— Ну? — Гарри откинулся на спинку кресла, положил на стол плотно сжатые кулаки. — Что удалось выяснить?
Честно, я хотел бы ему сказать: «Дружище, тебе померещилось!» Или даже: «Гарри, друг, это профессиональная деформация, съезди в отпуск, отдохни».
Но передо мной сидел не Гарри и не дружище, а Главный аврор Поттер, шутить с которым я никому бы не советовал, даже себе.
И я сказал:
— В течение недели объект наблюдения каждый вечер посещал паб «Игривая банши», трижды возвращался оттуда домой и четыре раза уходил ночевать с неизвестными мужчинами.
— Неизвестными? — на скулах Гарри на мгновение проявились желваки, и мне показалось, что я слышу скрип зубов.
— Нет, разумеется, мы выяснили…
— Кто? — слово упало, словно крышка гроба.
Я достал свиток.
— Марвин Моран, зельевар, сорок два года, не женат, проживает по адресу Лютный переулок, дом два. Роджер Дэвис, служащий «Гринготтс», тридцать три года, не женат, проживает по адресу Цветочный проезд, дом двенадцать. Габриель Трумэн, тридцать пять лет, не женат, домовладелец, Косая аллея, дом шесть. Джереми Стреттон, служащий Министерства, Управление по связям с кентаврами, тридцать один год, женат, имеет двоих детей, Дождливая площадь, дом четыре.
— Замечательно, — сказал Гарри и несколько раз разжал и сжал пальцы в кулаки, будто они у него затекли. — За-ме-ча-тель-но. Просто отлично.
— Дружище, — я шагнул было вперед, но наткнулся на тяжелый взгляд и немедленно остановился. — Я хотел просто…
«Стой, где стоишь!» — у него это на лбу было написано дюймовыми буквами. Я представил себе целителей из больницы Святого Мунго, отскребающих Малфоя от стенок их с Гарри дома — и мне стало нехорошо.
Если честно — хорек как специально нарывался, неблагодарная скотина. И ладно бы с магглами блудил, так нет — гадил там, где о его похождениях неминуемо бы узнал Гарри. Может, и правда, специально. Но в таком случае он решил самоубиться очень оригинальным способом, Гарри с некоторых пор предательство не прощал.
Я с самого начала был против этих отношений, но кто меня слушал? Само собой, я прекрасно знал, что есть маги, которым нравятся другие маги, а не ведьмочки. В мальчиковых спальнях Гриффиндора по вечерам говорили отнюдь не об эссе по трансфигурации и уж тем более не о новейших исследованиях в области зельеварения. Как все нормальные парни мы говорили о девчонках и напропалую хвастались победами, чаще всего придуманными на ходу.
В конце концов, война закончилась, впереди нас ждала нормальная жизнь, так почему бы не поговорить о сиськах Браун или о том, отличаются ли в постели близняшки Патил. Нам рано пришлось повзрослеть, и то, что нас отправили снова в школу, не отменяло буйствующих гормонов и желания поебаться в свое удовольствие.
Так вот, Гарри никогда в этой болтовне не участвовал. И не потому, что опасался при мне говорить о Джинни — они благополучно расстались еще до Рождества, первого по-настоящему мирного Рождества после многолетнего противостояния с Волдемортом. Правильно сделали, конечно. Мало ли, кто в кого в детстве влюбляется, а когда семья и дети, такие ошибки уже сложно исправлять.
В общем, к этому времени Гарри, думаю, все о себе понял. На Бельтайн они уже вовсю крутили с Малфоем, и дня не проходило, чтобы я не натыкался на эту парочку в каком-нибудь коридоре или в пустом классе. Уму непостижимо, как быстро они преодолели все разногласия, стоило Волдеморту оказаться на том свете, а Люциусу в Азкабане.
Впрочем, старый пройдоха вышел на свободу меньше, чем через год. Поговаривали, он активно сотрудничал со следствием и сдал аврорам всех, кого не прибили в день Битвы. Мерлин ему судья, а я умываю руки — по соседству с дементорами я бы тоже всех сдал. Видел я эту жуть невъебенную вблизи, спасибо, больше не надо.
Короче, мы оглянуться не успели, а Гарри с Малфоем съехались и стали жить вместе. Любовь-морковь и все такое, некоторые любят погорячее, а некоторые любят трахаться в жопу, все люди разные, да здравствует толерантность. Если что — это не я так думал, это мне Гермиона тогда внушала. Типа, моя гомофобия ничем не лучше малфоевского расизма по отношению к магглам. На самом деле лучше, потому что я же не предлагал снимать с Хорька шкуру и не обзывал его. А что я внутри себя думал про их с Гарри постельные игры, так это сугубо мое, гетеросексуальное дело.
Мы на аврорских курсах сначала даже пари заключали — как долго они вместе проживут. К концу первого года на кону стояло сто пятнадцать галеонов. К концу второго уже триста семьдесят. А потом мы забрали ставки, потому что разбегаться Гарри с Малфоем не собирались, спорить стало скучно, и я на свои десять купил золотое обручальное кольцо в ювелирной лавке Грэма. С симпатичным таким зеленоватым камушком, мама сказала, что это «кошачий глаз», и, по-моему, он очень подходил Гермионе.
На нашу свадьбу Гарри и Драко явились вдвоем и вели себя так, словно их ни на секунду не смущали толпа народа и вездесущая Скитер. Собственно, они их и не смущали. Надо сказать, что десять лет назад мало кто отваживался так откровенно демонстрировать сексуальную ненормальность. Про нашего покойного директора говорили шепотом и криво ухмыляясь. А тут герой! С Малфоем! Гарри с Малфоем, все просто охуели, правда. Ну, то есть все, само собой, про них знали — но вот так прийти под колдокамеры?
А этим двоим было по хрену. Они держались за руки и начинали целоваться при каждом удобном и неудобном случае. Мне даже завидно стало — такие они были красивые, свободные и плюющие на всех со шпиля гриффиндорской башни.
Скитер потом написала огромную статью в «Пророк», все восхищалась смелостью героя и его «сердечного друга», отважившихся сломать стереотипы общепринятой морали. Ну и немедленно нашлись те, кто решился повторить подвиг, как это у них говорится — «выйти из чулана». Правда, нашлись и те, кто решил, что «сексуальным извращенцам» не место в нашем обществе.
Мы тогда уже были на последнем курсе и стажировались в аврорате. Раза четыре нам с Гарри в составе аврорских патрулей пришлось побывать там, где Непримиримые — так они себя называли — расправлялись с геями. Гомофобия моя тогда же и закончилась. Потому что я мог, само собой, про себя называть Малфоя любыми эпитетами, но мне в голову никогда бы не пришло связать его Инкарцеро и перерезать горло ножом.
Кстати, поэтому сначала аврорат считал убийства ритуальными, мол, преступникам нужна была кровь. После третьего стало понятно, что никаких ритуалов там и близко нет. А когда Непримиримых поймали — их и было-то всего пятеро, свихнувшихся на высокой морали старперов из поколения Дамблдора — они сами признались, что расправлялись с «заразой». Помню, мы были в доме на Гриммо — я с Гермионой и Гарри с Малфоем. Гарри говорил про то, как недопустимо долго раскачивалось следствие, что позволило убийцам расправиться в общей сложности с семерыми молодыми магами, сорвался и едва не устроил ураган местного масштаба. Малфой тогда спрыгнул с дивана, подскочил к Гарри, обнял его и принялся что-то шептать на ухо. Это было так… трогательно, что ли? И я как-то проникся их чувствами, понял, что это не блажь, не вывих мозгов, что это так же серьезно, как у меня с Гермионой или у Билла с Флер.
После окончания курсов карьера Гарри в аврорате не то что пошла в гору, а буквально полетела. В двадцать пять он стал самым молодым главой аврората в истории магической Британии. Я ужасно гордился тем, что Гарри мой друг. Мне, конечно, высоких постов не светило, да вообще никаких не светило, поэтому приблизительно в то же время я ушел из аврората и открыл частное детективное агентство. На службе Гарри мне все дорожки наверх перекрывал, чтобы, не дай Мерлин, не обвинили в том, что он своих продвигает. Но как только я стал самостоятельным, тут он мне и заказы начал подкидывать, и клиентов, которые по тем или иным причинам избегали официального расследования. В общем, все у меня неплохо стало складываться: мы с Гермионой домик купили, ячейку в «Гринготтс» открыли. И я мог подарить жене на день рождения или на годовщину свадьбы уже не тоненькое колечко с «кошачьим глазом», а симпатичный такой наборчик — кольцо, серьги, кулон — с настоящими бриллиантами. Маленькими, но настоящими.
Гермиона первая заподозрила неладное. Обычно Гарри приходил к нам с Малфоем, а тут пришел один. И через неделю тоже один. И на день рождения Хьюго — один. Она к нему и прицепилась — почему? Гарри шутил, говорил, что Драко занят. А чем Хорек мог быть занят, если из них двоих работал только Гарри, а Малфой торчал дома и ни хера не делал?
Я сидел, слушал, как Гарри морочит Гермионе голову, а когда она ушла заваривать чай и резать пирог с ревенем, предложил услуги частного детектива. На свою, блядь, голову. В итоге Гарри сказал Малфою, что отправляется на континент участвовать в каком-то там международном совещании, сам засел в своем кабинете в Министерстве, а я организовал наружку.
И теперь стоял на ковре перед другом — дурак дураком — понятия не имея, как ему помочь.
— Где он сейчас? — говорил Гарри с трудом, через силу, словно ему было безумно больно и он едва сдерживался.
— Там же, в пабе. Ты ведь официально только послезавтра возвращаешься.
— Вот будет весело, если я вернусь сегодня, — Гарри улыбнулся, и у меня в животе стало пусто-пусто. И очень холодно. — Как ты считаешь, Драко будет рад?
— Очень, — я сглотнул пересохшим горлом, впервые подумав о том, не стоит ли предупредить Малфоя. — А что ты хочешь делать?
— Ничего, — Гарри снова разжал и сжал кулаки. — Но раз у нас сложилась такая ситуация, думаю, нам нужно с ним поговорить.
Я представил себе этот разговор и затосковал. Будь у меня хоть малейшее сомнение, что в пабе куролесил Малфой, а не кто-то под Оборотным зельем, я бы донес эту светлую мысль до Гарри. Но сомнений у меня не было — блядствовал Малфой и не под Империусом, а в здравом уме и твердой памяти. Не то чтобы мне было его жалко…
За Гарри я переживал, вот что. Если бы мне Кингсли пообещал оклад в тысячу галеонов, особняк напротив Министерства, упряжку этонских крылатых коней в личное пользование и место в Визенгамоте, я и то очень сильно бы подумал, стоит ли мне взваливать на себя такую ответственность. Это я в Хогвартсе считал, что если денег навалом, на улице узнают и девицы вокруг от восторга писаются — это и есть счастье. Хрен вам! Счастье — это когда у тебя на сердце спокойно. За жену, за детей, за близких и за будущее.
А когда ты Главный аврор, когда тебя ежедневно Министр сношает на предмет растущей преступности, когда твои сотрудники регулярно лажают, да еще и дома полная жопа из-за того, что у любовника хрен зачесался? И к этим удовольствиям добавим магическую силу, которую нужно постоянно держать в узде. Я ведь говорил уже, что Гарри мог устроить ураган? Так вот, добавлю — он мог устроить ураган любой силы. Какая там шкала у магглов? Пятибалльная? Гарри был в состоянии раскрутить все десять, честно, от Лондона бы кочек не осталось. И от нашего, и от маггловского. В общем, Боже, храни королеву от срывов Главного аврора Поттера.
А этот бледномордый паразит шлялся трахаться, с кем попало, совершенно не думая о том вреде, который он наносит государству. Да ни о чем он не думал, кроме ебли, мне так кажется.
Я отдал Гарри фиалы с воспоминаниями агентов наблюдения и неловко откланялся. И подумал: как хорошо, что мы с Гермионой дом не в Лондоне купили, а в пригороде, где природа, птички и можно отдохнуть в тишине и покое, ни о чем не переживая.
Малфой уже здорово набрался. Сидел, закинув тощие ноги на соседний стул, сосал огневиски и выглядел как последняя блядь. Шикарно, в общем, выглядел, у меня так никогда не получится. Вокруг шумели, пили, лизались, выясняли отношения — об него это все разбивалось, как прибой о волнорез. Он и дома, наверное, так сидел — отстраненно глядя в камин и надираясь, пока Гарри пропадал на работе.
Я выдернул из-под его ног стул, сел, призвал со стойки бара кубок и вылил в него остатки огневиски из хорьковой бутылки.
— Уизли, — лениво сказал Малфой и попытался закинуть ноги мне на колени, но я вовремя пресек эту попытку. — Чего надо?
— Что ты тут делаешь? — огневиски был дерьмовый, вместо ожидаемой мягкости мне по горлу как наждаком прошлись, и я закашлялся. — Это же притон, неужели нельзя выпить — раз уж хочется — в приличном месте?
— В приличном месте я вряд ли найду желающих на предмет поебаться, — Малфой хрипло рассмеялся. — В приличном месте все в курсе, с кем я живу. А тут всем по хую.
— Драко, — я попытался воззвать к его разуму в надежде, что тот не до конца залит алкоголем. — Если Гарри узнает, у тебя будут большие проблемы.
Он внезапно резко наклонился вперед, ухватил меня за галстук и подтянул к себе.
— Проблемы? Разве я собственность Главного аврора Поттера? Или, может быть, я состою в браке с мистером Поттером? Или мистер Поттер меня содержит?
Не таким он был пьяным, каким хотел казаться. А глаза у него были налиты кровью, как у вампира, словно Малфой несколько суток толком не спал. Да он и не спал, наверное, шляясь по чужим домам и постелям.
— Но у вас, вроде как, чувства…
Малфой неожиданно снова рассмеялся — громко, взахлеб, словно съел Хохотательных помадок из лавки моего брата. Он ржал и ржал, дрыгая ногами, стуча кулаками по коленкам и мотая головой, как тестрал, которому в ноздрю залетела пикси. Потом схватил мой кубок с огневиски, выжрал его и только после этого успокоился, вытер слезы и уставился на меня с каким-то лихорадочным весельем в покрасневших глазах.
— Уизли, ты прекрасен. Я ведь помню, как тебя скрючивало, когда ты видел нас с Гарри на последнем курсе Хогвартса. Да и потом тоже. А сейчас ты вдруг переживаешь за наши чувства?
— Не за ваши чувства, а за Гарри я переживаю, — я подозвал домовика. — Сок, любой.
— А что за него переживать? — Малфой пожал плечами. — Поверь, Уизли, с Гарри все будет отлично.
Он проводил глазами какого-то вызывающе одетого волшебника лет девятнадцати на вид, причмокнул.
— Неплохая задница, да, Уизли? Интересно, сколько он берет за час?
— Понятия не имею, — я против воли тоже посмотрел на парня. Задница и правда была очень симпатичная. — Я не трахаюсь с парнями. Малфой, шел бы ты домой. Не ровен час, Гарри вернется.
— А он что, куда-то уезжал? — Малфой вскинул бровь и насмешливо ухмыльнулся. — Уизли, не считай меня идиотом, Гарри не умеет врать, никогда не умел.
Он поднялся и, пошатываясь, двинулся куда-то вглубь паба — ориентируясь по слабосветящимся зеленым стрелочкам с буквами WC. Я налил себе сока из кувшина, отхлебнул пару глотков и задумался. Итак, Малфой знал, что Гарри в Лондоне. И наверняка знал о слежке. Тогда какого драккла выебывался? И вообще, что-то он застрял там, в сортире.
Туалет тут был, конечно, офигенный. Ну, я притонов повидал на своем веку, но все-таки не таких. В общем, в стенках и в дверях кабинок там были дырки. Из некоторых торчали члены, и каждый желающий, насколько я понял, мог отсосать. У писсуаров застыла пара дрочил, которые на это дело просто любовались. Пахло спермой, отвратительным любрикантом с едким хвойным запахом, потом и каким-то дешевым освежителем. Странно, но это густое, словно патока, амбре действовало не хуже мощнейшего афродизиака — даже у меня в яйцах засвербело.
Я понятия не имел, в какой кабинке сидит Малфой, поэтому прошелся вдоль дверей, окликая Хорька. И у третьей был вознагражден: кто-то недовольно стукнул изнутри по хлипкой филенке.
— Отъебись, Уизли, дай кончить!
Этот мудак, наверное, трахал там того жопастого парня, и ему было посрать, что Гарри обо всем узнает.
— Брось его, красавчик, — пробасил кто-то за моим плечом. — Я лучше.
— Не сомневаюсь, — ответил я и убрал наглую лапищу со своего паха. — Но я не по этой части, извини.
Малфой вывалился из кабинки, застегивая брюки. Выглядел он, как обожравшийся фаршем низзл. Мы вернулись в зал, он плюхнулся на стул и заказал еще одну бутылку огневиски. А я остался стоять рядом, понимая, что не смогу вытащить Малфоя из этого борделя, как бы мне ни хотелось.
Никогда чертов мудак никого не слушал, разве что Гарри, но и это было давно. И все же я попытался. Забрал в кулак белобрысый растрепанный хвост, чтобы Малфой не вздумал дергаться, и наклонился к уху.
— Слушай меня внимательно, козел блудливый. Мне насрать, если Гарри тебя прибьет, я всегда считал, что ничего иного ты и не заслуживаешь. Но, к сожалению, ты не сирота, и твой папаша обязательно добьется уголовного преследования. А если ему откажут — начнет на каждом углу кричать, что у нас избирательное правосудие. Так или иначе, но у Гарри возникнут серьезные неприятности, в лучшем случае, он уйдет в отставку. А это, Малфой, очень сильно повредит и правопорядку, и мне лично. С другой стороны, я не работаю на Министерство, не связан никакими обязательствами с авроратом, и у меня масса осведомителей со дна нашего замечательного общества. Многие из них готовы на все ради десятка галеонов. Им не составит труда удавить одного зарвавшегося мага, забрать палочку, обчистить его карманы, после чего самый пристрастный следователь будет вынужден зафиксировать убийство с целью ограбления. А что поделать, если покойник, по словам очевидцев, в последнее время ежедневно посещал притоны и обзавелся множеством сомнительных знакомств? Сам виноват. Ты видел удавленников, Малфой? У них сине-багровые лица, выпученные глаза и черный язык, свисающий изо рта. Кстати, от них еще и дурно пахнет. Сказать тебе, почему?
Удивительно, но Малфой даже сопротивляться не пробовал. Просто слегка повернул ко мне голову, дернул углом рта и рассмеялся.
— Уизли, ты что, пугать меня вздумал? Меня — пугать? Я почти пятнадцать лет с Поттером живу, а ты меня хочешь напугать? Меня?
Я отпустил его блядский хвост, плюнул и пошел к выходу. А он все смеялся за моей спиной, бормотал что-то и время от времени всхлипывал.
***
Мышонку было всего три недели от роду, и он впервые решился выбраться из норы в углу столовой. Место было отличное — здесь старинный комод стоял не вплотную к стене, и многие поколения мышей начинали свой путь в большой мир, пробираясь узким коридором между потрескавшимся плинтусом и уходящей к потолку резной панелью из дерева боа, которое люди считали приносящим достаток и благополучие. Хотя любая мышь знала, что единственное достоинство дерева боа — плотная, словно железо, древесина, недоступная как жучкам-древоедам, так и мышиным зубам.
Мышонок крался, ощупывая темноту вибриссами, замирая после каждого шага, готовясь в любую секунду вновь исчезнуть в знакомой уютной норке. Но тишина в комнате была абсолютной, даже ходики на стене стояли, одна из гирек лежала на спинке массивного кресла, цепь провисла, и кукушка замерла с открытым клювом и поднятыми крыльями.
Мышонок никогда не был в столовой и не знал, что должно в ней присутствовать, а что — нет. Он умел только чувствовать опасность, оценивая ее по движению вокруг, по еле заметному колебанию воздуха или посторонним звукам. Поэтому статуя во втором кресле, стоявшем у окна, не вызвала у него никакого опасения: не шевелилась, не издавала звуков и, кажется, была такой же холодной, как стены вокруг.
На середину столовой мышонок выйти не рискнул. Добежал до противоположной стены, прислушался, вскарабкался по шторе на невысокий столик, поискал съедобные крошки, но столешница оказалась идеально чиста. Разочарование было настолько сильным, что мышонок сердито пискнул, уселся рядом с пустой вазой странной квадратной формы и принялся умываться.
Вспышка в середине комнаты застала его врасплох — мышонок едва успел спрятаться за вазой, прижавшись к ее холодному боку и дрожа всем телом. Он совершенно не ожидал, что статуя в кресле оживет, щелкнет пальцами, и под потолком загорится десяток свечей, заливая столовую теплым дрожащим светом. Человек, появившийся из вспышки, прищурился и на мгновение прикрыл ладонью глаза.
— Здравствуй, любимый, — человек в кресле насмешки не скрывал, но где-то под нею угадывалась ледяная, пока еще контролируемая ярость. — Откуда так рано?
Если второй и удивился, то вида не подал. А скорее всего, не удивился, потому что голос его был совершенно спокойным.
— От блядей, разумеется. Разве тебе не докладывали?
— Докладывали, — в голосе человека из кресла прозвучали первые грозовые раскаты, и мышонок в ужасе зажмурился, чувствуя, как заполошно колотится сердце.
— Тогда зачем спрашивать? — второй стал неожиданно грубым. — Если ты все уже знаешь, перейдем сразу к делу. Хочешь, чтобы я ушел прямо сейчас или дашь мне время до утра? Неплохо было бы выспаться и собрать кое-какие вещи.
Шерсть на хребте мышонка встала дыбом — воздух внезапно наэлектризовался, по тяжелым шторам пробежали светлые искры, еле видные, но оставившие на ткани заметные следы. Огни свечей зашатались, словно от ветра. Человек в центре комнаты поднял руку и пригладил растрепавшиеся волосы.
— Хорошо, Поттер. Я уйду сейчас, раз уж ты так нервничаешь. Постарайся не разнести квартал. И я очень тебя прошу не вымещать свои эмоции на моем гардеробе. Сам знаешь, он немало стоит. Домовика за вещами я пришлю завтра.
— Я хочу знать, почему, — человек в кресле поднялся, и ураганный порыв снес мышонка со стола, швырнув на пол. К счастью, в последний момент малыш успел зацепиться когтями за шторы и, попискивая от непереносимого ужаса, зарылся в складки. — Тебе стало меня не хватать? Разнообразия захотелось? Или что?
— Или что, — человек в центре комнаты вновь провел рукой по волосам. — Поттер, вечная любовь существует в романах домохозяек и в головах мизантропов вроде покойного профессора Снейпа. Любовный цикл нормального человека занимает от семи до десяти лет. Мы и так продержались на удивление долго.
— Понятно, — человек из кресла сделал шаг вперед. — Малфой, я не настолько изверг, чтобы среди ночи выставлять тебя из дома. Пожалуй, я переночую у Рона и в аврорат утром отправлюсь от него. Так что у тебя будет достаточно времени, чтобы собраться. Но я очень тебя прошу — сделай так, чтобы в моем доме не осталось ни одной твоей нитки. Договорились?
Человек в центре комнаты шутовски прижал правую руку к левой стороне груди и издевательски поклонился. По комнате пронесся еще один вихрь, и человек из кресла исчез.
Тот, кого назвали Малфоем, медленно выпрямился. Провел рукой по лицу, стирая ухмылку. Подошел к комоду, открыл дверцу и достал высокую бутылку. Сделав несколько глотков, он поставил бутылку назад, сел прямо на пол, обхватил голову руками и тихо завыл, раскачиваясь из стороны в сторону.
***