А.А. Михайлов
Научный сотрудник,
доктор исторических наук, доцент
Н.Ю. Бринюк
Младший научный сотрудник,
кандидат исторических наук
Научно-исследовательский отдел
(военной истории Северо-западного региона РФ)
Научно-исследовательского института (военной истории)
Военной академии Генерального штаба ВС РФ,
Н.А. Орлов о значении исторической науки и принципах,
которыми в своей работе должен руководствоваться военный историк
Военная история как значимая составная часть всеобщей исторической науки всегда привлекала интерес образованной части русского общества. Уже в XVIII в., когда сами принципы и методы этой отрасли научного знания находились в зачаточном состоянии, большое воспитательное значение изучения прошлого в подготовке защитника страны и патриота своей Родины не подвергалось сомнению. К примеру, в составленной в середине столетия записке к учебной программе Артиллерийской и Инженерной школы отмечалось, что история «больше в сердце молодого человека добродетелей вливает, нежели наистрожайшее нравоучение, а сколько подает военнослужащему пользы, того и описать не можно…»[1]. В России и в последовавшие века уделялось большое внимание «мощному воспитательному и образовательному потенциалу исторических наук»[2].
Роль истории в подготовке офицеров и совершенствовании их профессионального уровня осознается и сегодня, когда, в сложной внешнеполитической обстановке, стране необходимо мобилизовать духовный потенциал народа. Вопросы о содержании современной военно-исторической литературы интересуют как профессиональных ученых, так и людей, работающих на дело государственной обороны[3]. В еженедельнике «Военно-промышленный курьер» в январе 2015 г. была опубликована статья редактора газеты М. Ходаренка под названием «Военно-историческое беспамятство»[4] с критикой военно-исторического образования и труда военных историков. На наш взгляд, не со всеми высказанными автором утверждениями можно согласиться, но его статья поднимает острые вопросы современности и побуждает обратиться к опыту исследования и преподавания военной истории в прошлом.
В начале XX в. специалистами в сфере военной истории, был, в целом, определен круг обязанностей добросовестного исследователя, весьма конкретно очерченный в статье «Военной энциклопедии», в издании которой участвовали видные в то время представители военно-научного сообщества. Для нашего современника не может быть безразличен взгляд предков на военную историю, поэтому всем, кто увлечен историей войн и вооруженных сил, будет небезынтересно ознакомиться с содержательной статьей из XI тома этого фундаментального научно-справочного издания. Предлагаемая статья заслуживает тем более внимания, что многие ее положения выходят далеко за пределы справки и отражают проблемы изучения и преподавания военной истории, которые жарко обсуждались специалистами в прошлом и не утратили актуальности в наши дни.
Рис. 1. Орлов Николай Александрович
Автор статьи – весьма интересный исторический персонаж, так что некоторые черты его биографии заслуживают хотя бы краткой характеристики. Кадровый офицер Императорской армии Николай Александрович Орлов (1855–1917 гг.) был плодовитым военным писателем, широко образованным военным специалистом и храбрым боевым офицером (рис. 1). Он окончил Михайловское артиллерийское училище и в составе артиллерийской бригады участвовал в Русско-турецкой войне 1877–1878 гг., во время которой получил за отличия чин штабс-капитана. В этот период молодой офицер начал и литературную деятельность, публикуя заметки в газете «Голос».
В 1881 г. Н.А. Орлов окончил Николаевскую академию Генерального штаба, в стенах которой им было создано первое сочинение научного характера по одному из вопросов тактики. Впоследствии он занимался исследовательской и педагогической деятельностью в сфере военных наук. Им был издан ряд учебных и методических пособий по стратегии[5], общей тактике и её разделам[6]. Являясь одним из пионеров воздухоплавания, Н.А. Орлов разрабатывал тактику его применения в военных целях[7]. После получения места экстраординарного (1892 г.), а затем и ординарного профессора кафедры военного искусства Николаевской академии Генерального штаба, читал в ее стенах лекции по тактике, преподавал стратегию в Николаевской морской академии и отличался редким красноречием.
Н.А. Орлов был постоянным автором многих периодических изданий, как военных, так и общественных, в которых публиковал статьи на различные темы. В 1880-х гг. он входил в состав сотрудников «Энциклопедии военных и морских наук», главным редактором которой был видный российский военный историк и теоретик Генрих Антонович Леер (рис. 2). Ряд статей энциклопедии, написанных Н.А. Орловым, был издан отдельными брошюрами[8].
Рис. 2. Леер Генрих Антонович
Идеи Г.А. Леера оказали на Н.А. Орлова очень сильное влияние. В их основе лежало типичное для «лееровской школы» убеждение в существовании неизменных законов стратегии. В 1894 г. Н.А. Орлов опубликовал в «Морском сборнике» лекцию «Совместные действия сухопутной армии и флота», прочитанную им в Кронштадтском морском собрании (вышла также отдельной брошюрой), в которой утверждал: «Стратегия существует одна, объясняющая в общей связи все военные явления. Конечно, морские действия имеют свои особенности, но, признав особую морскую стратегию, придется, пожалуй, признать еще особые стратегии – горную, лесную, болотную, стратегию пустынь и т.д.»[9]. Идея неизменности принципов стратегии нашла отражение и военно-исторических работах Н.А. Орлова.
Рис. 3. Пузыревский Александр Казимирович
Пожалуй, военную историю Н.А. Орлов считал своим призванием. Особенно успешно занимался он изучением жизни и деятельности великого русского полководца А.В. Суворова, которому посвятил свою диссертацию[10]. Исследования о существе суворовской тактики, труды по военной истории эпохи, в которую он жил и воевал, занимают значительную часть научного наследия Н.А. Орлова[11]. По отзывам его современника, военного историка генерала А.К. Пузыревского[12] (рис. 3), в своих трудах исследователь «берет обстановку во всей ее совокупности, широте и разнообразии и затем рисует картину ясными, точными чертами», его сочинениям присуща «ясность представлений <…>, здравомыслие и верное критическое чутье»[13].
Помимо суворовской тематики Н.А. Орлов проводил исследования по другим разделам отечественной и всеобщей военной истории[14], среди которых важное место занимали труды по изучению периода наполеоновских войн[15]. Н.А. Орлов был одним из членов-учредителей Императорского военно-исторического общества, деятельным сотрудником «Военной энциклопедии», редактором журнала «Разведчик».
Участвуя в 1900–1901 гг. в военных действиях на территории Манчжурии, Н.А. Орлов по окончании событий опубликовал увлекательное изложение боевой деятельности возглавляемого им Хайларского отряда – Забайкальской казачьей бригады, в котором не только описал ход кампании, но и ярко охарактеризовал нравы и быт казаков и местного населения, изобразил ряд портретов своих подчиненных, рассказал об испытанных в походе лишениях и боевых подвигах подчиненных[16].
Во время событий на Дальнем Востоке, которые, конечно, нельзя оценивать как полноценные военные действия, генерал-майор Н.А. Орлов, с одной стороны, проявил инициативность и решительность, по собственной инициативе вторгнувшись вглубь Манчжурии и очистив ее от враждебных сил, а с другой – выказал недисциплинированность, не исполнив поручений по организации этапной линии Цицикар – Хайлар, за что получил высочайший выговор. После этого в адрес Орлова раздавалась весьма суровая и не вполне объективная критика со стороны современников[17].
Н.А. Орлов был участником Русско-японской и Первой мировой войн, во время которых, несмотря на личную смелость, о которой свидетельствуют полученные во время рукопашной атаки в 1904 г. ранения и награждение в 1914 г. Георгиевским оружием, действия его как военачальника были неудачными. Во время Ляоянского сражения колонна, действовавшая под его командованием, была разбита японцами[18]. А.А. Свечин и Ю.Д. Романовский отмечали: «Войска (русские – А.М., Н.Б.) совершенно потеряли ориентацию и, отступая, отстреливались во все стороны… Не так важно было исчезновение с поля сражения 12-батальонного отряда ген. Орлова, как тяжело было моральное впечатление, производимое этим эпизодом на войска всей Маньчжурской армии»[19]. Некоторым оправданием Орлову может служить то обстоятельство, что в его отряде было много необстрелянных новобранцев[20].
В начале Первой мировой войны Н.А. Орлов командовал 8-м корпусом 8-й армии, который в декабре 1914 г. потерпел поражение, после чего генерал был переведен в резерв чинов, а в 1915 г. уволен со службы по болезни[21]. По имеющимся сведениям, он был убит в 1917 г. в Петрограде после Октябрьской революции.
Оценка современниками личных качеств Н.А. Орлова носит неоднозначный характер. Занимавший в 1905–1909 гг. пост военного министра А.Ф. Редигер считал Орлова «человеком, несомненно, умным и способным», но в то же время отмечал его амбициозность, склонность браться за много дел сразу и, как следствие, срывать сроки исполнения[22]. Честолюбие, как полагал Редигер, часто приводило Орлова к конфликтам с окружающими (включая сослуживцев по Академии Генерального штаба), создавало ему врагов и недоброжелателей[23].
Сходные мнения высказывал офицер-гвардеец Б.В. Геруа, подробно описывая конфликт, вызванный не слишком усердной работой Орлова над историей Лейб-гвардии Егерского полка[24]. Тем не менее, этот мемуарист также не отрицал талантов Николая Александровича и его личного обаяния.
Слушавший лекции Орлова в Академии Генштаба А.А. Игнатьев отзывался об Орлове с откровенной антипатией, не скрывая, впрочем, доли восхищения: «Это был “деляга”, – писал Игнатьев, – использовавший свои недюжинные способности и изумительную память для заработка денег на военных изданиях и завоевания себе прочного положения в военной профессуре»[25].
А.А. Брусилов, наблюдавший Орлова не в тиши академических аудиторий, а в боевой обстановке, также характеризовал его неоднозначно. Бывший командующий 8-й армией вспоминал, что это был «человек умный, знающий хорошо свое дело, распорядительный, настойчивый… заботился и об офицере и о солдате, <…> всеми силами старался добиваться боевых результатов с возможно меньшей кровью…»[26]. Однако, уточнял, что Н.А. Орлов был скуп на награды, необщителен, не умел привлекать к себе людей, а в боях в декабре 1914 г. у Нового Сандеца «выказал значительную растерянность»[27]. Впрочем, несмотря на то, что ненавистного подчиненным генерала сместили с должности по ходатайству самого А.А. Брусилова, тот писал, что Орлов «работал хорошо и со своим корпусом дело сделал»[28].
Противоречивый моральный и профессиональный облик генерала не мешает оценить тот вклад, который он внес в развитие военной науки конца XIX – начала XX вв. и в изучение военной истории. Статья же, помещенная Н.А. Орловым в «Военной энциклопедии», содержит весьма ценные и непреходящие идеи о значении исторической науки и принципах, которыми в своей работе должен руководствоваться военный историк.
* * *
История военная [29] разделяется: на историю войн, предмет которой явствует из самого названия, и историю военного искусства[30], которая описывает состояние военного искусства в разные эпохи и ход его развития.
Нельзя отождествлять военную историю с историей войн или с историей военного искусства. История войн не исчерпывает всего предмета военной истории, паче чаяния в периоды, когда войн не было, все-таки существовало военное искусство, которое развивалось, совершенствовалось или падало под влиянием тех или других причин[31]. Точно так же военная история не отождествляется с историей военного искусства, паче чаяния без описания войн не будет необходимой полноты. Частной военной историей называется история отдельных народов, стран, государств или отдельных эпох. Биографии описывают военную жизнь отдельного лица, а монографии – отдельное военное событие или историю какого-либо отдельного предмета военного искусства. Специальная военная история излагает историю какой-либо части военного искусства, например историю отдельных родов войск.
Война есть крупное явление в общественной жизни; поэтому военная история принадлежит к наукам общественным, социальным. Относительно других военных наук она является богатейшею и неистощимою сокровищницею военного опыта целых тысячелетий, из которой военные науки черпают материал для своих выводов. Фортификация, например, найдет в военной истории указания, как из простой стены с башнями для фланкирования образовались под влиянием усовершенствований бастионы, равелины, прикрытые пути, сводчатые постройки; как каждая из этих построек должна была выдержать продолжительный опыт войн, чтобы быть принятою в систему укрепления крепостей; как потом, под влиянием изменений в оружии, технике, численности войск, организации армий и пр., изменились сами понятия о системе обороны крепостей и всей страны в фортификационном отношении. Относительно стратегии приведем слова Г.А. Леера[32]: «Все общие формулы стратегии получают смысл и содержание только при обширных сведениях из военной истории. Без больших сведений из военной истории они обращаются в бессодержательные общие места, ничего не говорящие уму и сердцу, и вся теория стратегии вырождается в бессодержательную, поверхностную болтовню, т.е. ни более, ни менее, как в дело вредное».
Военная история является связью между всеми остальными военными науками и вместе с тем верным регулятором, удерживающим их от крайностей и ошибочных выводов; именно в военной истории военные науки находят подтверждение взаимной зависимости. Г.А. Леер говорит: «Одно только глубокое изучение военной истории может спасти от измышлений и шаблонов в нашем деле и поселить уважение к принципам». Вот почему часто военную историю называют мудростью веков. Она до некоторой степени восполняет недостаток личного опыта.
Военные науки отличаются от других наук (например, естественных), между прочим, тем, что повторение опыта для них недоступно, т.к. явления войны слишком сложны и сопряжены с потерею человеческих жизней. Опыт мирного времени может воспроизвести лишь обстановку действия, подготовку боя, но не само действие. Недостаточность опыта мирного времени придает особое знание вековому опыту, занесенному на скрижали военной истории, изучение которой, по словам Наполеона, является единственным средством, чтобы проникнуть в тайны высшей части военного искусства. «Читайте и перечитывайте кампании великих полководцев, – говорит он, – и подражайте им»[33].
Военная история играет огромную роль в образовательном и воспитательном отношении как для нижних чинов и офицеров, так и для юношества, подготовляющегося к офицерскому званию. Изображенные в ней геройские подвиги, особенно отечественные, возвышают дух, воспитывают чувство долга и самоотверженности, вызывают желание подражать им; кроме того, в военной истории можно найти примеры на все случаи военной службы. Для юношества, подготовляющегося к офицерскому званию, военная история необходима для сознательного отношения к остальным военным наукам, которые ею, так сказать, одухотворяются; особенно же важно ее воспитательное значение.
Однако никакими благими целями не может быть оправдано извращение истины. Ни в целях воспитательных, ни в целях популяризации военно-исторических знаний нельзя поступаться строгой научностью изложения военной истории. Достоинство ее как «свидетельства истины» требует полной свободы, но бывали случаи, что правительства не позволяли касаться наиболее важных вопросов, или патриотические легенды выдавались за исторические факты; таким образом, общество или не знало многого из своего прошлого или представляло его себе ложно.
При военно-исторической работе следует, прежде всего, собрать достоверный материал, т.е. военный историк должен быть исследователем: научно установленные факты связать в ряды по категориям причинности или развития (связь каузальная или эволюционная), т.е. военный историк должен быть мыслителем; обобщить частные явления, чтобы сделать выводы, т.е. военный историк должен быть философом; наконец, представить все в виде цельной картины, т.е. военный историк должен быть художником. Сочетание всех упомянутых качеств в одном лице встречается весьма редко. На первом плане следует поставить верность военно-исторического произведения: без нее оно не имеет никакой цены. Поэтому собранные источники нужно подвергнуть тщательному исследованию, критике, чтобы установить, насколько и в чем именно можно полагаться на тот или другой источник. Наука обнаружила громадное количество подложных документов, намеренных искажений в подлинных документах, сознательно или бессознательно неверных сообщений.
Чем обширнее круг сведений исследователя, чем менее он дает места личной фантазии, тем ценнее его заключения. При раскрытии связи фактов нередко обнаруживается недостаток некоторых звеньев общей цепи, и тогда историку поневоле приходится пускать в дело фантазию, восполнять пробелы посредством гипотезы или аналогии и устанавливать взаимоотношения между рядами фактов; в одних случаях, например, заключая от действий к вызвавшим их причинам, в других стараясь объяснить частное из общего. Мыслитель обязан постараться воссоздать целое в том виде, как оно сложилось в действительности, и притом не только путем анализа одной объективной стороны дела (сил, времени, места), но в особенности стороны психологической, субъективной, что гораздо труднее, паче чаяния внутренняя, творческая работа полководца, мотивы его решений большею частью не отмечены в документах. В душе полководца мыслитель должен уметь вычитать его решения и мотивы к ним, т.е. по возможности передумать и перечувствовать все, что было передумано и перечувствовано самим деятелем. Отчасти по неуловимым чертам в документах военный историк старается осветить пробелы путем наиболее правдоподобных предположений, и все-таки это будет только гипотезой.
Чтобы подобная работа историка была близка к истине, он должен в сильной степени обладать военно-историческим чутьем, да и то к подобному приему следует прибегать лишь в крайности, тщательно отмечая принятую гипотезу. Относительно обобщений и выводов существует мнение, что военный историк вовсе не должен их делать, чтобы не навязывать их читателю. Но читателю, который способен сам сделать выводы, нисколько не помешает критика военного историка – на основании добросовестно изложенного материала он отвергнет то, с чем не согласится; остальным же читателям выводы автора будут необходимы, между прочим, хотя бы потому, что он изучил предмет и обязан был его обсудить. Кроме того, работая по первоисточникам, он ознакомился с массой таких подробностей, которые не мог (например, вследствие определенных размеров сочинения) включить в свою работу, a между тем вся их совокупность влияет на него, создает около него, так сказать, современную эпохе атмосферу и помогает прийти к определенному выводу.
Нередко исторические труды являются сборниками обвинительных или оправдательных актов. Следует заметить, что военный историк пишет, когда события уже совершились и когда ему известны действия обеих сторон, полностью вся обстановка. Между тем, деятели делали свое дело при других условиях. Военный историк обязан возможно ближе представлять ту обстановку, те обстоятельства, которые окружали деятеля, и как на основании всего этого он приходил к заключению, какое принять решение, как поступить сообразно с наличными ему представлявшимися условиями обстановки. Только тогда военный историк может прийти к заключению, действительно ли принятое решение и его исполнение оказались наиболее сообразными с обстоятельствами, что было упущено из виду и что, может быть, умышленно пренебрежено из известного в действительности, которое может быть принято в расчет, и как последнее отразилось на деле?
Все это нужно не для осуждения или восхваления полководца, но для выяснения сущности дела и действительных причин тех или иных действий, что и составляет главную задачу науки. Осуждение и восхваление весьма условны и очень часто зависят от точки зрения, с которой рассматриваются факты. Действия Нея[34] в сражении при Бауцене[35], при нападении на правый фланг союзников, были очень энергичны и успешны; казалось бы, его следует восхвалять; но с точки зрения плана Наполеона, направившего Нея не на фланг, a на тыл союзников, его следует осудить, паче чаяния он помешал решительным результатам победы. Действия Суворова в 1799 г. в Италии и Швейцарии превосходны, но с точки зрения политических интересов России бессмысленны.
Своими обобщениями и выводами военный историк может оказать большую услугу науке. Хотя еще никогда и ничто не повторялось в истории, однако можно отметить те общие условия, которые, несмотря на разницу эпох и видимую разницу в обстановке, в коей происходили данные факты, приводили к победе и успеху или к поражению и неудаче. Отсюда один шаг до создания руководящих начал и принципов, до военной науки как преподательницы руководящих указаний и советов на будущее. Возможность вывести законы истории, как общей, так и военной, при помощи эмпирической исторической науки или философии истории составляет вопрос спорный; большинством ученых эта возможность отрицается, но всеми признаются законы развития, эволюция.
От военного историка требуется беспристрастие, возможная объективность; однако вряд ли это достижимо в полной мере, потому что неизбежно, даже против воли автора, на его произведении отражается его личность, его индивидуальные свойства. Такая субъективность не повредит делу, паче чаяния всегда может быть принята в расчет его современниками, a для последующих поколений даже принесет пользу, т.к. ознакомит их со взглядами, характерными для времени. Все это справедливо до тех пор, пока военный историк соблюдает добросовестность и не искажает истины намеренно, иначе произведение его теряет почти всякую ценность.
Т.к. военная история находится в тесной связи с историей общей, то всякое военно-историческое событие или явление надо исследовать также и относительно общеисторической обстановки, иначе неполнота изучения и освещения будет иметь следствием узкость взглядов и односторонность или недостаточную многосторонность заключительных выводов. Работа военного историка должна отличаться возможной полнотой[36]. Очень важно изложить связь описываемого с предшествовавшими обстоятельствами, которая всегда существует, чтобы таким образом была открыта первоначальная причина.
Рис. 4. Блан Луи
Подобное стремление должно иметь свои границы, потому что, по словам Луи Блана[37] (рис. 4): «История нигде не начинается и нигде не оканчивается. Факты, из которых слагается мировое движение, представляют такое смешение и находятся в таком неясном сродстве между собою, что нет ни одного события, первоначальную причину или окончательное завершение которого можно было бы отметить с достоверностью». Чтобы сделать изложение художественным и создать цельную картину, полезно иметь в виду слова Рюстова[38]: «Война – это, с одной стороны, большое стройно сплавленное целое, a с другой – множество мелких отдельных действий и отдельных событий. Каждую войну можно рассматривать как произведение, отлитое сразу, или как мозаичную картину; в последнем случае можно также обращать внимание или на взаимное сцепление полных, ясно очерченных образов, или только на отдельные каменья. Без множества мелких успехов на войне нельзя достигнуть и больших; но каменья в обдуманном и искусном сочетании являют очаровательное целое, a перемешанные без порядка неловкою рукою представляют только собрание уродливостей...».
Вследствие этого в военно-историческом изложении должна быть соблюдена хронологическая и научная (логическая) последовательность. Первая требует изложения событий в порядке времени, вторая – систематической группировки их. Ввиду последнего требования возможно нарушение первого. Систематическая группировка должна основываться не только на однородности событий, но и на внутренней связи, существующей между ними. Если (как то находим у многих военных историков) придерживаться исключительно хронологической последовательности изложения действий на каждом театре, то пострадает общая, логическая связь между военными действиями на всех театрах и получится механически связанное исследование отдельных действий, а не логически последовательное изложение всей войны.
Сообразно с характером описываемого предмета должен быть усвоен и достойный его стиль. Военная история пользуется тем же фактическим материалом, теми же источниками и памятниками, что общая история. Большую помощь оказывают военному историку вспомогательные науки истории: археология, нумизматика, палеография, геральдика, сфрагистика, хронология, имеющие значение в исследовании запутанных вопросов, при определении степени участия исторического деятеля в сложных событиях; эпиграфика и дипломатика, исследующие племенные памятники, поскольку это требует специальных и технических сведений, a также география, этнография, статистика, политическая экономия, право, изучение народной словесности и языка с исторической точки зрения. Военный историк должен обратить особое внимание на такие памятники, как оружие, снаряжение, обмундирование войск, и на письменные специальные первоисточники. Весьма важны манифесты, государственные грамоты, дипломатическая переписка и другие официальные акты. Особенно же важен план войны, данный главнокомандующему, и др. распоряжения, исходившие свыше. Весьма часто упреки, которые обыкновенно делают полководцу, в значительной мере должны быть отнесены к упомянутым распоряжениям. Документы чрезвычайной ценности – подлинные приказания, донесения и телеграммы – в новейшее время пишутся на полевых книжках, оттиски на которых сохраняются в архивах и дают твердую опору военному историку. Здесь очень редко можно встретиться с подделкой, документы писаны в горячую минуту, под непосредственными впечатлениями, искажение истины заведомо вперед, т.е. имея в виду судебный разбор впоследствии или суд истории, встречается в исключительных случаях. Послужные списки, сказки, как называли их в прежние времена, месячные рапорты, входящие и исходящие журналы, списки убитых и раненых тоже составляют надежные документы и полезный материал. Например, сведения о потерях в боях могут навести на многие заключения. В новейшие времена после войны составляются по разным ведомствам отчеты, которые являются существенным историческим источником; полезно познакомиться с отчетностью по расходам различного рода довольствия войск, особенно патронами и снарядами. Диспозиции и вообще распоряжения для боя и других военных действий следует сопоставлять с их выполнением в действительности, паче чаяния почти никогда они с точностью не выполняются, иногда же не выполняются вовсе. Очень важно обращать внимание на отметку, когда приказание или донесение было получено исполнителем; этим выясняется, как он был осведомлен относительно обстановки. Во всяком случае диспозиции важны для уяснения первоначального плана начальника; при выполнении план может измениться под влиянием обстоятельств (например, направление главного удара Наполеона в сражении при Ваграме[39]). Иногда в своих диспозициях или вообще предварительных распоряжениях начальник не только старается скрыть свой истинный план, но даже объявляет заведомо ложный (Суворов в сражении при Нови). Еще более осторожно следует относиться к реляциям, паче чаяния они составляются после сражения под весьма многими побуждениями; однако они все-таки весьма ценны: составлены вскоре после сражения, начальник может уже не скрывать своего плана действий, описание действий последовательное, притом составлено лицами, стоявшими близко к делу; если даже начальник и ввел искажение истины, то все-таки можно узнать его взгляд на дело. (Из реляции Кутузова о Бородинском сражении ясно видно, что Шевардинский редут он считал за левый фланг позиции, а не за передовой пункт, что служит объяснением многих несообразностей в этом бою[40]). Т.к., кроме реляций старших начальников, пишутся реляции и подчиненными их, то историк может проверить одни другими. Такими же примерно качествами отличаются и журналы военных действий, однако если они действительно велись своевременно. Во время революционных войн французские генералы представляли отчеты по декадам, т.е. за каждые 10 дней. Представления к наградам требуют внимательной критики. Если бы военный историк вздумал судить о Русско-японской войне 1904–05 гг. по русским наградным листам, то он неизбежно должен был бы прийти к заключению, что успех повсюду сопровождал русское оружие. Личная переписка деятелей (до самых младших), особенно неофициальная (например, с родственниками), очень часто имеет характер полной искренности и правдивости; иногда же, напротив, лица высокопоставленные писали во время войны частные письма (даже к дамам) с целью произвести известное впечатление на общество или на некоторых особ. Перечисленные выше документы находятся по большей части в архивах, главным образом, в военных[41]. Мемуары различных исторических деятелей носят на себе отпечаток сильной субъективности, с чем и следует считаться; многие из них не написаны лично этими деятелями, но составлены по их рассказам, письмам, бумагам и т.п.; иногда же просто подделаны. Полемика между участниками событий обыкновенно отличается субъективностью, a нередко и страстностью. Судебные процессы, иногда возникающие после войны, не оправдывают надежд историка; они все-таки оставляют в тумане сущность дела. Таковы процессы: Базена[42] после войны 1870–71 гг. и турецких пашей после войны 1877–78 гг.[43], а процесс порт-артурский[44] (после Русско-японской войны 1904–05 гг.) не дал ничего нового. Ценность сочинений обработанных, описывающих военные события, зависит от достоинств составителя и материалов, которыми он пользовался, но во всяком случае необходимо иметь в виду, что на работу ложится отпечаток личности автора и его времени. Такие сочинения в некоторых случаях могут быть первоисточниками, если, например, автор сочинения является одним из лиц, близко стоявших к делу, или если утрачены материалы, на основании которых написано сочинение. Полковые истории могут дать подробности, которых нельзя найти в самых подробных исторических сочинениях и даже в архивах, кроме полковых; поэтому-то весьма интересно пользоваться полковыми историями иностранных армий. Богатый и совершенно особенного характера материал дадут журналы и газеты, современные событиям: здесь весьма сильно отражается дух времени[45].
Ни одно сочинение, ни один архив, ни один точный план местности не дают того, что иногда может дать личный обзор военным историком поля сражения и вообще местности, на которой происходили военные действия; что казалось темным при чтении, становится ясным при взгляде на местность; являются у историка новые мысли, новые соображения. В 1880 г., во время празднования 500-летия битвы на Куликовом поле, русские историки посетили место знаменитого побоища и собрали очень важный материал для исследований[46].
Слову «история» древние греки придавали значение – знать предмет так, как будто его сам видел, как будто история была рассказом очевидца. Т.к. военные явления играли преобладающую роль в жизни древних, то их историческая литература представлялась в то же время военно-историческою. Геродот[47], которого называют «отцом истории», был только повествователь, хотя и проявил попытки прагматизма, т.е. желание связывать факты причинной связью. Первым настоящим представителем научной истории был Фукидид (рис. 5)[48].
Рис. 5. Фукидид
Его «Пелопонесская война» по добросовестности в собирании материалов, критическому отношению к ним, верности суждений, высоте мысли и отчетливости характеристик до сих пор остается образцовым произведением. Но и он, как и Ксенофонт[49], влагает в уста своих героев речи, сочиненные им самим; он считает себя в этих случаях правым, потому что в измышленной форме верно передает действительные намерения и мысли исторических лиц. Еще большее значение принадлежит Полибию, который ясно обозначил задачи прагматической истории, указал на необходимость обобщения фактов и на возможность делать предсказания относительно будущего, т.е. ставил историю на степень науки.
В Средние века замечается упадок историографии; вместо истории составляли анналы, хроники, военная история все еще слита с общей. Филипп де Комин[50], историк Людовика XI, является представителем перехода от хроник к настоящей истории. Эпоха Возрождения возродила также историю; Петрарка[51], разбирая подлинное письмо Ю. Цезаря, впервые применил довольно развитые приемы исторической критики; военная история обособляется более и более, а в XVII в. выделяется окончательно. В 1667 г. начинается громадная деятельность монаха Мобильона[52], знаменитого изданием памятников и установлением правил, как проверять достоверность исторических источников. Но истории в настоящем смысле еще нет, господствует, главным образом, догматическое изложение.
История становится наукою только в начале XIX в. и постепенно устанавливается преобладание критико-исторического метода изучения военного искусства. Блестящим представителем военной истории в России был Михайловский-Данилевский[53], отличавшийся высокой художественностью изложения. Под влиянием обстоятельств часто он был вынужден писать панегирики, истина y него сильно страдала, почему в насмешку его называли баснописцем[54]. Замечательный французский историк Тьер[55] также был панегиристом. В 1859 г. вышло классическое сочинение Д.А. Милютина (рис. 6) «История войны 1799 г.»[56].
Рис. 6. Милютин Дмитрий Алексеевич
Во 2-ой половине XIX в. появляются превосходные издания по военной истории, составленные в Австрии, Пруссии и Франции особыми, вновь учрежденными историческими отделениями генерального штаба. К таким изданиям нельзя причислять известное сочинение прусского генерального штаба о войне 1870–71 гг., которое сильно грешит относительно правдивости, т.к. увлеклось восхвалением успехов немцев.
За последнее время военная история приняла такие размеры и задается такими задачами, что единичным лицам работа оказывается непосильной, приходится прибегать к предприятиям коллективным; явились официальные военно-исторические комиссии, занимающиеся изданием исторических материалов и обработанных сочинений, военно-исторические общества, печатающие свои труды, военно-исторические журналы, наконец, просто для частных военно-исторических изданий составляются товарищества из специалистов, создающих коллективные труды.
[1] Жерве Н.П., Строев В.Н. Исторический очерк 2-го кадетского корпуса. 1712–1912. Т. 1.– СПб.: Тип. Тренке и Фюсно, 1912. С. 31.
[2] Никифоров Н.И., Коршунов Э.Л., Михайлов А.А. «История больше в сердце молодого человека добродетелей вливает, нежели наистрожайшее нравоучение…» Всеармейская олимпиада курсантов ВВУЗ МО РФ по учебной дисциплине «Военная история» // Военно-исторический журнал. 2014. № 8. С. 39.
[3] См. подробнее: Коршунов Э.Л. «Оборона государственная» – прежде и теперь // Защита и безопасность. 2013. № 4. С. 16–18.
[4] См. подробнее: Ходаренок М.М. Военно-историческое беспам