Хотя существуют на земле разногласия, бессмысленная суета,
вперемешку с тяжким трудом, все еще есть спокойные слуги, делающие свое дело.
Мэтью Арнольд
Вильгельм Руфус поспешил заявить права на английское королевство еще до смерти своего отца. Роберт тогда находился в Аббевилле и, как говорят, проводил время в компании певцов и шутов, радуясь перспективе в недалеком будущем получить герцогство. Генрих припрятал свои пять тысяч фунтов серебра и проводил время так же. Нормандия была в смятении, что всегда происходило в стране в те дни, когда один хозяин уже снял корону, а следующий еще не надел ее. В нормандских церквях служились обедни за упокой души Вильгельма Завоевателя, и вскоре, на излете осени, когда дни становились все короче, пришло известие о том, что Англия приняла Вильгельма Руфуса, с большой радостью сделав его королем. С восхождением нового монарха на трон всегда связывались большие надежды. Безусловно, он дал много обещаний, но тогда никто не знал, что ни одного из них он не сдержит.
Ни для Англии, ни для Нормандии не было перспектив большой безопасности. Роберт стал герцогом, и у него было много друзей, в любви и уважении которых можно было не сомневаться до тех пор, пока у него были деньги. Он был сердечнее братьев, но не годился для роли правителя. На смертном одре Завоеватель сказал о нем своим баронам: "Он также будет служить королю Франции. В Нормандии много храбрых людей, я не знаю никого, кто бы мог сравниться с ними. Это благородные доблестные рыцари, которым покоряются все земли на пути. Если у них есть хороший предводитель, то они будут сеять страх. Однако если у них не будет господина, которого бы они боялись и который бы сурово управлял ими, то их служба вскоре станет ни на что не годной. Норманны мало чего стоят без строгого правосудия, они должны преклоняться и подчиняться воле правителя, и тот, кто держит их под пятой и крепко сжимает удила, может рассчитывать, что они как должно будут служить его делу. Они высокомерны и горды, хвастливы и самонадеянны, ими тяжело управлять, и постоянно нужно держать их в руках, так что Роберту придется сделать многое, чтобы управлять такими людьми".
Умирающий король, должно быть, с грустью думал о том, что амбиции Роберта превышали его возможности. Веселый джентльмен причинил много хлопот отцу, но именно ему предстояло принять на свои плечи бремя правления Нормандией. Рыжий принц Вильгельм был послушным долгу сыном, и он хотел занять достойное место в Англии. Он любил порядок и имел светлую голову на плечах, чтобы управлять другими. "Несчастные парни, — должно быть, не раз вздыхал старый отец, — было бы очень неплохо все время оставаться принцами и рыцарями, и веселыми наездниками и придворными, но человек, которому предназначено управлять королевством, должен пробивать путь в одиночку, встречая много препятствий и мало помощи".
Шло время, и оба двора, меняясь, все меньше походили на те, которые были во времена Вильгельма Завоевателя, а между рыцарями происходили бесконечные распри. В Англии норманны жаловались на разделение королевства и герцогства. Одо, который вновь получил свое графство Кент, был полон злобных предательских планов и без труда убедил всех в том, что у них нет шансов сохранить земли и права под управлением Руфуса, а значит, гораздо лучше для всех свергнуть его и оказывать почести герцогу Нормандии Роберту, как это было в прежние времена. Роберт был легкомыслен и слишком мягок, а Вильгельм — силен и своеволен. Роберт был готов сразу же поддержать замысел Одо, и через некоторое время Вильгельм стал понимать, что происходит. Он обнаружил, что мятежники под предводительством Одо укрепляют свои замки и привлекают многочисленных последователей — фактически вся Англия готовилась к гражданской войне. Король немедленно осадил город Рочестер, где укрывался Одо, и подавил восстание.
Роберт то ли оказался слишком ленивым, то ли ему не удалось сдержать свое обещание прийти на помощь союзникам. В гарнизоне разразилась эпидемия, которая свирепствовала до тех пор, пока Одо не направил посланцев просить о прощении. Он обещал свою полную лояльность и раскаяние. Король гневался и собирался повесить всех главарей восстания, а остальных предать смерти после самых изощренных пыток. В конце концов, однако, его собственные бароны и военачальники взмолились, прося сохранить жизни их друзей и родственников. В результате они были выдворены из страны и лишены всех английских владений. Самому Одо также пришлось покинуть страну. Не будучи больше графом, он вернулся в свою епархию в Байе — у Роберта хватило глупости восстановить его право на это владение — достаточно смиренным. Однако интриги на этом не кончились. Нормандские бароны в Англии были далеко от своих наследственных владений в Нормандии, а безопасности своей власти Вильгельм Руфус был обязан поддержке англичан. Вскоре он направился в Нормандию, где под управлением Роберта дела шли все хуже. Он объявил о своем намерении захватить владения глупого герцога. Роберт уже успел продать часть Котантена своему брату Генриху за часть полученных им в наследство пяти тысяч фунтов. После долгих раздоров, имея перспективу длительной кровавой войны, которой знать с каждой стороны всячески старалась избежать, братья наконец уладили ссору. Они подписали соглашение, по которому после смерти одного из них другой унаследует все земли и богатства. Затем они заключили союз против Генриха Боклерка, который, ничего не ведая, жил в своих честно добытых котантенских владениях. Они вынудили его покинуть страну и отправиться во французское графство Вексен, где, покинутый всеми, он провел год или два, однако он мог себе позволить ждать наследства, о котором задолго до этого ему говорил Вильгельм Завоеватель.
Вильгельм Руфус вернулся в Англию, и спустя какое-то время началась война с шотландцами, которые, терпя поражения вновь и вновь, наконец успокоились. Затем в свою очередь подняли бунт уэльсцы, и подчинить их было гораздо труднее. Чуть позже Роберту удалось убедить короля Франции объединить силы, и война с Англией была предотвращена благодаря тому, что Руфус откупился от Франции огромной суммой денег.
Все это время Вильгельм Руфус делал что-то хорошее для своего королевства, но гораздо больше плохого, о чем у нас нет времени рассказывать. После смерти Ланфранка король становился все более неуправляемым, у него явно отсутствовали какие бы то ни было религиозные принципы, зато участились ссоры между ним и священниками насчет церковных денег, получить которые стремились обе стороны. Когда умирали епископы или аббаты, король не назначал их преемников, а забирал все их земли себе. Его фаворитом был человек низкого происхождения, коварный и злой, по имени Ральф Фламбард, и они стоили один другого. Вильгельм Руфус обладал лишь незначительными способностями к делам, которые сделали его отца государственным деятелем и организатором. Фактически его неистовство и образ жизни, не сдерживаемый ничем, шокировал даже не самых благонравных его подданных. Он обладал самыми низкими и не заслуживающими уважения норманнскими качествами, и в его поведении проявлялись самые худшие черты его предков. Однажды, когда он был очень болен и боялся умереть, отягощенный своими грехами, то послал за Ансельмом, святым настоятелем, другом и советником своего отца. Он назначил его архиепископом города Кентербери. Место в этой епархии оставалось вакантным со дня смерти Ланфранка за четыре года до этого. Преступное сознание Руфуса на время было успокоено, и люди Англии были глубоко признательны за то, что у них есть такой прелат. Но прошло не так много времени, и между королем и Ансельмом возникли серьезные разногласия. Ансельм смело боролся за то, что считал верным, однако в конце концов был вынужден покинуть Англию и вернуться в Рим, получив приказ никогда не возвращаться обратно.
Роберт был таким же беззаботным человеком, каким он был и в юности; будь то война или мир, угроза или безопасность, он жил так, будто его не беспокоил завтрашний день и у него не было страха перед будущим. Вот так, если говорить кратко, складывались дела в Англии и в Нормандии, и если не принимать во внимание никого, кроме двух этих скандалистов, которые в жестокой борьбе приобрели "королевский шлем" Завоевателя (так г-н Вэйс любит называть корону). Однако строители церквей продолжали работу, как муравьи, перетаскивающие песчинки. Возводились башни, рыцари вели сражения и устраивали парады, женщины занимались домашним хозяйством, сельские мужчины и женщины в обеих странах возделывали поля и год за годом собирали урожаи. Время от времени то тут, то там возникали стычки, как мы только что видели, — между королевством и герцогством, между ними и их приграничными врагами. Однако минуло почти десять лет, и дети, которые забавлялись игрушками и уныло дули в охотничьи рожки тем летом, когда умер Вильгельм Завоеватель, выросли и стали взрослыми мужчинами и женщинами. Это бы совсем не походило на прежнюю Нормандию, если бы от города к городу через просторы всей страны не распространилось известие о новой великой военной кампании. Кровь норманнов вскипела вместе с кровью всех христиан, когда стало известно, что турками захвачен Гроб Господень и священный город — Иерусалим. Рыцари Сицилии уже были в походе — в море и на берегу, Мать-Церковь в Риме призвала своих детей в каждой стране встать на защиту ее святынь от дерзких варваров.
Герцог Роберт проявил здесь наибольшее усердие. Совершить паломничество к Гробу Господню и защитить христианские ценности желали многие рыцари, однако это паломничество было самым великим. У Роберта, как всегда, не оказалось денег, но, к его радости, ему удалось заключить сделку со своим более бережливым английским братом. Он заложил Нормандию Вильгельму Руфусу на срок пять лет за сумму несколько меньшую, чем семь тысяч фунтов. Он отправился в путь вместе со своими лордами и соратниками, на правом плече у каждого из них были нарисованы белые кресты, и всю дорогу они пели гимны. Не только лорды и соратники составляли эту огромную процессию, включающую много тысяч людей. На каждой остановке — будь то в жилищах бедняков или в богатых поместьях — к ним присоединялись новые люди. Если нужны были какие-то другие убеждения, кроме просто объявления того, что турки взяли Иерусалим, то они были в проповедях Петра Проповедника. Все это создавало такой религиозный накал, которого мир никогда прежде не знал. От города к городу шел великий священник и не иссякал живой поток его красноречия. Женщины рыдали, молились и отдавали драгоценности и богатые одежды, а мужчины стискивали зубы, сжимали кулаки и, вооружившись, присоединялись к процессии за остальными.
Англия поначалу не принимала участия в этом. Вильгельм Руфус радовался хорошей сделке и обложил большими налогами недовольных подданных, чтобы вернуть деньги, затраченные на крестовый поход его брата. Англия выбрала позицию ожидания и в этом первом крестовом походе принимала незначительное участие, в то время как норманны, французы и все их соседи провели три года, испытывая жестокие страдания в этих незнакомых странах Востока. В конце концов им удалось завладеть Гробом Господним. Тем не менее турки еще сражались и не прекращали попыток захватить его вновь, они были опасными врагами, а христианское войско быстро уменьшалось. Вновь был брошен клич по всей Европе, чтобы привлечь больше воинов под Святой Крест.
И здесь мы сталкиваемся с проявлениями древнего духа викингов: несмотря на быстро распространявшуюся роскошь, которая угрожала подорвать силу Нормандии и сделать жизнь в ней вялой, любовь к приключениям и яростная энергия дремали в душах норманнов. Даже самые сентиментальные и привыкшие к удовольствиям рыцари Роберта смогли легко сбросить ленты и яркие украшения и надеть доспехи, когда их призвали на службу. Они не мешкая выступили в поход и яростно сражались в священных войнах. Вскоре у ворот Иерусалима и Антиохии развевались нормандские знамена, и на Востоке были посеяны семена новых королевств. Здесь нет возможности проследить за судьбами крестоносцев или той ролью, которую норманны Сицилии играли в этом великом предприятии средних веков. Это лишь короткий эпизод в рассказе о норманнах.
В причитаниях старых хроникеров по поводу налогов чувствуются знакомые современные мотивы. Так же, как теперь, в их жалобах смешаны чувства возмущения и печали, однако Вильгельм Руфус, будучи не самым худшим из обидчиков, большое количество денег возвращал назад в виде прекрасных зданий — знаменитый Великий зал в Вестминстере был построен при нем, так же как и прочная стена, окружающая воздвигнутый его отцом лондонский Тауэр около величественного моста через Темзу.
Когда люди более чем когда-либо ожидали проявлений неизменной щедрости в виде, например, золота, бросаемого в толпу, трудно себе представить, как король мог удовлетворить ожидания народа, не собрав предварительно налоги. Тем не менее причитания хроникеров на эту тему, как стрекотание кузнечиков, не умолкали. Все же в этой схеме благотворительности с проявлениями щедрости было что-то ошибочное, что впоследствии порождало нищету, и о таком налоговом бремени можно было только сожалеть.
Вильгельм Руфус умер в 1100 году в Новом лесу. Крестьяне верили, что этот лес был заколдован и проклят и что злые духи летали между деревьями в темные штормовые ночи. Существовало поверье, что это было роковое место для всех, кто принадлежал к роду Завоевателя. Там же был убит и другой принц, Ричард, — сын герцога Нормандии Роберта.
Последний год правления короля был мирным. Собрался совет старейшин, чтобы приветствовать его в Вестминстере, Винчестере и Глостере. В то время он беспрепятственно правил от Шотландии до Мена, в Париже было заключено перемирие с французским королем. Однажды августовским утром он отправился на охоту после весело проведенной в одном из своих королевских охотничьих домов ночи. Охотники разъехались по лесу в разных направлениях. Однако было замечено, что король и сэр Уолтер Тиррел, известный спортсмен, поскакали вместе, за ними последовали собаки. Той ночью бедный лесник, обжигальщик извести, пробирался через лес с неуклюжей повозкой, когда вдруг споткнулся о тело короля, лежавшее в зарослях папоротника. Глубоко в груди у него засела стрела. Лесник погрузил тело на повозку и отвез в Винчестер, где на следующий день король был похоронен с минимальными почестями — было мало колокольного звона и молитв (священники не слишком дружелюбно относились к Вильгельму Руфусу).
Вокруг его смерти ходили разные слухи. Тиррел говорил, что стрела была выпущена неизвестной рукой и что сам он бежал из страха, что люди обвинят в убийстве его, — что они, конечно же, и сделали. Уверяли также, что Тиррел стрелял в оленя, и стрела отскочила от дуба. Но правды так никто и не узнал. В те дни слишком многие радовались тому, что король мертв, так что лишних вопросов не задавали и не было особого стремления наказать кого-либо.
Согласно старому соглашению, теперь о правах на английский престол мог заявить Роберт, но он все еще находился на Востоке, сражаясь за Иерусалим. В то роковое утро среди охотников находился Генрих Боклерк. Он поспешил в Винчестер и объявил о своем праве на королевство. Он дал больше обещаний, чем любой из предшественников, и людям он нравился, поскольку родился в Англии. Таким образом, Англия получила нового нормандского короля. Генрих Боклерк правил Англией тридцать пять лет и стал известей под другим именем — Льва правосудия. Он не слишком хорошо обошелся со своим братом, но мог заслужить титул другими путями: у него был зоологический сад, где он разместил хищных зверей из различных частей света, и он в значительной степени способствовал развитию знаний. Генрих не преминул при первой же возможности заточить в лондонский Тауэр Ральфа Фламбарда. Более того, он выбрал в жены красавицу Мод, дочь шотландского короля Малькольма. Он был лживым, но, несмотря на это, великим человеком и лучшим королем, чем некоторые, кого до этого терпела Англия. Во многом его правление пошло на благо Англии: отмечался значительный рост в национальной сфере, и в то время как англичане стонали под его тиранией, нельзя было не заметить, что он стремился к спокойствию и порядку и был лучшим защитником от гораздо худшей тирании знати. Г-н Фримен полагает, что саксонский элемент всегда присутствовал в английской истории и что завоевание Англии норманнами лишь видоизменило его и оказало временное воздействие, которое необходимо было вынести ради дальнейшего улучшения. Бесполезно спорить по этому поводу, имея такие противоречивые сведения, однако второе вторжение северян в Нормандию окольными путями можно также сравнить со сменой бриттов кельтами или датчан саксами. Норманны, сделавшие такой заметный вклад в развитие цивилизации, были такими же чужаками для англосаксов XI столетия, как и другие европейцы, но их приход имел на них постоянное влияние, как никакая другая сила. Кажется, без них Англия не сплотилась бы, а распалась на части, образовав множество воюющих между собой мелких государств.
Несомненно все же, что англичане времен Завоевателя занимали весьма скромное место в истории цивилизации. Как нация, они с готовностью отвечали на нормандское стимулирующее воздействие, однако сами норманны никогда не имели такой хорошей возможности выработать собственные жизненные идеи и добиться достижений, как на английской земле в первые сто лет после завоевания. Во многих отношениях раса саксов обладает более великими и надежными качествами, чем какая-либо другая: стабильность, стойкость, самообладание, предприимчивость — все это присуще им. Тем не менее норманны превзошли их в своей склонности к великим предприятиям и любви к определенному порядку вещей, изысканности в социальной жизни и искусствах. В действительности нам ничего не остается, как повторить то, что уже однажды было сказано: "Без них Англия была бы механической, не артистической, храброй, но не рыцарской, обителью знаний, но не мысли".
Также зачастую игнорировалось влияние пятисотлетних контактов между римской цивилизацией и саксонскими обитателями Великобритании. Безусловно, расе англосаксов пришлось выдержать много испытаний. С одной стороны, верно, что становление Англии было более значимым для мира и более ценным, чем любая демонстрация нормандских способностей, но давайте не будем забывать, что многое из лучшего, что было присуще английской национальной жизни, пришло скорее от ее норманнских, чем от саксонских элементов. Англия — колонизатор, Англия — страна интеллектуального и социального прогресса, Англия — воспитатель идей и рыцарской гуманности, — является норманнской Англией, а саксонское влияние чаще тянуло ее назад с угрюмым удовлетворением и упрямством, чем призывало вперед, к более высоким рубежам. Сила сдерживания необходима для стабильности королевства, но не настолько, как "слава продвижения вперед". Влияние норманнских элементов сделало Англию более великой нацией, чем она была.
Подходя к концу повествования о норманнах, слишком легко втянуться в разговор об уроках норманнской истории и впасть в бесконечные обобщения. Однако стоит чуть пристальнее взглянуть на времена Генриха Боклерка, когда Роберт, под тенью своего герцогского имени проводит долгие мрачные годы в темнице, вновь получив достаточно времени для того, чтобы вспоминать впустую потраченные годы своей юности и свою свободу, в то время как Генрих тщательно готовил заговоры и строил планы, чтобы продолжить пребывание своей семьи на троне Англии и Нормандии лишь для того, чтобы испытывать разочарования при каждом новом повороте судьбы. Его сын, в веселой компании возвращаясь из Франции на белом корабле, пропадает со всеми своими лордами и дамами. Люди, узнав эту новость и не осмеливаясь рассказать о ней королю, послали рыдающего мальчика в королевские апартаменты, и тот пробормотал историю о кораблекрушении. Какое проявление "человечности"! Король никогда не улыбался с тех пор, но продолжал строить заговоры и осуществлять королевские замыслы, "будучи последним из тех великих норманнских королей, которые со всеми своими пороками, жестокостью и страстями проявили и большой талант в умении организовывать и приспосабливаться и направляли Англию мудрой, если не сильной, рукой в дни ее юности. Своей инстинктивной, хотя и эгоистичной, любовью к порядку они вымостили дорогу для окончательного подъема более стабильного и тем не менее свободного правления".
В действительности последним норманнским герцогом Нормандии был тот молодой принц Вильгельм, который утонул на белом корабле вдали от порта Барфлер, которого Генрих наделил герцогством и которому знать едва успела оказать почести. После его смерти сын Роберта заявил о своем праве быть преемником, и большая часть норманнов поддержала его права. Король Франции открыто выказывал ему симпатию, но тот умер от ран, полученных в сражениях. И вновь Генрих, избавленный от соперника, сочинил тщательно продуманный рассказ о происхождении своей дочери Матильды, которую он выдал замуж за Жоффруа Плантагенета, сына графа Анжуйского. Но, несмотря на все это, после смерти короля закон о престолонаследии был слишком неопределенным, чтобы предоставить его дочери бесспорные права. Наследственный титул все еще не был независимым от выборов, проводимых знатью, и права Матильды были отвергнуты многими. Были войны и беспорядки, слишком запутанные и мрачные, чтобы их повторять. Стефан, граф Булони, сын того графа Блуа Стефана, который женился на дочери Вильгельма Завоевателя Аделле, незаконно захватил трон Англии, и Англия и Нормандия погрузились в мрачные времена анархии. И по мере того как новое правление переходило в этом явно невыгодном междуцарствии от двора Блуа к Анжу, так и Нормандия уже больше не казалась Нормандией. Ее жизненные силы растеклись по разным руслам, и это уже история Англии, Франции и Нидерландов, где можно искать дальнейшее воздействие норманнского влияния.
Заключение
Я осмотрелся: вдали виднелось облако пыли, разоритель оказался также и строителем;
и увидел я среди руин старого ростки нового.
Витьер
Совершенно очевидно, что между различными частями этого краткого обзора истории подъема и роста норманнского народа существует явная несоразмерность. Здесь не говорится о воссоединении Нормандии с Францией в 1204 году. Наш рассказ о знаменитом герцогстве заканчивается задолго до этой даты. Однако ранняя история норманнов дает ключ к любому из дальнейших периодов их развития, и нельзя не испытывать удовлетворения от того, что здесь все-таки описаны характеры первых семи герцогов и Эдуарда Исповедника, которые были типичными представителями различных типов национального характера своего времени. О сложных вопросах гражданской и правовой истории сейчас судить сложно, и вряд ли они могут быть темой подобной книги. Имея под рукой в качестве справочного пособия исчерпывающую исследовательскую работу г-на Фримена, читатели этого рассказа о норманнах смогут разрешить все загадки.
Надеюсь, мне удалось убедить читателя увидеть норманнов такими же, какими увидела я, и так же, как я, заинтересоваться их судьбами. Они были передовыми людьми своего времени, наиболее энергичными и быстрыми, чтобы увидеть, где возможен прогресс в управлении, архитектуре, социальной жизни. Они были одарены сильными чувствами и хорошим вкусом, а также физической силой и интеллектом. В первые сто лет существования герцогства они совершили такой быстрый прогресс во всех областях и оказали такое заметное влияние на современников, как никакой другой народ в любом столетии, — разве что, возможно, народ Соединенных Штатов, который можно назвать норманнами современности. Поскольку, получив от викингов в наследство и таланты и опасные слабости, он повторил резкий скачок, что подтверждает норманнское родство, покоряя естественные силы природы, он добился победы там, где человечество выступало против человечества. То, что отличало северян и норманнов в прежние времена, все еще отличает американцев сегодня.
Секретами успеха норманнов были энергичное самосовершенствование и признание веры, секретами неудач была общая для многих слепота к неизбежным следствиям определенных причин и нежелание прислушаться к лучшим и наиболее дальновидным учителям. Карлейль однажды сказал своему другу: "Еще не было в мире нации, которая бы не сделала что-нибудь великое, не будучи глубоко религиозной". Люди склонны выбирать то, что рядом, и то, что легче осуществить, вместо того чтобы заняться добродетельными делами. Когда роскошь становится не средством, а целью жизни, лучшее оружие человечества становится хрупким, лучший ум — вялым, грозя исчезнуть совсем. Церковь забывает о своих целях, призывая служить церкви вместо служения Богу. Государство все больше уходит от того, чтобы быть олицетворением справедливости и порядка, становясь средством грабежей и достижения корыстных целей.
Я не могу рассказывать о влиянии норманнов на дальнейшую историю королевства Франции, на Францию наших дней, хотя признаю, что автор подобной книги должен был бы сделать это. Однако есть один момент, представляющий большой интерес, поскольку курс северян на юг был с готовностью поддержан.
Создается впечатление, что произошел значительный рост изысканности и учтивости, чувства собственного достоинства, а также богатой образами литературы, связанный с развитием французских мужчин и женщин прежних времен. Современный мир во многом обязан лучшими социальными приобретениями этому постепенному прогрессивному росту.
Полагаю, что достаточно беглого взгляда на Францию IX–X столетий, чтобы отбросить всякие мысли о том, что она была единственным вдохновителем или благодетелем. Франки являлись продуктом германского развития и в то время не превосходили всех остальных в области социальной культуры. Они во многом были более грубыми людьми, чем итальянцы или даже испанцы, менее развитыми духовно, и обладали менее тонким восприятием. Хотя они и были уже великой нацией, никто не может заявить, что такт или нетерпимость к плохому воспитанию восходят к их нации. Позднее Данте говорил о "пьянствующих германцах", и, хотя нам следует допустить наличие значительных расовых предрассудков, в этой его фразе была доля правды. Так что не от франков, а от самих скал и глубоких ущелий природы викингов произошел рост изысканности, который заставил рыжеволосых ярлов и дочерей морских королей привнести восхитительный дух настоящей поэзии в Нормандию, где они породили искусства и литературу. Верно, у каждой нации есть нечто, что она может дать другой, но это был именно норманнский дух, который сделал дарования обеих наций доступными и плодотворными для всего человечества.
Было бы справедливо отметить, что, согласно нашим сегодняшним понятиям, моральные устои в XI столетии всюду были низкими, но верно и то, что на севере вновь зажегся свет, отблески которого можно проследить в его непрерывном отражении от Норвегии до Нормандии и далее до Англии и всего мира. Нам остается только напомнить о развитии литературы в Исландии, о построении правительственной и социальной силы и величественной индивидуальности, о том, что северяне ни в коей мере не уступали французскому превосходству. Нам достаточно сравнить X столетие с XI, чтобы увидеть, какой был дан импульс. Любители саг, жители Севера, были одарены грацией, которая была свойственна только им.
Есть рассказ английского путешественника, который, будучи в Норвегии, встретил молодую женщину, ведущую слепого нищего по улицам бедной и неказистой деревушки. Она происходила от одного из благородных семейств древних времен, и ей доставляло удовольствие, она считала своим долгом служить одинокому старому человеку. Путешественник уверяет, что ни в ком из лучших людей, которых он встречал, не видел таких достоинства и грации, с какими держалась эта провинциальная женщина, понятия не имевшая о придворной жизни или о светской элегантности. В ее речи и манерах было естественное благородство, которому могли бы позавидовать придворные и которое могло бы украсить благородный дворец, став его самым прелестным украшением. Легко писать эти слова с симпатией, хотя, возможно, этот полузабытый рассказ путешественника был несколько приукрашен, если вспомнить собственные посещениях этой северной страны. Простота и бедность успокаивают благородную кровь, зеленые склоны холмов и свежий воздух Норвегии до сих пор не перестают вдохновлять неиспорченные души, которые более чем вероятно могут возродить к жизни новое, лучшее поколение.
Импульсы, которые ведут к социальному прогрессу, проходят скачкообразно. При смене великих эпох чередуются времена вынашивания плода и его роста, зима сменяется летом. Если рассматривать норманнов как прекрасное творение весны, когда Европа получила смелое, полезное и разностороннее развитие, я думаю, мы будем недалеки от истины.
Рассказывая историю о норманнах, пусть и в незавершенном виде, я не забывала упомянуть и об их темных сторонах, но то, какими они были, — это постоянная составляющая их национального характера, в то время как то, какими они не были, — всего лишь временная. Оставленные ими пробелы должны были заполниться другими средствами, медленными процессами, при помощи которых Бог развивает в природе и человеке лучшее, что необходимо для настоящего, и вместе с тем предвосхищает будущее. Камни, которые составляют стену храма, так же укладываются по отношению к самому куполу.
Здесь, в начале норманнского проникновения в Англию, я заканчиваю рассказ обосновании и росте норманнского народа. Слияние его яркой, яростной, восторженной и мечтательной натуры с флегматичной, упрямой, рассудительной и решительной англосаксов принадлежит, строго говоря, уже истории Англии. На самом деле трудность заключается не в незнании того, где же остановиться, поскольку можно рассказывать о двух расах отдельно даже сейчас, после столетий установления связей и соединения. Все еще сохранились в Англии саксонские землевладельцы, фермеры и государственные деятели, непокоренные, не переубежденные и "не норманнизованные". Однако едва ли возможно рассказать о воздействии на цивилизацию результата слияния двух великих натур в этой или какой-либо другой книге — мы еще находимся слишком близко от него и сами составляем его неотъемлемую часть, чтобы быть непредвзятыми. Если у нас английское происхождение, то мы весьма уверены, что являемся членами одной или другой группы. Будь то саксы или норманны, или даже слияние этих двух наций, мы не в состоянии рассматривать их отдельно друг от друга. Иногда мы должны смотреть на Англию как на позднюю Нормандию. Она являлась лидером, олицетворяя могущество многие сотни лет, набирая силу от самого лучшего, присущего северным расам, и давая миру великих мужчин и женщин, типичных представителей этих рас, призванных величественно представлять свое время в грядущие дни так же, как типичными были мужчины и женщины Греции, которые до сих пор живы в нашей литературе и в песнях. В королевских дворах и величественных залах Англии, на рыночных площадях, на море и на суше мы видели как триумф и славу современного человечества так и, в не меньшей степени, деградацию, предательство и ошибки. В великой поступи истории мы можем видеть, как нация растет, а затем постепенно вырождается и исчезает, подобно изменчивой человеческой жизни. Однако силы нашей матери-Англии еще не израсходованы, хотя ей угрожают великие перемены, а процессы роста нуждаются в зиме так же, как и в лете. Ее жизнь не является жизнью страны, лишенной гаваней, своими богатствами она обязана своему благородству. Но ведет ли ее норманнский дух самоуверенности, своевольности и упрямства или саксонский дух тянет ее назад, к медлительности и вялости, недостатку надлежащего восприятия в чрезвычайных обстоятельствах или в эпохи необходимых перемен — она все еще следует в правильном направлении. Именно благодаря норманнской прививке на крепкое старое саксонское дерево был взращен лучший среди других наций плод, и Англия заняла ведущее место в истории, стала Англией великих ученых, солдат и мореплавателей, страной великих мужчин и женщин, книг, кораблей, садов, картин и песен. Существует множество старых английских домов, за серыми стенами которых воспитывались многие поколения тонких, чувствительных и изысканных душ мужчин и женщин, которые своими умом, грацией и настоящими гордостью и красотой заставляют нас понимать старую норманнскую красоту, вновь возрождая времена рыцарства.
Если последовать дальше, можно обнаружить в пустынных горных долинах и фиордах Норвегии еще более изысканные и благородные достоинства. В стране сочинителей саг и грубых морских королей около крутобережных гаваней, где находили укрытие корабли викингов, продолжают существовать неизменно повторяющиеся символы далеких предков и вновь расцветают саги, как в прежние времена. Среди красных крыш и серых стен нормандских городов, и неярких красок северной природы, среди зеленых изгородей и золотых пшеничных полей Англии более пышно цветут те же цветы, семена которых были привезены из Норвегии и Дании и попали на более плодородную почву. Сегодня северяне, норманны, англичане и американцы имеют одну родословную и, обладая богатым наследством, должны укреплять родственные узы.