Утеряв законную жену на пике популярности и оставшись, таким образом, совершенно «бесхозным», Макар стал жертвой многочисленных претенденток на место супруги. Но лишь некоторым из них удавалось занять место более или менее постоянных любовниц. Я не занимался подсчетами постоянных, а тем более эпизодических любовных интриг Макаревича, но думаю, что за пять лет, прошедших между его разводом и новой свадьбой в октябре 1986 года, несколько сотен дам, так или иначе, прикоснулись к небольшому, но в то время еще задорному «младшему брату» Макара.
Вопреки собственным ожиданиям, в 1986 году Андрей по‑настоящему влюбился. Его предметом обожания стала бывшая жена Лешки Романова Алла. Была Алка худенькой, голубоглазой, блондинистой, носила относительно короткую прическу и внешне немного походила на французскую актрису, игравшую в фильме «Фантомас» роль журналистки – подруги Жана Марэ. В общем, вид у нее был довольно невинный, да и сама она была девушкой покладистой и относительно спокойной. Кроме всего прочего, она работала машинисткой и имела собаку породы такса по кличке Джоллик. Первое время Макаревич сильно побаивался, что вышедший из тюрьмы Романов будет предпринимать какие‑то усилия к тому, чтобы вернуть себе бывшую супругу. Естественно, как человек, имевший в основном негативный опыт длительных отношений с особами противоположного пола, Макар бросался из одной крайности в другую, то Алку увозил куда‑то, или наоборот, появлялся с ней там, где мог оказаться Романов. Но у Лешки тогда были совершенно другие проблемы и совсем иная личная жизнь. Его новая пассия танцевала в трио «Экспрессия» с Борисом Моисеевым. Макар же никак не мог понять, почему Романов сменил кукольную блондинку на страстную брюнетку. Думаю, что в конце концов понял, но уже тогда, когда было поздно. Период ухаживаний длился примерно полгода, после чего Макаревич сделал официальное предложение, и Алла переселилась к нему вместе с печатной машинкой и собакой. Так Алла Михайловна Романова стала Аллой Михайловной Макаревич.
|
|
Довольно быстро у «молодых» появился мальчик Ванька, теперь уже взрослый парень, даже снимающийся в кино. Но Андрей с Аллой прожили вместе недолго. Сказалась в первую очередь разница темпераментов. Помните тот классический английский анекдот? «Приезжает по вызову в замок лорда семейный врач, ничего не спрашивая, быстро проходит в покои хозяйки, а затем, минут через сорок, возвращается в гостиную, где его ждет хозяин с графином черри. „Сэр Джон, что‑то леди Джейн была сегодня необычно холодна со мною…“ – „Да вы знаете, Дэвид, она и при жизни не отличалась темпераментом…“» В общем, время от времени разгоравшийся Макаревич, насколько я понял, натолкнулся на довольно прохладный прием, а уж с рождением сына ситуация еще более осложнилась. Макаревич оставил Алку с сыном в своей квартире на Ленинском, сам переселился на дачу в Валентиновку, а потом и вовсе развелся. Если в квартиру на Ленинском, ввиду ее географической близости, наезжало довольно много друзей (и подруг), то, когда он уехал за тридцать километров от города, его навещали лишь избранные. Постоянно жила там года два подруга Галка, которая была девушкой разносторонней. Вела хозяйство, что‑то готовила, могла в случае чего и утешить. Но главное ее достоинство было в том, что она не ревновала Макаревича к приезжавшим дамам. Во всяком случае, никогда этого не показывала, почему и продержалась так долго. Говорят, что уволил Макаревич ее по подозрению в том, что она съела батон копченой колбасы, которую на самом деле стащила овчарка Макара. Но, скорее всего, Галка ему просто надоела.
|
|
Года два, наверное, у Макара не было постоянной подруги. А в 1991 году он влюбился по радио. Влюбился он в Ксению Стриж (она же Ксюша Волынская), которая вела в то время эфиры на «Радио „Европа плюс“». Влюбился он в голос, и все это, видимо, заглохло бы, если бы не газета «Московский комсомолец» и наш друг Алексеич, который там работал. Алексеич сделал интервью с Макаревичем, большое, заметное, в котором задал вопрос, каким образом Андрей слушает музыку. Тот возьми да и ответь, что в машине слушает «Европу плюс», да еще эфиры Ксении Стриж, да еще скажи, что ему очень нравится, и посетуй: «Нет в жизни счастья». Ну а поскольку «МК» выходил тогда в Москве тиражом в два миллиона экземпляров, а опусы Алексеича читали вообще все, то это интервью было фактически признанием в любви. Дальнейшее уже было делом техники – другой корреспондент «МК» Андрей Семенов (ныне телеведущий Андрей Прончик) привез Ксюшу, с которой у него самого что‑то намечалось, вместе с подругой к Макаревичу – выпивать. В результате Макар стал жить с Ксюшей, а Семенов – женился на его подруге.
Примерно в эти времена, если точнее году в 91‑м, в городе Минске, где мы участвовали в фестивале «Дети Чернобыля», произошла занятная история. В принципе, в Минске всегда было нормально с красивыми девушками не особенно тяжелого поведения. На концерте к нам подходили десятки девчонок, фотографировались с нами, болтали. Но мы почему‑то отвергли их и ждали приезда в гостиницу. Приехали, но тут стало происходить что‑то невероятное: два часа ночи, а мы с Макаревичем и Ефремовым не можем отыскать даже завалящих проституток. И вот наконец‑то сняли пару девчонок, привели их к Макару (он жил в «люксе») и стали думать: как же делить? Посоветовавшись с Валеркой, решили, что если мы сразу по одной расхватаем, то Макар так обидится, что мало никому не покажется. Поэтому мы решили, что Макаревич должен начать. Я и говорю ему: «Ты пару‑то осилишь?» Он, к удивлению моему, говорит: «А я никогда не пробовал». «Ну надо же когда‑то начинать», – говорю. В общем, загнали девиц в спальню, Макара тоже, сидим ждем. Выпиваем, опять ждем. Тут Валерка говорит: «Делать нечего, давай петь». А что нам спеть‑то? Решили – будем петь «Поворот» до упора. Спели раз, второй, потом решили петь один припев. Поем, полчаса, наверное, поем, тут выходит из спальни Макар, держащийся за живот от смеха и говорит: «Если вы немедленно не прекратите петь ЭТО!!! – я никогда не кончу!» И ушел. Кончил, кстати. Правда, не сразу.
|
|
Честно говоря, все будущие свадьбы‑женитьбы Макаревича мне были неинтересны, поскольку и объекты были малозаметными, и сам он решил закрыть свою личную жизнь от посторонних глаз. Может быть, и правильно. Бог ему в помощь.
Сашу Кутикова мы за глаза именовали «специалистом по Катям». Дело в том, что он трижды женился на обладательницах этого имени. Одной, как мне кажется, была дочка известного звукорежиссера Виктора Бабушкина, родившая ему дочь, другой – танцовщица ансамбля «Сувенир», а третьей – начинающая театральная художница, учившаяся в училище при МХАТе и происходившая из кинематографической семьи Катя Бганцева.
Вообще‑то, маленький, худенький, но импозантный Кутиков был весьма привлекателен для дам. Во второй половине семидесятых годов про него говорили: «Если ты хочешь найти Кутикова, приходи вечером в „Националь“, отыщи самую высокую, и желательно, светловолосую женщину, она и приведет тебя к Сашке». Казалось бы, дважды в одну воронку снаряд не попадает, тем более – трижды, ан нет! В конце 1982 или начале 1983 года в Домбае Кутиков познакомился с юной Катей Бганцевой, которой было тогда лет двадцать. Они тусовались, катались на лыжах, и, как утверждает романтическая легенда, он овладел ею прямо в зимнем горном лесу. Катя, правда, была, да и остается, жгучей брюнеткой.
Популярный и известный Кутиков наивно думал, что его желание жениться на Кате будет приятно не только ей, но и ее родителями, но серьезно ошибался. Дело оказалось в том, что Катин папа был кинодокументалистом, снимавшим разные, в том числе и политические фильмы, например нашумевший в те времена «Человек с Пятой авеню». Понятное дело, взять к себе в семью какого‑то волосатика, рок‑музыканта, да еще и еврея, было для семейства вещью невозможной. В общем, Кате запретили встречаться с Сашей, и влюбленные скрывались по друзьям‑подругам или общественным заведениям. Я лично видел их в баре «Охотник» и кафе «Рыбка» на Никитских воротах, которое, правда, называлось тогда уже просто «У Никитских ворот».
Со временем популярность «Машины», причем уже официальная, стала расти, Кутиков зарабатывал все больше денег, его показывали по ТВ, и родителям будущей невесты он стал нравиться все больше и больше. Вплоть до того, что они отдали за него свое сокровище. Думаю, не ошиблись. Сашка уже успел предостаточно нагуляться и тянулся к жизни семейной, а мелкие интрижки на гастролях можно даже и во внимание не принимать. Во всяком случае, живут они себе вместе двадцать лет, родили дочку, тоже Катю, естественно, ну и слава Богу!
Евгений Маргулис, несмотря на свое еврейское происхождение, очки и очевидную неспортивность, а к тому же довольно интеллигентный вид, был большим любителем женского пола. Видимо, поэтому он и не женился лет до тридцати. Трудно найти место, где он бы не вступал в интимную близость со своими подругами. Видимо, его похождения навеяли известный анекдот: «Немолодая дама пригласила к себе оценщика, чтобы тот оценил ее имущество. Когда работа дошла до мебели и он спросил, будет ли продана роскошная кровать, дама ответила, что это „память о поручике“ и ее она не продаст. Диван, кресло, ковер, даже стол она тоже не продала под тем же предлогом. „Ну тогда, может быть, хоть люстру?“ – „Ах, батенька, вы знаете, поручик ведь был такой затейник…“» Ну так вот, Женька и был затейником с большой буквы 3.
В какой‑то статье после моего исключения из «Машины времени» я прочитал о том, что одной из причин этого было то, что я время от времени болел венерическими заболеваниями. Скажу честно, периодически это случалось со всеми без исключения членами коллектива. Банальный триппер лечили как насморк – за три‑четыре дня. Но чемпионом в этом деле был Маргулис. Он только‑только пролечивался от того, что приобрел «от Маши», как тут же получал привет «от Светы», а через неделю лечился «от Инны» или «от Лены» (от кого именно, он не знал).
Потом, году в 83‑м, Женька женился на еврейской красавице Анечке, которая до сих пор сохраняет красоту и миниатюрность, что редко бывает с еврейскими женщинами через двадцать лет после замужества. Видимо, это довольно долго отвращало Евгения от других женщин, и пал он лишь в девяностые годы, но внебрачными связями не особенно увлекался. Так, по случаю, на халяву оприходовать кого‑нибудь и разбежаться.
Самая запутанная ситуация была у Валерки Ефремова, нашего барабанщика. Вернее, наоборот, она долгое время была самой ясной. Он имел семью в лице жены Марьяны и «военно‑полевую жену» в лице нашей костюмерши Таньки. Не без удовлетворения отмечу, что честь ее «открытия» (понимаете, что я имею в виду) принадлежала вашему покорному слуге. Ну а после моего ухода Валерка с Танькой на гастролях жили в одном номере, плавали в одной каюте – в общем, вели выездную модель семейной жизни.
Заменившие меня в «Машине времени» Сергей Рыженко и Саша Зайцев тоже были людьми, обремененными семьей, Сережкина жена Валя была малоизвестной в узких кругах художницей, но жила в панельной двушке в одном из арбатских переулков, что давало Рыженко крышу над головой. Об обстановке в его семействе ходили легенды. Теща – владелица квартиры, в которой проживало молодое семейство, всей душой ненавидела Сергея, и эта ненависть переносилась и на ее дочь. Терпела она его только потому, что он время от времени приносил в семью какие‑то деньги. Но в обычное время там был полный дурдом, который негативно влиял и на обстановку в «Машине времени». К примеру, когда «Машина времени» уезжала в Курск в 1983 году, Сергей опаздывал на поезд. Говорили, что ему плохо, что он в больнице. Когда поезд уже двинулся с места, на платформе показалась живописная компания: Рыженко, его жена, теща и собака. Макаревич рванул стоп‑кран, и Сергей добрался до вагона. Жена и теща что‑то наперебой кричали, но понятными были отдельные слова: «феназепам», «аминазин». А собака, использовав единственную секунду, во время которой Макаревич ступил на платформу, чтобы принять артиста, укусила его за ногу, после чего он воскликнул: «Семейство идиотов! Один идиот – это просто, двое – друг друга поймут, трое – это уже слишком, но тут еще и собака идиотская!» Сейчас Рыженко, в прошлом первый в выпуске Гнесинского училища и Гнесинского института по скрипке, не пьет, округлился и время от времени играет на скрипке под «минус один» в ресторане «Петрович».
Ну а что касается Сашки Зайцева, то он долгое время не женился и только году в 1987 нашел себе пару. Вернее, нашел пару для себя в прямом смысле, поскольку его избранница Галка, танцевавшая в «Сувенире», а потом в балете «Машины времени», имела сына по имени Тео. Это экзотическое имя (в полном варианте – Теодор) было усугублено еще и тем, что мальчик был абсолютно черненьким. Злые языки утверждают, что отцом был известный артист негритянской национальности, но точно сказать не могу. Зато вспомню историю, которую рассказывал прямо в тему Максим Капитановский. «Как‑то раз „Машине времени“ сообщили, что намечается концерт для рабочих завода, на котором нам собирали фермы для светового оборудования. Приехали мы, значит, куда‑то в Калужскую область и выяснили, что работать предстоит в какой‑то деревне. Местное население, в основном пенсионного возраста, с удивлением взирало на то, как рабочие раскатывают брезент, ставят на него аппаратуру, тянут кабели от местной подстанции. Правда, позднее к ним присоединились студенты, работавшие рядом в стройотряде. В перерыве я решил прогуляться по деревне. Смотрю, полуголые дети играют в футбол. И один из них – натурально негр, даже афроафриканец, то есть совсем черный. Я и спрашиваю бабульку: „А откуда у вас в деревне негры‑то?“ – „Какие негры?“ „Вон“, – показываю. „Так это не негр“. – „А кто же?“ – „Не знаю, мать говорит – цыган“». Вот таким папой цыгана стал в свое время клавишник «Машины» Саша Зайцев.
Скажу честно, нашей группе с женами повезло. Они довольно редко вмешивались в дела группы, а если и вмешивались, то их декларации носили рекомендательный характер. Очень хорошо и то, что им не удалось создать «женсовет». В свое время такую форму управления коллективом практиковал великий хоккейный тренер Анатолий Владимирович Тарасов. Понимая, что два десятка всесоюзно известных, молодых, красивых и состоятельных мужиков на цепи удержать практически невозможно, он обратился к помощи жен. Собрал «прекрасные половины» игроков и организовал «женсовет», который внимательно следил за хоккеистами, ограничивая их в употреблении алкоголя, занимая культурными мероприятиями, ведя активную борьбу с попытками прелюбодеяний. Объединившиеся жены помогали тренеру с дисциплиной, а он, соответственно, решал некоторые бытовые проблемы, вызывал провинившихся атлетов «на ковер» и пр. Подобные «женсоветы», как мне известно, существовали, да и существуют, в ряде коллективов. Конечно, рок‑женам гораздо труднее влиять на своих отвязных мужчин, но, объединившись, они могут представлять собой серьезную силу. Засылают свою «агентуру» на гастроли с целью проконтролировать мужей: «Кто с кем и сколько», на предмет возможных романов (мелкие интрижки не в счет), наркотиков, алкоголя и пр. Иногда их агентов разоблачают и даже бьют. Но жены все равно находят какие‑то пути для установления контроля, на то они и жены. Анекдот в тему: «Жена нового русского возвращается домой, открывает дверь, кричит: „Вася, ты где?“ – „Здесь, в спальне“. – „А ты один?“ – „Ну, типа, один“. – „Что‑то ты как‑то неуверенно отвечаешь…“ – „Ну я не знаю, горничная считается, или нет“».
Женсовет нашим дамам создать не удалось. Может быть, поэтому «Машина времени» и не заглохла на каком‑либо повороте музыкальной истории, когда у творцов неожиданно исчезают музы (а жены и музы, как правило, это совершенно разные люди, и лишь в редчайших случаях они совпадают, и то лишь на какое‑то время). Классическую «Машину» женщинам развалить не удалось, за нее это сделали сами участники коллектива, каждый из которых внес свой посильный вклад в общее дело. «Русские „Битлз“» перестали существовать в конце декабря 1999 года – это, как говорил Остап Бендер, – «медицинский факт». А жаль.
«Машина» и машинки
В стране победившего социализма классифицировать людей по имущественно‑финансовому положению было чрезвычайно сложно. В первую голову потому, что у значительной части населения этого положения в принципе не существовало. Я имею в виду тех, кто работал от зарплаты до зарплаты и полжизни копил себе на холодильник. Вторая половина «накопительного периода» шла уже на «черный день» и, как правило, доставалась счастливым наследникам как пособие на похороны наследодателя. На рубеже семидесятых‑восьмидесятых годов я придумал следующую «табель о рангах» для наших людей.
Первой и самой низшей кастой были те, кто был вынужден собирать бутылки по помойкам и сдавать их в приемный пункт. Дело было не очень прибыльным, но давало кое‑какие средства. Бутылка от водки – 12 копеек, то есть почти полбатона хлеба или килограмма четыре картошки, бутылка от шампанского – 17 копеек, от всяких там «пепси» и «чекушек» тара шла по копеек 7‑10. Самое интересное – наиболее красивые бутылки – от виски, французских коньяков и даже хрустальные графины от черри, не принимали, не положено. При определенном старании на «операции хрусталь» можно было заработать до пяти рублей в день, что равнялось зарплате молодого специалиста – преподавателя вуза. На эту тему вспоминается анекдот. «Приходит бомж в приемный пункт стеклопосуды и спрашивает: „Извините, а вы бутылки из‑под шотландского виски принимаете?“ – „Нет тары, сэр!“»
Вторая группа товарищей – это люди, имевшие какие‑то средства к существованию, или семьи, где работал один человек, как правило жена. Здесь тоже сдавали посуду – это было дополнительным источником дохода. Посуда, как правило, принадлежала главе семьи. Еще анекдот в тему. «В шесть часов утра милиционер встречает мужика с огромной сеткой бутылок: „И куда это мы отправляемся в такую рань? До открытия приемного пункта еще три часа“. „Да меня вот жена выгнала“. – „Ну и что?“ – „Что‑что, сказала: Забирай свои вещи и уходи…“»
Третья группа – это более состоятельные и поэтому более сильно выпивающие семьи. Они сдавали много посуды. Про них все опять же в анекдоте. «Мужик удивляется: „Надо же, я работаю, жена работает, посуды на двести рублей в месяц сдаем, а денег все равно не хватает…“» Ну а четвертая – самая состоятельная группа – это немногочисленный класс тех, кто не сдавал ни бутылки, ни банки, а просто выкидывал их в помойку. Это были люди с хорошей зарплатой (легальной или нелегальной), начальники, партийные и профсоюзные боссы, владельцы квартир и даже машин.
Вот о машинах и пойдет речь в этой главе. После одной ремарки. Когда‑то давно я услышал про так называемый «индекс „Макдоналдса“», который определял экономическое положение стран по стоимости гамбургеров в местных «маках». Индекс был почти универсальным, и мне казалось, что мой «бутылочный индекс» ничем не хуже. Как жестоко я ошибался! Не знаю почему, но сегодня очень трудно найти приемный пункт стеклопосуды. Далеко в провинции я видел грузовички, стоящие во дворах и окруженные пирамидой ящиков, – там по дешевке принимали от населения бутылки. Но прожить на «бутылочные» деньги сегодня нельзя. Так что хреновый из меня получился социолог. А скорее всего, жизнь стала жестче и «хрустальное» счастье сейчас уже невозможно. Но давайте вернемся к машинам. Иметь автомобиль в семидесятые годы значило обладать не просто транспортным средством. Это было мерило престижа, состоятельности, машины составляли предмет мужской гордости (женщины за рулем в то время, к счастью, были редкостью). Конечно, сложно было обольстить какую‑нибудь красавицу «Запорожцем», но если у вас была хотя бы жигулевская «копейка», ваши акции неумолимо росли. Если же вам выпало счастье иметь «Волгу», то они подскакивали до небес. Об иномарках я не говорю, их было достаточно мало, как выражаются специалисты по точным наукам, – в пределах математической погрешности. В общем, быть «на колесах» считалось очень круто. Меня всегда удивляло одно несоответствие. В Советском Союзе женщины, умнейшие, красивейшие, с длинными ногами, огромными глазами, объемистыми бюстами и точеными попками, те, которых где‑нибудь в Европе или Штатах носили бы на руках или возили бы на «Бентли», «Мерседесах» или «Кадиллаках», так вот эти замечательные женщины с гордостью (!!!) втискивались в тесное пространство какого‑нибудь «Москвича» и при этом испытывали чувство собственной значимости и превосходства (!!!). Почему? Да потому, что другие красавицы, которым повезло меньше, вообще ездили на трамвае или ходили пешком. Несчастная наша страна, несчастные наши подруги семидесятых‑восьмидесятых!
Впрочем, почему несчастными были только они? Попробуйте себе представить какую‑нибудь супергруппу («Роллинг Стоунз», к примеру), которая за выступление в течение двух часов на двадцатитысячном стадионе получала гонорар примерно в районе двух долларов. И еще зарплату долларов пятьдесят в месяц. А у «Машины времени» в конце семидесятых – начале восьмидесятых формальные зарплаты были примерно такие. Так что мы, если рассуждать с позиций социальной справедливости, тоже были обижены. Мой друг Алексеич, философ по жизни, как‑то рассказал мне историю, которая примирила меня на время с тем, что происходило у нас в стране в советские времена. К нему в гости приехал американец, молодой парень, с которым они то ли учились, то ли в хоккей играли. Алексеич стал его водить повсюду, знакомить с нашей социалистической действительностью. Поскольку тот был русистом, то есть изучал русский язык, ему было многое понятно сразу. Путался он в деталях и тонкостях. Например, когда Алексеич повел его на вечер русского романса, он, внимательно прослушав романс «Отвори потихоньку калитку», со слезами на глазах обратился к моему другу: «Алекс, смотри, вот слова „Кружева на головку надень“… как это близко русской душе, как сексуально, как тонко!» Ответ Алексеича в смысле того, что головка – это не медицинский термин, а уменьшительное название женской головы, вверг романтика в шок и крайне расстроил. Но через пару недель американский гость сделал парадоксальный вывод. Он сказал: «Алекс! Какие у вас в стране счастливые люди!» На вопрос о причинах такого заявления он ответил: «Они не знают, что есть другая жизнь. Догадываются, но не знают. Это как представления о рае. Утверждают, что он есть, но наверняка ничего точно сказать не могут…» Услышав эту историю, я более или менее успокоился. Но довольно часто, залезая сегодня в какой‑нибудь «убитый» 126‑й «мерс» начала восьмидесятых, но с мощным мотором, мягкой подвеской, АБСами, гидроусилителями и кондиционерами, я думаю: «А ведь когда в этой машине ездил какой‑нибудь сраный немецкий бюргер, я, человек известный всей стране, мерз на остановке в ожидании троллейбуса или тщетно пытался поймать такси…»
Но рокеры всеми правдами и неправдами стремились к автомобилям. Кому‑то помогали родители, кто‑то играл гигантское число подпольных концертов, другие на время уходили куда‑нибудь в «Самоцветы», чтобы «срубить бабок». Одним из первых в рок‑тусовке автомобиль купил Саша Ситковецкий – лидер группы «Високосное лето», позже возглавивший «Автограф». Была это, как водится, тольяттинская «копейка». Но как великолепна она была! Самая известная фотография «Високосного лета» сделана так: Кутиков, Ефремов, Ситковецкий и Крис Кельми, тогда еще охотно откликавшийся на имя «Толя», гордо стоят вокруг «Жигулей» и прикасаются к прекрасному. И не по приколу, а с гордостью и сознанием собственного достоинства. Вот что такое был автомобиль в то время!
В «Машине времени» первым купил автомобиль, как это было и положено по рангу, Макаревич. Причем случилось это еще до моего прихода в коллектив – весной 1979 года. Насколько я помню, у кого‑то из знакомых он приобрел подержанную зеленую «трешку». На ней он совершил исторический вояж в Польшу. Отличительной особенностью, которой Андрей очень гордился, были так называемые «спортивные» передние сиденья. Они были, как и обычные, обтянуты кожзаменителем, но очень походили на натурально кожаные. Но их форма была необычна и более удобна для спины. Любой, кто садился рядом с Макаром, непременно это замечал, поскольку в обычных машинах того времени спинка кончалась где‑то чуть пониже лопаток, и после длительной поездки, в Питер например, спина просто разламывалась. Продержалась эта машина у Андрея года до 82‑го, после чего он приобрел новенькую «шестерку» бежевого цвета. Может быть, и не бежевого, но, во всяком случае, светлого. Это приобретение значительно повысило его статус как автовладельца. Иметь новую машину в советские времена было мечтой трудноисполнимой. На этой машине Андрей гонял по гастролям, проезжая по четыреста – пятьсот километров туда и столько же обратно. Частенько ездил на ней в Питер, где у него было множество друзей. Одна из таких поездок стала последней для «шестерки» и чуть не привела к гибели самого Макара.
Дело было в сентябре 1984 года. Он со своим зятем Валеркой (мужем его сестры Наташки) ехал из Питера в Москву. Как обычно ночью. Не знаю, что уж там случилось, но ему навстречу вылетели другие «Жигули», ведомые бравым военным моряком, который, как говорят, впоследствии скончался от полученных при аварии травм. Автомобиль Макаревича, как рассказывал Максим Капитановский, выезжавший с его родителями в валдайскую больницу и видевший аварийную тачку на посту ГАИ, представлял собой груду металла, в которой целыми были только покрышки. И еще магнитофон, который работал на реверсе и крутил одну и ту же кассету. Значит, целым был и аккумулятор. Все остальное было разбито, погнуто или порезано. Как пассажиры выжили в этом автомобиле – остается загадкой. Тем не менее у Валерки лишь была повреждена челюсть, а Макар отделался травмами живота и груди, трещинами ребер, прочими ушибами и легким сотрясением. Как он рассказывал потом, его жутко поразила одна вещь. Когда он очнулся в валдайской больнице и посмотрел на своего соседа, то чуть не сошел с ума. Рядом с ним лежал собственной персоной президент США Рональд Рейган. Сходство было просто портретным. Зная, что Макаревич еще и художник, во вранье его заподозрить трудно.
Через несколько дней в больницу примчался наш ташкентский знакомый Гена и привез с собой с килограмм мумие. Растер Макара с ног до головы, напоил настойкой, и через неделю Андрей со следами свежих порезов на лице от осколков лобового стекла улетел во Владивосток на подводную охоту.
Быть «безлошадным» такой мегазвезде того времени как Макаревич было не к лицу, к он приобрел себе новый автомобиль – теперь сиреневую «семерку» – тоже из тольяттинского семейства. А через год, как рассказывал мой друг Алексеич, в Таллине Андрей увидел новый «Москвич». Это было весной 1985 года, и Андрея, конечно, поразили необычные формы модели 2141. Он даже назвал ее «если не настоящий автомобиль, то, во всяком случае, – что‑то вроде автомобиля из соцстраны». Каково же было его удивление, когда через год к нему приехал Ленька Ярмольник на такой же тачке. Всячески хвалил ее, мигал светом, рычал мотором. В общем, Макар повелся и со временем приобрел‑таки очередное чудо советского автопрома, как выяснилось, – последнюю отечественную машину в своем автохозяйстве. Предыдущая машина была продана, причем, как обычно, чуть дороже, чем она досталась Макару. Так уж он привык – не быть в убытке.
С чудовищем по имени «Москвич» Макар встретил девяностые годы, и он стоял у него в качестве второй машины до середины десятилетия, причем ломаясь при каждом выезде. Вспоминается анекдот на эту тему: «Папа с сыном купили „Москвич“, выехали за ворота завода, проехали с километр, и тут радиатор пустил пар, коробка заскрежетала, двигатель заглох. Папа полез в багажник за руководством по ремонту: „Вот, сынок, теперь это будет наша Библия“. – „Нет, папа, это будет наша Камасутра“». Мучения привели к тому, что в декабре 89‑го года Макар пересел на иномарку. В то время он уже жил в Валентиновке в жутком бетонном доме, купленном, насколько я помню, у отставного пожарного. А купить маленькую праворульную серебристую «Хонду» ему посоветовал дрессировщик Юрик Дуров, представитель известной цирковой династии, или, как его в шутку звал Андрей, Дурик Юров. Он часто ездил в Японию, а одно время даже долго работал там, так что знал, что десятилетний автомобиль можно купить очень недорого. В общем, Макар пересел на правое сиденье и сидел на нем с полгода, пока японка не стала сыпаться. А затем мы отправились на концерты в Восточную Германию. Деньги у Андрея кое‑какие были, так что он приобрел себе «трешку» «БМВ», причем купе. По тем временам это был очень дорогой и престижный автомобиль, всего лишь трехлетнего возраста. Цвет синий металлик и мощный мотор давали ему дополнительные преимущества, так что Макар в один момент стал снова «самым престижным» в коллективе. Сравниться с ним мог лишь Максим Капитановский, который за мизерную сумму типа полутора тысяч немецких марок ухитрился купить «Мерседес» 280 SE в древнем 116‑м кузове. Этот автомобиль, несмотря на почтенный пятнадцатилетний возраст и то, что он был куплен у какого‑то индейца (и это в Германии!), прекрасно доехал до Москвы и еще лет пять‑шесть честно служил Максику, подтверждая легенды и мифы о неубиваемости «меринов».
Но вернемся к Макаревичу. После «БМВ» и «Москвича» он ездил на джипе «Чероки», который в 95‑м подарил ему его друг Леня Лебедев, в очередной раз приехавший из Америки. Леня вообще замечательный парень, умеет здорово пить водку, таскаться по бабам, создавать различные проекты типа студии и компании «Синтез рекордз», торговать полезными ископаемыми и просто дружить. Сейчас он заседает в Совете Федерации Федерального Собрания Российской Федерации, являясь сенатором от Чувашии. Что до автомобиля, то Макаревич очень быстро разбил его в пух и прах, сам, как водится, оставшись цел. Продавал останки этого авто Макар долго и нудно. Он выставил его в клубе «4x4» за такую умопомрачительную цену, что в течение года не нашлось ни одного человека, подумавшего о том, чтобы купить бренные останки. Цену Макаревич снижать не хотел, но все‑же кто‑то повелся на громкое имя владельца и купил сильно помятый внедорожник.