Мы контролируем во имя любви. 1 глава

• Мы делаем это, потому что мы «только пытаемся помочь».
• Мы делаем это, потому что мы знаем лучше, как должны идти события и как должны вести себя люди.
• Мы делаем это, потому что мы — правы, а они — не правы.
• Мы контролируем, потому что мы боимся не делать этого.
• Мы делаем это, потому что мы Не знаем, что еще делать.
• Мы делаем это, чтобы прекратить боль.
• Мы контролируем, потому что мы думаем, что вынуждены это делать.
• Мы контролируем, потому что мы не думаем.
• Мы контролируем, потому что контролирование — это все, о чем мы можем думать.

В конечном счете мы можем контролировать, потому что это тот путь, которым мы обычно идем в решении своих вопросов.

Тирания и доминирование — вот некоторые правила железной руки, правящей с само захвачен­ного трона. Правители обладают большой властью. Они знают лучше. Они клянутся Богом, что это будет сделано только так. Они позаботятся об этом.

Другие тайно делают свое грязное дела. Они прячутся под личиной мягкости, ласки и доброты, а сами секретно проворачивают свои делишки — за­нимаются делом других людей.

Другие со вздохами и слезами, с заявлениями о своей зависимости и утрате всяких способностей, провозглашая себя всеобщей жертвой, успешно кон­тролируют жизнь других посредством своей сла­бости. Они такие беспомощные. Они так нуждаются в сотрудничестве с вами. Они жить не могут без этого. Иногда слабые являются наиболее сильными манипуляторами и контролирующими людьми. Они научились тащить изо всех сил такие привод­ные ремни мира, как чувство вины и жалость.

Многие созависимые комбинируют тактики, ис­пользуя разнообразие методов. Что-нибудь сработа­ет! (Или, точнее, ничто не работает, а мы продолжа­ем надеяться, что сработает.)

Несмотря на разнообразие тактики, цели остают­ся одними и теми же. Заставить других людей делать то, что вы хотите, чтобы они делали. Заставить их вести себя так, как по вашей мысли они должны. Не допустить, чтобы они вели себя так, как, по вашей мысли, они не должны, но, возможно, они будут так себя вести без вашей «помощи». Принудить силой жизненные события раскрываться и разворачивать­ся в той манере и в то время, какое вы им назначили. Не позволять того, чтобы что-то случилось или могло случиться, произойти. Держать крепко и не пускать на самотек. Мы написали пьесу, и мы будем смотреть, чтобы актеры действовали, а сцены разво­рачивались исключительно так, как мы решили они должны действовать и разворачиваться. И неважно, что мы продолжаем при этом ставить на дыбы реальность. Если мы и впредь будем требовать до­статочно настойчиво, мы сможем (верится нам) оста­новить течение жизни, переделать людей и изме­нить события в том направлении, как это нам нра­вится.

Мы обманываемся.

Позвольте мне рассказать о Марии. Она вышла замуж за мужчину, который оказался алкоголиком. Он был запойный пьяница. Он не пил каждый день, или каждую субботу и воскресенье, или каждый месяц, но когда он пил — тут берегись! Он был пьяным целыми днями, иногда неделями. Он на­чинал пить в восемь утра и продолжал пить до полной отключки. Его рвало во всяких неподходящих местах, он выпотрошил весь семейный бюд­жет, его выгнали с работы, он создавал невыно­симый хаос в каждый свой запой. Между запоями жизнь тоже не была безупречной. Ощущение грозя­щего рока, неизбежной обреченности и неразрешен­ные чувства наполняли атмосферу дома. Другие неразрешенные проблемы, последствия пьянства при­водили в беспорядок их жизни. Они никогда не могли преуспеть в борьбе с несчастьями. Они никог­да не начинали как бы с чистого листа. Было все же лучше, — для Марии и ее троих детей — когда муж не пил. Была также надежда, что в этот раз все будет по-другому.

А по-другому никогда не было. Годами стоило только Марии отлучиться, как ее муж впадал в запой. Когда она уезжала на уик-энд, когда она ложилась в роддом, когда ее муж оставлял дом и куда-нибудь уезжал или когда он был вне поля ее зрения по какой-либо другой причине, он напивался.

Каждый раз, когда Мария возвращала или удаля­ла его из того места, где он пил, он внезапно прек­ращал пить. Мария решила, что ключ к трезвости ее мужа — это ее присутствие. Она могла контроли­ровать его пьянство (и всю боль, причиняемую им) тем, что всегда была тесно прилеплена к своему дому и стояла как гвардеец на вахте, охраняя своего мужа. Из-за того, что она усвоила этот метод конт­роля, из-за все возраставших чувств стыда, замешательства, тревоги и из-за всех травм, сопровожда­ющих созависимость, Мария стала затворницей. Она отклоняла всякие предоставлявшиеся ей случаи по­путешествовать, она отказывалась посещать собра­ния в церкви, которые ее интересовали. Даже когда она покидала дом, чтобы съездить в магазин, она чувствовала угрозу тому равновесию, которое она создала — или думала, что создала. Несмотря на ее решительные и отчаянные усилия, ее муж все же находил возможности пить. Он нашел способ напи­ваться дома, но так, чтобы она не знала. Он пил тогда, когда она вынуждена была находиться вне дома.

После одного исключительно разрушающего за­поя муж Марии сообщил ей, что он запил из-за тех невыносимых финансовых трудностей, в которые попала их семья. (Он не удосужился упомянуть, что его пьянство явилось причиной тех невыносимых финансовых трудностей.) Он сказал, что если бы жена нашла работу и помогла в финансовом отно­шении, он не чувствовал бы больше потребности пить. Тогда бы с него снялось напряжение. Мария подумала о его просьбе, затем нехотя согласилась с ним. Она боялась покидать дом и чувствовала себя озабоченной тем, как организовать присмотр за ма­лыми детьми. Она не чувствовала себя готовой к работе эмоционально или психически. Особенно ее возмущало то, что ей необходимо устраиваться на работу ради добавочных денег в то время, когда ее муж так безответственно относился к деньгам. Но она решила, что стоит попробовать. Чего не сдела­ешь, чтобы удержать этого мужчину трезвым!

Короче говоря, Мария пошла работать в качестве секретаря. Она трудилась хорошо — лучше, чем она раньше думала о своих способностях. Созависимые бывают отличными работниками. Они не жалуются; они делают больше, чем им положено; они выполняют все, о чем их попросят, они задабривают лю­дей; они стараются выполнять свою работу безуп­речно — по меньшей мере какое-то время, пока не начинают злиться и негодовать.

Мария начала чувствовать себя немного лучше. Ей нравилось встречаться с людьми, это было нечто такое, чего ей недоставало в жизни. Ей нравилось ощущать, что она зарабатывает свои собственные деньги (хотя она все еще и негодовала по поводу безответственного отношения мужа к этому). И ее работодатели оценили ее. На нее возлагали все боль­ше и больше ответственности, и она была на пороге повышения по службе, когда могла стать неофи­циальным секретарем. Но в это время к Марии вернулось старое тревожное чувство — ее догадка о том, что муж вот-вот запьет снова.

Это чувство приходило и покидало ее на не­сколько дней. Затем однажды это чувство ее сильно ударило. Эта тревога, которая перекручивает кишки и заставляет заламывать руки, вернулась к ней во всей своей силе. Мария начала звонить мужу по телефону. Его не было на работе, где он должен был быть. Она звонила еще и еще. Никто не знал, где он. Она уже целыми днями кусала себе ногти, продол­жая неистово звонить, надеясь, что ее сотрудники не видят того, что с ней творится за ее показным ложным фасадом — «все прекрасно, никаких проб­лем». Когда она в тот вечер прибыла домой, то обнаружила, что мужа нет дома и что он не забрал детей из дневной группы, как должен был. Ситуация вышла из-под контроля снова. Он снова запил. На следующее утро она бросила работу — просто уво­лилась без соответствующего предупреждения. К 10.00 она вернулась домой — стеречь своего мужа.

Несколькими годами позже она сказала: «У меня было такое чувство, что я вынуждена это сделать. Я должна была взять ситуацию под контроль — МОЙ КОНТРОЛЬ».

Мой вопрос таков: кто кого контролирует?

Мария выучила тот урок, что она не контро­лирует своего мужа и его пьянство абсолютно. Он и его алкоголизм контролируют ее.

Этот вопрос стал для меня более ясным однажды вечером, на заседании семейной группы в лечебном центре. (Многие из моих клиентов — мудрые люди, мудрее меня. Я многому научилась, слушая их.) На группе жена алкоголика открыто говорила со своим мужем — мужчиной, который пил многие годы за время их супружества, многие годы был безработ­ным, часть лет провел в тюрьме.

«Ты обвиняешь меня в попытках контролиро­вать тебя, и я думаю, что так и было, — говорила она. — Я ходила по барам с тобой, чтобы ты не пил так много. Я позволяла тебе приходить домой, когда ты оскорблял меня, и позволяла тебе пить дома, чтобы ты не пил где-либо еще и не разбился. Я отмеряла тебе дозу алкоголя, пила с тобой (а я ненавидела пьянство), прятала бутылки, тащила тебя в группу Анонимных Алкоголиков. Но правда заключается в том, сказала она, что «ты контролировал меня все это время. Все те пись­ма из тюрьмы говорили мне то, что я хотела слы­шать. Все те обещания, все те слова. И каждый раз, когда я готова была покинуть тебя — уйти ради всего лучшего — ты делаешь или говоришь как раз то, что удерживает меня от этого решительного шага. Ты знаешь в точности то, что я хочу слышать, и именно это ты говоришь мне. Но ты никогда не меняешься. И ты никогда и не намеревался из­мениться. Ты просто хочешь контролировать меня».

Он улыбнулся своей полуулыбкой и кивнул, ког­да она это сказала. «Да, — сказал он, — я пытался контролировать тебя. И я преуспел в этом деле очень даже хорошо».

Когда мы пытаемся контролировать людей и те ситуации, которые относятся к области «не наше дело», мы сами становимся контролируемыми. Мы уступаем нашу способность думать, чувствовать и действовать в своих лучших интересах. Часто мы становимся контролируемыми не только людьми, но и такими болезнями, как алкоголизм, нарушение питания (пере- или недоедание) и компульсивные, т.е. почти насильственные, игры. Алкоголизм и дру­гие деструктивные нарушения — это мощные силы. Никогда не забывайте, что алкоголики и лица с другими подобными нарушениями очень хорошо умеют контролировать других. Они мастера в этом деле. Мы встретили равного напарника, когда мы пытаемся контролировать их или их болезнь. Мы проигрываем сражение. Мы проигрываем войны. Мы теряем себя — наши жизни.

Возьмем взаймы пикантную новость у Ал-Анона: не вы явились причиной этого; не вам контроли­ровать это; не вам излечить это.

Итак, довольно попыток! Мы становимся крайне фрустрированными, когда пытаемся делать невоз­можное. И мы обычно мешаем возможному слу­читься. Я думаю, что если я сильно зажимаю челове­ка или явление или если я всеми силами направляю мою волю на определенную ситуацию, то тем самым моя Высшая Сила лишается возможности сделать что-либо конструктивное в отношении той ситуа­ции, того человека или меня. Мое контролирование блокирует волю Бога. Оно блокирует способность других людей к духовному росту. Оно не позволяет событиям случиться естественным путем. Оно же не позволяет мне радоваться людям или событиям.

Контроль — это иллюзия. Это не работает. Мы не можем контролировать алкоголизм. Мы не можем контролировать компульсивные формы поведения кого бы то ни было — переедание, сексоголизм, азартные игры — или любые другие формы прояв­лений этого ряда. Мы не можем (это даже не наше дело, чтобы и пытаться) контролировать чьи-либо эмоции, мышление или выборы. Мы не можем кон­тролировать исход событий. Мы не можем конт­ролировать жизнь. Некоторые из нас могут только себя контролировать.

Люди в конце концов делают то, что они хотят делать. Они чувствуют себя так, как они хотят себя чувствовать (или как они себя чувствуют); они дума­ют о том, о чем они хотят думать; они делают те вещи, какие, по их мысли, необходимо делать; они могут измениться только тогда, когда они готовы измениться. И не имеет значения то, что они не правы, а мы — правы. И не имеет значения, если при этом они причиняют себе боль. Не имеет значения, что мы могли бы помочь им, если бы только они нас послушали или сотрудничали бы с нами. Это не имеет значения, не имеет значения, не имеет зна­чения, не имеет значения. Мы не можем изменить людей. Любые попытки контролировать их есть иллюзия, заблуждение. Лю­ди будут либо сопротивляться нашим усилиям, либо удвоят свои усилия, чтобы доказать нам, что мы не можем их контролировать. Они могут временно приспособиться к нашим требованиям, но в тот момент, когда мы повернемся к ним спиной, они вернутся в свое естественное состояние. Более того, люди накажут нас за то, что мы принудили их сделать что-то такое, чего они не хотели делать, или за то, что мы принудили их быть кем-то, кем они не хотели быть. Никакое количество контроля не даст в результате устойчивого и желаемого изменения в другом человеке. Мы можем иногда делать такие вещи, которые повышают вероятность того, что лю­ди захотят измениться, но мы не можем гаран­тировать или контролировать это.

И это правда. Это очень плохо. Иногда это труд­но принять, особенно если кто-то, кого вы любите, причиняет боль себе и вам. Но таково положение вещей. Единственный человек, которого вы можете изменить сейчас или когда-либо, это вы сами. Единственный человек, контролировать которого есть ваше дело, это вы сами.

Отстранитесь. Уступите. Иногда, когда мы посту­паем именно так, то результат, которого мы долго ждали и на который надеялись, появляется быстро, почти чудесным образом. Иногда этого не проис­ходит. Из-за этого вам не следует переставать забо­титься или любить. Вам не следует терпеть жестокое обращение. Вам не следует отклонять конструк­тивные, разрешающие проблемы методы, такие, как профессиональная интервенция. Принимайте любые решения, какие вам необходимо принять, чтобы заботиться о себе, но не позволяйте им контро­лировать других людей. Начните заботиться о себе!

«Но это так важно для меня! — протестуют мно­гие люди. — Я не могу отстраниться».

Если это важно для вас, то я полагаю, что это более чем достаточная причина, чтобы отстра­ниться.

Я слышала одну мудрость об отстранении из уст младенцев — моих младенцев. Иногда мой младший сын, Шейн, слишком крепко сжимает меня и делает это слишком долго, когда я его обнимаю. Он начина­ет опрокидывать меня. Я теряю равновесие, станов­люсь нетерпеливой с ним и пытаюсь прекратить его объятие. Я начинаю сопротивляться ему. Возможно, именно это позволяет мне держаться близко к нему чуточку дольше. Может быть, это форма контроля надо мной. Я не знаю. Однажды вечером, когда он это делал, за нами наблюдала моя дочь до тех пор, пока она не сделалась раздосадованной и нетер­пеливой.

«Шейн, — сказала она, — приходит время, когда надо отпустить».

Для каждого из нас приходит такое время, когда надо отпустить. Вы узнаете, когда это время пришло. Когда вы сделали все, что вы могли сделать, тогда пришло время отстраниться. Занимайтесь своими чувствами. Посмотрите в лицо своим страхам поте­рять контроль. Приобретите контроль над собой и над своими ответственностями. Освободите других, пусть они станут теми, кто они есть. Поступая так, вы освободите себя.

Задание

1. Есть ли в вашей жизни событие или человек, которых вы хотите контролировать? Почему? На­пишите несколько абзацев об этом.

2. Каким образом (умственно, физически, эмо­ционально и т.д.) вы контролируетесь чем-то или кем-то из тех явлений или людей, какие вы пы­тались взять под свой контроль?

3. Что случится (с вами или с другим человеком), если вы отстранитесь от этой ситуации или челове­ка? Случится ли, возможно, то же самое в любом случае, несмотря на ваши контролирующие жесты? Что вы выигрываете, пытаясь контролировать ситу­ацию? Что выигрывает другой человек от ваших попыток контролировать? Насколько влияют на ис­ход событий ваши попытки контролировать?

Довольно быть жертвой

Мы так тщательно смотрим за тем, чтобы никому не было больно. Никому, кроме нас самих.

Член Ал-Анона

Примерно через год от начала моего выздоров­ления от созависимости я осознала, что я все еще делаю нечто такое (причем повторяю это снова и снова), что причиняет мне душевную боль. Я чувст­вовала, что этот образ действий был как-то связан с тем, что многие мои взаимоотношения сопровож­дались раздражением, озлоблением. Но я не знала, что «это» было такое, что я делала и не могла перестать делать.

В один солнечный день, прогуливаясь по дорож­ке с моим другом Скоттом, я остановилась, поверну­лась к нему и спросила: «Скажи, что это за действие, которое созависимые делают и делают и не могут остановиться? Что же в конце концов держит нас в таком состоянии, что мы чувствуем себя так плохо?»

Он подумал над моим вопросом некоторое вре­мя, прежде чем начал отвечать. «Созависимые — это люди, призвание которых заботиться и спасать. Они спасают, затем преследуют, а заканчивают тем, что становятся жертвами. Изучи драматический треу­гольник Карпмана», — сказал он. (Драматический треугольник Карпмана и сопровождающие роли спасателя, преследователя, жертвы — это работа и наблюдение Стефена Карпмана).

То, что он сказал, было непонятно, но я пришла домой, вытащила некоторые книги по психотера­пии, которые давно пылились на полках, и пог­рузилась в изучение. Через некоторое время в моей голове кое-что прояснилось. Я увидела. Я поняла. Я чувствовала себя так, как будто я добыла огонь.

Так вот оно. Это был мой образ действий. Это наш образ действий. Именно это мы делаем с нашими друзьями, с семьей, со знакомыми, с клиентами или с любыми людьми из нашего окружения. Как со-зависимые, мы можем делать многие вещи, но этот образ действий — это как раз то, что мы делаем наилучшим образом и чаще всего. Это наша излюб­ленная реакция.

Мы — спасательницы, пособницы. Мы — великие крестные матери или крестные отцы целому миру, как говорил Эрни Ларсен. Мы не только удовлетво­ряем потребности людей, мы предвкушаем их. Мы управляем людьми, воспитываем их, суетимся вок­руг них. Мы лучше все делаем, мы лучше разрешаем проблемы, мы больше уделяем внимания. И все это мы делаем так хорошо. «Твое желание — для меня команда» — вот ваша тема. «Твоя проблема — это моя проблема» — вот наш девиз. Мы очень за­ботливы.

Что значит спасать?

Спасать и заботиться означает почти то же са­мое, что заключено в звучании этих слов. Мы спаса­ем людей от их ответственности. Мы берем на себя заботу об ответственности людей перед ними самими. Затем мы ужасно злимся на них же за то, что мы сделали. Позже мы чувствуем себя использован­ными и выброшенными, нам жаль себя. Такой вот образчик, треугольник.

Спасать и заботиться — синонимы. Определения этих понятий тесно связаны с понятием «пособ­ничать». Пособничество на психотерапевтическом жаргоне означает деструктивную форму помощи. Любые действия, которые помогают алкоголику продолжать пить, спасают алкоголика от страданий, вызванных последствиями его пьянства и в любом случае облегчают алкоголику возможность пить и дальше, вот это и считается пособничеством.

Консультант Скотт Иглстоун говорит, что мы спасаем каждый раз, когда берем на себя ответствен­ность за другое человеческое существо — за мысли, чувства, решения, поведение, духовный рост, благо­получие, проблемы или судьбу того человека. При­водимый ниже список действий составляет содер­жание этого движения — спасать, заботиться.

Мы делаем что-то такое, что мы не хотим делать.

Говорим «да», когда имеем в виду «нет».

Делаем что-то для кого-то, несмотря на то, что тот человек сам в состоянии и должен делать это сам для себя.

Удовлетворяем потребности людей, когда нас об этом не просят и даже до того, как мы согласились делать это.

После того как нас попросили о помощи, мы делаем больше, чем требуется от нас.

Постоянно отдаем больше, чем получаем в кон­кретной ситуации.

Устанавливаем, приводим в порядок чувства людей.

Думаем за других людей.

Говорим за них.

Страдаем за других из-за последствий их пове­дения.

Вкладываем больше интереса и активности в совместные усилия, чем это делают другие люди.

Не просим о том, чего мы хотим, в чем нуждаем­ся и чего желаем.

Мы спасаем каждый раз, когда берем на себя заботы о других людях. В то время, когда мы спасаем других или заботимся о них, мы можем чувствовать одно или больше из следующих чувств: дискомфорт и неловкость в связи с дилеммой человека; настойчивость и даже назойливость в выполнении своего побуждения; жалость; вину; святость; тревогу; край­нюю ответственность за того человека или пробле­му; страх; ощущение, что нас как будто сила какая-то принуждает это делать; мягкое или сильное не­желание что-то делать; чувство, что мы более компетентны, чем тот человек, которому мы «помога­ем»; временами негодование за то, что мы оказались в этом положении. Мы также думаем, что человек, о котором мы заботимся, беспомощен и не способен делать то, что мы делаем для него или для нее. Мы чувствуем себя нужными в данное время.

Я сейчас не имею в виду проявления любви, доброты, сочувствия и истинной помощи — ситу­ации, где наша поддержка действительно необхо­дима и желанна и где мы хотим оказать поддержку. Эти проявления составляют хорошую сторону жиз­ни. А спасательство и забота не являются хорошей частью жизни.

Забота выглядит более дружелюбным действием, чем оно есть на самом деле. Забота требует неком­петентности со стороны того человека, о котором заботятся. Мы спасаем «жертв» — людей, которые, по нашей мысли, не способны сами отвечать за себя.

Фактически же жертвы в состоянии позаботиться о себе, несмотря на то, что мы и они не отмечаем этого. Обычно жертвы развешаны по углам треу­гольника и висят там, ожидая нас, чтобы заставить нас двигаться и прыгать по сторонам треугольника вместе с ними.

После того как мы начали спасать, мы неизбежно будем двигаться к следующему углу треугольника преследованию. Мы становимся негодующими и гневными в отношении того человека, которому мы так щедро «помогли «. Мы сделали нечто такое, что мы не хотели делать, мы сделали нечто такое, что не входило в нашу ответственность, мы игнорировали наши нужды и желания, и мы начали злиться на это. Дело осложняется и тем, что эта жертва, этот несча­стный, которого мы спасали, оказался неблагодар­ным за нашу помощь. Он (или она) не оценил доста­точно высоко то, чем мы пожертвовали. Жертва ведет себя отнюдь не так, как он (или она) должен был бы. Этот человек не принимает даже наших советов, которые мы предлагаем с такой готовно­стью. Этот человек не позволяет нам вызывать у него то или иное чувство. Что-то не работает или что-то не так в чувствах, поэтому мы сдираем наш нимб и вытаскиваем наши вилы.

Иногда люди не замечают или предпочитают не замечать нашего раздраженного, дурного настро­ения. Иногда мы делаем все от нас зависящее, чтобы скрыть его. Иногда мы позволяем себе проявить его со всей силой нашей ярости; особенно часто мы проделываем это с членами семьи. Что-то в семье есть такого, что стремится выявить нас такими, какие мы есть в реальности. Показываем ли мы, прячем ли или только частично прячем нашу взвол­нованность, тревогу и свое негодование, мы знаем, о чем идет речь.

В большинстве случаев те люди, которых мы спасаем, немедленно ощущают сдвиг в настроении. Они видели, что это надвигается. Они воспользуют­ся этим как предлогом, чтобы перейти на нас в наступление. Теперь их очередь занять место на углу преследователя. Это может предшествовать по­явлению у нас чувства гнева либо может случиться в это же самое время либо последовать за чувством гнева. Иногда жертвы реагируют на наш гнев. Обыч­но это реакция на то, что мы берем ответственность на себя за того человека, что прямо или косвенно говорит ему, насколько он (или она) является неспо­собным (ой), по нашим убеждениям. Люди возмуща­ются, когда им говорят или показывают, что они некомпетентны, при этом не имеет значения, на­сколько громогласно они признают себя беспомощ­ными. И они возмущаются нами, что мы сыплем им соль на рану, т.е. добавляем оскорблений, когда гневаемся на них после того, как уже обозначили их некомпетентность.

Затем наступает время нашего последнего дви­жения. Мы держим курс прямо к нашему излюблен­ному месту, угол жертвы на дне. Это предсказуемый и неизбежный результат нашего спасательства. Чув­ства беспомощности, обиды, печали, стыда и жа­лости переполняют нас. Нас использовали — опять. Мы остались неоцененными — опять. Мы так ста­рались помочь людям, быть добрыми к ним. Мы стонем: «Ну почему? Почему это ВСЕГДА со мной случается?» Другой человек потоптал нас, швырнул все это нам в лицо. Интересно, мы вечно будем жертвами? Возможно, если мы не перестанем спа­сать и заботиться.

Многие созависимые в какие-то моменты своей жизни были действительными жертвами — жерт­вами чьего-то жестокого обращения, плохого ухода, отвержения, алкоголизма или любой другой ситу­ации, которая может делать людей жертвами. Мы были в какие-то моменты действительно беспомощ­ными, чтобы защитить себя либо разрешить наши проблемы. Что-то стояло на нашем пути, о чем-то мы не просили, и это больно нас ранило. Это печаль­но, действительно печально. Но еще более печально то, что многие из нас, созависимых, стали смотреть на себя как на жертв. Наше болезненное прошлое повторяет себя. Беря на себя заботу о других, мы позволяем людям виктимизировать нас, т.е. превращать нас в жертв, и участвуем в этом процессе посредством постоянного спасания людей. Спасание или забота не являются актами любви. Драмати­ческий треугольник — это треугольник ненависти. Он пестует и поддерживает ненависть к себе, он мешает свободному проявлению наших чувств к другим людям.

Треугольник и сдвиг ролей спасателя, преследо­вателя и жертвы — это видимый процесс, через который мы проходим. Изменения ролей и эмо­циональные изменения охватывают нас с такой определенностью и с такой интенсивностью, как если бы мы читали сценарий. Мы можем завершить про­цесс в считанные секунды, испытывая лишь слабые эмоции при сдвиге ролей. Либо у нас могут уйти годы на завершение треугольника, и мы можем действительно дойти до большого взрыва. Мы мо­жем, и многие из нас это делают, спасать двадцать раз за день.

Позвольте мне проиллюстрировать спасание. Моя подруга замужем за алкоголиком. Как только он напивается, она на машине гоняет по городу, привлекает на свою сторону друзей и безустанно преследует своего мужа, пока не находит его. Она обычно испытывает благожелательность, озабоченность и жалость к нему — это знаки предупреж­дения, что спасание имеет место — пока она не доставит его домой и не засунет в постель, беря на себя ответственность за него и за его трезвость. Как только его голова коснулась подушки, ситуация меняется. Она переходит в положение преследовате­ля. Она не желает иметь этого мужчину в своем доме. Она ожидала, что он будет целыми днями скулить о том, как ему было плохо. Он был не в состоянии принимать на себя ответственности в семье, и вообще он был жалок. Он делал это так много раз! Итак, она бы принялась за него, начиная с мелких выстрелов из укрытия и доводя дело до сильного взрыва. Он бы какое-то время терпел ее преследование, пока не превратился из беспомощ­ной жертвы в мстительного преследователя. Она затем принимает на себя роль спускающейся на погружение жертвы. Наступают чувства жалости к самой себе, беспомощности, стыда и отчаяния. И это история моей жизни, она простонала бы. После всего того, что она сделала для него, как он мог так с ней обращаться? Почему это всегда с нею случалось? Она чувствовала себя жертвой обстоятельств, жерт­вой безобразного поведения своего мужа, жертвой жизни. Ей никогда не приходило в голову, что она была также жертвой самой себя и своего собствен­ного поведения.

А вот вам другая иллюстрация спасания. Однаж­ды летом подруга захотела, чтобы я посетила ее яблоневый сад на ферме. Первоначально я хотела поехать, и мы договорились о дате. Однако к тому времени, когда дата подошла, однако, я оказалась чрезвычайно занятой. Я позвонила ей, и вместо того, чтобы сказать, что я не хочу приезжать, я начала просить отодвинуть дату приезда. Я чувствовала себя виноватой и ответственной за ее чувства — это еще одна форма спасательства. Я не могла разочаро­вать ее, потому что я думала, что она не сможет правильно обращаться со своей ответственностью за свои чувства. Я не могла сказать правду, потому что я думала, она может разозлиться на меня — больше эмоциональной ответственности — как будто чей-либо гнев — это мое дело. Быстро подошел следу­ющий уик-энд, и я втиснула эту поездку в свое еще более плотное расписание. Но я не хотела ехать. Я даже не хотела никаких яблок; у меня в холо­дильнике два ящика битком набиты яблоками. Прежде чем я остановила машину перед ее домом, я уже переключилась на роль преследователя. Я ки­пела негодованием, мысли мои были напряженны­ми, когда мы ехали в сад. Когда мы приблизились к саду и начали пробовать и рассматривать яблоки, стало ясно, ни одной из нас все это не в радость. Через несколько минут подруга повернулась ко мне и сказала: «Я на самом деле не хочу никаких яблок». Я ответила: «На прошлой неделе я купила немного яблок. Я приехала только потому, что думала, что этого хочешь ты, а я не хотела обидеть тебя».

Этот пример — это только один из тысячи попы­ток спасать, которым я посвятила свою жизнь. Ког­да я начала понимать этот процесс, то обнаружила, что провела большую часть своего активного вре­мени, щелкая вокруг зубчатых краев этого треугольника, беря на себя ответственность за кого-то и за всех, кроме себя самой. Иногда мне удается пред­принять активные действия по спасанию; иногда я предпринимаю некоторые действия по спасанию. Моя дружба со многими людьми начиналась, под­держивалась и в конечном счете обрывалась в соот­ветствии с прогрессированием моих намерений спа­сать. Спасанием пропитаны мои взаимоотношения с членами семьи и клиентами. Все это удерживало меня в состоянии взволнованности, тревоги по пус­тякам большую часть времени.