ВВЕДЕНИЕ
Пушкин писал: “Век может идти себе вперед… но поэзия остается на одном месте. Цель её одна… и между тем как понятия, труды, открытия великих представителей старинной астрономии, физики, медицины… состарились и каждый день заменяются другими – произведения истинных поэтов остаются свежими и вечно юны”. У Виктора Гюго эта же мысль выражена так: “Наука непрестанно продвигается вперед, перечеркивая самое себя. Плодотворные вымарки… Наука – лестница. Поэзия – взмах крыльев. По сравнению с наукой и техникой все искусства находятся в этом смысле в привилегированном положении. Шедевр искусства рождается навеки. Данте не перечеркивает Гомера”.
ВЗМАХ КРЫЛЬЕВ
“Наука – лестница”. Не счесть ступеней, отделяющих на этой лестнице нас от людей, погребенных в Пазырыкских курганах, не имевших даже письменности, не знавших и тысячной доли того, что знаем мы о законах и силах природы. В книге отзывов Эрмитажа есть восторженные записи посетителей, отмечающих, что памятники искусства, обнаруженные в Пазырыкских курганах (они выставлены по соседству с колесницей), можно сравнить с самыми прославленными шедеврами этого знаменитого музея. Эти художественные памятники – войлочные полотнища с цветными аппликациями, мелкая пластика, резьба и т.д. – внушают зрителям новое радостное волнение. Ибо ничто в искусстве этого пазырыкского мира не перечеркнуто последующими веками и тысячелетиями: так оно ярко, самобытно и неповторимо. Ни о каких вымарках тут, конечно, не может быть речи. У каждого из этих миров – будь-то древняя Эллада, Сасанидский Иран или Голландия ХУ11 в. – был свой идеал красоты, была своя вера, и, чтобы выразить их, каждый создал свое искусство – новоявленное и неповторимое. Были они и у людей пазырыкского мира – у этих кочевников-скотоводов, живших за несколько веков до нашей эры, о которых мы в точности не знаем, когда они появились и когда исчезли, на каком языке говорили и каким поклонялись богам. И землю, и небо, и все их окружавшее они увидели по-своему, по-своему преобразили в искусстве, более того, как бы подчинили своему вдохновению, новому в их душе родившемуся гармоническому строю и утвердили это подчинение художественным творчеством, отмеченным новоявленным и законченным художественным стилем. И это свое, казалось бы, вместе с ними исчезнувшее, они оставили далеким потомкам как горделивый и мощный взмах крыльев, призванный вдохновить их на собственный, не менее высокий взмах. История искусства подобна не лестнице, непрестанно уходящей ввысь, где каждая ступень, выполнив свою функцию, уступает место следующей, а горной цепи, сияющие вершины которой, соперничая друг с другом, образуют величественную и незыблемую в своей красоте панораму. искусство отражает эпоху – и в этом отношении нет зеркала более верного и убедительного, чем искусство. Подлинный взмах крыльев торжествует над прошлым, над небытием, и каждый такой взмах в искусстве важен для нас не только как исторический этап, за которым последует другой, но и как проявление абсолютного в своей ценности, вечно юного художественного творчества.
|
|
ВАРИАЦИИ ПРЕКРАСНОГО
Каждая вновь открытая цивилизация, выражая новый идеал красоты, новую вариацию прекрасного, являет нам новое свидетельство неисчерпаемости человеческого гения. Однако еще задолго до того, как появились античные шедевры, человечество восхищалось прекрасными образами, созданными другими людьми и другими цивилизациями. Сооружения древнего Египта на много веков старше греческих…
|
|
Глядя на величественные руины этих совершенных творений искусства. Соединявших величие масс с изяществом и точностью деталей, можно представить себе, какое восхищение они вызывали у греков. Совсем недавно драгоценные обломки, привезенные из Ниневии и Вавилона, открыли нам новое искусство, о котором мы не имели ни малейшего понятия…
Поражают своим совершенством изображения животных. Все они отличаются необыкновенной точностью, что указывает на особые склонности этих народов и порождает необычайное разнообразие средств выполнения. А кто может сказать, каким было искусство… других, неведомых нам народов, живших до египтян и завещавших им свои произведения, в которых они, может быть, достигли несравненного совершенства?..Человеческий гений неисчерпаем: обратившись к более позднему времени, например, к арабской архитектуре… мы убедимся, насколько интересно это искусство, где запрещалось изображение человека и животных. Страх перед этими образами привел мусульманских архитекторов к богатейшим комбинациям геометрических орнаментов и созданию целой системы украшений неподражаемого изящества.
Так в статье “Вариации прекрасного писал немногим более века назад великий французский живописец Эжен Делакруа. Искусство Ниневии и Вавилона было для Делакруа откровением, выражающим идеал красоты неведомого, забытого тогда мира. А сколько древних цивилизаций, сколько художественных миров, о которых мы не имели понятия, было открыто со времен Делакруа! И в Азии, и в Америке, и в Африке, даже в Европе! Величественная панорама истории искусства всех времен и народов обогатилась новыми сияющими вершинами. И между тем, как дерзания покорителей космоса прокладывают путь человеку в межпланетные дали, великие археологические открытия нашей эпохи углубляют для нас историю его рода, отмеченные неисчерпаемым творчеством человеческого гения, и прежде всего в искусстве, где своей творческой мощью этот гений соперничает с природой, создавая свой собственный гармонический строй. Как указывает известный востоковед академик В.В Струве – если в ХУ веке и ХУ1 вв. открывались новые миры в пространстве, то в Х1Х и ХХ вв. открывались и открываются новые миры во времени.
|
|
Английский археолог Гордон Чайлд очень точно определил сущность и значение археологии: “Полтора века тому назад история человечества, если не считать её мифологического вступления, охватывала приблизительно 3000 лет. И в отношении, по меньшей мере, к половине этого промежутка времени её кругозор был строго органичен Альпами, горами Иудеи и Сахарой. Она опиралась исключительно на письменные тексты и для большинства людей представляла собой перечни королей и сражений, политических переворотов и богословских споров…
Археология произвела переворот в исторической науке. Она расширила пространственный горизонт истории в той же степени, в какой телескоп расширил поле зрения астрономии. Она в сотни раз увеличила для истории перспективу в прошлое, точно так же, как микроскоп открыл для биологии, что за внешним обликом больших организмов скрывается жизнь мельчайших клеток. Наконец, она внесла такие же изменения в объем и содержание исторической науки, какие радиоактивность внесла в химию. Прежде всего, археология имеет дело преимущественно с повседневными предметами практического применения, приспособлениями и изобретениями, такими, как дома, осушительные канавы, топоры и т.д., которые сами по себе оказали значительно более глубокое влияние и на жизнь гораздо большего числа людей, чем любое сражение или заговор…”[i].
Задачи археологов и их возможности подлинно грандиозны. Археолог А.В. Арциховский, которому мы обязаны замечательными раскопками в Новгороде, правильно отмечает: “Письменные источники нарастают медленно… Археология, наоборот, за двадцать-тридцать лет удваивает свои источники, и притом основные. Оно и понятно: эти источники потенциально неисчерпаемы. Ничто в истории не исчезает бесследно. Историческое явление может не оставить следа ни в архивах, ни в летописи, но след всегда остается в земле, и дело археологов - его найти”. Нет сомнения в том, что археологам предстоит еще открыть многие культурные миры прошлого, искусство которых умножит человеческую сокровищницу вариаций прекрасного.
Мы живем в эпоху углубленного интереса ко всем культурным ценностям, созданным человечеством в прошлые века и тысячелетия. В сознании нашей силы, покоряющей силу природы. Мы жаждем насладиться всеми вариациями прекрасного, всеми его ликами, в которых предки наши выразили полнее всего себя самих, свои дерзания и свои высшие устремления, ликами, нам понятными и близкими, ибо законченными в своей общечеловеческой и немеркнущей красоте, и в которых поэтому мы находим свое отражение.
В искусстве стареет все то, что выражает лишь временные, преходящие умонастроения, наклонности, вкусы. Шедевры искусства через свое, т.е. присущее определенной эпохе, определенному народу, всегда возвышаются до общечеловеческого. Сам по себе языческий культ Афродиты умер для нас. Прошло много веков с тех пор, как в храмах Эллады и Рима в честь богини любви совершались обряды с жертвоприношениями. Но мраморные изваяния этой богини – шедевры античного искусства – волнуют и радуют нас как выражение общечеловеческого культа неувядающей красоты и весной женственности. Эти шедевры – взмах крыльев, одна из самых высоких вариаций прекрасного, а они неисчерпаемы, как сам человеческий гений. Люди нашей эпохи, быть может, впервые обретают возможность насладиться их совокупностью и во времени, и в пространстве, причем эта возможность возрастает непрестанно.
Культурологов психологической и антропологической ориентации давно интересует проблема происхождения человека. Ответ существенно зависит от того, как понимается человек, каково его отношение к другим феноменам, изучаемым в гуманитарных науках. Если человек выделился из животного мира, то каковы были условия и факторы, обусловившие такое выделение? Приспособление к новым условиям, труд, совместная деятельность и общение, язык? Поскольку сознание и психику человека не удалось ни вывести из физиологии, ни свести к ней, исследователи в начале нашего века обратились к семиотике и культурологии. Обратимся к ней и мы.
СЕМИОТИЧЕСКАЯ ПАРАДИГМА
Семиотика — научная дисциплина, изучающая знаки и знаковые системы. Для культурологии, где "язык •есть система, подчиняющаяся своему собственному порядку", представляют интерес два основных направления семиотики: социально-психологическое и теоретико-деятельностное. Первое представлено такими именами, как Ч. Моррис, А. Гардинер, К.Бюлер, Ч.Пирс. Последний, например, считает, что знаком является нечто, замещающее для кого-либо что-либо по некоторому свойству и способности; знак направлен кому-либо и создает в сознании этого лица эквивалентный знак или более сложный знак. Тот знак, который человек создает, Ч. Пирс называет интерпретатором первого знака, при этом знак заменяет свой объект. В социально-психологическом направлении знак характеризуется в контексте коммуникации (кто его создает, зачем, кому он направляется, как его понимают) в трех разных аспектах: синтаксическом(изучение отношений между знаками), семантическом(изучение отношений знаков к объектам. “денотатам”) и прагматическом (отношение интерпретатора к знакам). При этом выделяются следующие основные типы знаков: знак-изображение (иконические знаки, например, рисунки), знак-индикатор(например, дым как индикатор жилища), знак-символ9например, современные числа). В теоретико-деятельностном направлении семиотики знаки рассматриваются в контексте социальной деятельности и употребления. "Решающим, — пишет создатель этого направления Г.П. Щедровицкий, — должен стать функциональный анализ знаковых образований как элементов социума. Это означает, что исследование надо будет начинать со связей и структур, "внешних" для рассматриваемых знаковых образований, и в них искать ключ для объяснения их "внутреннего" строения. Анализируя структуру и механизмы жизни различных фрагментов социума, нужно будет выделять вокруг очевидного материала знаковых образований такую сеть связей, которая давала бы целостный предмет, не только функционирующий, но и развивающийся по своим собственным законам. Язык или какое-либо другое знаковое образование, взятое именно таким образом в системе социума, мы и будем называть "семиотическим образованием". В культурологии чаще используется семиотический подход, идущий от Ф. де Соссюра и Л. Ельмслева. Показательно, что смена культур(в частности, в эпохи социальных катаклизмов) сопровождается обычно резким повышением семиотичности поведения (что может выражаться даже в изменении имен и названий), причем и борьба со старыми ритуалами может принимать сугубо ритуализированный характер. С другой не только введение новых форм поведения, но и усиление знаковости(символичности) старых форм может свидетельствовать об определенном изменении типа культуры. Так, деятельность Петра в России в большой мере свелась к борьбе со старыми ритуалами и символами. На деле это выразилось в создании новых знаков (например, отсутствие бороды стало столь же обязательным, как ранее ее наличие, ношение платья иностранного покроя стало столь же непременным, как ранее — ношение русской одежды и т.д.). Деятельность Павла выразилась в резком усилении знаковости уже имеющихся форм, повышении их символического характера (увлечение генеалогической символикой, символикой парадов, языком церемониала и т.п.). С другой стороны,— борьба со словами, звучавшими как символы иной идеологии; (ср. еще такие подчеркнуто символические акты, как выговор умершему, вызов государя на дуэль и т.п.). Основная "работа" культуры, как мы постараемся показать, — в структурной организации окружающего человека мира. Культура — генератор структурности, и этим она создает вокруг человека социальную сферу, которая, подобно биосфере, делает возможной жизнь, правда, не органическую, а общественную. Но для того, чтобы выполнить эту роль, культура должна иметь внутри себя структурное "штампующее устройство". Его-то функцию и выполняет естественный язык. Именно он снабжает членов коллектива интуитивным чувством структурности, именно он своей очевидной системностью (по крайней мере, на низших уровнях), своим преображением "открытого" мира реалий в "закрытый" мир имен заставляет людей трактовать как структуры явления того порядка, структурность которых в лучшем случае не является очевидной... Вообще определение культуры как памяти коллектива ставит вопрос о системе семиотических правил, по которым жизненный опыт человечества претворяется в культуру; эти последние, в свою очередь, и могут трактоваться как программа. Само существование культуры подразумевает построение системы, правил перевода непосредственного опыта в текст. Для того чтобы то или иное историческое событие было помещено в определенную ячейку, оно прежде всего должно быть осознано как существующее, то есть его следует отождествить с определенным элементом в языке запоминающего устройства. Далее оно должно быть оценено в отношении всех иерархических связей этого языка. Это означает, что оно будет записано, то есть станет элементом текста; памяти, элементом культуры. Таким образом, внесение факта в коллективную память обнаруживает все признаки перевода с одного языка на другой, в данном случае — на "язык культуры”… Семиотика культуры заключается не только в том, что культура функционирует как знаковая система. Важно подчеркнуть, что самоотношение к знаку и знаковости составляет одну из основных типологических характеристик культуры.
КУЛЬТУРНО-СЕМИОТИЧЕСКАЯ КОНЦЕПЦИЯ ПРОИСХОЖДЕНИЯ ЧЕЛОВЕКА
Дарвиновская теория предполагает, что человек — это биологический вид, однако Чарльз Дарвин считал, что одним естественным отбором происхождение человека из обезьяны нельзя объяснить; помимо естественного отбора, считал он, необходимо привлечь теорию полового отбора (что хорошо согласуется с данными современной генной теории).
Развитие человека шло как в рамках отдельных культур (в плане совершенствования его психики и телесности, адаптирующихся к культуре, так и при смене одной культуры другой.[ii] Каждая культура – древняя, античная, средневековая, Нового времени – открывалась своеобразным “проектом нового человека”. Так, “Апология Сократа”, диалоги Платона, работы Аристотеля задавали проект античного человека; библейская версия происхождения человека и того, что с ним случилось – проект “ветхого человека”, Новый Завет – проект “человека христианской веры”, христианина; ряд трактатов эпохи Возрождения – (например, “Речь о достоинстве человека Пико делла Мирандолы) – проект “новоевропейского человека. Поскольку в каждой культуре семиотический процесс существенно менялся, менялись и психика, и телесность человека.
Ответить буквально на волнующий вопрос: “От кого же все-таки произошел человек?” можно так: тело человека произошло от обезьяны, но человек возник сам. Аналогично сами собой возникли культура, древний, античный, средневековый и современный человек. Правильнее говорить о предпосылках человека культурного: ими были не только находящиеся на определенной стадии эволюции сообществ обезьян, но также экстремальные обстоятельства жизни, формирование парадоксального поведения, появление вместо сигналов знаков, коммуникации, совместной деятельности с естественными орудиями, наконец, формирование культуры.
ПЕРВОБЫТНАЯ КУЛЬТУРА
Мы стоим на фундаменте, заложенном предшествующими поколениями, и с достигнутых высот смутно ощущаем, что его закладка стоила человечеству длительных, мучительных усилий. И мы испытываем чувство благодарности по отношению к безымянным, забытым труженикам, чей терпеливый поиск и кипучая деятельность сделали нас тем, чем мы ныне являемся. На долю культуры первобытного общества слишком часто выпадают только презрение, насмешки и осуждение.[iii] Между тем в числе благодетелей человечества, которых мы обязаны с благодарностью чтить, многие, если не большинство, были первобытными людьми. В конечном счете мы не так уж отличаемся от этих людей, и многим из того истинного и полезного, что так бережно сохраняем, мы обязаны нашим грубым предкам, накопившим и передавшим нам по наследству фундаментальные представления, которые мы склонны рассматривать как нечто самобытное и интуитивно данное. Мы как бы являемся наследниками состояния, которое переходило из рук в руки столько раз, что изгладилась память о тех, кто заложил его основание, поэтому нынешние обладатели считают его своим изначальным и неотъемлемым достоянием. Однако более глубокое размышление и исследование должны убедить нас в том, что большей частью этого достояния мы обязаны своим предшественникам. Ошибки последних были не какими-то преднамеренными нелепостями или приступами безумия – они были гипотезами, которые в свое время подкреплялись данными опыта, но не выдержали испытания временем. Истиной мы в конце концов называем гипотезу, которая нашла в опыте наилучшее подтверждение. Поэтому мы поступим благоразумно, если будем взирать со снисходительностью на мнения и обычаи менее цивилизованных эпох и народов как на неизбежные ошибки в поисках истины. Это даст нам право на снисхождение, которым когда-нибудь придется воспользоваться и нам самим:“cum excusatione itaque veteres audiendi sunt” (лат.- Предков следует выслушивать со снисхождением).
От всех эпох и типов культуры первобытность отличает ее ни с чем несопоставимая длительность. Она безраздельно господствовала минимум 35 из 40 тысяч лет существования человека. Всем остальным эпохам, вплоть до современности, отведено лишь 5 тысяч лет. Несмотря на свою продолжительность, она несравненно однородней других эпох. В ней преобладают моменты устойчивости и постоянства. Столетия и тысячелетия и тем более региональные различия для первобытной культуры не имеют значения, если сосредоточить свое внимание на ее существе. Конечно, изменения в первобытной культуре происходили, но не случайно ее исследователи предпочитают достаточно неопределенно говорить о ранней и поздней первобытности. Строго говоря, ранняя и поздняя первобытность — это даже не стадии и периоды, а просто ориентиры, позволяющие судить о том, сталкиваемся ли мы с чистой, беспримесной первобытностью или же тенденциями ее перехода в иные послепервобытные состояния. Нас первобытность будет интересовать в ее устойчивом ядре и фундаментальных проявлениях, по возможности независимо от существования первобытности в пространстве и времени.[iv]
“СИКСТИНСКАЯ КАПЕЛЛА” ДОИСТОРИЧЕСКОЙ ЖИВОПИСИ
В сентябре 1940 г. на юго-западе Франции, близ местечка Монтиньяк, четыре школьника старших классов отправились в задуманную ими археологическую экспедицию. На месте уже давно вырванного с корнем дерева в земле зияла дыра, уже давно вызвавшая их любопытство. Ходили слухи, будто это вход в подземелье, ведущее в соседний средневековой замок. Один из ребят бросил в неё камень и по шуму падения заключил, что дыра порядочная. Он расширил отверстие, вполз внутрь, чуть не упал, зажег фонарик, ахнул и позвал других. Со стен пещеры, в которой они очутились, смотрели на них какие-то огромные звери, дышащие такой уверенной силой, подчас, казалось, готовой перейти в ярость, что им стало жутко. И в то же время сила этих звериных изображений была так величественна и убедительна, что им почудилось, будто они попали в какое-то волшебное царство. Придя в себя, они догадались, что это не подземелье, которым пользовались семь-восемь веков назад рыцари феодального замка, а пещера доисторического человека, жившего здесь много тысячелетий до нашей эры. Сообщили о своей находке учителю, который сначала недоверчиво отнесся к их рассказу, но когда вместе с ними сам проник в пещеру, замер от изумления и восхищения.
Так была открыта пещера Ласко, вскоре прозванная “Сикстинской капеллой” первобытной живописи. Это сравнение со знаменитыми фресками Микеланджело не преувеличенное, ибо живопись пещеры полностью выражает духовные устремления и творческую волю людей, создавших собственное, поражающее нас до сих пор, изобразительное искусство.
Заслуга французских школьников не ограничивается открытием пещеры. Они устроили возле неё свой лагерь и стали первыми хранителями новоявленных миру художественных сокровищ: благодаря их бдительности древнейшие памятники живописи уцелели в те дни, когда молва о них разнеслась по округе, привлекая толпы любопытных. Живопись эта столь выразительна, что кое-кто даже усомнился в её подлинности, высказав предположение, вскоре полностью опроврегнутое научной экспертизой, будто это – творение современных нам живописцев, пожелавших посмеяться над легковерной толпой. Подобные же басни, даже со ссылкой на иезуитов, якобы возмечтавших разоблачением подделки опровергнуть древность человеческого рода, распространялись в последню честверть прошлого века, когда в Северной Испании была открыта столь же знаменитая Альтамирская пещера с её замечательной живописью.
Силу зверя, его величие, как бы самую душу его, красоту зверя в беге, в порыве и в покое, его вечное и грозное присутствие в окружающем мире – вот что передали с законченным мастерством живописцы пещер позднего палеолита. Термином “палеолит”(из греческих слов “палайос”-древний и “литос” -камень) обопринято обозначать древний каменный век. Живопись пещеры Ласко в основном, по-видимому, относится к ХУ111 тысячелетию до н.э.
Сотни фигур, обведенных темными контурами, желтых, красных, коричневых, писанных охрой, сажей и мрегелем, украшают стены пещеры Ласко: головы оленей, образующие, по существу, поразительно изящные декоративные фризы, крзлы, лошади, быки, бизоны, носороги, почти в натуральную величину. При взгляде на эти морды быков, отныне обозначенных в истории искусства как первый бык, второй бык, третий бык, четвертый бык, невозможно представить себе более разительного образа бычьей силы, утверждения зверя перед лицом созерцающего эту мощь человека. Скупые штрих, передающие и упорный бычий взгляд, и мясистые бычьи ноздри, и огромные изогнутые рога, в которых власть и незыблемая уверенность всей фигуры обретают свое увенчание. Как монумент, как повреженная гора, возвышается горб раненого бизона в Альтамирской пещере. Рога оленя в пещере Фон-де-Гом во Франции преувеличенно высокие и стройно, лукообразно изогнутые по воле художника, придают всей композиции пэтическую одухотворенность. А в замечательном бизоне (в пещере Нио во Франции) выражены с предельной законченностью дикость и величавая сила зверя.
Фигуры, разбросанные по стенам, не связанные друг с другом, не образующие общей живописной композиции, но каждая в отдельности представляющая вполне законченную композицию, иногда написанные одна поверх другой, словно в каком-то вдохновенном, все себе подчиняющем порыве.
Юность человечества!
В пещере Ласко мы все же встречаем редкую попытку изобразить массовую сцену с каким-то сложным сюжетом. Раненны йкопьем бизон, из брюха которого вываливаются внутренности. Перед ним поверженный человек. А в стороне носорог, который, может быть, и восторжествовал над человеком. Трудно установить очное содержание этой наскальной “бытовой”картины. человек изображен схематично, неумело, как рисуют дети. Но ни один ребенок никогда бы не передал так гибель бизона,грузную и спокойную поступь победно удаляющегося носорога.все это – прославление не человеческого могущества, а звериного, над которым человеку еще надлежало восторжествовать.
Юго-запад нынешней Франции, север нынешней Испании - вот где обнаружены знаменитые ныне пещеры с наскальной живописью эпохи верхнего(т.е. позднего)палеолита. Высказывалось также предположение, что именно по соседству с Пиренеями создалась и единственная в те времена своего рода школа живописи (франко-кантабрийская) со своим законченным стилем. Однако за тысячи километров от этих мест, в пещере Каповой на Нижнем Урале, в 1959г. были открыты замечательные памятники палеолитического искусства: сплошь писанные в светло-красном цвете фигуры семи мамонтов, двух носорогов и трех лошадей. Поразительная общность стиля с живопистью пещеры Ласко, волнующая перекличка в творчестве первобытных художнников, которые, очевидно, не могли никак общаться друг с другом, что-либо друг у друга заимствовать! Надо думать, одинаковая степень развития человека, тождественность мироощущения, устремлений, страхов и грез обусловили в разных концах земли появление одинакового по существу искусства. Но как же все-таки родилось достигло совершенства в ледниковый период это высоко одухотворенное реалистическое искусство?
Человеческому роду около миллиона лет. “Ни одна обезьянья рука,– пишет Энгельс,– не изготовила когда-либо хотя бы самого грубого каменного ножа”. Там, где археолог находит самое примитивное ручное рубило, можно уже говорить о творчестве разумного существа. т.е. человека. И так определил превращение животного в человека. Но ведь и животные трудятся… Различие между трудом человека и трудом животного классически сформулировано Марксом: “Паук совершает операции, напоминающие операции ткачя, и пчела постройкой своих восковых ячеек посрамляет некоторых людей-архитекторов. Но и самый плохой архитектор от наилучшей пчелы с самого начала отличается тем, что прежде, чем строить ячейку из воска, он уже построил ее в своей голове. В конце процесса труда получается результат, который уже в начале этого процесса имелся в представлении человека, т.е. идеально. Челвек не только изменяет форму того, что дано природой; в том, что дано природой, он осуществляет вместе с тем и свою сознательную цель, которая как закон определяет способ и характер его действий и которой он должен подчинять свою волю”.
Социальная цель – с нее-то и начинается трудовая деятельность человека, сам человек. Но эта осознанность развивалась в нем медленно, тяжким опытом. “Какими люди первоначально выделились из животного… царства, такими они и вступили в историю: еще как полуживотные, еще дикие, беспомощные перед силами природы, не осознавшие своих собственных сил; поэтому они были бедны, как животные, и не намного выше их по своей производительности”(Энгельс). Таким пребывал человек в эпоху раннего палеолита, закончившуюся примерно за пятьдесят тысяч лет до нашей эпохи, длившейся – страшно сказать – сотни тысяч лет, в творчестве человека появляется нечто совершенно новое, знаменующее гигантский прогресс в его развитии. Об этом свидетельствуют, например, красочные полосы и пятна, нанесенные в те времена на небольшие каменные плиты, зигзаги, спирали, выдолбленные в определенном порядке, штрихи ра кости или на роге, в которых явно просматривается стремление к симметрии? Во имя чего потрудился первобытный человек над созданием таких симметричных узоров? Какую осознанную цель преследовал он в этом труде? К этому времени человек уже научился добывать огонь трнием или сверлением сухого дерева, он лучше защищен от холода и хищных зверей. И он лучше организован. Раннее человеческое стадо сменяется первобытной общиной. Человек стремится завоевать подобающее ему место в мире и хочет себя утвердить в нем. Весь поздний палеолит отмечен этими попытками самоутверждения.
Сорок – тридцать пять тысяч лет до нашей эры мы встречаем на стенах пещер, где обитал человек, контур руки с широко расставленными пальцами,обвеленный краской и заключенный в круг. Что это? Не проявлял ли так первобытный человек свое желание оставить на камне свой отпечаток, навечно и зримо проявить себя, запечатлеть и утвердить свое присутствин? Так и теперь некоторые невоспитанные люди вырезают на скамье или на дереве свое имя. Но в отличие от их побуждений аналогичное стремление первобытного человека знаменует огромный сдвиг в его сознании, которому мы обязаны возникновением всего неисчерпаемого в своих вариациях искусства.
На потолке Альтамирской пещеры сохранились какие-то линии, завитушки, очевидно случайно начертанные, не образующие никакого узора. Но вот из этих беспорядочных начертаний неожиданно и как бы тоже случайно возникает очень тонко переданная умелой рукой голова быка. Не так ли, выделяя в хаосе окружающего мира то, что особенно достойно внимания, родилось изобразительное искусство?
Мы не можем дать точного ответа на эти вопросы.
Самоутверждение… Мощное познавательное начало: желание лучше распознать природу зверя путем наиболее вреного воссоздания его образа, смутное стремление хотя бы в его собственном творчестве наглядно придать окружающему миру какую-то стройность, облегчающую восприятие этого мира… Вера в магическую силу изображения, дающего власть над изображаемым… Колдовство… Постепенное возникновение того, что мы называем эстетическим чувством…
Все это могло бы присутствовать в сознании первобытного художника, не ведающего, что он творит искусство. Нерасчлененность сознания, соответствовавшая нерасчлененной структуре первобытного общества.
Это общество родилось в труде. И точно так же, как превращение животного в человека, сама возможность художественного творчества неразрывно связана с трудом. “Труд старше искусства”(Плеханов). В конечном счете все мировое искусство обязано своим возникновением труду. Ибо, как писал Энгельс, только благодаря труду и вызванным трудом изменениям “человеческая рука достигла той высокой ступени совер шенства, на которой она смогла, как бы силой волшебства, вызвать к жизни картины Рафаэля, статуи Торвальдсена, музыку Паганини”.
…Каковы бы ни были успехи человека в устройстве жилья, в изготовлении орудий труда, в зачатках того нового, что мы называем техникой, - стихии, болезни, крупные хищники подстерегали его на каждоом шагу. Смерть рано косила людей: останки первобытного человека свидетельствуют, что его жизнь была кратковременной, по-видимому, чаще всего обрываясь уже на четвертом десятке. То было время матриархата, господства материнского рода, когда женщина руководила жизнью коллектива и родство определялось по материнской линии. Свыше ста пятидесяти палеолитических женских статуэток обнаружено в разных странах, находящихся на разных континентах. В подавляющем большинстве лица их лишь намечены, зато отдельные части тела очень конкретны и резко преувеличены. Не грацию, не стройность и негу юного женского тела хотел здесь передать первобытный художник с впечатлительной душой, а – строгой геометричностью линий и объемов – силу, грузную, животворящую силу родоначальницы и хранительности очага.
Так, изменяя то, что дано природой, согласно своему представлению, своему желанию, человек как бы подчинял природу своей воле с глубокой верой в магическую силу того творческого великого преображения, которое мы нынче называем искусством.
Человек верхнего палеолита уже близок нам, во многом уже похож на нас, а искусство его в самых совершенных своих проявлениях рождает трепет и нашей душе.
За палеолитом, после отступления ледников, следует мезолит – средний каменный век, а за ним - новокаменный век, или неолит, век отполированного камня. В это время люди научились обжигать глину, создавая новый, неизвестный в природе материал.
Керамика имела большое значение и в развитии в нем того неосознаного чувства, которое впоследствии стало называться эстетическим: украшая узором изготовленные им сосуды, чуловек постепенно совершенствовал искусство орнамента. В этой живописи и наскальной графике впервые в первобытном изобразительном искусстве четко проявляется стремление к изящесту.
В наскальной живописи позднего неолита часто встречаются фигуры людей и зверей. Тучные пастбища и тучные стада в сотни голов (пещеры Тассили-Аджер, Алжир).Тела людей и животных намеренно удленены в стремлении к декоративности и изяществу. Острота и точность рисунка, грация и изящество, гармоническое сочетание тонов, красота людей и животных, изображенных с хорошим знанием их анатомии, стремительность жестов, порывов, общая симфония прекрасного, - вот что поражает и очаровывает нас в грандиозной “картинной галерее” африканской пустыни,самом большом в мире “музее” доисторического искусства.
Знаменательно, что это искусство, характерное для неолита, еще долго продолжало существовать у африканских племен, сохранивших первобытнообщинные отношения. Прежде чем приступить к росписи стен и рисунков на скалах, древние люди делали на небольших плоских камнях предварительные наброски будущей картины в уменьшенном виде.
Очень богато представлен в известных музях мира, например, в Эрмитаже(Петербург, Россия), Музее принца Уэльского(Бомбей, Индия) отдел памятников первобытной культуры. Реалистические традиции древних охотников нашли продолжение в творчестве их потомков, людей новокаменного века, которые покрывали целые скалы образами лосей. Лоси изображались настолько точно и жизненно, что и сейчас кажутся нам одухотворенными, полными чувственной силы.
Да, это конец первобытного искусства. А в чем же начало? И о каком начале идет речь?
Оно в силе, пусть примитивной, но твердо себя утверждающей в каждой фигуре и их органическом сочетании. В силе, идущей из недр человеческого сознания, из подлинно народных глубин, с верой, что по-своему, совершенно по-новому можно запечатлеть то, что клокочет в душе в вечных поисках правды. Робкая еще и наивная попытка. Но в ней уже заложена воля, которая породит могучий взмах крыльев и откроет новую страницу в истории искусства.
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
[i] Любимов Л.Д. Искусство древнего мира: -2-е изд. - М.: Просвещение, 1980.-320 с. с ил.
[ii] Розин В.М. Культурология. Учебник для вузов. – М. Издательская группа “Форму-Инфра-М”, 1999.-344 с.
[iii] Фрэзер Д.Д. Золотая ветвь: Исследование магии и религии. Пер. с англ.– 2-е изд. – М.: Политиздат, 1986. - 703 с.
[iv] Сапронов П.А. Культурология: Курс лекций по теории и истории культуры. - СПб.:СОЮЗ,1998.-560 с.