Научный прогресс и философско-
«Эпоха торжествующего модерна»
XIX столетие занимает особое место в истории западного
общества. Возрождение и Реформация, научно-мировоззрен-
ческая революция XVII в. и Просвещение очертили общую
траекторию духовной модернизации, определили качествен-
ные рубежи этого процесса. Но в полной мере модернистское
мировоззрение сформировалось лишь в XIX в. Это стало
результатом многочисленных новаций в самых различных
областях жизни. Духовная культура модерна (как эпохи, а не
художественного стиля[1]) вобрала в себя уникальный синтез
обновленной научной методологии, философских и идейно-
политических теорий, экономических и социологических
концепций, эстетических теорий и этических императивов.
Человек XIX столетия утвердился в роли активного преоб-
разователя природы и, что еще более важно, получил в руки
мощное орудие для выполнения такой миссии. Уникальный
по своим масштабам научно-технический прогресс эпохи
промышленной революции и перехода к системе фабрично-
заводского производства обеспечил беспрецедентное наращи-
вание экономической мощи ведущих стран Запада. XIX век
окончательно соединил логику развития экспериментального
научного познания и индустриализации, форсированного раз-
вития техногенной производственной системы.
Технический прогресс принес новые формы и скорости
преодоления пространства и времени. В сочетании с геополи-
тическими изменениями, вызванными формированием евро-
пейских и колониальных империй, это в корне меняло ощуще-
ние самого масштаба человеческой деятельности. Земной шар
впервые за всю историю человечества стал единой ойкуменой
(реально воспринимаемым, познанным и освоенным миром).
Мир стал «завершенным», «закрытым». Этот процесс шел
под знаком господства Запада. Именно Запад диктовал глав-
ные направления мирового развития и правила поведения на
международной арене, формировал пути и средства мирового
развития, постепенно вовлекая в свою орбиту все новые реги-
оны, страны и народы.
Торжество модернистской модели развития рождало новый
взгляд на природу и человеческое общество, основанный на
понятиях функциональной предметности. Любые элементы
производственной культуры, системы социализации, право-
вых и политических отношений начинают рассматриваться в
контексте их прямых функций, а не «высшего» предназначе-
ния или «внутреннего» смысла. Новая система общественно-
го воспроизводства, основанная на приоритете техногенных
факторов развития, востребовала и самого человека как носи-
теля суммы определенных качеств и навыков, а не целостную
личность. Разнообразные психофизиологические способности
и потребности человека оказывались фактически разделены.
В общественном сознании произошла утрата представления
об органическом единстве человеческой жизни. Правовой и
социальный статус человека, его самоощущение, этические
императивы и эстетические представления превращались в
общественно востребованные функции и, там самым, приоб-
ретали противоестественную формальность. Их интеграция
происходила не столько на личностном уровне, сколько в
рамках системы общественных институтов.
Формализация духовного мира личности, нарастающая ин-
теллектуализация и рационализация общественного сознания
сопровождались неизбежной ломкой как религиозной, так и
метафизической картины мира. Образ мира утрачивал единую
основу восприятия и распадался на функционально значимые
элементы. Истинность, нормативная правильность и аутентич-
ность (красота) начинают восприниматься как три автономных
критерия познания. Тем самым, наука, этика и эстетика по-
степенно становятся специфическими культурными сферами,
замкнутыми в своих целях, методах и категориях. Естествен-
но-научные изыскания, философско-мировоззренческие ис-
следования, развитие социально-политических и правовых
теорий, художественное творчество постепенно приобретают
ярко выраженную дисциплинарную логику.
Классическая научная парадигма, основанная на представ-
лениях о стабильности, неизменности, точности, линейности,
равновесности природных явлений и процессов, оказывается
в XIX в. в состоянии нарастающего кризиса. Жесткие рамки
механистической «ньютоновской картины мира», с присущим
ей представлением об абсолютном времени и абсолютном про-
странстве, вступали в противоречие с потоком новых естествен-
но-научных открытий и все более динамичным, историчным
самоощущением европейского человека. Противоречивость ме-
тафизического миропонимания дала толчок к складыванию со-
вершенно новой общенаучной парадигмы — неклассической.
Вместе с тем, научная мысль XIX в. унаследовала прису-
щее классической методологии стремление к установлению
«точного знания», математический формализм, преобладание
эмпирических и дедуктивных методов «восхождения к истине»
(«от частного к общему», «от факта к обобщению и выводу»).
Редукция, т. е. сведение разного рода явлений и процессов к
простейшим элементам и строго детерминированным причин-
но-следственным связям, перестала быть основой общенаучно-
го синтеза. Но она сохранила свою значимость как важнейший
метод исследований. Ментальные основы классической мето-
дологии были вполне адекватны модернистскому типу обще-
ственного сознания, с характерными для него рационализмом,
утилитарностью и формализмом. «Человек модерна» чувство-
вал себя комфортно в мире, воспринимаемом как созданная
и действующая по единому плану система, как безбрежная,
но упорядоченная кладовая естественных богатств. Именно
классическая наука, открывающая вещи окружающего мира
с точки зрения их утилитарной полезности и практической
применимости, придающая им роль пассивных объектов ак-
тивного человеческого познания, пестовала тот дух покорения
природы и торжества научно-технического прогресса, который
питал духовную культуру XIX в.
Ньютоновский тип мышления провоцировал и своего рода
идеологический фундаментализм. Основанная на нем картина
мировосприятия предполагала некий естественный порядок,
равновесный и логичный в своих закономерных основаниях.
Причем, несмотря на стремление к экспериментальному под-
тверждению теоретических выводов, базовые постулаты карти-
ны мира воспринимались как априорные, неоспоримые факты
(например, представление о материи как веществе, состоящем
из частиц, имеющих массу). Та же логика вела и к формирова-
нию представлений о социальном, экономическом, правовом,
моральном порядке, столь же закономерном и очевидном в
своих важнейших основаниях. В XIX в. европейская обще-
ственная мысль обратилась к описанию подобного порядка с
помощью немногочисленных, математических точных и не-
противоречивых законов, постулируемых также безапелляци-
онно, как факт существования всемирного тяготения в теории
самого Ньютона. Именно в такой стилистике формировались
классические «метаполитические» концепции — либерализм,
марксизм, консерватизм, анархизм.
Глубокая укорененность ньютоновского типа мировоспри-
ятия в европейском сознании превратила обновление обще-
научной методологии и, в целом, переход от классического к
неклассическому типу мышления в исключительно сложный
и противоречивый процесс. Важнейшую роль в нем сыграло
утверждение принципов эволюционизма и диалектики, по-
зволивших привнести в картину мира идею развития, а вместе
с нею — неизбежно нарастающий плюрализм научных теорий
и их мировоззренческих выводов. Попытки определить соот-
ношение статики и динамики мироздания, выявить роль по-
знающего субъекта в формировании представлений о законах
природы, дискуссии о «подлинных» основаниях этих законов и
их влиянии на человеческое сообщество, плюрализация мето-
дов художественного отражения внутреннего мира человека и
его представлений об окружающей среде обусловили уникаль-
ную интенсивность духовных исканий XIX в.
Естественно-научные исследования XIX в. —
пределы классической парадигмы
В XIX в. подавляющее большинство представителей науч-
ного сообщества по-прежнему разделяли базовые постулаты
метафизической картины мира — принцип объективности
окружающего мира, признание того, что совокупность яв-
лений, вещей и процессов расположены в пространственно-
временном континууме в устойчивом порядке и проистекают
в строгой причинно-следственной логике, вне зависимости от
человека и его сознания. Любая вещь рассматривалась как
существующая в определенный момент времени и в опреде-
ленном месте пространства, независимо от других (взаимо-
действие различных вещей, с этой точки зрения, либо по-
верхностно и не может существенно изменить их структуру,
либо является элементом причинно-следственных связей и
может быть реконструировано в «обратном порядке» вплоть
до «идеального», «спокойного» состояния каждой вещи).
Такая установка позволяла считать окружающий мир прин-
ципиально познаваемым. Основой познания признавалось
сочетание теоретических и эмпирических методов с решаю-
щей ролью эксперимента, призванного установить структуру
каждого явления, порядок взаимодействия составляющих
его элементов. Полученная информация выражалась через
универсальный научный язык — показатели, имеющие ко-
личественную меру, а также логические формы — понятия,
теории и общую картину мира. Все эти элементы научной ин-
формации рассматривались как однозначные, объективные,
достаточные для любого уровня обобщения. Структура по-
знания считалась адекватной структуре физического мира, а
потому единственно верной и постоянной. Сам же физический
мир с его законами представлялся качественно неизменным,
состоящим из замкнутых, линейных и обратимых (не завися-
щих от движения времени) систем.
Новый этап в развитии физической картины мира был
связан с исследованиями в двух взаимосвязанных областях —
изучением механического действия теплоты (проблем термо-
динамики) и электромагнитных процессов.
В 1811 г. Французская Академия наук присудила пре-
мию Жану-Батисту Жозефу Фурье (1768-1830), официально
признав экспериментальные доказательства его теории рас-
пространения тепла в твердых телах. Принцип, установлен-
ный Фурье, заключался в том, что плотность потока тепла
пропорциональна градиенту (мере изменения) температуры.
Коэффициент пропорциональности отличался в зависимости
от специфики вещества, но сама закономерность была уни-
версальной для любых твердых, жидких и газообразных сред.
Закон теплопроводности Фурье, при всей внешней простоте,
имел революционное значение. Он показал, что тепловое воз-
действие преобразовывает вещество, вызывает изменение его
внутренних свойств и, тем самым, отражается на всех физи-
ко-химических параметрах. С классической же точки зрения
механическое, химическое и тепловое воздействия не могут
привести к корреляции (взаимосвязи) изменяемых свойств и
представляют собой замкнутые, обратимые процессы.
Открытие Фурье дало толчок для переосмысления основ
«ньютоновской картины мира» в двух противоположных
направлениях. Представители сформировавшегося в первой
половине XIX в. позитивистского научно-философского на-
правления во главе с его основателем Огюстом Контом пред-
ложили рассматривать силу тяготения и тепло как две авто-
номные и даже антагонистические универсалии физического
мира. Тем самым принцип механистического равновесия,
являвшийся основой ньютоновской концепции пространства,
лишь дополнялся принципом теплового равновесия. Подобный
подход органично сочетался с общей идеей позитивистов о не-
обходимости строгого дисциплинарного разделения системы
познания и формируемой на ее основе научной картины мира.
Сторонники альтернативного подхода попытались использо-
вать идеи теплопроводимости и результаты других открытий в
сфере передачи энергии для обновления общей (универсальной)
физической теории.
Изучению природы теплоты и процесса перехода ее в меха-
ническую энергию были посвящены исследования Ю.Р. Май-
ера (1814-1878), Дж. Джоуля (1818-1889), Э.Х. Ленца
(1804-1865) и Г. Гельмгольца (1821-1894). Немецкому врачу
Юлиусу Майеру удалось в 1842 г. впервые сформулировать
закон сохранения энергии: «Движение, теплота и... электриче-
ство представляют собой явления, которые могут быть сведены
к одной силе, которые изменяются друг другом и переходят
друг в друга по определенным законам». В 1847г. англий-
ский физик Джеймс Джоуль выдвинул идею «превращения»
различных видов энергии — взаимосвязи между выделением
и поглощением тепла, электричеством и магнетизмом, хими-
ческими и биологическими реакциями, в результате которой
качественное изменение «чего-либо» не приводит к его количе-
ственному изменению («во Вселенной ничего не растрачивает-
ся, ничто не утрачивается»). Эквивалент этих трансформаций
Джоуль предложил определять как энергию. Он эксперимен-
тально доказал, что при различных физико-химических транс-
формациях определенной системы ее общая потенциальная
энергия может полностью или частично переходить в кинети-
ческую, т. е. энергию механического движения (и наоборот).
Это позволило Джоулю рассчитать строгую закономерность
выделения теплоты при прохождении электрического тока
через проводник. К тем же выводам одновременно пришел
и петербургский академик Эмилий Ленц. Математическое
обоснование закона сохранения энергии выдвинул немецкий
физик и физиолог Герман Гельмгольц.
Обобщенный закон сохранения энергии стал первым акси-
оматическим основанием теории термодинамических систем
(«первое начало термодинамики»). Современники воспринима-
ли его как важное дополнение ньютоновских принципов физи-
ки — доказательство того, что «все процессы в природе могут
быть сведены к общим правилам и могут быть выведены из
этих последних» (Г. Гельмгольц), и что «порядок во Вселенной,
при всей своей сложности, работает слаженно и гармонично»
(Д. Джоуль). Но взаимодействия и качественные трансформа-
ции термодинамических систем уже с трудом редуцировались
к механическим процессам. Поиск нового «основополагаю-
щего» принципа физической картины мира вызвал активные
исследования в области электрических явлений.
Экспериментальные открытия Луиджи Гальвани (1737-
1798) и Алессандро Вольта (1745-1827), совершенные в конце
XVIII в., открыли путь к изучению электродинамики, т. е.
явлений, порожденных постоянным электрическим током,
а не статическими разрядами. Была установлена и взаимо-
связь между электрическим током и химическими реакция-
ми В 1800 г. Вольта сконструировал химическую батарею,
ставшую первым искусственным источником электрического
тока, а вскоре был открыт электролиз - процесс изменения
химических свойств под влиянием электрического тока.
Эксперименты датского физика Ханса Кристиана Эрстеда
(1777-1851) выявили связь между электричеством и магне-
тизмом В 1820 г. он издал трактат «Опыты по воздействию
электрического конфликта на магнитную стрелку», где из-
лагались выводы о существовании некоей единой скрытой
силы, лежащей в основе всяких взаимодействий. Природу этой
силы Эрстед усматривал в электромагнетизме. Спустя два года
были опубликованы результаты исследований Томаса Зеебека
(1770-1831), доказавшего возможность тепла быть источником
электрического тока («термоэлектрический эффект»).
В 20-х гг XIX в. появляется серия научных трудов француз-
ского физика Андре-Мари Ампера (1775-1836), где системати-
зировались сведения о электродинамических и электростатиче-
ских явлениях. Ампер сформулировал и закон взаимодеиствия
двух элементов тока (притяжение проводников с одинаково
направленными токами и отталкивание проводников с про-
тивоположно направленными токами). В 1826 г. немецкии
ученый Георг Симон Ом (1789-1854) сформулировал закон из-
менения напряжения электрического тока вдоль проводящей
цепи т. е. зависимости интенсивности электрического тока от
сопротивления проводника. Разработка теории электропро-
водимости (теории электрических цепей) позволила переити
к практическому использованию электричества, источника
энергии. Так, уже в 1833 г. в Геттингене была построена пер-
вая телеграфная линия, а спустя два года сконструирована и
модель телеграфа американца Самуэла Морзе (1791-18^) с
двоичным алфавитом.
Открытия Эрстеда и Зеебека, Ампера и Ома сформирова-
ли общую концепцию электродинамики, которая органично
сочеталась с постулатами первого начала термодинамики.
В европейском научном сообществе постепенно закрепилось
представление об электромагнетизме как наиболее «глубин-
ном» природном явлении. Тем самым, электродинамика вы-
теснила механику в качестве основы «ньютоновской картины
мира». Но основоположники электродинамической теории
рассматривали электрический ток в качестве последователь-
ных мгновенных электромагнитных взаимодействии отдель-
ных частиц вещества. Первые теории термодинамики также
основывались на схожих представлениях о «тепловом потоке».
Таким образом, в обоих случаях сохранялся корпускулярный
подход к пониманию природы физических явлении. Материя
рассматривалась как совокупность корпускул - частиц с той
или иной массой, объемом, давлением, температурой, взаи-
модействие которых образует потоки реагирующих веществ.
Преодоление этого метафизического принципа было связано с
формированием континуальных теорий (теорий континуума,
«сплошной среды»). Первым опытом подобного рода стало ис-
следование явлений электромагнитного поля.
Выявить обратную связь магнетизма и электричества, т. е.
способность магнитных явлений индуцировать (вызывать)
электрический ток, удалось английскому ученому Майклу
Фарадею (1791-1867). В1831 г. он впервые продемонстрировал
серию опытов, в ходе которых при движении магнита относи-
тельно проводникового контура возникал электрическии ток.
Попытка объяснить направление получаемого таким образом
тока привела Фарадея к открытию «магнитных кривых»
особых линий магнитных сил, взаимодействие с которыми и
создает явление электромагнитной индукции. В итоге Фарадеи
пришел к идее о том, что электромагнетизм порождается не
прямым взаимодействием зарядов и частиц вещества, а осо-
бым пространством между ними - эфиром, пронизанным «си-
ловыми трубками» (силовыми линиями). Это пространство
Фарадей определил как электромагнитное поле.
Выдающийся вклад в развитие теории электромагнитного
поля внес шотландец Джеймс Клерк Максвелл (1831-1879). Он
не только выразил известные тогда соотношения электродина-
мики на математическом языке, но и создал систему уравнении
(«уравнения Максвелла»), описывающих все основные зако-
номерности электромагнитных явлений. Электромагнитное
поле Максвелл представлял «частью пространства, которая
содержит в себе и окружает тела, находящиеся в электри-
ческом и магнитном состоянии». Он доказал, что изменение
такого поля закономерно приводит и к изменениям в силовых
линях. Таким образом, электромагнитные взаимодеиствия
можно рассматривать как импульсы или волны, распростра-
няющиеся в среде. Максвелл создал уравнение для расчета
скорости распространения таких волн («электромагнитного
возмущения»). Задача получения электромагнитных волн в
широком спектральном диапазоне была решена последовате-
лями Максвелла, и это открытие позволило создать все виды
радиосвязи.
Еще одним направлением в развитии континуальных ис-
следований стала волновая теория света, созданная в начале
XIX в. Ее основоположником является английский физик То-
мас Юнг (1773-1829). Используя аналогии между световыми
и акустическими явлениями, он впервые выдвинул аргументы
против господствовавшей тогда корпускулярной теории света.
Юнг рассматривал свет как колеблющееся движение частиц
особой разновидности материи — эфира. Интерференция (сло-
жение) колебаний света, по его мнению, и объясняет природу
окрашивания.
Французский ученый Огюстен Френель (1788-1827) придал
волной теории света более строгое математическое обоснова-
ние, а также выдвинул гипотезу о поперечности колебаний
световых волн, т. е. колебаний в плоскости, перпендикулярной
направлению их движения. Эта идея позволила объяснить
преломление света, его прямолинейное распространение, пол-
ное внутреннее отражение и другие оптические явления. Но
анализ механических свойств эфира стал при этом еще более
проблематичным — поперечные колебания распространяются
только в твердых средах, тогда как эфир современники Фре-
неля считали максимально разреженной сферой, «наилегчай-
шей материей». Выход из этого противоречия был предложен
Максвеллом, рассматривавшим световые волны как частное
проявление электромагнетизма, а эфир — как полевое, кон-
тинуальное явление. Экспериментально же волновая теория
была полностью подтверждена при изучении движения света
в разных средах. Арман Физо (1819-1896) в 1849 г. устано-
вил скорость света в наземных условиях, а Жан Бернар Фуко
(1819-1868) в 1853 г. — скорость света в воде.
Новые открытия в области континуального строения про-
странства требовали обновления математической теории.
Первый шаг в этом направлении предпринял немецкий уче-
ный Карл Фридрих Гаусс (1777-1855). Он разработал модель
математического анализа для пространственных расчетов,
допускающих большую долю погрешности (в области астро-
номии, геодезии, картографии и т.п.). В своих исследованиях
Гаусс использовал принципы дифференциальной геометрии,
предназначенной по его же словам «для отображения поверх-
ности с сохранением подобия в бесконечно малых частях». Этот
подход не позволял преодолеть жесткую схему евклидовой
геометрии, но открывал дорогу для развития теории вероят-
ностного анализа.
О возможности реального построения неевклидовой геоме-
трии первым заявил русский ученый Николай Иванович Ло-
бачевский (1792-1856). Концептуальная работа Лобачевского
«Начала геометрии» была издана в 1829 г., а спустя три года
к схожим выводам пришел и венгерский математик Янош
Больяй (1802-1860). Примечательно, что Лобачевский считал
возможным использование принципов обеих геометрических
систем в зависимости от опыта, т.е. результатов эмпирических
наблюдений. Он доказывал, что свойства пространства опреде-
ляются свойствами материи и ее движения. В такой трактовке
неэвклидова геометрия становилась важным основанием для
развития вероятностных теорий.
В полном виде основания неэвклидовой геометрии сфор-
мулировал в 1854 г. немецкий математик Бернхард Риман
(1826-1866). Он уже осмеливался доказывать теоретическую
возможность пространства с более чем тремя измерения-
ми — невероятную фантазию с точки зрения классической
математики и физики. В работах его коллеги Георга Кантора
(1845-1918) была соответствующим образом обновлена и
теория чисел. Кантор стал создателем принципиально новой
области математики — теории множеств, которая включала
широкий комплекс новых понятий и парадоксов, связанных
с проблемами бесконечности. Большой общественный интерес
вызвала попытка английского математика Чарльза Доджсона
(1832-1898) описать мир неевклидовых пространств и обрати-
мого времени в литературной форме. Под псевдонимом Льюиса
Кэррола он издал сказки «Алиса в стране чудес» и «Алиса в
Зазеркалье», предвосхитившие некоторые физико-математи-
ческие идеи XX в.
Развитие химической науки в XIX в. сохраняло более
традиционную логику и было связано с утверждением атом-
но-молекулярного учения. Основоположником химической
атомистики стал школьный учитель из Манчестера Джон
Дальтон (1766-1844). Изучая свойства газовых соединений,
он выдвинул гипотезу о зависимости свойств вещества от атом-
ной структуры его молекул. Дальтон сформулировал «закон
кратных отношений», согласно которому весовые количества
вступающих в химическую реакцию веществ находятся между
собой в простых кратных отношениях. Это позволило Дальтону
создать используемую до сих пор систему обозначений слож-
ных химических веществ как соединений молекул простых
химических элементов. Впоследствии шведский ученый Йёнс
Якоб Берцелиус (1779-1848) предложил использовать для
обозначений химических элементов одну или две начальные
буквы их латинского названия.
Дальнейшие шаги по развитию атомно-молекулярной хими-
ческой теории были связаны с формулировкой количественных
законов. Решающую роль в установлении принципов опреде-
ления атомных и молекулярных весов сыграли исследования
Гей-Люссака (1778-1850) и Амедео Авогадро (1776-1856).
Было доказано, что приняв за единицу вес атома определен-
ного элемента, можно в этой системе исчислений определить
относительный вес любого вещества. После официального при-
знания этой теории на I Международном конгрессе химиков
(1860) была создана международная комиссия, принявшая в
качестве такой универсальной единицы 1/12 веса атома изо-
топа углерода («углеродная единица»).
С созданием атомно-молекулярной теории строения хими-
ческих веществ возникла возможность систематизации всех
известных химических элементов по их весовым свойствам.
Первую такую попытку сделал Иоганн Деберейнер (1780-
1849), предложивший модель триад — тройных рядов хими-
ческих элементов с наиболее близкими характеристиками.
Однако формальная схожесть свойств не исчерпывала природу
химических связей веществ. В начале 60-х гг. петербургскому
ученому Александру Михайловичу Бутлерову (1828-1886)
удалось доказать, что даже сложные органические соединения
представляют собой результат взаимного влияния веществ на
атомно-молекулярном уровне. В частности, Бутлеров объяснил
на этой основе явление изомерии — соединений, одинаковых
по составу и весовым характеристикам, но разных по структуре
и характеру молекулярных связей.
Объединить все имеющиеся представления о химической
природе веществ в единую периодическую систему элемен-
тов удалось Дмитрию Ивановичу Менделееву (1834-1907).
В 1871 г. он опубликовал свое изобретение под названием
«Естественная система элементов и применение ее к указанию
свойств неоткрытых элементов». Эта модель действительно
позволила предсказывать существование в природе еще неиз-
вестных химических элементов и даже с высокой точностью
определять их свойства.
Открытия Бутлерова и Менделеева подводили к мысли о том,
что атомная структура является чрезвычайно сложной и, веро-
ятно, не первичной в строении веществ. Однако, в целом, хими-
ческая наука XIX в. осталась в пределах механистических пред-
ставлений о свойствах материи. Закономерности соединения
химических элементов объяснялись, исходя из идеи тяготения
между атомами, т. е. законов ньютоновкой физики. Попытки
соединить постулаты атомно-молекулярной химии с электро-
магнитной теорией создавали основу для принципиально ново-
го направления исследований — физико-химического анализа
сложных равновесных систем, чье динамическое поведение
может быть описано с помощью дифференциальных уравнений
(т.е. на континуальной, «сплошной» основе). Но привержен-
ность большинства ученых принципу редукции, стремление к
выстраиванию жесткой иерархии уровней пространственной
организации материи ограничивали эту возможность. Прин-
ципиально важным становилось привнесение в естественно-на-
учную теорию идей развития, эволюции, историзма.
Картина развивающегося мира, имеющего свою историю,
была представлена уже в философско-космологической кон-
цепции Канта. В 1796 г. французский математик и астроном
Пьер Симон Лаплас (1749-1827) высказал гипотезу о форми-
ровании Солнечной системы из вращающейся газовой туман-
ности. Лапласу удалось значительно обогатить теоретические
постулаты классической астрономии и уточнить расчеты
движения планет и их спутников. Однако в целом космоло-
гическая теория Лапласа была основана на механистических
принципах и даже получила характерное название «небесной
механики». Космическая эволюция рассматривалась в ее
рамках лишь как исключительно медленное, количественное
развитие, не нарушающее стационарность и структурную ор-
ганизацию Вселенной, проистекающее в рамках неизменного
трехмерного пространства и абсолютного времени, под влия-
нием сил притяжения и отталкивания.
Более активно теория эволюционизма развивалась в гео-
логии и биологии. Толчком к широкой научной дискуссии
послужило создание теории катастроф. Французский палеон-
толог Жорж Кювье (1769-1832) обнаружил при проведении
строительных работ в Париже останки неизвестных животных
и растений. В трактате «Рассуждения о переворотах на поверх-
ности Земли» (1812) он выдвинул гипотезу о том, что каждый
период в истории планеты завершается крупными геологи-
ческими катастрофами, в ходе которых погибает все живое.
Каким образом жизнь возрождается Кювье не объяснял, но
доказывал, что различные формы жизни не являются преем-
ственными. Он полагал, что геологические факторы разных
эпох принципиально отличаются по своим характеристикам,
а периодические катастрофы являются феноменом столь мощ-
ным и непредсказуемым, что не могут быть предметом научно-
го анализа. С этой точки зрения, геология может изучать лишь
стационарную картину мира, возникшую после той или иной
катастрофы, а биология — прогрессирующее развитие живот-
ных и растительных форм на каждом из таких отрезков исто-
рического времени. При всей своей спорности и недостаточной
аргументированности, теория катастроф внесла важный вклад
в развитие европейской естественной науки. В ее рамках едва
ли не впервые была сделана попытка осмыслить историческое
развитие как смену «больших скачков», т. е. преодолеть идею
преемственного, линейного развития.
С иной точки зрения развитие жизни на земле рассматри-
вал французский естествоиспытатель Жан Батист Ламарк
(1744-1829). В своей книге «Философия зоологии» (1809)
он утверждал, что все виды фауны постепенно изменяются
под влиянием эволюции внешней среды. Основой для этих
изменений являются два фактора — прямое приспособление
к среде, достигаемое животными в ходе продолжительных
упражнений и смены привычек на устойчивые отличия, а так-
же присущее всем живым существам стремление к совершен-
ствованию, которое приводит к повышению их организации
в результате наследования определенных черт. Несмотря на
материалистический характер многих аргументов, Ламарк не
смог подтвердить свою гипотезу экспериментально и общую на-
правленность развития живой природы соотносил с наличием
некоей «Божественной внутренней цели».
С опровержением теории катастроф выступили и ведущие
представители геологии. Английский ученый Чарльз Лайель
(1797-1875), опровергая теорию катастроф, представил убе-
дительные доказательства постепенной эволюции природных
условий Земли и доказал, что современные геологические про-
цессы не отличаются принципиально от древних. Именно Лай-
ель предложил термин «палеонтология» для обозначения науки
об ископаемых организмах, разделил третичную систему на три
отдела, которые назвал плиоценом, миоценом и эоценом.
Предложенный Лайелем «метод актуализации», т. е. изу-
чения прошлых этапов эволюции на основе классификации
современных форм, оказал огромное влияние на развитие есте-
ственных наук. В геологии он окончательно опроверг теорию
катастроф, а в биологии позволил приблизиться к созданию
целостной эволюционной теории. Важный шаг на этом пути
сделали немецкие ученые Маттиас Якоб Шлейден (1804-1881)
и Теодор Шванн (1810-1882). В 1830-1831 гг. они разработали
теорию клетки, установив идентичность структуры клетки
высших растительных и животных организмов. Тем самым,
было доказана общность происхождения и развития всех био-
логических видов. Шлейден и Шванн выдвинули гипотезу о
том, что жизнь начинается с единой клетки, дифференциация
и деление которой впоследствии и формируют более сложную
структуру организма.
Английский натуралист и писатель Чарльз Роберт Дарвин
(1809-1882), пытаясь определить объективную основу эво-
люции биологических форм, выдвинул идею естественного
отбора в ходе борьбы за существование. В 1859 г. в книге
«Происхождение видов путем естественного отбора, или
Сохранение благоприятствуемых пород в борьбе за жизнь»
Дарвин пытался показать, что существующие виды растений
и животных произошли от более ранних путем естественной
борьбы за выживание и наследственного закрепления полез-
ных признаков. В 1868 г. появилась его вторая книга «Из-
менение домашних животных и культурных растений», а в
1871 г. — самая скандальная — «Происхождение человека и
половой отбор», где Дарвин пытался доказать животное про-
исхождение человека.
Идеи Дарвина вызвали невероятные по накалу страстей
общественные дискуссии. Теория естественного отбора в корне
меняла мироощущение человека и взгляд на его собственную
природу. Показательно, что практически одновременно с
Дарвиным схожую концепцию разрабатывал Альфред Рассел
Уоллес (1823-1913). Он обобщил свои взгляды в книге «Вклад
в теорию естественного отбора» (1870), но принципиально от-
казался рассматривать в этом контексте всю эволюцию челове-
чества. Уоллес счел, что этика и духовность не могут являться
результатом естественного отбора.
Идеи историзма и эволюционизма, закрепившиеся в гео-
логии и биологии XIX в., вносили существенные коррективы
в классическую научную картину мира. Однако их трактовка
пока не противоречила принципу редуцизма. Развитие слож-
ных явлений органического и неорганического мира анализи-
ровалось прежде всего на первичном уровне — клеточном или
ином. Все остальные формы рассматривались как произво-
дные, вторичные, обладающие адаптивными, а не интегратив-
ными свойствами. Эволюция представлялась как линейный,
преемственный процесс, вызванный непрерывным действием
детерминирующих факторов и законов, а потому свободный от
каких-либо скачков и переворотов, случайностей и альтерна-
тив. Преодоление традиций механистического миропонимания
оказалось невозможно без изменения философских, онтологи-
ческих и гносеологических основ системы познания.
Позитивизм, «критическая философия»
и «младогегельянство» —
новый взгляд на природу познания
Инерционность методологического развития естественных
наук в XIX в. была связана с особым пониманием природы на-
учного знания. В рамках классической парадигмы познание
трактовалось как обобщение нескольких уровней анализа.
Среди них содержательным признавался лишь начальный,
основанный на наблюдении и экспериментальном опыте. Все
остальные уровни и формы познания рассматривались как
вторичные, связанные лишь с переработкой эмпирических
данных в ходе разнообразных мыслительных операций — опи-
сания, систематизации, сравнения, построения умозаключе-
ний и теорий. Тем самым из ряда факторов, формирующих
научную картину мира, принципиально исключалась личная
позиция субъекта познания. Особенности человеческого мыш-
ления, индивидуальные психологические, мировоззренческие,
социальные установки рассматривались скорее как причина
ошибок и заблуждений. «Никакие принципы науки, — писал
Ламарк, — являющиеся результатом наших суждений, не
могут сравниться по достоверности с обусловливающими их
тщател