Цикл «Дед Полешко»
ДЕД ПОЛЕШКО.. 2
ТУЕСОК — ЗОЛОТОЙ ПОЯСОК.. 3
МЫШКА ПРОКОПЬЕВНА.. 5
МЫШКА ПРОКОПЬЕВНА И ПОЛОСАТЫЙ.. 7
СОСНОВЫЕ САНКИ.. 8
ТРАВА-ЛЕБЕДА.. 10
МОХОВОЙ.. 11
ТИСЛОЕ КЕСТО.. 12
РЕЗНОЙ ГРЕБЕШОК.. 14
РАКИТОВЫЙ БАРАШЕК.. 17
Цикл «Лоскутный половичок»
ЛОСКУТНЫЙ ПОЛОВИЧОК.. 19
ЛОШАДКА ЗОЛОТОЙ МАСТИ.. 21
МЕДНЫЙ ПЯТАК.. 22
СТАРЕНЬКИЕ ВАЛЕНКИ.. 24
ТРАМВАЙ «САРАФАНОВКА-РЫНОК». 26
СОБАЧИЙ МОРОЗ. 28
УКРОПНАЯ ПРИНЦЕССА.. 30
КВАС.. 32
Цикл «Сахарный ангел»
ТРУБОЧИСТ И АГАША.. 34
СИНЯЯ ЧАШКА.. 38
САХАРНЫЙ АНГЕЛ.. 42
ГЕНЕРАЛ ХЛОП-БОП.. 45
ЗИМНЯЯ ЛАСТОЧКА.. 48
Цикл «Село Котоваськино»
ГОЛУБАЯ ПУГОВИЦА.. 51
СЕЛО КОТОВАСЬКИНО.. 54
ПЕЧНЫЕ ДОМОВЫЕ.. 56
ДОЖДИК ДУДАРИК.. 58
КОНЕК КОВЫЛЕК.. 60
БЕРЕСТЯНОЙ КОРОБОК.. 64
ЛЕСНАЯ СКРИПКА.. 66
МАЛЕНЬКИЙ МЕЛЬНИК.. 69
СОЛОМЕННАЯ ШЛЯПА.. 72
ПРАЗДНИК ПОЛУЛУНИЯ.. 75
Цикл «Дед Полешко»
ДЕД ПОЛЕШКО
В теньке, в холодке, у сарая все лето стояла поленница. За дождливую осень, за долгую зиму вышли дрова. Всего одно полешко у сарая лежит. А на полешке кто-то сидит: сам ростом с полешко, а рубашка как береста у березы, лицо будто топором
вырублено, а доброе.
— Ты кто?
— Дед Полешко.
— А где ты живешь?
— В поленнице жил, а теперь вот без дома остался.
— А что ты в поленнице делал?
— Делал, что просят. Столярничал,
плотничал. Сейчас вот дугу гну для лошади.
Смотрит Пашутка: а дуга-то с ведерную дужку. И всё у деда Полешки маленькое: и топор, и рубанок, и молоток.
Расписал дед Полешко дугу лесными цветами, колокольчиками да жарками, и
поставил сушить.
Просит Пашутка:
— Дай мне, дед Полешко, твой топор.
— Тебе для чего?
— В лес пойду, дров нарублю, сложу для тебя новый дом.
— Что ж, бери...
Взял Пашутка топор и отправился в лес.
Подошел к молодой рябине.
Пропела рябина рябиновым голосом:
— Я рябина — молода, первый раз нынче цвела. В рябиновых бусах не
накрасовалась. С дроздами-рябиновиками песен не напелась.
На месяц и звезды не нагляделась... Что ж ты так рано пришел?
Услышал Пашутка, что пела рябина, и отошел. Подошел к березе. Качает береза ветками, в гнездах птенцов укачивает.
— Тише, Пашутка, здесь не ходи, в гнездах птенцов не буди.
Отошел Пашутка на цыпочках, подошел к старой ели.
Проскрипела ель:
— Я хоть и стара, да всем нужна. В дупле у меня белка с бельчатами. Между корней бурундуки с бурундучатами. Ты, Пашутка, во мшарник иди. Там бурей сосну повалило. Большая сосна, на поленницу хватит.
Пришел Пашутка во мшарник, видит — сосна повалена.
Сколько он к ней ни подступался — не берет сосну топор. Сел Пашутка на мох, пот
вытирает. Вдруг как из-под земли — лесные мужички-бурундучки. В шапках, рукавицах,
за поясами — топоры.
Как навалились все разом! Пилы — вжик
да вжик, топоры — тюк да тюк. Гору дров мужички нарубили.
Потом один посвистел: «Карий! Карий!»
Прибежал коняшка в оглобельной упряжке. Дуга с ведерную дужку, колокольчиками да жарками расписана.
Издалека видно — работа Полешкина.
Сбросали лесные мужички-бурундучки дрова на телегу и сами уселись.
Пашутка домой побежал. Широко перед Карим ворота открыл. Въехал Карий во двор. Мужички-бурундучки дрова сбросали, стали поленницу складывать. Красиво сложили —
полешко к полешку. Под каждое полешко положили по орешку.
Будет дед Полешко в поленнице зимовать. Будет всю зиму орешки щелкать.
ТУЕСОК — ЗОЛОТОЙ ПОЯСОК
Сделал дед Полешко из бересты туесок. По туеску протянул золотой поясок.
— Дедушка Полешко, для чего тебе поясок?
— Для того, чтобы знать, сколько ягод в туесок насыпать.
Насыпай туесок по поясок. Выше не сыпь. Запомнил?
Пошел Пашутка с туеском за брусникой. На Вороньей горе она рано поспела. Много брусники, хоть граблями греби.
Обидно уходить с неполным туеском.
Просит Пашутка туесок:
— Туесок, туесок, подними поясок.
Послушался Пашутку туесок — у самого краешка уже золотой поясок. Насыпал Пашутка брусники по краешки, стал спускаться с горы, а навстречу медведь:
— Здорово, с туеском золотым пояском, что брал?
— Бруснику.
— Меня, старика, угости-ка.
Запустил медведь лапу в туесок, угостился. Лапу облизал и у самой тропы спать завалился.
Пашутке обидно: брал бруснику, брал, а медведь всю отобрал.
Поднялся опять Пашутка к брусничнику, не стал смотреть на поясок — с верхом набрал туесок.
По тропе спускаться не стал. У тропы медведь спит. Вдруг опять пристанет: угости да угости...
Свернул Пашутка в темный ельник. В ельнике белка рыжая скачет. И все вокруг Пашутки, все около.
Дразнит белка Пашутку, цокает.
— Ц-ц-ц! Гляди-ка, гляди-ка: туесок с верхом насыпан, а ведь по краю протянут золотой поясок.
Жадине достался туесок!
Рассердился Пашутка:
«Дался вам этот поясок! Лучше б его и не было вовсе!»
Только сказал, золотой поясок в траву и упал.
Перешагнул через него Пашутка и домой зашагал.
Шел-шел, пить захотел, стал воду искать. Ни ручейка, ни бочажка не видать.
Вдруг слышит — по кочкам телега гремит.
На телеге — бочка. На бочке дрозд сидит. Воду везет. На весь ельник поет:
Дрозд-водовоз воды вам привез.
Воду вез издалека,
С Мохового родника,
Из-под камешка сырого,
Из-под смородного куста.
Будете пить — дрозда хвалить.
Окружили дрозда птицы: славки, иволги, синицы.
Дрозд из бочки ковшом зачерпнул. Пашутке ковш протянул:
— Дрозд-водовоз никого не обнес.
Пашутка напился воды, ковш отдал. И вдруг спохватился:
— Подожди-ка, дрозд, подожди-ка.
И насыпал дрозду полный ковшик брусники.
Веселей, легче стало идти. Да только вот сбился Пашутка с пути. Как сбился, и сам не заметил.
Вдруг видит: впереди в кедраче что-то светит.
Горит костерок. Над костерком — таганок. На таганке — котелок. А вокруг костра лесные мужички-бурундучки. Они сразу Пашутку узнали, к костру пригласили, похлебки налили.
Сами заняты делом: шишки кедровые шелушат. В горячей золе орехи калят.
Стали орехи в мешок ссыпать, свистеть, Карего звать.
Прибежал коняшка в оглобельной упряжке. Мужички мешки на телегу сгрузили, сами уселись и Пашутку пригласили.
Бойко бежит коняшка в оглобельной упряжке. Мужички-бурундучки орешки щелкают, Пашутке в карманы и в шапку насыпают.
Подставил Пашутка свой туесок.
— И вы, мужички, угощайтесь, не стесняйтесь.
До деревни доехали, спрыгнул Пашутка с телеги.
А Карий Пашутку за рукав теребит:
— Ты обронил поясок?
Вот Пашутка удивился!
— Золотой поясок, ты как здесь очутился? Я ведь тебя в ельнике оставил. Ты в траве
лежал...
Отвечает поясок:
— А я следом бежал. По кочкам тряским, по болотам вязким, по сыпучим пескам. Нельзя быть туеску без золотого пояска.
Прибежал Пашутка домой и сразу к поленнице:
— Дед Полешко, я за брусникой ходил. Приладь золотой поясок там, где был.
Опоясал дед Полешко туесок. А брусники в туеске как раз по поясок.
МЫШКА ПРОКОПЬЕВНА
Взялась кошка Василиса мышей из щелей выгонять. Стали мыши Анфису просить-умолять:
— Мы и сами уйдем. Дай нам собраться. Запри Василису в сундук.
Бабка Анфиса закрыла в сундук Василису. Мыши мигом собрались. Дала им бабка Анфиса пятак, чтобы они на новом месте жили богато, до дверей проводила и двери за ними закрыла.
Кошка Василиса вышла из сундука, уши торчком поставила:
— Это кто там за шкафом скребется?
— Это я, Прокопьевна.
— А что это ты там, Прокопьевна, делаешь?
— Анфисин наперсток ищу.
Нахмурилась Василиса.
— Находи и быстрей уходи.
Никто не скребется теперь. Но что-то за шкафом гремит.
— Это кто там за шкафом гремит?
— Это я, Прокопьевна. Наперсток нашла и катаю-играю.
— Хватит играть, хватит катать.
Выходи из-за шкафа.
Вышла мышка Прокопьевна — платочек в горошек, очки с одним стеклышком — на остром носу.
— Возьмите наперсток.
Обрадовалась бабка Анфиса:
— Я тебя не так, как мышей, — до дверей, я тебя и с крыльца провожу.
Вздохнула мышка Прокопьевна, сняла с носа очки с одним стеклом, положила в узелок — и за порог.
Бабка Анфиса ее проводила.
Только Прокопьевна из дому, Пашутка на порог.
— Бабка Анфиса, где мой свисток?
Стала Анфиса свисток искать.
Искала везде, и курятник отворяла, и с гнезд всех кур сгоняла. Искала, искала, пока не устала.
— Теперь ты, Василиса, ищи.
Василиса чердак перерыла, сеновал переворошила. Нету Пашуткиного свистка.
— Ты, дед Полешко, свисток ищи.
Дед Полешко свисток искал — всю поленницу разобрал. И дом, и двор — все вверх дном. Ходит бабка Анфиса, бормочет:
Мышка, мышка, поиграй
И обратно отдай.
Хмурится Василиса:
— Все мышки уже далеко.
— А я, мышка Прокопьевна, тут!
Вбежала Прокопьевна, узелок
развязала, очки с одним стеклышком достала. Поискала за печкой, порылась под крылечком и нашла Пашуткин свисток.
Обрадовался Пашутка.
— Мы тебя, Прокопьевна, и до ворот проводим.
Проводили Пашутка с Анфисой
Прокопьевну, вернулись домой — Василиса сама не своя.
Во все углы тычется, плачет, мяучит:
— Полосатый котенок пропал!
— Под Пашуткиной шапкой смотрела?
— Смотрела.
— А в сундуке? А в поддувале? А в сапоге?
Полосатого звали, искали, стращали — уши надрать обещали.
Нет, не нашли Полосатого. Бабка Анфиса вздыхает:
— Надо Прокопьевну звать. Приходи,
Прокопьевна, выручай, Прокопьевна.
— А что потерялось?
— Мой Полосатый пропал.
Прокопьевна свой узелок развязала, надела на нос очки с одним стеклышком.
Залезла в погреб, бабку Анфису с Василисой зовет.
— Смотрите, вот он, ваш Полосатый.
Анфиса с Василисой в крынку с молоком заглянули и ахнули.
Бабка Анфиса Полосатого вытряхнула. Кошка Василиса Полосатого вылизала.
— Да мы тебя, Прокопьевна, и за ворота проводим.
Долго провожали, руками махали.
Только Прокопьевна за угол свернула, кинулся следом Пашутка, догоняет Пашутку бабка Анфиса. Впереди всех бежит Василиса.
— Ой, вернись, Прокопьевна!
— Не уходи, Прокопьевна!
— Живи у нас, Прокопьевна!
МЫШКА ПРОКОПЬЕВНА И ПОЛОСАТЫЙ
Шесть котят у Василисы. Пять серых белолапых, а шестой — Полосатый. Пять смирных, послушных, а шестой — озорной. Бабка Анфиса Полосатого за уши трясет: за маятник цеплялся, ходики оборвал. Дед Полешко Полосатого за шиворот тащит:
табак рассыпал, кисет разорвал. Мышка Прокопьевна на Полосатого с жалобой:
— Он меня, Прокопьевну,
Укропьевной дразнит!
Взяла кошка Василиса полотенце, отхлестала своего Полосатого.
— Не цепляйся за маятник! Не дергай кисет! Не дразни Укропьевной нашу Прокопьевну!
Полосатый вырвался, на улицу выбежал, на крышу залез.
На крыше труба, из трубы дым столбом, вскарабкался Полосатый по столбу и очутился на небе.
Бежит по небу пушистое облако.
Полосатый к нему:
— Давай играть!
Тронул пушистое облако лапой — из облака пух во все стороны.
Увидела это грозовая туча, нахмурилась.
Загремел гром, пошел дождь. А Полосатый и рад. За дождевые нитки цепляется, дергает.
Весь дождик запутал, в клубок замотал. Дождик и перестал.
Протянулась по небу пестрая радуга.
Катается по ней Полосатый, кувыркается, точно на бабкином половике. Только недолго
радуга в небе стояла, скоро растаяла. Негде кувыркаться. И облака сторонятся, боятся. Скучно стало на небе.
Прибежал Полосатый туда, где дым, — к Анфисиной трубе. Слез вниз, молока напился и уснул до вечера.
Вечер настал, в двери — стучат.
— Открывайте, это мы, соседские коты.
Дома ваш Полосатый?
— Дома. Где ему быть?
— Мы пришли его бить. Луны в небе нет. Нам, котам, без Луны не живется, по крышам не лазается и не поется.
Вышел Полосатый:
— Я Луну не брал!
— И пушистое облако не ты растрепал? И дождь в клубок не ты смотал?
Кошка Василиса послушала, с гвоздя полотенце сняла.
Бабка Анфиса прут принесла.
Идет дед с ремнем.
Коты рукава засучили.
— Мы так не уйдем!
Только Пашутке Полосатого жалко: надо Луну искать, надо мышку Прокопьевну звать.
— Помоги, Прокопьевна!
— Выручай, Прокопьевна!
А Прокопьевна из чулана: «Не буду помогать! Не стану искать! Он меня, Прокопьевну, Укропьевной зовет».
Искали Пашутка с Полосатым Луну. Искали, искали, пока не устали.
Соседские коты от двери не уходят.
Кошка Василиса полотенце не уносит.
Стоит дед Полешко с ремнем.
Ждет бабка Анфиса с прутом.
Помоги, Прокопьевна!
Выручи, Прокопьевна!
Мы искали в самоваре,
Мы искали в чайнике,
Мы искали в кадке,
Искали в умывальнике,
В поддувале и в трубе,
Нет Луны нигде.
В поддувале — зола,
В трубе — дым и сажа.
Помоги, Прокопьевна,
Отыскать пропажу.
Сжалилась мышка Прокопьевна, надела очки с одним стеклышком. Весь дом и весь двор обошла, а Луны не нашла.
Прячет глаза:
— И на старуху бывает проруха.
А соседские коты от дверей не уходят...
Кошка Василиса полотенце не уносит...
Стоит бабка Анфиса с прутом...
Ждет дед Полешко с ремнем...
Вздохнула Прокопьевна, ушла в свой чулан.
Назад пришла с плошкой. В плошке огарок от старой Луны, закопченный, заплывший.
— Только и свету было в чулане, — жалеет огарок Прокопьевна. А сама трет огарок золой, чистит огарок песочком. Заблестел огарок от старой Луны ярче нового месяца.
Ушли коты домой не пустые — с Луной.
Ушел дед Полешко с ремнем.
Ушла бабка Анфиса с прутом.
Кошка Василиса полотенце повесила.
Опять Полосатому весело!
Побежал Полосатый к Прокопьевне в темный чулан.
— Мышка Прокопьевна, я в чулане с тобой посижу. Я глазами тебе в темноте посвечу.
СОСНОВЫЕ САНКИ
Сделал дед Полешко для Пашутки санки. Санки новые, сосновые, полозья березовые. Ухватился за них Пашутка, обрадовался.
— Погоди, — говорит дед Полешко, — я колокольцы подвешу.
Подвесил дед Полешко к санкам колокольцы.
Не простые колокольцы, колокольцы-самозвонцы.
Колокольцы звенят, чего Пашутка хочет, то и санкам велят.
— Везите меня, санки, до самой Теплой горки.
Зазвенели-запели бубенцы-самозвонцы:
Сосновые санки,
что вы стоите?
На Теплую горку
Пашутку везите!
Тронули с места сосновые санки, через всю деревню со звоном промчали. У Теплой горки встали.
Сосновые санки, что вы стоите?
В горку, как с горки, Пашутку везите!
Тронули с места сосновые санки — на Теплую горку одним духом
взлетели. Ребятишки, что внизу были, еще до полгорки не добрались, а
сосновые санки уже снова вниз летят.
Охота ребятам на них прокатиться.
Обступили Пашутку.
— Вели бубенцам-самозвонцам, чтоб мы все, сколько есть, в твои санки уселись.
— Надо больно! — задрал Пашутка нос. — Я сейчас с Вороньей горы кататься поеду.
Ребята не верят.
— Далеко до Вороньей горы. За деревней, за лесом Воронья гора. Возле самой Луны.
— А мои санки до нее одним махом домчат. Да что до Вороньей горы! До самой Луны! Не верите? Я вам шапку с Луны привезу. Вон ту, что с краю чернеется.
Зазвенели-запели бубенцы-самозвонцы, и скрылись из виду сосновые санки.
Через деревню, через лес пролетели.
На Воронью гору одним духом взлетели.
На Вороньей горе сосны стоят. На корявой сосне вороны сидят. Не знают вороны, что нужна Пашутке шапка та, что на Луне. Думают: нужно ему гнездо на корявой сосне.
Налетели на Пашутку вороны.
Черными крыльями машут, острыми клювами клюют. Сбили с санок, в сугроб повалили.
Вылез Пашутка из сугроба. Где сосновые санки? Искал-искал и не нашел.
Задрал голову вверх — до Луны рукой подать. Лунная шапка совсем рядом чернеет.
Полез в гору Пашутка, да быстро устал. Не привык в гору лазить.
Ребята уже беспокоиться стали, когда он наконец к Теплой горке спустился.
Без санок, без шапки.
И ту, что с Луны хотел снять, — не достал. И свою в сугробе потерял. Ох, и досталось Пашутке от бабки Анфисы.
Спрятался Пашутка за поленницу — плачет.
Вдруг из поленницы знакомый голос:
— Не плачь, Пашутка, будут тебе новые санки. Новые, сосновые, полозья березовые. Только без бубенцов.
Назавтра встал Пашутка чуть свет — новые санки готовы.
Побежал Пашутка на Теплую горку.
Ох, высока ты, Теплая горка! Не зря тебя Теплой прозвали.
Лезет Пашутка в гору, тянет новые санки. Жарко ему, будто в бане. Ну наконец-то добрался! Сел на сосновые санки и вниз покатился. Запел в ушах ветер. Чудится Пашутке — бубенцы-самозвонцы звенят.
Звенят-выговаривают:
Все равно я домчу до Вороньей горы!
Все равно я достану до самой Луны!
И санок с собой брать не стану,
а шапку с Луны достану!
Оглянулся Пашутка: не слышит ли кто?
Нет никого. Только внизу, под горкой, у него во дворе дед
Полешко стоит, рукавицей машет.
ТРАВА-ЛЕБЕДА
В огороде Анфиса грядки поливает, а Пашутка в траве-лебеде у забора играет. Жарко в огороде Пашутке, скучно. А одного его бабка на речку не пускает. Пашутка вздыхает: «Был бы я маленьким гусенком, отодвинул бы в заборе дощечку, в щель прошмыгнул и убежал на речку». Шепчет Пашутке трава-лебеда:
— Что же тут такого? Нужно только сказать гусиное слово.
Повторяй вслед за мной, за травой-лебедой: «Слово шипучее, слово гусиное, словно шея у гуся, длинное-предлинное, был я Пашуткой, бабкиным внучонком, преврати меня в гусенка в белой рубашонке».
Повторил Пашутка все слово в слово и превратился в гусенка в белой рубашонке. Отодвинул в заборе дощечку, шмыгнул в щель — и на речку. По реке селезни
плавают, важные, в жемчуга, в изумруды разряжены.
А серые утки по берегу ходят, на коромыслах воду из озера носят. Бережно несут, ни капли не расплещут.
У них в камышах сад, а в саду растет виноград.
Плавает гусенок в белой рубашонке, ныряет.
Важные селезни его не обижают, камешками изумрудными, жемчугами забавляют.
Вдруг слышит Пашутка, шепчет ему с огорода трава-лебеда:
— Жарко мне, траве-лебеде. Сухо мне.
Принеси мне в ведерке водицы напиться.
Думает гусенок в белой рубашонке: пойду попрошу у серых уток ведерко.
Пришел. Серые утки Пашутку в сад приглашают, спелым виноградом угощают.
— Нравится тебе, гусенок, наш сад? Вкусен ли наш виноград?
Опять зовет Пашутку, шепчет трава-лебеда:
— Жарко мне, траве-лебеде. Сухо мне. Принеси хоть в клюве водицы напиться.
Набрал гусенок в клюв воды, тут задела его крылом стрекоза.
Прытка, быстра стрекоза, будто коза.
— Давай, гусенок, в пятнашки поиграем. Только, чур, я, стрекоза, первая пятнаю.
Заигрался Пашутка со стрекозой. Поздно вечером вернулся домой.
Стоит у порога гусенком. Как теперь превратиться в мальчонку? Пошел в огород,
туда, где трава-лебеда.
Повяла от жары трава-лебеда, полегла.
— Трава-лебеда, а как из гусенка мне превратиться? Ты ведь мне не сказала.
Ничего трава-лебеда не ответила, будто и не слыхала.
Не пошел Пашутка гусенком в дом, до утра дрожал под лопухами. Встал чуть свет, нашел в огороде ведерко — и на речку.
Легко было ведерко, когда был Пашутка мальчонкой.
Ох и тяжело ведерко для маленького гусенка! Едва до огорода доковылял, но воду всю донес, не расплескал.
Стал гусенок траву-лебеду поливать.
Солнышко встало, в воде веселая радуга заиграла. Поднялась трава-лебеда, прошептала:
— Радуга-дуга, дай дождя!
Поднялась радуга в небо. Расписным коромыслом над речкой повисла. На коромысле два полных ведра. Пролился из ведер проливень-дождь. В речку пролился, на траву-лебеду, на
бабкины грядки.
В дождевую лужу Пашутка глядит: «Все в порядке! И не надо никакого слова! Не гусенок я больше — стал Пашуткой снова!»
А уж бабка Анфиса дождику рада! Ей огород поливать не надо.
Бабка Анфиса Пашутку простила, первой морковкой его угостила.
МОХОВОЙ
Наступила зима. Вставила бабка Анфиса в окна зимние рамы.
Пришел из лесу старичок Моховой, настелил между рамами мох и остался во мху зимовать. Смотрит Пашутка: в окне старичишка ростом всего-то с кедровую шишку, волосы лохматые, лицо рябоватое, шапка из мха.
А глаза из-под шапки как две болотные незабудки глядят.
Тихо-неслышно ходит он в моховых мягких валенках — поливает герани на подоконнике.
И разговаривает тихо — Пашутке не разобрать.
Скажет тихое слово — и расцветут герани посреди зимы. Закрасуются алыми шапками.
Что за слово такое? Вот бы узнать!
Бывало, выдует к вечеру печь, бабке топить неохота. Она к Моховому. Он печь по беленому боку погладит, что-то тихо ей скажет. И в доме тепло.
Мороз за окошками ходит, оконные стекла морозит, белого света в домах не видать. Бабка
Анфиса бежит к Моховому:
— Скажи свое тихое слово.
Моховой свое тихое слово шепнет — мороз на ту сторону
улицы и перейдет. Сразу окошко оттает, засинеет в нем небо,
покажется белая улица. Василиса на подоконник вспрыгнет, начнет умываться — гостей намывать.
Гости увидят — их ждут. И придут.
С новостями. С гостинцами.
Долго думал Пашутка: «Что за слово у Мохового?»
Насмелился и спросил.
Улыбнулись глаза — две болотные незабудки.
— Мое слово неслышное, тихое. Здесь его не разобрать. Приходи ко мне за стекло, там у меня тишина.
Стукни три раза — я выйду, открою.
Стал Пашутка собираться к Моховому за словом.
Умылся, причесался, только собрался — ребята в дом.
— Бери, Пашутка, коньки. Мы на речку идем.
Не стал Пашутка долго раздумывать.
Ребята ведь постоят да уйдут, а Моховой весь день дома.
Стукнул в окошко:
— Я во вторник приду.
Схватил коньки — и на речку.
Во вторник снова собрался, умылся, причесался.
Вдруг белый заяц в окошко стучит.
Вздыхает Пашутка:
— Я к Моховому за словом собрался!
Повздыхал и так рассудил: не каждый день зайцы в окошки стучат. А Моховой у нас каждую зиму зимует. И побежал за зайцем в лес.
В среду бабка Анфиса Пашутку за солью послала.
В четверг гости приехали с новостями, с гостинцами.
Гостили три дня. Так и неделя прошла. Вторая миновала — и зима к концу. Ушел Моховой. Тихо ушел в моховых мягких валенках.
Пашутка не стал горевать: «Придет снова зима — придет Моховой зимовать».
Зима пришла — не заставила ждать. А Мохового не видать.
Не стелет он между рамами мох, не готовится зимовать. Бабка Анфиса сама мох настелила — все равно дует из окон и герани засохли.
Гости в дом не идут. Не несут новостей и гостинцев. Да не по ним скучает Пашутка. Он скучает по Моховому. Целый день не выходит из дому. В замерзшее окошко
заглядывает. Ничего не видать.
Открыл Пашутка окошко, ступил на мягкий мох и очутился в лесу. Белый тот лес, ледяной. Сосны и елки — белые. И резные высокие травы — белые.
— Моховой! Ау! Моховой!
Откликнулось эхо, осыпался иней с травы:
— Я тут...
Увидел Пашутка под сосной Мохового. Шапка из мха снегом засыпана, белая. И лицо побелело от холода.
— Моховой, я пришел, Моховой...
Стал Пашутка у Мохового с шапки снег стряхивать. На руки дышать, отогревать. Успел Моховой только слово сказать.
Тихое слово Пашутке шепнул и растаял.
Исчез вместе с ним ледяной белый лес.
И засинело в окошке небо.
И заалели герани высокими пышными шапками.
ТИСЛОЕ КЕСТО
Сидит дед Полешко на чурбачке у поленницы. Другой чурбачок в руках держит. Подбежал Пашутка:
— Что будешь делать?
— Ушат для кислого теста.
— Ушат — это легко. Это и я могу сделать.
— Попробуй.
Натесал Полешко гладких выгнутых клепок. Надо их друг к дружке подогнать.
Не хватает у Пашутки терпенья. Тяп да ляп. Подогнал кое-как.
Стянул обручем. Пришли ребята, стали звать Пашутку на горку. Пашутка и вовсе заторопился.
Одно ухо к ушату приладил, где полагается.
Другое чуть ли не к донышку.
Дед Полешко повертел Пашуткину работу в руках, ничего не сказал. Сказал только:
— Отнеси бабке Анфисе.
Бабка Анфиса руками всплеснула:
— Что за ушат такой?
— Для кислого теста, — хотел сказать Пашутка.
Заторопился и крикнул: — Для тислого кеста!
Завела бабка тесто в ушате, накрыла теплым платком, на лавку поставила.
Назавтра проснулся утром Пашутка, вышел на кухню попить. Слышит: на лавке кто-то пыхтит.
— Кто тут? — испугался Пашутка.
— Это я — Тислое Кесто.
— А чего пыхтишь?
— Хочу с лавки спрыгнуть, да никак не могу,
— Давай помогу.
Спустил Пашутка ушат с лавки на пол.
Тислое Кесто ему глазом подмаргивает:
— Давай убежим!
— Давай, — согласился Пашутка. Оделся тихонько, чтобы бабка не слышала. Тислое Кесто бабкин платок завязало потуже — и за порог.
— Айда, — предлагает Пашутка, — на речку.
Вчера лунки долбили. Будем рыбу ловить.
Пашутка торопится. Тислое Кесто едва за ним поспевает. С боку на бок переваливается, пыхтит, сопит. Шло, шло — остановилось.
— Ты чего? — обернулся Пашутка.
— Устало. Больно далеко твоя речка. Нету терпения идти... Давай коня запрягай.
Пришли они на конюшню. Вывел Пашутка во двор коняшку
Пегашку, вынес сбрую, отдал Тислому Кесту.
Стало Тислое Кесто коня запрягать.
Заторопилось, в вожжах и постромках запуталось, на землю свалилось.
Лежит, подняться не может, на всю конюшню ругается. Кони из дверей конюшни выглядывают, над Тислым Кестом ржут.
Поднял Пашутка ушат, поставил на ноги.
— Не хочу, — дуется Кесто, — не желаю коня запрягать. Пошли лучше пешком,
Идут они дальше по улице.
Едет свадьба навстречу. Разохалось Тислое Кесто:
— Ох, коней остановите! Ох, подвезите!
Остановили коней. Село Тислое Кесто рядом с невестой, Пашутка рядом с женихом.
Шли на рыбалку, попали на свадьбу. Сидят за столом.
Только Тислому Кесту никак не сидится. Пыжится Тислое Кесто: я да я. «Я до потолка достать могу, если пожелаю». Чем больше пыжится, тем выше поднимается. Хозяева
беспокоиться стали: сейчас на стол, на гостей полезет, всю свадьбу испортит. Хозяйка
догадалась и говорит:
— Что до потолка можешь достать — верю. А вот что до трубы — никак не поверю.
Тислое Кесто из ушата вон вылезло:
— Это я не могу достать до трубы? Я могу выше трубы!
Кинулось к печке, заслонку откинуло, через дымоход, по трубе и на крышу.
Сидит на крыше. Пашутка с кособоким ушатом стоит. Рядом собака
грызет кость от холодца.
— Прыгай! — Пашутка снизу кричит.
Тислое Кесто как плюхнется вниз! Прямо на собаку и угодило!
Скорей-скорей в ушат впрыгнуло и дёру! Откуда и прыть взялась. Собака от лая захлебывается: нигде не видела, чтобы тесто в ушатах по дворам бегало. Гости из дому выскочили:
шум, переполох. Собака заходится, лает, цепь обрывает.
Оборвала, за Тислым Кестом по улице гонится.
Куда Тислому Кесту деваться?
К Анфисе на двор! Перед собачьим носом калитку захлопнуло, скорей на крыльцо да на кухню.
Бабка Анфиса обрадовалась:
— Вот и тесто подоспело!
Начинила она Тислое Кесто грибами да капустой, морковью да творогом. Посадила на противень в печь. Тислому Кесту и тут не сидится. И здесь оно пыжится. С противня лезет:
— Что за жизнь — в печке сидеть! Не для меня это место — не для Тислого Кеста!
Пыжилось, пыжилось, так и не досидело, сколько положено.
Недопеченными пирогами из печи повыскакивало.
Расстроилась бабка Анфиса: никто сырые пироги есть не хочет.
Отнесла соседскому Шарику в будку. И тот нос воротит.
Ничего из Тислого Кеста не вышло.
— А все ты виноват, — ругает бабка Пашутку... — Твой ушат кособокий.
Взял Пашутка ушат, пошел к деду Полешко. Долго мудрили, пока новый не сбили. Старался Пашутка, аккуратно клепку к клепке подгонял. Зато вышел ушат — загляденье. Не кособокий, не кривобокий. И оба уха на месте.
РЕЗНОЙ ГРЕБЕШОК
Пашуткина мать далеко уезжала, оставила сыну Резной Гребешок. Гребешок утром рано Пашутку причешет, пригладит, будто ласковой рукой погладит. Вечером колыбельную песню споет:
Баю-баю-баюшки,
Храни подарок матушкин.
Береги Резной Гребешок,
Не ходи с Гребешком
За порог.
Забыл Пашутка утром, что
ему пел Резной Гребешок. Вышел с Резным
Гребешком за порог. Увидела его сорокащеголиха,
стала Пашутку приманивать:
Подойди ко мне, Пашутка,
Научу тебя летать —
До солнышка долетишь —
Подсолнушком угостишь.
Как на солнышке
Подсолнушки растут,
Паше семечек в карманы натрясут.
Пашутка к сороке близко подошел, схватила она Резной
Гребешок и вмиг улетела.
Ходит Пашутка, головы не поднимает, все
под ноги смотрит — может, выронила
сорока его Гребешок?
Искал — не нашел. Нет его ни под
забором, ни за забором, ни в канаве, и
на дороге нет. Нашел Пашутка
только перья сорочьи.
Пошел он там, где перья
падали, и пришел к
сорочьему дому.
Двери отворил — перед зеркалом сорока-щеголиха сидит,
держит в цепких лапах Резной Гребешок и поет:
Резной Гребешок, спой-спляши,
Резной Гребешок, меня причеши.
Да и не как попало,
А чтоб краше павы стала.
Как пошел Гребешок петь-плясать! Как пошел
сороку чесать!
Отпусти меня, сорока,
Не то будет тебе плохо.
Отпусти, щеголиха,
Не то будет тебе лихо!
Гребешок поет, сорочьи перья
дерет, только пух по сорочьему дому летает. Выпустила сорока
Резной Гребешок, Пашутка его подхватил и бежать. А сорока
следом. Да не одна. Всю сорочью стаю собирает, стрекочет,
кричит, Пашутку пугает:
— Поймаем — Резной Гребешок отберем! А тебя защиплем,
заклюем!
Заслонил Пашутка руками глаза да к волку в дом и угодил.
Волк обувался — от удивления сапог из лап выронил.
— Ой, спрячь меня, дяденька Волк, — просит волка
Пашутка. — Гонятся следом сороки. Хотят Резной Гребешок
отобрать. Меня заклевать, защипать,
— Вот удивил, — рассмеялся волк. — Когда это волки были
малым ребятам защитниками? Да я всех коз в лесу разогнал. Я
всех зайцев распугал! Не добуду сегодня ничего на охоте — и
тебя не помилую!
Обул волк сапоги, взял ружье, заглянул в пыльное зеркало.
— Ох, и худ я стал. Шерсть как на бездомной собаке
скаталась. Дай-ка мне, что ли, твой Гребешок.
Стал Гребешок волка причесывать. Водит по
мосластой спине. Гладит по лобастой голове.
Нагнул голову волк, глаза прячет, вздыхает:
— Так ласково меня только матушка
гладила. Бери свой Гребешок. А
сорок я сейчас распугаю.
Взял волк ружье — как пальнет!
Разлетелась сорочья стая в разные
стороны. Пашутка домой побежал.
А сороки — хитрые. Стрельбу
переждали, снова в стаю собрались — и
вдогонку:
— Не ищи у волка защиты! Не ищи!
Гребешок отберем, заклюем и
защиплем!
Кинулся Пашутка с тропы в сторону и провалился в сугроб.
А в сугробе — заячий дом. Зайчиха у прялки сидит, куделю
расчесывает.
— Ой, спрячь меня, тетя Зайчиха. По пятам сороки летят.
Хотят заклевать, защипать, Резной Гребешок отобрать.
— Лезь к зайчатам на печку.
Залез Пашутка к зайчатам на печку, смотрит: зайчиха
гребнем куделю дерет, сердится.
— Возьмите, тетенька, мой Гребешок.
Чешет куделю Резной Гребешок, да так ловко — ниточки не
запутает, не порвет. А куделя все больше становится и все
белей. Смотрит Пашутка с печи — куделя на мелкие хлопья
рассыпалась. Разлетелись хлопья по лесу. От земли к небу, от
неба — к земле. А зайчиха все прядет, колыбельную песню
зайчатам поет:
Баю-баю-баюшки,
Вы усните, заюшки.
А зайчиха не спит,
Все у прялки сидит.
Время пряхе куделю прясть,
Время белому снегу упасть.
Прялка жужжит, а в лесу пуржит!
Смешала пурга небо с землею. Сорокам и хвостов-то своих не
разглядеть. Разлетелись они, по домам попрятались. А прялка
поет, прялка кружится.
И видит Пашутка с печи — узорье на прялке точь-в-точь,
как у его матушки на сарафане.
И не прялка перед ним кружится — матушкин сарафан на
ветру раздувается.
Подошла матушка, сняла Пашутку с печи, взяла за руку —
из метели, из лесу домой вывела. Спать уложила, на ночь
причесала и колыбельную спела. Проснулся утром Пашутка —
он дома. А рядом с подушкой Резной Гребешок.
РАКИТОВЫЙ БАРАШЕК
Перед весной стала бабка Анфиса болеть. Лежит на
кровати, кашляет, пьет горькое лекарство из пузырька.
— Бабушка, — тревожится Пашутка, — ты когда
поправишься?
— Вот появятся на старой раките барашки, встану, пойду на
них посмотрю — сразу здоровая стану.
Каждый день бежит Пашутка на речку Шептунью, к старой
раките, не появились ли барашки?
Увидел, что хвостики из почек торчат, и к бабке Анфисе:
— Бабушка Анфиса! Уже хвостики торчат! Одевайся,
пойдем на Шептунью! Посмотришь на барашков —
здоровая станешь.
Невесело бабка Анфиса взглянула:
— Не дойти мне, Пашутка, до речки.
Вот если бы мне мою молодость хотя на минутку, сразу бы
стала здорова.
— А где твоя молодость, бабушка?
— Ушла на дно речки, стала колечком, — сказала так бабка
и отвернулась к стенке.
Побежал Пашутка на речку Шептунью. Засыпана снегом
Шептунья, покрыта толстым льдом. Никого нет кругом.
Стоит Пашутка на мосту под старой ракитой.
Видит: барашек из почки выглядывает. Белый, точно голубь.
А копытца — красные. Позвал его Пашутка:
Белая шубка,
Красные копытца,
Ракитовый барашек,
Выпрыгни из почки,
Пробеги, простучи
По мосточку.
Выпрыгнул барашек из почки. Пробежал, простучал по
мосточку и спрыгнул на лед. Опять Пашутка просит:
Ракитовый барашек,
Белый, словно голубь,
Ударь об лед копытцем,
Пробей во льду прорубь!
Ударил барашек копытцем об лед и пробил во льду прорубь.
Вода в проруби чистая, словно слеза. Каждый
камешек видно. Много их, камешков, круглых,
белых. Один камень серый, большой. А колечка на дне не
видать. Все бы камешки Пашутка на дне перебрал, если б
только до дна достал. Просит он барашка:
Ракитовый барашек,
Красные копытца,
Выпей, барашек,
Из проруби водицу.
Нагнулся барашек к полынье и выпил из нее воду. Стал
Пашутка белые камешки поднимать, под ними колечко искать.
Стынут Пашуткины пальцы, а камешков не сосчитать. Все их,
до самого мелкого, перебрал Пашутка. А колечка не видать.
Остался теперь один камень — серый, большой. Уперся
Пашутка в серый камень руками, толкает — с места его
сдвинуть не может. Опять зо