Причины уничтожения кадровой Красной Армии

Чтобы как-то объяснить причины уничтожения кадровой Красной Армии в 1941 году, была придумана дюжина самых «уважительных причин».

Например, немцы напали вероломно и неожиданно. А мы к такой подлости были не готовы, вот нас и побили.

К тому же Вермахт за два года осуществил агрессию против девяти европейских стран, Красная Армия — всего только против шести. Следовательно, у германца накопилось больше боевого опыта. Прославленные маршалы и генералы, уступая партийным теоретикам, сквозь зубы признавали, что к началу войны они мало понимали в военном деле. Мемуары пестрят откровениями о том, что «мы этому не учились» и «мы этого еще не умели».

Еще германская армия до зубов вооружилась самой современной техникой, а наши войска не успели перевооружиться, а где успели — не освоили. В итоге враг, имея огромное количественное и качественное превосходство, походя уничтожил устаревшую советскую авиацию и пожароопасные танки с «фанерной» броней, невзирая на массовый героизм командиров и красноармейцев, имевших на троих одну винтовку.

Сталин, поразмышляв на досуге, вывел «историческую закономерность» о неготовности в принципе «миролюбивых наций» к войне: «...заинтересованные в новой войне агрессивные нации, как нации, готовящиеся к войне в течение длительного срока и накапливающие для этого силы, бывают обычно — и должны быть — более подготовленными к войне, чем нации миролюбивые, не заинтересованные в новой войне».

Виктор Суворов, основываясь на выводе, что кремлевские миротворцы сами готовили грандиозное вторжение в Европу, образно поставил двух противников в положение дуэлянтов, стреляющихся через платок, когда однозначно побеждает сделавший первый выстрел.

Еще одна причина: Сталина об опасности предупреждали буквально все — от глав правительств до перебежчиков, а он не внял, Сталин поверил Гитлеру (в другом варианте: боялся до судорог) и старался его не провоцировать. Гитлер таки спровоцировался, а Вождь всех народов то ли по недомыслию, то ли от страха не привел войска в боевую готовность. И вот, утверждает маршал A.M. Василевский: «В результате несвоевременного приведения в боевую готовность Вооруженные Силы СССР вступили в схватку с агрессором в значительно менее выгодных условиях и были вынуждены с боями отходить в глубь страны». Хотя здесь, по авторитетному мнению бывшего начальника Генерального штаба, есть одна тонкость: «...преждевременная боевая готовность Вооруженных Сил может нанести не меньше вреда, чем запоздание с ней».

Маршал элементарно подменил понятия. Степени боевой готовности, устанавливаемой для отдельных соединений, — это одно, а боевая готовность Вооруженных Сил — совершенно другое.

«Боевая готовность — состояние, определяющее степень подготовленности войск к выполнению возложенных на них боевых задач. Боевая готовность предполагает определенную укомплектованность соединений, частей, кораблей и подразделений личным составом, вооружением и боевой техникой; наличие необходимых запасов материальных средств; содержание в исправном и готовом к применению состоянии оружия и боевой техники; высокую боевую и политическую подготовку войск, прежде всего полевую, морскую и воздушную выучку личного состава; боевую слаженность соединений, частей, подразделений; необходимую подготовку командных кадров и штабов; твердую дисциплину и организованность личного состава войск и флота, а также бдительное несение боевого дежурства. Степень боевой готовности войск в мирное время должна обеспечивать их своевременное развертывание и вступление в войну, успешное отражение внезапного нападения противника и нанесение по нему мощных ударов».

Что из вышеперечисленного может быть «преждевременным»?

Каждый новый учебный год в Советской Армии начинался с приказа министра обороны, призывающего крепить и повышать боевую готовность. Теоретически — это основное занятие всех военнослужащих в мирное время.

Даже если армия состоит из десяти солдат и одного офицера, оснащенных ружьями без патронов, они должны быть готовы к бою, максимально используя имеющиеся возможности для нанесения ущерба противнику: изучать диверсионную тактику, штыковой и рукопашный бой, действия ночью, непрестанно «совершенствовать нолевую выучку», читать уставы и нести караульную службу, шагать строем и браво орать песни. В общем, они должны быть боеспособ-.ны, то есть готовы к выполнению боевых задач. Именно боеспособность «является определяющим элементом боевой готовности войск и важнейшим условием достижения победы».

Кому нужна трехмиллионная армия, если в критический для страны момент она «перевооружается» или «осваивает технику» в надежде, что политическое руководство как-нибудь «оттянет» войну до того момента, когда генералы будут к ней готовы. Преждевременной боеготовности вооруженных сил не бывает, как не бывает осетрины йторой свежести. А если армия небоеспособна — солдатам винтовку в руки не дают, чтобы не поранились, а офицер не умеет читать карту »«е в курсе, чем занимаются его бойцы и сколько их в подразделении должно быть, — никакими директивами, ни преждевременными, ни запоздалыми, в боевую готовность ее не приведешь.

Отсюда возникает вопрос, который советские историки не смели даже сформулировать: насколько эффективна была «самая передовая в мире» социалистическая система хозяйствования? Уж так ли мудра и непогрешима была родная Коммунистическая партия, организатор и вдохновитель всех наших побед, и ее генеральный секретарь, так любивший работать с кадрами? Насколько была боеспособна «непобедимая и легендарная» Красная Армия накануне войны? Насколько крепка была броня, каков был в действительности порядок, ну хотя бы в танковых войсках?

Даже при беглом обзоре поражает колоссальное несоответствие между затраченными в 30-е годы на «укрепление обороноспособности» усилиями, материальными средствами, принесенными на марксистско-ленинский алтарь жертвами, горами произведенного оружия и техники и мизерностью достигнутых результатов.

Когда после двухлетней взаимовыгодной дружбы гитлеровская Германия «вероломно» напала на СССР, Вермахт располагал 5262 танками собственного производства и примерно 2000 трофейных французских машин. Для реализации плана «Барбаросса» было выделено чуть более 3800 танков.

«Тяжелых» Pz IV немцы смогли отрядить 439 штук, средних Pz III — 965 единиц, все остальное — легкие и очень легкие машины, в том числе 410 пулеметных Pz I, прозванных в войсках «спортивным автомобилем Круппа». Из общего числа предназначенных для действий на Востоке «панцеров» 354 танка до сентября 1941 года находились в Германии, в резерве Верховного Главнокомандования. Кроме того, в составе дивизионов и рот сопровождения имелось 246 штурмовых орудий StuG III, около 140 противотанковых самоходок PzJag I и пара десятков самодвижущихся 150-мм орудий. Подсчитывать боевые машины союзников Германии пока не стоит, поскольку ни один из них на нас 22 июня не напал, ни внезапно, ни вероломно, а кое-кто и не собирался, пока И.В. Сталин превентивными бомбардировками не «убедил» их присоединиться к Адольфу Гитлеру.

Миролюбивая Страна Советов на 22 июня 1941 года имела 25 500 танков, в том числе 1861 единицу не имевших себе равных по тактико-техническим характеристикам KB и «тридцатьчетверок» с противоснарядным бронированием, 481 «устаревший», но все равно превосходивший любую вражескую технику, надежный и хорошо отработанный средний танк Т-28, почти 13 ООО легких, но все-таки вооруженных 45-мм пушкой Т-26, БТ-7 и БТ-7М, а также 3258 пушечных бронеавтомобилей. Причем 15 687 танков (и среди них 1600 Т-34 и KB) находились непосредственно в западных приграничных округах. Пусть из них около 2500 единиц проходили по 3-й и 4-й категории, то есть требовали среднего и капитального ремонта. Все равно советское численное превосходство на Западе получается четырехкратным. Еще была у нас такая замечательная машина, сконструированная Н.А. Астровым на базе танка Т-38, — легкий, быстроходный, маневренный, бронированный и вооруженный пулеметом артиллерийский тягач «Комсомолец» Т-20. Он предназначался для буксировки противотанковых и полковых пушек, но мог использоваться и использовался в качестве пулеметной танкетки. У немцев он вообще числился «танком». Таких тягачей, мало в чем уступавших «Панцеру-I», было изготовлено 7780.

(Самое интересное заключается в том, что на вопрос, сколько же танков было в Красной Армии, точного ответа нет. Исследователи приводят разные данные, ссылаясь на самые точные архивные документы, но расходятся друг с другом не на десятки, а на тысячи боевых машин. Например:

—статистическое исследование Генштаба России в графе «Состояло на вооружении» на 22.06.1941 года дает цифру 22 600 танков (на основе анализа архивных материалов и расчетов по ним);

—почти столько же танков — 22 531 — имелось согласно «Справке об основных показателях мобилизационного плана 1941 г. и обеспеченности по нему Красной Армии», вот только «наличие» показано по состоянию на 1 января 1941 года(ОХДМГШ, ф. 16, оп. 2154);

—Институт военной истории Министерства обороны РФ публикует «Сводную ведомость количественного и качественного состава танкового парка РККА на 1 июня 1941 г.» — 23 106 танков (данные ЦАМО РФ, ф. 38, оп. 11353);

— историк М.И. Мельтюхов указывает «Количество танков в

Красной Армии» на 1 июня 1941 года — 25 508 (РГАСПИ, ф. 71 и так далее).

То есть целые немецкие танковые группы умещаются в нашу «статистическую погрешность»!)

А ведь маршал С.К. Тимошенко в своих «Соображениях» на имя Сталина и Молотова прогнозировал, что враги развернут против Советского Союза 10 550 танков, и все равно собирался воевать на чужой территории. Вот только самостоятельно, без совета Вождя, не мог определиться, что правильнее: мощным ударом захватить Краков и «в первый же этап войны отрезать Германию от Балканских стран и лишить ее важнейших экономических баз» или все-таки сначала «нанести поражение германской армии в пределах Восточной Пруссии и овладеть последней».

При таком соотношении сил Красная Армия, казалось, была способна раскатать в тонкий блин любого противника. Чтобы предотвратить агрессию, хватило бы просто, вместо того чтобы прятать по лесам, построить эту массу боевых машин вдоль советско-германской границы. Однако вышло наоборот: к концу 1941 года немцы взяли Минск, Таллинн, Ригу, Смоленск, Киев, ворвались в Крым, стояли у ворот Москвы и Ленинграда.

Неохотно «вспоминая» свои сокрушительные поражения и «размышляя» над их причинами, советские полководцы сокрушенно разводят руками: мол, история «отпустила слишком мало времени», а большинство наших танков «устарели». Не говоря о том, что это — не совсем правда, военачальники вполне определенно намекают, что устаревший — значит, небоеспособный. Непонятно, что мешало «устаревшим» танкам стрелять и наносить ущерб противнику.

Еще, оказывается, совершенно недостаточно имелось «танков новейших типов». Маршал Г.К. Жуков даже точно подсчитал, сколько таких танков ему не хватило, чтобы дать супостату достойный отпор, — ровно 16 600 штук (то есть чтобы восемь наших на один немецкий, сразу видно — большой стратег был Георгий Константинович, не хуже Тухачевского).

А хоть бы и вовсе ни одного «новейшего»! Моторизованный корпус генерала Манштейна на четвертый день войны, преодолев почти 400 км, вышел к Двинску (Даугавпилсу), не имея в своем составе ни одной «тридцатьчетверки». Основными машинами в корпусе генерала Рейнгардта были собранные на заклепках и вооруженные 37-мм пушкой чешские 35(t) и 38(t).

Кстати, именно против них командование Северо-Западного фронта впервые массированно применило тяжелые танки КВ.

23 июня 1941 года в районе литовского городка Расейняй 6-я танковая дивизия генерала Франца Ландграфа двумя боевыми группами — группа «Раус» и группа «Зекендорф» — овладела мостами через реку Дубисса и заняла два плацдарма на ее правом берегу. Более слабой дивизии в Панцерваффе просто не было: из общего числа в 254 танка ее главную ударную силу составляли собранные в одно соединение 149 чешских трофеев типа 35(t) и 36 машин типа Pz III и Pz IV. Утром 24 июня группа «Зекендорф» была атакована и выбита с плацдарма 2-й танковой дивизией под командованием генерал-майора Е.В. Солянкина — 250 танков (полсотни КВ-1 и КВ-2). Советские танкисты перешли на левый берег и под сосредоточенным огнем сотни «панцеров» принялись утюжить позиции германской артиллерии: «Окутанные огнем и дымом, они неотвратимо двигались вперед, сокрушая все на своем пути. Снаряды тяжелых гаубиц и осколки ничуть им не вредили... Основная масса наших танков атаковала с флангов. Их снаряды с трех сторон били по стальным гигантам, но не причиняли им никакого вреда». Немцы были поражены неуязвимостью и мощуо «черных монстров», особенно когда один из них просто раздавил гусеницами «новейший» 35(t), а другой без видимых повреждений выдержал выстрел в упор из 150-мм гаубицы. Что и говорить, страху на германца нагнали или, согласно донесениям комиссаров, «навели на них ужас». Но и только. Всего через два дня 2-я танковая дивизия перестала существовать, не уцелело ни одной боевой машины, генерал Солянкин погиб. Дивизия Ландграфа еще неоднократно вступала в бои с «Ворошиловыми», но тем не менее, хоть и «охваченная ужасом», к началу сентября оказалась под стенами Ленинграда, за все время наступления безвозвратно потеряв всего 55 танков.

Командовавший 2-танковой группой генерал Гудериан впервые обратил внимание на новые танки русских лишь в октябре, когда южнее Мценска 15-я бригада полковника М.Е. Катукова из 49 танков (батальон БТ-7, рота KB, две роты Т-34) изрядно потрепала 4-ю танковую дивизию генерала Лангермана. Хотя в Белоруссии, в составе вдребезги разбитого Западного фронта, их было полтысячи, еще столько же сгинули под Смоленском и Рославлем (не считая 4700 «легких и устаревших»).

Тяжелее всех пришлось на Украине командующему 1 -й танковой группой генералу фон Клейсту. Против его 728 танков, из которых более трети — 219 единиц — составляли «грозные» машины Pz I и Pz II, командующий Юго-Западным фронтом генерал-полковник М.П. Кирпонос только в составе механизированных соединений мог выставить 4808 танков (а всего — около 8000), в том числе 833 единицы KB и Т-34. Их было трудно не заметить, о чем свидетельствуют многочисленные донесения, посыпавшиеся из германских частей артиллерийских и танковых подразделений:

«Совершенно неизвестный тип танка атаковал наши позиции. Мы немедленно открыли огонь, но наши снаряды не могли пробить броню танков, и только с дистанции 100 м огонь стал эффективнее...

...Шесть противотанковых орудий вели беглый огонь по Т-34. Но эти танки, словно доисторические чудовища, спокойно прошли сквозь наши позиции. Снаряды только заставляли броню танков стучать как барабан...

...Лейтенант Штойп четырежды выстрелил по Т-34 с дистанции 50 м и один раз с 20 м, но не смог подбить танк. Наш беглый огонь был неэффективен, и советские танки приближались. Снаряды не пробивают броню и раскалываются на части».

Имея целые «стада» бронированной техники, Кирпонос и Жуков предприняли попытку устроить противнику решительный «клей-стец», бросив в решительное контрнаступление шесть корпусов... И за две недели потеряли 4381 танк! Вермахту удалось добиться таких «показателей» потерь лишь к августу 1942 года (наши за это время списали почти 30 ООО танков). А к началу осени 1941-го в группе Клейста числились лишь 186 «полностью вышедших из строя» боевых машин и 147 «находящихся в ремонте». Причем оставшихся хватило на то, чтобы совместно с группой Гудериана замкнуть грандиозный Киевский котел.

Одним словом, летом 1941 года «лучшие в мире» танки KB и Т-34 заметной роли не сыграли. Несмотря на все дифирамбы в их адрес и восторженные подсчеты вмятин от снарядов, на тот момент это были довольно несовершенные боевые машины. Большая пушка и толстая броня — это еще не танк, это — дот. Пушку делал В.Г. Грабин, броню изготовили ижорцы, кто-то упорно доводил дизель. Задача танкового конструктора заключается в расчете оптимальной компоновки имеющихся узлов, проектировании подвески, трансмиссии, моторного отсека, системы управления, то есть в создании надежной и маневренной «повозки для пушки». Перефразируя Антона Павловича, в танке «все должно быть прекрасно».

KB, созданный в конкурентной гонке, избыточно бронированный в угоду идее неуязвимости, принятый на вооружение фактически без испытаний ходовой части, имел отвратительную трансмиссию, выход ее из строя был явлением массовым. При длительном движении начинала кипеть вода в радиаторе. Не справляясь с возросшей нагрузкой, перегорали электромоторы поворота башни, позаимствованные у танка Т-28. Дело можно было поправить в процессе серийного производства, однако директора Кировского завода И.М. Зальцмана и главного конструктора Ж.Я. Котина трансмиссия не интересовала. Ликвидация целого списка недостатков потребовала бы снижения объемов производства, а за это орденов не давали. Поэтому в СКБ-2 рисовали проекты новых «мастодонтов» весом 80 и 100 тонн. Знаменитый конструктор Н.Ф. Шамшурин на склоне лет назвал KB-1 танком «не столько для войны, сколько для показа» — балластом Красной Армии:

«Хотя KB имел от рождения очень серьезные пороки, но машину можно было не просто спасти, но к началу войны наладить производство по-настоящему грозных для врага танков. Прежде всего надо было создать работоспособную коробку передач и заменить 76-мм пушку подобающим тяжелому танку орудием... Однако ничего этого сделано не было, а пресса тиражировала восторженные отклики о выдающейся победе советских танкостроителей. Вокруг KB создавался ореол какого-то чудо-оружия, чему способствовали и отзывы иностранных специалистов, имевших возможность оценить только внешние характеристики танка. Те рекламации, что шли из войск, просто игнорировались, а многочисленные поломки объяснялись в первую очередь плохой подготовкой экипажей. Отказов было так много, что ими занималась специальная правительственная комиссия, обнаружившая самые серьезные упущения в конструкции принятой на вооружение машины...»

Надо отметить, что подобающие тяжелому танку орудия были созданы В.Г. Грабиным. В 1940 году он представил 85-мм танковую артсистему Ф-30, а также Ф-32 — калибром 95 мм. Они были испытаны и рекомендованы для принятия на вооружение. Однако Сталину вдруг вспомнился полузабытый калибр 107-мм, и грабинские пушки признали недостаточно мощными. Выполняя постановление Совнаркома, Горьковский завод № 92 своевременно подал 107-мм орудие ЗИС-6 конструкции того же В.Г. Грабина с начальной скоростью снаряда 800 м/с, но котинский «объект 220» в серию так и не пошел, а уже поставленные на поток ЗИС-6 отправили на переплавку.

И комиссия, упомянутая Шамшуриным, действительно была. Она последовала в октябре 1940 года после письма военпреда Кировского завода Л.З. Мехлису, возглавлявшему, кроме всего прочего, Наркомат госконтроля. Перечислив дефекты машины, военин-женер 3 ранга Каливода подытоживал: «Исходя из вышеизложенного, считаю, что машина KB недоработана и требует срочных и серьезных переделок... Целесообразнее снизить программу до конца 1940 года до 5—8 машин в месяц и перебросить все заводские силы На доработку машины. В настоящее время все силы брошены на выполнение программы, а о качестве машины думают мало. Считаю, что в настоящий момент назвать машину боеспособной нельзя из-за вышеуказанных дефектов. Отправлять ее в армию можно только как учебную, а не боевую». Комиссия полностью подтвердила выводы представителя приемки, а Мехлис немедленно довел их до сведения Сталина. Попутно выяснилось, что директор завода, впрочем, как все красные директора, грешит приписками и очковтирательством. (Во время войны склонность к победным рапортам и обещаниям катапультировала его в кресло наркома танковой промышленности, в котором он усидел ровно год. За это время особого прогресса в производстве боевых машин Исаак Моисеевич не добился, но успел угробить С.А. Гинзбурга, давшего путевку в жизнь половине советских танков. В начале 1943 года выяснилось, что новые самоходные установки СУ-76 ломаются, не доезжая до линии фронта. Дело в том, что, не имея мощных двигателей, на «сушку» установили параллельно два карбюраторных мотора ГАЗ-202 с двумя коробками передач, переключать которые надо было синхронно. Надо ли удивляться, что у неопытных водителей выкрашивались не полностью сцепившиеся зубья шестерен. «Крайним» нарком сделал С.А. Гинзбурга, заместителя Ж-Я. Котина по вопросам создания и внедрения новой техники. Семен Александрович был отстранен от работ и отправлен на фронт начальником ремонтной службы танкового корпуса, где и погиб. Ну, как, к примеру, Альберт Шпеер отправил бы на фронт Фердинанда Порше. После войны, когда евреем в Советской стране станет быть немодно, а Сталин обронит, что каждый еврей — потенциальный агент мирового сионизма, И.М. Зальцмана выкинут на улицу с резолюцией: «Использовать на работе не выше мастера».)

Неоднократно жаловались на плохое качество тяжелых машин маршал Г.И. Кулик и генерал армии Д.Г. Павлов. Но всем им было не под силу одолеть закон социалистического хозяйствования, когда главным показателем любого предприятия является выполнение установленного количества штук, и Кировский завод продолжал «гнать план». Правда, на 1941 год было предусмотрено принять ряд мер по улучшению KB-1, как то: установить командирскую башенку, планетарную трансмиссию, более совершенные бортовые передачи и поворотный механизм. Но в апреле грянул приказ о срочном — в три месяца — освоении еще не существующего 70-тонного танка КВ-3 со 107-мм пушкой, и чтоб за полгода построить 500 машин. Все работы по устранению недостатков «Клима-I» были свернуты, едва начавшись.

«Первые же дни Великой Отечественной войны подтвердили, что KB-1 в том виде, в каком он выпускался, воевать по-настоящему не мог, — рассказывает Н.Ф. Шамшурин, — так как не обладал никаким гарантированным моторесурсом. Вот и получился трагический парадокс: броня была крепка, а танка быстрого не получилось. Казалось бы, сама жизнь подталкивала к срочной модернизации KB, к замене неработоспособной коробки передач, но, увы, в самое тяжелое для страны время, с конца лета 1941-го по весну 1942 года, мы продолжали тратить огромные материальные ресурсы и человеческие силы для дальнейшего научно-технического поиска. В первую военную зиму в Челябинске, куда эвакуировали Кировский завод, «изобрели» КВ-7, имевший строенную артустановку, три пушки в связке! Совершенно впустую расходовалась энергия отнюдь не бесталанных людей, впустую тратились ценные материалы, впустую выливалась высоколегированная сталь. И до сих пор тот технический авантюризм выдается за некое достижение... КВ-1 полностью дискредитировал и себя, и саму идею создания тяжелых машин».

В ходе вышеупомянутого сражения под Расейняем имела место почти фантастическая история. Пока группа полковника фон Зекендорфа отражала атаки танковой дивизии генерала Солянкина, на другом плацдарме, в шести километрах к северу, находилась боевая группа «Раус» с 30 танками, которая, по идее, должна была прийти на помощь своим товарищам. Но сделать этого не смогла, поскольку у нее в тылу, на единственной дороге, ведущей в Расейняй, материализовался танк KB в количестве одной единицы. Почти двое суток группа «Раус», отрезанная от своих коммуникаций, билась с этим «ужасным монстром», используя танки, 50-мм пушки, зенитную артиллерию и даже саперную диверсионную группу, умудрившуюся ночью заминировать советский танк, пока наконец сумела одержать победу. Так вот, во все время этого беспримерного боя KB вел активную стрельбу по всем целям, появлявшимся в поле зрения, но ни разу не сдвинулся с места, «он стоял на дороге совершенно неподвижно, представляя собой идеальную мишень». Что в конце концов позволило немцам скрытно вывести к нему в тыл 88-мм зенитку и расстрелять танк с дистанции 500 метров (причем из семи снарядов броню пробили только два).

Вместо совершенствования трансмиссии на KB наращивали бронирование. С началом войны толщину брони башни довели до 105 мм, машины более раннего выпуска усилили 25-мм экранами, которые крепились к корпусу и башне болтами. Танк стал нести минимум 100 мм брони, как лобовой, так и бортовой.

Никаких других явных преимуществ в сравнении с «тридцатьчетверкой» KB-1 не имел. Вооружение его было таким же, а маневренность хуже, чем у Т-34. «Ворошилов» мог вдребезги разбить любую дорогу так, что колесная техника идти за ним уже не могла и мало какой мост мог выдержать его вес. КВ-2 сняли с производства на второй день войны, поскольку «прорывать» ему было нечего, а для борьбы с бронетехникой его шестидюймовая гаубица совершенно не годилась.

Дело дошло до того, что в 1942 году, после катастрофических поражений Красной Армии под Харьковом и в Крыму, готовилось правительственное решение о прекращении выпуска тяжелых танков. Но вместо этого с конвейера начал сходить модернизированный КВ-1С. На нем часть недостатков была устранена, например, использована новая трансмиссия, разработанная Шамшуриным для 100-тонных танков. Однако на новой машине в погоне за маневренностью, по прямому указанию «Друга всех конструкторов», уменьшили толщину брони, и по своим боевым характеристикам «похудевший» на 5 тонн KB еще больше приблизился к средним танкам. С появлением у немцев «Тигра» с 88-мм пушкой «Ворошилов» моментально и окончательно устарел. Противник мог безнаказанно поражать его на запредельных для советского танка дистанциях.

В 1941 —1942 годах танков KB сделали более 4000 единиц, так и не устранив полностью врожденные пороки. Неспроста в 1943 году на Курской дуге основной тяжелой машиной отдельных танковых полков Красной Армии был британский Мк IV «Черчилль».

Точно так же танк Т-34 сочетал в себе передовые решения в области вооружения и бронирования с архаичными или просто неудачными узлами и механизмами. В частности, он был единственным из новых танков, сохранившим пружинную подвеску Кристи, и заметно отставал от Германии и других стран в конструкции трансмиссии и механизмов поворота — на Западе такое уже «не носили». «Тридцатьчетверка» имела наиболее устаревшую коробку передач из всех на тот момент существовавших. На первых выпусках стояла четырехступенчатая КП, требовавшая перемещения шестерен относительно друг друга с зацеплением нужной пары шестерен ведущего и ведомого валов. Смена скоростей в такой коробке была непростым делом и требовала отменной выучки механика-водителя и немалой физической силы. К тому же трансмиссия располагалась в кормовой части танка, рядом с ведущими колесами. Такое решение, с одной стороны, позволило освободить боевое отделение от громоздкой коробки передач, карданного вала, бортовых механизмов и уменьшить высоту машины. С другой, опять-таки, требовало приложения больших физических усилий к органам управления, соединявшимся с трансмиссией уходящими в силовое отделение металлическими тягами. В результате включить рычаг управления одной рукой было невозможно, приходилось помогать себе коленями или использовать помощь стрелка-радиста. Многие механики-водители пользовались киянкой, когда что-нибудь заклинивало.

Сама коробка передач была слаба и ненадежна и часто выходила из строя. При переключении зубцы шестерен ломались и выкрашивались. В 1942 году офицеры НИИБТ, обследовав отечественные, трофейные и ленд-лизовские танки, пришли к выводу: «Коробки перемены передач отечественных танков, особенно Т-34 и KB, не удовлетворяют полностью требованиям, предъявляемым к современным боевым машинам, уступая коробкам перемены передач как танков союзников, так и танков противника, и отстали по крайней мере на несколько лет от развития техники танкостроения».

Башня Т-34 была узкой и тесной даже для двух человек. В бою командир, отдавая команды механику-водителю, куда направить или развернуть танк, давая указания заряжающему, какой снаряд послать в казенник, припадая к прицелу, чтобы навести орудие, вычислить расстояние и нажать на спуск, одновременно уворачиваясь от откатывающегося назад орудийного ствола, почти не имел времени посмотреть, что делают другие танки, а тем более руководить действиями нескольких машин. И не только времени, но и возможности.

Во-первых, «тридцатьчетверка» не имела командирской башенки и, соответственно, кругового обзора. Во-вторых, те средства наблюдения, которые имелись, были весьма далеки от совершенства и по конструкции, и по качеству — на порядок хуже немецких. Общий обзор должен был обеспечивать панорамный перископ ПТ-6. Прибор представлял собой короб с установленными в нем под углами зеркалами из полированной стали; с превосходной цейссовской оптикой его даже невозможно сравнивать. Причем если первое время перископов в башне было два, то в дальнейшем в целях экономии решили оставить один — у командира танка.

У механика-водителя имелся свой прибор наблюдения: «Трип-лексы на люке механика-водителя были сделаны из отвратительного желтого или зеленого оргстекла, дававшего совершенно искаженную картинку. Разобрать что-либо через такой триплекс, особенно в прыгающем танке, было невозможно». Поэтому механики-водители даже в бою ездили с приоткрытым люком. Но командир танка не мог сделать даже этого. Башенный люк, общий для командира и заряжающего, был тяжел, неудобен и не откидывался вперед. В открытом состоянии он просто закрывал передний сектор обзора. Временами командиру танка не оставалось ничего другого, как управлять машиной, сидя верхом на крыше башни. Плохой обзор из танка облегчал жизнь немецкой пехоте, быстро вычислившей мертвые зоны «тридцатьчетверки» и применявшей для борьбы с ней ранцевые заряды и противотанковые мины.

Для сравнения: на «фашистском» Pz Kpfw IV приборов наблюдения было десять, если считать командирскую башенку с пятью перископами за один, причем немецкий стрелок-радист располагал оптическим прицелом с двукратным увеличением, откалиброванным для стрельбы на дистанции до 1200 метров, а наш имел «дырочку», через которую совмещал мушку, глаз и тулово врага (вообще принципиальным и неизменным требованием немецкого заказчика к инженерам было: «Танки должны обеспечивать хорошее наблюдение и быть удобными в управлении»).

Еще одной проблемой была повышенная загазованность боевого отделения в результате проникновения в танк пороховых газов после каждого выстрела из пушки. Для их удаления в передней части башни устанавливался электровентилятор, доставшийся в наследство от БТ с 45-мм орудием, маломощный и неэффективный. В бою нередки были случаи, когда заряжающий угорал до обморока. Настолько же плох был воздушный фильтр двигателя, который, в сущности, ничего не фильтровал, он даже чистый воздух пропускал с трудом, приводя к быстрому износу мотора.

Устанавливавшаяся на командирских Т-34 приемо-передающая радиостанция 71 -ТК-3 в движении обеспечивала связь на дистанции около 6—7 км, была неустойчива, сложна и часто выходила из строя. Для связи между членами экипажа внутри танка предназначалось переговорное устройство ТПУ-3, по воспоминаниям танкистов, просто бесполезное.

И уж, конечно, наши танки не блистали «излишним комфортом».

Почти легендой стала пресловутая «несгораемость» Т-34 и KB, поскольку на них, дескать, стояли дизельные двигатели. На самом деле танки с дизелями горели ничуть не хуже машин с карбюраторными моторами. Конечно, поджечь солярку спичкой сложнее, чем бензин. Однако от попадания снаряда топливные баки детонируют одинаково, независимо от вида топлива, а на «тридцатьчетверке» они к тому же находились не в корме, а внутри боевого отделения. «Как свечи, — писал любимому Вождю политрук 161-й танковой бригады Л.И. Черненькое, — горят наши могучие KB и Т-34, и с ними гибнут кадры готовых на все танкистов».

Кстати, обследовав силовую установку германского «Тигра», инженеры полигона в Кубинке пришли к совсем парадоксальному выводу: «Применение немцами на новом танке карбюраторного двигателя, а не дизеля, может быть объяснено:...весьма значительным в боевых условиях процентом пожаров танков с дизелем и отсутствием у них в этом отношении значительных преимуществ перед карбюраторными двигателями, особенно при грамотной конструкции последних и наличии надежных автоматических огнетушителей; коротким сроком работы танковых двигателей из-за крайне низкой живучести танков в боевых условиях, из-за чего стоимость бензина, сэкономленного в случае применения на танке дизеля, не успевает оправдать необходимого для дизеля повышенного расхода легированных сталей и высококвалифицированного труда, не менее дефицитных в военное время, чем жидкое топливо».

Таким образом, единственным относительным преимуществом использования в танке дизеля являлось удвоение запаса хода благодаря малому удельному расходу топлива и возможность работы на дешевых тяжелых сортах. Но это — только теоретически, поскольку сам дизель-мотор В-2 был еще далек от совершенства и не имел гарантированного моторесурса. Его, как многую другую новую технику, приняли на вооружение «авансом». Но и в ноябре 1942 года на технической конференции, посвященной дизельным моторам, представители ГБТУ отмечали, что указанный в формуляре гарантийный срок в 150 часов не соответствует действительности, в реальной жизни он редко превышал 80—100 часов.

В первый период войны качество советских боевых машин только ухудшалось. Это было связано с эвакуацией многих заводов, снижением квалификации рабочей силы и ставкойна массовость производства ввиду огромных потерь в боевой технике. Танки выпускались без радиостанций, без башенных вентиляторов, с «паровозными» опорными катками — без резиновых бандажей. На них ставили дизель с чугунным картером вместо алюминиевого или вовсе — карбюраторный двигатель М-17.

Проблема качества — отдельная тема. Героические труженики тыла нередко спихивали армии откровенный брак, как в военное, так и в мирное время, а прикормленные представители приемки этот брак принимали и под резолюции митингов и клятвы в верности Родине и товарищу Сталину передавали в войска.

К примеру, в 1940 году разразился скандал, когда при обстреле германской «тройки» из родимой 45-мм пушки выяснилось, что штатный бронебойный снаряд БР-240 не пробивает 30-мм цементированную броню с дистанции 400 метров, а должен бы с дистанции вдвое большей. Проведенное расследование выявило, что термообработка снарядов образца 1938 года проводилась по сокращенной программе, чтобы, значит, выполнить и перевыполнить социалистические обязательства по валу. В результате снарядов Красной Армии дали много, но при столкновении с броней, имеющей поверхностную закалку, они просто раскалывались на части. Позднее стали выпускать снаряды «нормального качества», но на войсковых складах соседствовали и те и другие, не выбрасывать же народное добро. Во время войны массовое производство боеприпасов налаживалось на непрофильных гражданских предприятиях, кастрюльных и мебельных фабриках, со значительными отклонениями от технологии и с использованием эрзац-взрывчатки, например мела, или вообще без оной — просто болванка. К концу 1941 года наша «сорокапятка» по бронепробиваемости «сравнялась» с немецкой 37-мм пушкой РаК 35/36, к тому же имевшей в боекомплекте подкалиберные снаряды с начальной скоростью более 1000 м/с.

Поэтому заявленные табличные тактико-технические характеристики советской техники, снятые с эталонных образцов, и реальные параметры серийных машин и другой амуниции — это «две большие разницы».

Строгость приемки снизилась, и нередки были случаи, когда прибывающая с заводов техника тут же отправлялась в ремонт или «доводилась» в частях.