, История вынудила вас устроить в вертолете бордель? - полюбопытствовал я, глядя в глаза Павлу Николаевичу.
- Она, она, собака… При социализме на общегосударственном уровне ставился эксперимент по одомашниванию секса, а он, гад, все равно в лес глядел. На этом я и срубил свои первые бабки. Но бордельный бизнес меня никогда не привлекал. Я начал с того, что за сравнительно небольшие взятки и на сравнительно законных основаниях арендовал по соседству с авиамузеем вышку для прыжков с парашютом. Она тогда никому не была нужна. Ошалевший народ, вдруг потеряв все, что нажито непосильным трудом, прыгал с балконов вниз головой. А тут вышка! Просто никому в голову не приходило, что в Москве найдется куча людей с деньгами, которые, обожравшись в кабаке, натрахавшись в сауне и заскучав, захотят прыгнуть или хотя бы поблевать с этой самой вышки. Мне пришло в голову, и я организовал кооператив «Земля и небо». Не догадайся я - догадался бы кто-нибудь другой. Не подбери я - подобрал бы кто-нибудь другой.
Бизнес, как и настоящая любовь, захватывает целиком. Я ушел из авиационно-технологического института с четвертого курса. Особенно радовался этому преподаватель кафедры научного коммунизма Плешанов, с которым я всегда спорил на лекциях, а однажды даже сказал, что марксизм - это попытка осмыслить жизнь не с помощью мозговых извилин, а с помощью прямой кишки! Меня чуть не исключили из комсомола. Великая была организация! Поскреби нынешнего российского миллиардера - найдешь или комсомольского функционера, или активиста. Моя парашютная вышка была филиалом спортивно-массового отдела райкома комсомола, а первым чиновником, получившим от меня взятку в конвертике, был секретарь райкома Серега Таратута. Вторую взятку, но уже не в конверте, а в кейсе, я дал его папаше - начальнику управления гражданской авиации.
Так появился «Аэрофонд».
Я, кстати, потом решил все-таки закончить институт. Знаете, эдакий рудимент советского воспитания: без диплома чувствуешь себя как порядочная женщина, отправившаяся в театр без трусиков под юбкой. Сначала я пытался учиться честно: каждому экзаменатору вручал конверт с баксами, а они мне зачетку с «пятеркой». Потом мы под ручку выходили из институтской проходной. Любимый профессор шел на автобус, а передо мной шофер предупредительно распахивал дверцу «джипа». Жаль, что Плешанова я в институте уже не застал. Он к тому времени опубликовал нашумевшую статью «Крылья ГУЛАГа» и стал большим человеком у демократов.
Но игра в образцового экстерна мне, впрочем, быстро надоела, да и времени не хватало. Кончилось тем, что я проплатил оборудование новой институтской лаборатории, выдал всему профессорско-преподавательскому составу премии к Новому году. Оставалось спонсировать ремонт личной дачи проректора по науке - и получить диплом. Дешевле, конечно, было купить подделку, но я в ту пору еще верил, что однажды стану президентом этой страны. Мы все в это верили… Нам тогда сказали: «Парни, можно все!» Обманули, как всегда. Казалось, главное в жизни - это больше и выше! Оказалось, главное - это просто в очередной раз отбиться от прокуратуры и бандюков. Отбиться и уцелеть.
Странное время! Вы знаете, зачем я ездил в Питер? Давал показания. Как свидетель. Пока как свидетель. Это с одной стороны. А с другой, я член-корреспондент Международной авиационной академии, хотя институт так и не окончил. Из-за Большого Наезда: не до дипломов было - еле жив остался. С тех пор все никак не соберусь… Потом, на человеке ведь не написано, что у него незаконченное высшее, и в банкомат, между прочим, засовывают «кредитку», а не диплом… Что вы улыбаетесь? Мой «Аэрофонд» - одна из самых заметных времянок на руинах советской авиации. У меня деловые отношения с пятнадцатью странами… Возьмите справочник «Кто есть кто в мировой авиации». Откройте букву «Ш» и найдите фамилию «Шарманов» - тогда вам станет все ясно…
- Вы, кажется, говорили, что ваш сюжет про любовь, - упрекнул я.
- А я вам о чем рассказываю! - Павел Николаевич от обиды даже вскочил с дивана. - Просто иначе вы не поймете, откуда взялась на мою голову Катерина…
СМОТРИНЫ
…Мне постоянно приходилось мотаться за границу - переговоры, соглашения о намерениях, подписание контрактов. Некоторое время я всюду таскал с собой бывшего военного переводчика, преподававшего в моем институте сразу три языка. Полиглот и горький пьяница, он надирался уже в полете. Обычно стюардесса, совершив к нему полдюжины ходок с бутылкой виски, в конце концов не выдерживала и, махнув рукой, оставляла бутылку в его полное распоряжение. Когда я орал на него, он оправдывался тем, что на трезвую голову с трудом понимает даже по-русски, не говоря уже о прочих языках. Но не это было главной неприятностью - взяв свою дозу, переводил он великолепно. Дело в другом: бизнесмен на переговорах без эффектной помощницы всегда вызывает сочувствие, переходящее в недоумение. Серьезный контракт без красивой секретарши подписать просто невозможно, как нельзя его подписывать шариковой ручкой за десять центов.
Поначалу мои партнеры снисходительно относились к переводчику, вообразив, будто я голубой, которому вдобавок еще нравятся пропитые и прокуренные отставные военные. Однажды один добродушный женственный армянин, переехавший из России в Штаты лет пятнадцать назад еще мальчиком, долго наблюдал за тем, как мой переводчик хлещет виски, будто пиво, а потом вздохнул и заметил:
- Знаете, Павел, когда личная жизнь начинает плохо влиять на бизнес, это очень худо!
- Что?
- У меня тоже есть друг. Он таксист. Я его очень люблю, но никогда не сделаю своим личным шофером!
По возвращении домой я выгнал переводчика. Он теперь обозреватель-международник на радио. Когда в машине я включаю приемник и натыкаюсь на знакомый хриплый голос, у меня иногда возникает ощущение, что его могучий многолетний перегар способен настигать слушателей даже по радиоволнам.
Оставшись без переводчика, я посоветовался со своим заместителем Серегой Таратутой и дал объявление в газете:
«Владельцу авиационной фирмы требуется привлекательная помощница до 30 лет, умеющая работать на компьютере, без комплексов, со знанием этикета и двух иностранных языков (английский обязательно). Высокая зарплата и постоянные выезды за рубеж гарантируются».
Боже ты мой, что тут началось! Больше сотни дам и девиц жаждали стать моими помощницами. Откровенно говоря, я обалдел от такой массовки, и пришлось даже снять на несколько дней для смотрин польский культурный центр. В Варшаве тогда вообразили, что на культурные связи с оккупантами тратиться не стоит, и сотрудники центра крутились как могли. Все на продажу…
Разочарования начались сразу же. Из чаровниц, явившихся на конкурс, мало кто владел компьютером, разбирался в этикете и знал два языка, но зато все - и соплюшки, и вполне зрелые тети - явились одетыми по форме: мини-юбка по самые «не балуй», блузка, подчеркивающая наличие требуемого для такой работы бюста, и ажурные чулочки-завлекалочки. Кто только не приперся: и прожженные путаны, вытесненные из профессии юными конкурентками, и замученные нищенской зарплатой преподавательницы английского, и потрепанные гидши развалившегося Интуриста. Была даже одна восьмиклассница, уверявшая, что подучить язык - ей раз плюнуть, а все остальное она уже умеет на «пятерку». Но я чту уголовный кодекс.
Серега Таратута еще в комсомольские времена насобачился на организации конкурсов советской красоты и устроил все очень грамотно. Группа соискательниц поднималась на освещенную сцену, а мы с ним, как жюри в КВНе, сидели в глубине зала за специальным столиком с микрофоном.
- Вы знаете, как отбирают стюардесс в бразильских авиакомпаниях? -спрашивал Серега в микрофон.
- Как?
- А вот так. Нужно положить руки на затылок, а локти свести вместе. После этого нужно медленно подойти к стене…
- Зачем?
- Затем… Если ваши локти коснутся стены раньше, чем ваш бюст, стюардессой в Бразилии вам не быть!
- Но мы же не в Бразилии!
- Вот именно! Что такое Бразилия? Страна третьего мира. А Россия - великая держава. К тому же «Аэрофонд» предполагает открыть филиал в Буэнос-Айресе! - вдохновенно врал Таратута.
После такого заявления несколько недостаточно бюстастых соискательниц, понурясь, сами сошли со сцены и оскорбленно удалились. Оставшиеся стали заполнять специальные анкеты. Это была хитрость. Самых страшненьких мы отправляли домой, объясняя, что не удовлетворены их анкетными данными. Нельзя же девушке прямо сказать, что с такими, к примеру, зубами и прыщами надо бежать к протезисту и дерматологу, а не на конкурс секретарш.
Потом Серега, окончивший в свое время спецшколу, а также иняз, разговаривал с девушками по-английски. Двух-трех вопросов и ответов было достаточно, чтобы убедиться: выучить язык за месяц, тем более при помощи Илоны Давыдовой, невозможно. Потом соискательницы набирали текст делового письма на компьютере. Делавшие ошибку в слове «презентация» тут же отправлялись домой, хотя для некоторых, подходящих под стандарты бразильских авиакомпаний, мы делали временное исключение. Наконец, оставшиеся девушки варили и подавали нам кофе.
К концу дня определялись финалистки. Им-то и предлагалось проследовать в сауну для демонстрации того, как они умеют организовывать мужской досуг. Иные, бледнея от возмущения, отказывались сразу же. Нет, я уважаю женщин, полагающих, будто путь к сердцу шефа лежит исключительно через мозг и желудок, но в моем офисе таким особам делать нечего. Большинство заранее знало, что их ждет, и соглашалось. Секретарша не только интимный соратник шефа, она должна быть готова в любую минуту превратиться в сексуальный подарок нужному человеку. А среди нужных людей встречаются такие ублюдки…
Для проверки всеотзывчивости девушек я пригласил кое-кого из своих друзей и партнеров. Первым, разумеется, примчался Гена Аристов - Герой России, летчик-космонавт, железный и бесстрашный мужик, боящийся в жизни только одного - своей жены Галины Дорофеевны. Появившись, он сразу же попросил Толика проверить - нет ли за ним хвоста.
- …И рогов, - остроумно добавил я.
- Смешно сказал, - грустно кивнул Гена и посмотрел на часы. - В семь я должен быть дома. Ну, давай показывай, где тут твой траходром?
В результате многократного тестирования и последующего бурного обсуждения за четыре дня удалось отобрать шесть девушек. Кто-то из них прилично владел английским, но не более, кто-то знал основы этикета, кто-то окончил компьютерные курсы, но все шестеро хорошо заваривали кофе, касались стены грудью раньше, чем локтями, а главное - относились к своему телу как к общественному достоянию, проявляя при этом сноровку, выдумку и дисциплинированность. Двоих я сам взял секретаршами на телефон, остальных разобрали друзья и деловые партнеры. Гена тоже сначала хотел взять себе референтом одну маленькую черненькую девчушку с Украины, но потом все-таки решил не рисковать, ибо Галина Дорофеевна была хохлушкой и имела на измену природный нюх. Кто же знал, что вскоре осторожный Аристов втрескается до полной потери бдительности в длинноногую Оленьку - студентку академии современного искусства имени Казимира Малевича. Но та, ради которой все и было затеяно, не появилась.
- Нет женщин в русских селеньях! - горько вздохнул, уже чувствуя наступление бессилия, Серега.
Дело в том, что на второй день, утомясь, я назначил его старшим по сауне. Он не рассчитал сил и надломился. Не случайно труженики ликероводочных комбинатов или спиваются, или становятся трезвенниками. Таратутина жена до сих пор таскает Серегу на разные платные консультации, и психотерапевты в поисках причин внезапного бессилия уже добрались до внутриутробного периода его жизни, потому что о вечерах, проведенных в сауне польского культурного центра, он молчит, как партизан. Врачи рекомендовали Сереге перемену обстановки - и я отправил его представителем «Аэрофонда» в Америку. Негритянки и не таких вылечивали.
Катерина появилась на пятый день. К тому времени меня буквально развезло от обилия красивых и покладистых женщин. Что там жалкие режиссеришки эротических клипов и порнушек! Но переесть можно не только икры, но и женских прелестей. Наступил момент, когда на возможность проникнуть в очередную услужливо разверстую дамскую тайну хотелось отреагировать бессмертными словами Верещагина: «Опять икра!»
На фоне закинутых одна на другую ажурных конечностей и случайно выпадающих из низкого декольте грудей Катерина потрясла нас. На ней был строгий белый костюм с глухим воротником и удлиненной юбкой. Гладко зачесанные назад золотистые волосы она собрала на затылке в маленький строгий пучок, удерживаемый изящной заколкой. Почти незаметная косметика делала ее идеально овальное лицо еще свежее, губы еще чувственнее, а светло-карие глаза еще ярче.
- Как вас зовут? - спросил я, чувствуя в груди долгожданное стеснение.
- Катерина Валерьевна.
- А если без отчества?
- Катерина…
- Кать, знаешь, как подбирают стюардесс в Бразилии?.. - влез оживающий прямо на глазах Серега.
- Знаю, - холодно ответила она. - В Турции отбирают так же. Меня приглашали, но у них слишком маленькое жалованье…
- Ого… Тогда вот - анкета.
- Не надо…- начал было я.
Но она, с насмешливым интересом глянув на меня, взяла протянутый Таратутой листок и присела к журнальному столику.
Анкета, которую Катерина заполнила каллиграфическим почерком, поразила нас еще больше. Диплом МГИМО. Лицензия Высшей парижской компьютерной школы. Два языка - английский и французский. Куча выездов за рубеж. Она даже родилась в Венеции.
- Родители поехали туда на Рождество. Папа в то время работал атташе по науке в Париже…
- Скажите что-нибудь по-английски! - потребовал Серега.
Она улыбнулась и мягким голосом прочитала какое-то стихотворение.
- Не понял! - опешил Таратута.
- Это на староанглийском времен Чосера… На старофранцузском что-нибудь не желаете? - предложила Катерина и посмотрела мне прямо в глаза.
Она сразу почувствовала во мне главного. Это ее умение в огромной толпе мужиков мгновенно определять самого сильного и главного потом не раз поражало меня.
- Спасибо, не надо! - спешно поблагодарил Серега. - Теперь - этикет…
- Этикет? - переспросила она у меня, не обращая на суетящегося Таратуту никакого внимания. - Кто вам завязывает галстук? Жена?
- Толик, - сознался я.
- Такие узлы давно не в моде… Серьезные люди могут вас неправильно понять.
Она легко поднялась из кресла, медленно, чуть покачивая бедрами, подошла - и оказалась выше меня на полголовы. «Это - каблуки!» - успокоил я сам себя. Касаясь прохладными пальцами моей шеи, Катерина распустила галстук, а потом быстрым и умелым движением завязала снова.
- Теперь с вами можно иметь дело! - полюбовавшись на свою работу, сказала она и вернулась к креслу, сев в него, как садятся на трон.
Она была холодна и недоступна.
- Это то, что нужно, - зашептал мне на ухо Та-ратута. - Я пошел с ней в сауну!
- Угоришь! - ответил я и повернулся к Катерине: - Вы хотите у нас работать?
- Все зависит от того, сколько вы будете мне платить.
- А сколько вы хотите?
Она написала что-то на листке бумаги, сложила и помахала им в воздухе. Сереге ничего не оставалось, как поработать почтальоном. Сумма, увиденная мной, была огромной! За такие деньги тогда, в 93-м, полагаю, можно было купить ядерный чемоданчик президента или полдюжины агентов влияния. Но в ту пору дела «Аэрофонда» шли прекрасно.
- Хорошо, подходит.
- Как, без сауны? - зашептал мне на ухо Серега.
- Я вас беру!
- Без сауны? - удивилась Катерина, покачивая туфелькой.
- Я вас беру! - твердо повторил я.
- Кто знает, может быть, это я вас беру! - улыбнулась она.
СЕМЕЙНАЯ ИСТОРИЯ
Хорошая секретарша - это посерьезнее, чем еще одна жена. Во всяком случае, времени с ней проводишь гораздо больше, чем с законной супругой. А с Катериной я проводил все время, потому что моя благоверная вместе с дочерью проживала на Майорке.
Женился я, кстати, еще в институте. Была у нас на курсе милая, но очень уж худенькая девушка по имени Таня, которая громче всех хохотала, когда я глумился над доцентом Плешановым, а во время институтских вечеров обязательно приглашала меня на белый танец. Робко положив руку на мое плечо, она каждый раз настырно вызывалась проведать меня в ходынской сторожке, отлично зная, что там уже перебывали многие студентки, аспирантки и даже одна хорошо сохранившаяся докторантка. Напросилась…
Через месяц уже весь институт знал, что Танька ждет от Шарманова ребенка. Отпираться и валить на кого-то другого не хотелось: в сторожку она и в самом деле явилась невинной, как засургученный пакет, дошедший наконец-то до своего адресата. В общем, минимум удовольствия и максимум неприятностей! Нет, она не устраивала мне сцены, не жаловалась в деканат, не натравливала на меня своего отца, скромного инженера-станкостроителя, или, того хуже, мать, врача-анестезиолога, не приглашала меня на объяснительный обед в их малогабаритную трехкомнатную квартиру в Печатниках. Она просто позеленела от интоксикации, как кузнечик, и прямо с занятий была увезена в лечебницу, где с небольшими перерывами и пролежала на сохранении до самых родов. Навещая ее, я иногда сталкивался то с отцом-станкостроителем, отводившим при встрече взгляд, то с матерью-анестезиологом, пытливо смотревшей мне прямо в глаза.