Книга 1. Воспоминания
Сквозь кустарник полусветлого леса с шорохом продиралась одинокая рослая фигура. Она обходила одно дерево за другим, иногда останавливалась, оглядывалась назад, будто бы потеряла что-то важное и еще надеялась это отыскать.
На девчачьем остром лице, украшенном парой превосходных синяков, застыло выражение глубокой и печальной задумчивости. Двигалась юная девушка медленно, нерешительно переставляя ноги, и по всему выходило, что она в чем-то сомневалась и отнюдь не была уверена в верности выбора, который ей пришлось сделать. Мысли ее то принимались хаотично носиться от одного края до другого, то вдруг застывали, превращаясь в вязкую желеобразную массу. А на переднем плане выступал еле слышный звон, заедающий и прерывающийся, будто бы издаваемый сломанным радиоприемником. И этот звук означал, что терялась связь между ней и ними – тремя созданиями, существовавшими за чужой счет. Они были ее головной болью, воплощением ноющих и зудящих колючек, взращенных на почве сарказма и взаимной неприязни. Долгое время девочке приходилось терпеть их яд и абсолютную близость, с которой та ничего не могла поделать. А сейчас, наконец-то, появился реальный шанс избавиться от всего, что с ними связано, забыть о них, как о страшном сне, и вернуться к нормальной жизни… Но как тяжело сбежать от тех, кому был многим обязан.
Снова девочка притормозила и бросила быстрый взгляд через плечо. За семицветными кронами деревьев виднелось только золотое небо, и поворачивать назад было слишком поздно. Да и не нужно вовсе. Она понимала, что это место не подходило ей. Тут нечего было делать, если ты не любишь срываться с места и нестись очертя голову в самое пекло событий, да еще и с широкой улыбкой на лице. Куда привычнее был тусклый земной мир, такой предсказуемый и спокойный, что хотелось вешаться. Здесь же она оставалась серым пятном среди яркого буйства красок.
«Мне здесь не нравится. Я устала себя мучить».
Вдруг до нее донесся звук каменного обвала. Она резко вздрогнула и ускорила шаг, но чей-то голос окликнул:
- Все-таки уходишь?
- Да, - не поворачиваясь, ответила та. – Навсегда.
Воцарилась минута мертвой тишины, нарушаемой шелестом листвы.
- Стало быть, прощай.
- Прощайте.
- Ты можешь пожалеть об этом.
- Я все забуду, и не о чем станет жалеть.
- Мозги забудут. – Говорящий равнодушно бросал слова. – Но по ночам ты не сможешь спать, чувствуя, что чего-то тебе не хватает. Даже находясь в тепле, сытости и довольстве, ты не заполнишь дыру у себя в груди.
- Я ненавижу лес, - процедила девочка, все также не решаясь обернуться. – И замок. И всех его жизнелюбивых обитателей. Я уйду, вы меня не остановите.
- Будто бы ты мне далась. Мое дело – предупреждать и больше ничего. Если знаешь все без меня, поступай, как захочется.
Опять наступило молчание, однако девочка на это не купилась, зная, что собеседник все еще наблюдал за ней со спины. Она закатала рукав рубашки и уставилась на свою руку, покрытую мелкой сеткой уже несвежих красно-коричневых царапин и ссадин.
- Ради чего мне стоило бы остаться? О чем, по-вашему, я буду жалеть? Об усмешках? Вранье? Или жутком самодовольстве? – Повернувшись, наконец, лицом к собеседнику, она продолжила: - Как можете вы что-то говорить мне, если сами не в восторге от… них.
- Справедливо подмечено, но моя картина мира сильно отличается от твоего.
Он стоял, прислонившись плечом к дереву, в закрытой, защитной позе.
– Сколько ты думала, прежде чем решение пришло к тебе?
- Достаточно.
- А о чем именно думала?
- Простите, но это не ваше дело.
- Не отвечай. Только вот тебе совет: не взвешивай все «за» и «против», такой метод никуда не годится. Гораздо полезнее будет вспомнить все от начала до конца еще раз.
- Что это значит?
- Растряси свою память и проживи часть этого года заново – вот что, - раздраженно уточнило существо. - Не просто перечисляя события, которые с тобой случились, но все эмоции, глупые переживания и мелкие, ничего не значащие радости. А когда закончишь, прислушайся и сразу поймешь, что для тебя будет лучше всего. Уверен, так поступать ты не пробовала.
Он размял длинные, мягкие как пластилин, пальцы. Потом бросил на девочку взгляд исподлобья и провалился куда-то вниз, оставив после себя небольшую западину в лесном ковре.
Она снова осталась одна. Шум в голове заметно стих, и это ее напугало. Будто бы часть воспоминаний уже успела ускользнуть от нее, вытекая из глаз, сочась из пальцев и впитываясь в прогретую солнцем землю. Она стремилась все позабыть, а ей внезапно предложили сделать с точностью наоборот…
Вспомнить все, что случилось? Тут потребовалось бы куда больше времени, чем нашлось у нее в запасе. К тому же занятие было трудоемким и не каждому под силу. Но впасть в амнезию раньше запланированного было куда неприятнее.
- Нечего терять.
В ушах раздалось глухое жужжание.
- Подождите, - обратилась девочка. – Не мешайте, и дело пойдет быстрее.
Отыскав поблизости сухой пенек, она присела на него и закрыла глаза. Шуршание насекомых, еле слышный треск коры, легкие порывы ветра были идеальным фоном для тяжелой умственной деятельности.
Ей придется отмотать кусок своей жизни на восемь месяцев назад. Что может быть хуже, чем воспоминания о собственных неудачах и косяках? Ведь именно ими и было наполнено все ее существование, а в особенности – конец прошлого лета и начало холодной, небывало грязной осени. С грязью ей вообще пришлось познакомиться достаточно тесно, потому что почти каждый день она так или иначе оказывалась на земле, по множеству причин.
Было много падений, много синяков, испорченной одежды, потраченных нервов, пролитых слез и самых нелепых, странных, зачастую страшных и нереальных событий в ее жизни.
Нет ничего удивительного, что она мечтала все это позабыть.
Воспоминание 1
Ранним осенним утром далеко-далеко забрезжил рассвет. Бледно-желтая полоса прорезала темное небо, с каждой минутой увеличиваясь в размерах и вытесняя ночь за пределы гор изонта. Она росла, росла до тех пор, пока первые солнечные лучи не озарили узкие улицы города на юге Англии. Перескакивая по крышам домов, они заглядывали в каждое встречное окно и мягко ложились на стены, вазы с цветами, прикроватные тумбочки и спящие лица людей.
Один из них остановился около двухъярусного дома и, проскользнув в окно второго этажа, замер на чьих-то беспокойно подрагивающих во сне ресницах. В этот же миг дом огласился громкими возгласами:
- Келен! – Отклика не последовало. – Келен, вставай! Мне что, делать больше нечего, кроме как тебя будить?!
До ушей слова долетали с опозданием.
Больше всего на свете хотелось спать.
Она с трудом разлепила веки. И тут же получила заряд выжигающего солнечного света прямо в глаз.
Дверь комнаты открылась, стукнувшись о стену. На пороге стояла женщина со строгим, некрасиво осунувшимся от ежедневного стресса лицом.
- Я встаю, мам. – Ее голос был совсем не сонным, а сосредоточенным и собранным, как у солдата в армии.
- Быстрее шевелись!
Мама ушла. А Келен провела рукой по опухшему за ночь лицу, пытаясь унять быстрый стук сердца в груди. И как только оцепенение окончательно отступило, перед ней появились вопросы, на которые сходу она никогда не могла дать ответа.
Какой сегодня день? Он обещает быть хорошим? Есть чему порадоваться?
«Не надейся на что-то веселое», - напомнил внутренний голос.
Келен села, опустив босые ноги на прохладный линолеумовый пол. В голове наконец прояснилось, и мгновенно к горлу подступил мешающий дышать комок.
Лето закончилось. А это означало только одно: да здравствует новый учебный год в средней школе.
«Кошмар».
Келен уставилась в окно рядом с кроватью и неслышно выдохнула. Школа – это шумный, громкий, невыносимый кошмар. Лучше всего было бы забаррикадировать дверь в спальню, не обращать внимания на крики своей матушки, миссис Фаэр, и сидеть здесь до конца дня. А лучше – до конца жизни. И хотя Келен никогда не считала эту комнату чем-то надежным, родным и уютным, все же она выглядела лучше, чем кабинет, набитый ее сверстниками.
Бежевые мягкие обои отклеились в паре мест, а под окном стоял громоздкий письменный стол. Если на улице стояла хорошая погода, от него обязательно исходило приятное тепло и пахло чем-то старым. Наверное, дерево, из которого его сделали, по старой привычке радовалось солнцу. Кровать шириной в полтора человека умещалась в углу рядом со столом. Ее девочка обожала как родную сестру, если бы та у нее была. Еще в комнате стояли шкаф в половину стены, стул со спинкой, мусорное ведро, забитое бумагой и обертками от шоколада, а также висело небольшое зеркало и парочка полок, содержимое которых составляло весьма скромную библиотеку. Комната вселяла неприятное чувство холода, но по крайней мере тут Келен могла посидеть одна.
- Скорее! – вновь прозвучал снизу недовольный голос. – Я опаздываю, у меня нет времени тебя дожидаться!
- Я поем сама.
- Да ничего ты не поешь, как обычно! Не беси меня, спускайся!
Келен откровенно не понимала, что мешало маме не носиться каждое утро по дому как в одно место ужаленной, а спокойно отправиться на работу, оставив завтрак на столе. Но непостижимая логика этой женщины граничила также с ее нервозностью и мыслями, что Келен – неразумное дитя, которое не может кусок хлеба намазать маслом. Причем виновата в этом, по ее мнению, была сама же Келен.
Одеваться девочка приучилась быстро, не особо раздумывая над тем, какие туфли по цвету будут сочетаться с ее лаком на ногтях. Вообще за последние два года жизни, она научилась многому, чтобы не привносить в шаткие отношения с мамой свежие конфликты.
Первый урок: не выражай никаких эмоций. Такой вариант самый надежный. Потому что если тебе плохо, никто не пожалеет, а лишь накричит, сказав, что меньше надо думать о всяких там проблемах. Если же тебе хорошо, непременно решат, что ты притворяешься, и на самом деле тебе плохо.
Келен посмотрела на себя в зеркало.
К сожалению, для нее это приходилось нелегкой задачей. Живая мимика все равно лезла наружу и в совокупности с потугами сотворить из своей физиономии кирпич выдавала угрюмый взгляд из-под полусомкнутых век, чуть нахмуренные густые брови и опущенные вниз уголки губ. Большие ярко-карие глаза совсем не блестели.
Нацепив на всклокоченные каштановые волосы ободок голубого цвета, она еще раз взглянула на свое отражение и с отвращением потерла веснушки, рассыпанные по носу, щекам, лбу и даже ушам. Уродство, от которого не помогали ни лимонный сок, ни косметические средства. И Келен ненавидела эти омерзительные коричневые точки до глубины души. Мало им было появляться на самых видных местах – они стремились заполонить собой все, от плеч и локтей до коленных чашечек. Келен никогда не носила короткие бриджи и футболки, не подкатывала рукавов рубашек во время летней жары и не позволяла себе долго находиться на солнце.
Спустившись со второго этажа вниз по лестнице, она прошла из маленькой прихожей в гостиную, затем на кухню. Там Келен столкнулась с порядком рассерженной матушкой.
- Садись и ешь, - отрывисто сказала миссис Фаэр.
Каша, чай и тосты, намазанные сверху клубничным джемом. Келен оставалось лишь смириться с судьбой. Клубничное варенье она тоже ненавидела из-за мелких, как и веснушки, зернышек в густом приторном сиропе цвета несвежей крови. Они застревали между зубов и противно скрипели.
- Спасибо за завтрак. – Келен откусила четвертинку тоста, где было побольше хлеба. - Я пойду?
- Посуду вечером вымоешь.
- Угу.
Вот он и второй урок: соглашайся со всем, не нарывайся на спор. Проигрыш в любом случае обеспечен.
Келен запила проклятое варенье несладким и терпким черным чаем и ушла в прихожую натягивать на ноги осенние сапоги.
- Поторопись, опоздаешь на автобус.
За дверью ее ждал прохладный ветер. Келен перекинула рюкзак через плечо и быстро зашагала по улице с одинаковыми двухэтажными домами, выжженными беспощадным солнцем газонами и гравиевыми террасами. Только наличие или отсутствие машин возле жилищ отличало их одно от другого. И все это Келен подметила уже достаточно давно, мысли ее были старые. Никаких новых впечатлений или ощущений, никаких иных сравнений, метафор, эпитетов. Как будто бы у нее разом атрофировались все органы чувств, и поэтому, чтобы описать знакомый пейзаж, который она видела до потери восприятия, ей каждый раз приходилось объясняться одними и теми же словами, ведь ничего альтернативного увидеть, учуять или потрогать Келен уже не могла.
«Что мне делать?»
Сознание не позволяло размышлять о чем-то другом.
«Мне хреново. Просто ужасно».
Келен не вела разговоры с людьми чуть больше полутора месяцев. Если бы не ее мать да работник ближайшего к их дому супермаркета, она разучилась бы говорить вовсе. Теперь девочка очень боялась, что ее стошнит, если кто-то в классе вздумает обратиться к ней.
На автобусной остановке Келен увидела группку из трех человек и узнала их, они учились с ней в одной школе. Обратной реакции не последовало. Два мальчика и девочка были заняты разговором, причем последняя широко улыбалась, звонко смеялась над шутками парней и время от времени заученным жестом поправляла прическу. Для нее этот день был самым настоящим праздником. Возвращение в знакомые стены, где ее ждали толпа подружек и куча красивых мальчиков старшей школы, это, разумеется, повод, чтобы завить волосы, нанести легкую боевую раскраску и надеть туфли на высоких каблуках. Келен опустила взгляд на свои черные сапоги, плохо сочетавшиеся со школьной формой.
Пока автобус маневрировал меж легковушек, Келен шаталась по всему проходу на поворотах и составляла конкретный план действий. Почти никто ее не знал. Почему? Потому что Келен никому не позволяла себя узнать. На то находились определенные причины, но, возможно, если начать вести себя весело и несерьезно, трудности в общении исчезнут сами собой?
«Стоит попробовать. Может, крутые и классные друзья скорее помогут мне вылечиться».
Резкий рывок, Келен чуть не грохнулась на пол. Приехали.
Перед ней из автобуса выскочила троица, встреченная на остановке. Украдкой Келен еще раз взглянула на девочку. Так, запомнить: всему улыбаться, с каждым здороваться, делать вид, что тебе очень весело. Поправлять прическу?
«Почему нет», - подумала Келен и, плюнув на руку, одним движением пригладила торчащие во все стороны пушистые лохмы.
Во дворе школы стояли галдеж и суета. Друзья, сталкиваясь, радовались так, будто бы не виделись целую вечность. Ученики высматривали прибывающих учителей и со всех ног неслись к ним, чтобы поздороваться и произвести хорошее впечатление в самом начале года.
- Добрый день, мисс Блек!
- Вы так хорошо сегодня выглядите!
- Эй, чувак, сто лет тебя не видел!
- Как у тебя со Стивом?
- В этом году она снова сдаст все экзамены на отлично, готова поспорить.
Келен протискивалась сквозь массу людей, озираясь по сторонам. Улыбаться было некому. В толпе становилось жарко, любой норовил наступить ей на ногу, и Келен решила, что начнет свою игру внутри школы. А пока нужно было следить, чтобы ее не раздавили.
- Смотри, куда прешь. – Какой-то старшеклассник грубо толкнул ее локтем в бок.
Келен отстраненно посмотрела на него, но тут же исправилась и, подрубив осмысленность во взгляде, произнесла искаженным жизнерадостностью тоном:
- Извини, чувак.
- Я тебе не чувак, малявка.
Настроение тут же скатилось в пропасть.
- Пошел ты, - хмуро ответила Келен и исчезла среди учеников.
Стала бы она вести себя дружелюбно с такими придурками. По мнению Келен придурков в этой школе было слишком уж много. Ученики старших классов вели себя как капризные пятилетки, отрастившие огромные кулачища, часто хамили, особенно если ты постоянно ходил один. Келен знала, что к другим девчонкам из их класса старшие мальчики лезли с приставаниями и безобидными подколками просто для того, чтобы чувствовать собственную неотразимость. К ней они относились не в меру враждебно, и Келен успела выслушать от них много обидного в свой адрес.
«Либо слоняться по школе в одиночку небезопасно, либо я настолько уродлива и неинтересна, что меня не считают за девочку».
Насмотревшись на представление под названием «Я так сильно люблю свою школу!», Келен сверилась с расписанием на информационной доске и поспешила скрыться в пока что пустом классе. Она поставила сумку на среднюю парту среднего ряда, а сама села в дальний угол ближе к окну.
«Пора начинать что-то делать. – Келен разглядывала прозрачное голубое небо. – Я понимаю, тебе плохо. И ты до слез скучаешь по нему. И нет сил… Ни на что не хватает. Но ты должна лечиться, а не пытаться изменить прошлое. Его уже не вернуть».
И тут началось.
Прозвенел первый звонок.
Келен подхватилась с места и перебралась к своей сумке. У нее было десять минут, чтобы положить хорошее начало учебному году.
- Ты исчерпаешь всю свою энергию, но останешься беззаботной и радостной до конца дня, - отрезала она, ставя точку в споре с собой.
В этот же момент в кабинет ворвалась орава учеников. Целая орда из галстуков, юбок, портфелей и разноцветных волос.
«Я умру, ей-богу, я умру».
Вон хихикала Эмма Харперт, душа любой компании, главная сплетница школы, обязательно надо с ней поздороваться, под ручку с Эммой шагал страшно довольный собой Сэм… как же его фамилия? Вот Кэсси, Нортон, Билл, девочка в очках, Грейс, Льюис, Оливер…
«Твою мать. – Келен подавилась воздухом. – Я совсем забыла про тебя, Каэрт».
Оливер Каэрт. Поистине особенный человек, к которому Келен не испытывала немого равнодушия. О нет. Она его глубоко ненавидела, и чувство это оказалось до кучи взаимным.
Оливер был до чертиков рыжим, однако у него веснушек почему-то не наблюдалось. Природа, честно сказать, одарила его по полной, мальчика не портили даже оттопыренные уши, и Келен понимала, что благодаря его смазливой морде могла бы с ним сдружиться, если бы не одно «но»: Каэрта было невозможно терпеть. Этот выскочка задирался так высоко, что ни у кого не возникало сомнений в его непревзойденности. А всех, кто смел считать иначе, Оливер, как водится, по-зверски гнобил. Именно поэтому о Келен ходило немало занятных слухов: один раз от нее несло травкой, а на другой она уже разговаривала с жабами и лягушками вместо настоящих друзей. А Келен всего-то однажды подобрала возле школы маленького серого лягушонка. Черт знает, откуда тот взялся и чего забыл у самых ворот возле дороги, но он измотался настолько, что сидел, не шевелясь, забившись в узкую полоску тени. Келен показалось, что лягушонок чем-то похож на нее, поэтому унесла его подальше от проезжей части и выпустила в траву. Видимо, сей поступок не ускользнул от внимания Каэрта, а держать язык за зубами он не умел.
Келен опустилась на место в расстроенных чувствах. Внезапно парта, которую она выбрала, чтобы быть поближе ко всем, стала жутко неудобной и заметной, словно под светом прожекторов. Все, что угодно, лишь бы Оливер не вздумал сесть рядом с ней.
«Пожалуйста, господи, ну не может же он быть такой свиньей».
- Привет, Эмма, - напрягшись, сказала Келен.
- Оу! – Эмма несказанно удивилась. – Привет, Келен. Что как?
- Ну так. Ну… а у тебя как?
- Ничего так!
- Круто.
- Можно попросить тебя об одолжении?
- Попробуй, - сказала Келен и тут же прикусила язык: - Конечно.
- Не уступишь мне свое место? – Эмма вопросительно посмотрела на нее. – Плиз! Я очень люблю здесь сидеть. А ты сядь впереди меня или позади, ладушки?
- Окей. – Келен перекинула сумку на одну парту назад. Ничего смертельного не случилось.
- Вот спасибо! – Харперт счастливо плюхнулась на сиденье. - Как твои каникулы?
- Сойдет. – Помолчав, Келен добавила: - Могли быть и хуже.
- М-м-м.
«Что ж, все не так плохо», - думала Келен. Пока что она не начала зевать, а это очень хорошо. Келен всегда отчетливо понимала, кто и как крадет ее энергию, скопленную с великим трудом, потому что в такие моменты ей безудержно хотелось спать. Обычно при разговоре с людьми сродни Эмме Келен зевала во всю глотку, ведь по большей части все весельчаки забирают твои силы, нарочно или нет.
«Надо спросить ее о чем-нибудь еще. Может, о чем был новый фильм, ну, тот, который недавно шел в кино».
Келен открыла рот, и вдруг над ее ухом раздался ужаснейший звук из всех, которые она когда-либо слышала:
- Как поживаешь, Фаэр?
Келен подскочила от неожиданности. По левую сторону от нее возникла ухмыляющаяся рожа Оливера. Он всегда чему-то ухмылялся про себя, щуря зеленые глаза, как большой рыжий кот. Улыбка выбивала Келен из колеи, и потому в любом споре с Каэртом она проигрывала, от этого становилось горько, обидно и хотелось реветь, а тот обычно только стоял и продолжал скалиться.
«Гнусный тип. Таким раньше языки отрубали, честное слово».
- Будь добр, - сухо ответила Келен, – сядь подальше от меня, ты портишь весь вид.
- Для начала, где твои манеры? Я, кажется, с тобой поздоровался. И потом, это мое место уже не первый год, - невозмутимо произнес Оливер. – Посему могу попросить тебя о том же. Видишь? Вон там, у окна, замечательное место. Далеко от людей, в тени, сыро, плесенью пахнет. Загляденье! Для тебя – лучше не бывает.
- Сядешь где-то еще, не облезешь.
Оливер надменно хмыкнул. И приземлился точно позади нее.
«Упертая мартышка!»
Поразмыслив, Келен пришла к заключению, что легче не трогать его совсем, а на любые колкости не реагировать.
Впереди Эмма разговаривала с Льюисом. Келен прислушалась:
- Там нужно бегать и проходить много разных уровней, прикольно! Хочешь, покажу? – Эмма достала из миниатюрной сумочки, в которую не влез бы ни один учебник, навороченный смартфон. Келен не разбиралась в их моделях и названиях. – Келен, ты в такое играешь?
Льюис искоса поглядел на Келен, словно та могла в любую минуту на него наброситься.
- Нет, - честно созналась Келен. – У меня мобильный телефон совсем старый.
- А! – неловко выдала Эмма. Для нее понятие «старый мобильный телефон» было за гранью понимания.
- И как же тут управлять? – спросила Келен. Желтое невразумительное нечто на экране упорно не поддавалось ее ухищрениям.
- Фаэр, ты с луны что ли свалилась? – За ее спиной Оливер ехидно прыснул. – Познакомься, это – сенсорный экран, его нужно трогать ручками.
Льюис громко хохотнул. Эмма еле заметно улыбнулась, явно сдерживаясь.
- Сгинь. – Келен зло вцепилась в него взглядом.
- Эмма, я бы на твоем месте был осторожнее, - закатывался Каэрт, его громкие, отрывистые слова привлекали все больше внимания. Люди всегда летели на голос Оливера, как мухи на свежее дерьмо. – Смотри, как Фаэр не в меру общительна: говорит с тобой больше двух слов за раз! И села к тебе поближе, и смартфоном твоим яро заинтересовалась. Вот вернешься ты сегодня домой, о-па – а он исчез. И назавтра Фаэр явится в школу с новым «мобильным телефоном».
Келен почувствовала, как краснеют, а затем бледнеют щеки. Ее глаза опять остекленели.
- Что, спалилась? – Оливер снисходительно улыбнулся ей, подперев кулаком подбородок. Кулак у него был неслабый, но несмотря на это Келен очень хотелось впиться парню в горло.
Ничего не произошло, поскольку второй звонок привлек в класс преподавателя по истории, мистера М.
Весь урок Келен сидела, вперившись глазами в столешницу парты. Вместо того чтобы пытаться вникнуть в повествование учителя, она лихорадочно искала красивый выход из сложившейся ситуации. Неважно, пошутил Каэрт или нет. Не имело значения, поняла его шутку Эмма или восприняла все всерьез. Благодаря Оливеру, тупой эгоистичной твари, Келен не сдвинулась в положительную сторону ни на шаг.
А ведь необходимо было как можно скорее начинать лечение. Келен понимала, что обратный отсчет уже пошел. Однако для правильного, полного исцеления ей оказались не нужны ни дорогие пилюли, ни запредельное медицинское оборудование, придуманное лишь полгода назад. «Лечением» Келен про себя называла тот единственный метод, который помог бы ей вырваться из кошмарной, сжирающей ее сердце и мозги, депрессии. Увы, но продолжительность той была неутешительная – два года человеческой жизни. Столь запущенную стадию величают клинической, вот только Келен никому не позволяла думать, будто бы у нее что-то не в порядке с психикой. И это было ее третье, самое главное, правило. Она хотела разобраться со всем сама, снова начать жить. Как раньше. До того, как…
- Мисс Фаэр! – Учитель звучно постучал указкой по доске. – Можно вас отвлечь на минутку, барышня?!
По позвоночнику Келен пробежал отрезвляющий холодок. Ее однокашники смотрели на нее со всех сторон с презрением и плохо скрываемым недоумением.
- Доброе утро, мисс Фаэр, - ядовито произнес преподаватель. – Если уж вы соизволили проснуться, я задам вам один вопрос на проверку остаточных знаний: в каком году..?
Келен, не двигая головой, посмотрела влево-вправо, ища подсказку. С историей она никогда не находила общий язык, предмет казался скучным и бесполезным. История полнилась бессмысленными фактами, которые не давали ровным счетом ничего. Ей хватало проблем в настоящем, зачем было лезть в суровые дебри прошлого?
- Тысяча семьсот…
Келен прикрыла глаза. Вдруг ей ужасно захотелось зевнуть.
- Восемьдесят третий, - прошептал Оливер ей на ухо.
Келен упорно молчала, плотно сжав губы. Каэрт подсказал правильный ответ, однако сие вовсе не означало, что Келен его принимала. Никакой помощи, к тому же столь унизительной, от этого павлина ей не требовалось.
- Я не помню, сэр.
- Очень плохо.
Келен стало безумно стыдно под неприязненным взором учителя. Наверное, за последние три года она вывела беднягу из себя так основательно, что он хотел убить ее самым огромным историческим справочником из существующих.
- Ты тупая, - заключил Оливер все тем же проникновенным шепотом.
- Пошел ты, Каэрт, на…
- Ну а что-нибудь о войне между … вы способны мне рассказать?
- Нет, сэр, - ответила Келен, сжимаясь все сильнее. – Но я все выучу и запомню, честно.
По классу прокатилась волна глумливых смешков.
Келен уткнулась в парту. Ничего нового в этой ситуации не было. Успехи в школе ее не преследовали ни по одной дисциплине, потому что девочка не старалась и была безразлична к собственному будущему.
- У вас есть один семестр, чтобы исполнить свое обещание, - холодно молвил мистер М. – Сдавать будете все, что мы успели пройти без вашего участия.
Келен в ответ лишь вяло кивнула и остаток урока сидела тихо, не поднимая головы.
На перемене она хотела подойти к Эмме еще разок, но та постоянно была с кем-то занята, а другие ученики шарахались от Келен как от заразной. Кроме Оливера.
- Тебе совсем мозги отшибло, Фаэр? – ханжеским тоном вопрошал он. – Я подсказал тебе правильный ответ, ты даже повторить за мной не смогла. Или я должен был произносить по слогам?
- Оставь меня в покое. – Келен говорила почти умоляюще. – Не трогай меня, просто отойди.
Оливер пожал плечами, буркнул что-то оскорбительное напоследок и ушел.
Следующие учебные часы Келен провела не так, как планировалось изначально. Отвечая невпопад на вопросы, она сидела в самом конце класса и смотрела в пустоту оцепенелым рыбьим взглядом. В мыслях разверзлась уже знакомая пустота. Нечто огромное засасывало все в свой черный водоворот без возврата, Келен боялась этой штуки. С каждым днем она все больше брала над девочкой верх, и Келен не знала, как ее остановить.
Чего она только ни пробовала. Люди и общение с ними не помогали. Напротив, от них становилось хуже. Ни одно хобби не пронимало ее. Сериалы – нет, онлайн игры – не то, даже в телевизор Келен не могла уйти с головой и начать жить хотя бы внутри этого маленького цветного прямоугольника. Один раз она пошла в церковь, поначалу ей даже стало немножко легче. Но потом навалились разного рода сомнения, и вскоре религия стала нагонять на нее безумную тоску. Для своего возраста – пятнадцать полных лет – Келен была слишком угрюма, а все из-за этой треклятой черной дыры, затягивающей ее сущность внутрь себя в течение двух лет.
До конца дня Келен больше не пыталась с кем-то здороваться или знакомиться. Лишь на обеденном перерыве, она, словно собака за хозяином, стремилась поспеть за Эммой, объяснить ей неловкий утренний момент и продолжить попытки общения, потому что на ее взгляд Харперт была самая незлобивая из всех. Однако застать ее вдали от людей было невозможно: то к ней прям посреди обеда подбежит какой-то младшеклассник, шепнет что-то на ухо, то другая дамочка зацепится с Эммой языками минут на десять. Эмма была негласным информатором, и лишние новости ей никогда не мешали. Поэтому Келен жевала свою котлету одна, на другом конце столовой.
В три часа дня она вышла из школы. Удивительно, но с утра ничего не поменялось. Ученики все так же бегали друг к дружке из группы в группу, здоровались с учителями и делали вид, что переживали лучшие годы своей жизни. Вот только теперь Келен было на них от всей души наплевать. Все они были злыми.
По дороге Келен заметила окруженного толпой друзей и поклонников Оливера. Он отпускал остроумные шуточки, заигрывал с девочками, демонстрировал свой интеллект и даже не задумывался, что испортил одному человеку очередную попытку прийти в себя. Он был худшим из всех. И друзья не могли далеко от него уйти. Келен не хотела иметь с ними ничего общего.
Автобус был забит под завязку, Келен еле сумела втиснуться. Как жаль, что у них не было собственного школьного автобуса.
«Нет. Очень хорошо, что у нас нет школьного автобуса», - подумала Келен.
Следом за ней зашли две девчушки, на каждую из которых нашлось по парню, любезно уступивших им место. Келен молча наблюдала за этой картиной, вцепившись в поручень.
«Неужели я настолько мерзкая?»
Домой идти не хотелось. Келен под давлением выкатилась из транспорта и споткнулась о придорожный бордюр. Пыль из-под колес вместе с выхлопными газами ударила ей в лицо.
Она немного постояла на пустой остановке, глядя вслед удаляющемуся автобусу. Кругом было пусто, и ветер поднялся еще прохладнее, чем был с утра. Келен пошарила в карманах и обнаружила там несколько монет, оставшихся со сдачи ее унылого обеда. В груди что-то трепыхнулось – слабая попытка порадоваться.
Неподалеку на перекрестке дорог находился большой супермаркет. Туда девочка часто заглядывала летом, когда особенно хотелось удавиться. Самое замечательное, что в любое время люди там были незаметны, хоть и от недостатка покупателей магазин не страдал. Келен он нравился. Аккуратно расставленная по полочкам еда в красивых упаковках создавала ощущение какой-то определенности и домашнего уюта. Можно было представить, что она, как раньше, носилась от одного отдела к другому, выбирала самые вкусные (и самые недешевые) на ее взгляд продукты и аккуратно, на вытянутых руках, клала их в гигантскую корзину на колесиках, страшно гордясь, что столь ответственную покупку поручили именно ей.
Келен вздохнула. Ныне у них в доме дешевизна любого пищевого продукта выдвигалась на первое место. Поэтому девочка позволяла себе немного. Она готова была пропустить обед, но сохранить деньги на то, без чего существовать не могла, – одна плитка молочного шоколада. Сладость дарила ей крупицы энергии, и покупала ее Келен почти ежедневно. Миссис Фаэр возмущалась, когда Келен «портила себе зубы», так что той приходилось прятать шоколад под подушку на своей кровати. Это было не очень практично и слишком неряшливо, но так ей больше нравилось.
В магазине стояло тепло, приятное после мерзкого влажного ветра. Келен прошла мимо печенья, зефира, рулетов с кремовой начинкой и всего, на что у нее капала слюна, в быстром темпе. Денег у нее осталось исключительно на шоколад.
Пока девочка силилась сопоставить свои желания со своими финансовыми возможностями, из-за стеллажей выполз работник магазина. В одной руке он держал ведро с мыльной грязной водой, в другой - длинную швабру. Келен была с ним немножко знакома: звали его все Дени, просто Дени, лет ему стукнуло под пятьдесят, и все, чего он добился в жизни – должность поломойки в супермаркете. Девочка так и видела в нем неудачливую себя спустя долгие, мучительные годы. Дени выглядел потрепанным и ужасно одиноким. Он разругался с семьей, схватил воспаление легких на нервной почве и погряз в долгах – об этом Келен против воли слышала вскользь, стоя в очередях.
- Добрый день, - поздоровалась она с уборщиком.
- Привет, дочка. - Дени кивнул. Поставив ведро на пол, он потянулся, кряхтя и скрипя точно старая половица. – Как твое ничего?
Келен кисло улыбнулась, ей не нравилось, когда тот называл ее «дочкой». Но Дени всегда здоровался с ней, несмотря на степень собственной занятости и свое настроение.
- Нормально, - ответила Келен.
- Ну, вот и славно. – Дени задумчиво почесал нос, еще раз кивнул девочке и отправился в молочный отдел отмывать от пола вишневый йогурт.
Отдав скучающему на работе кассиру последние деньги за шоколад, Келен была вынуждена отправиться домой. Никогда еще ей не хотелось убежать от своей кровати как можно дальше, но больше, чем комнату, Келен не желала видеть маму. Не потому, что не любила. Потому что ей не хотелось в очередной раз ощущать на себе укорительные взгляды и задумываться о собственной бесполезности. И все-таки идти девочке было совершенно некуда, а сидеть на улице на радость озверевшему ветру представлялось не слишком великим удовольствием.
- Я дома, мам, - произнесла Келен, разуваясь в прихожей.
Где-то на кухне еле слышно тикали часы. Они единственные нарушали гудящую тишину, царившую во всем доме. Значит, желание Келен исполнилось: миссис Фаэр пока что не вернулась. Она часто задерживалась на работе, у бедной женщины не оставалось иного выбора. Келен было ее жаль, еще и потому, что дома маму, уставшую и замученную, ждала бестолковая дочь. Чтобы сгладить свою ущербность, Келен сотворила подобие ужина из подгоревшей яичницы с остатками жирного бекона и оставила все на столе, прежде чем подняться наверх. Вдруг это поднимет маме настроение?
В спальне было прохладно. На столе под невесомым слоем белесой пыли покоился огромный ноутбук, которым при желании можно было серьезно покалечить. Келен сдернула с кровати плед, обмоталась им наподобие халата и забралась с ногами на стул.
Ноутбук просыпался медленно, шумел, будто самолет, приготовившийся к взлету, а старый зачахший в грязи и пыли вентилятор едва справлялся. Келен с отупелым терпением ждала, потихоньку обгрызая шоколадку.
Около года назад она основательно подвисла в социальных сетях и примерно в то же время познакомилась с неким парнем, записанным как Дэвид Ливингстон. Точного его возраста Келен не знала, фотографий тоже не видела, единственное, чем она располагала, так это информацией, что жил сей тип где-то в Уэльсе. Переписка их завязалась случайно, а вскоре, набрав скорость, начала катиться по наклонной. Дэвид был не бог весть каким собеседником, но его из рук вон пессимистический настрой совпадал с мироощущениями Келен. И она рассказала ему все о своей болезни, о ее причинах, о жизни, а в ответ получала кое-какое подобие поддержки. Ненадолго приходило облегчение, но уже на следующий день ей снова требовалось общение с ним, а точнее рассказы и жалобы со своей стороны и мрачное молчание с его, все то же самое, по тридесятому кругу. Это походило на наркотик, день без него – и начиналась ломка. Келен часто казалось, что еще немного и ей будет не о чем плакаться, все уйдет в буквы и слова, а голове ее наконец-то станет свободно. Нужно было лишь чуть-чуть больше времени, всего пару недель…
Однако все закончилось намного раньше. На финишной прямой ей внезапно объявили, что забег отменяется. Если конкретнее, то Дэвиду просто-напросто наскучило нытье Келен. Потребовав от нее другого общения, парень перестал говорить слова сочувствия, а затем <