И когда в понедельник вечером, на другой день после поездки на озеро, Грейс весело и фамильярно спросила Роберту о Клайде, Роберта мгновенно решила притвориться, что она вовсе не так уж им интересуется, как Грейс, может быть, думает. Поэтому она сказала только, что он был очень любезен и спрашивал о Грейс, – услышав это, Грейс недоверчиво покосилась на подругу. Правду ли она говорит?
– Он был так мил, что я подумала, не влюблен ли он в тебя.
– Вот глупости, – слукавила Роберта, немного встревоженная. – Да он и не смотрит на меня никогда. И потом, на фабрике такое правило, что ему нельзя познакомиться со мной ближе, пока я там работаю.
Это лучше всего успокоило подозрения Грейс: по самому складу своего ума она не представляла себе, как можно нарушить правила, установленные владельцами фабрики. Но Роберта, опасаясь, как бы ее имя в сознании Грейс не осталось связанным с именем Клайда, решила быть вдвойне осторожной и притворяться, будто глубоко равнодушна к нему.
Затем возникли новые трудности, новые огорчения, тревоги и страхи, не имевшие ничего общего с прежними. После того как они с Клайдом объяснились и окончательно поняли, что любят друг друга, Роберта все же не видела возможности встречаться с ним иначе как тайком, очень редко и настолько случайно, что она никогда не могла наверняка назначить день следующей встречи.
– Понимаете, – объяснила она Клайду через несколько дней (ей удалось вечером ускользнуть на час из дому, и теперь они вышли по Тэйлор‑стрит к пологому берегу реки, за которой расстилались поля), – Ньютоны никуда не ходят, не пригласив меня с собой. И даже если бы они сами не приглашали, Грейс никуда без меня не пойдет. Мы с нею очень долго дружили, когда жили в Трипетс‑Милс, и она привыкла ко мне как к родной. Но теперь все по‑другому, и я просто не знаю, какой найти выход. Что мне сказать – куда я иду, с кем?
|
|
– Понимаю, милая, – нежно и ласково ответил Клайд. – Все это верно. Но как же нам быть? Или вы думаете, что мне достаточно видеть вас на фабрике?
Он смотрел на нее так серьезно и умоляюще, что она, растроганная, захотела утешить его и поспешно прибавила:
– Нет, я так не думаю, милый. Вы ведь знаете. Но что же делать? – Она нежно погладила его тонкую, нервную руку с длинными пальцами. – Вот что, – прибавила она, подумав. – Моя сестра живет в Гомере, это тоже в штате Нью‑Йорк, тридцать пять миль к северу отсюда. Я как‑нибудь скажу, что поеду к ней в субботу после обеда или в воскресенье. Она давно писала и звала меня, но раньше я не думала ехать. А теперь я могла бы съездить… то есть… я могла бы…
– Ну конечно! – с жаром воскликнул Клайд. – Великолепно! Прекрасная мысль!
– Надо подумать, – продолжала она, не обращая внимания на его возгласы. – Если не ошибаюсь, сперва нужно доехать до Фонды, там пересадка. Отсюда я могу поехать на трамвае в любое время, а из Фонды по субботам идут только два поезда – в два часа и в семь. Значит, я могу выехать в любое время до двух, а потом, понимаете, я просто могу опоздать на двухчасовой поезд, вот и все. Тогда можно ехать семичасовым, правда? А вы будете там или встретите меня по дороге, чтобы здесь никто не видел нас вместе. В семь часов я поеду к сестре, а вы вернетесь в Ликург. С Агнессой я все устрою, я уверена. Я ей напишу.
|
|
– А до тех пор как же? – спросил он, недовольный и огорченный. – Ведь это еще не скоро!
– Я постараюсь что‑нибудь придумать, милый, но не знаю, выйдет ли. И вы тоже подумайте. А теперь я должна идти, – прибавила она беспокойно.
Она тотчас встала, заставила и Клайда подняться и посмотреть на часы; оказалось, уже около десяти.
– Но как же нам быть? – настаивал он. – Разве вы не можете сказать Ньютонам в воскресенье, что идете в какую‑нибудь другую церковь? А вместо этого встретиться где‑нибудь со мной. Откуда они узнают?
Сказав это, Клайд тотчас заметил, что лицо Роберты омрачилось: он вторгался в область, которую она, верная своим убеждениям и воспитанию, пока еще считала неприкосновенной.
– Ну нет, я так не хочу, – ответила она очень серьезно. – Я чувствовала бы себя виноватой. И это в самом деле нехорошо.
Клайд сразу понял, что вступил на опасный путь, и забил отбой: он совсем не хотел ее оскорбить или испугать.
– Да, вы правы. Я подумал об этом только потому, что вы, кажется, не находите другого выхода.
– Ничего, милый, – ласково сказала Роберта, заметив, что он боится, не обиделась ли она. – Все хорошо, только мне не хотелось бы так поступать. Я не могу.
Клайд кивнул. Он ведь и сам несколько лет назад чтил всякие правила. Пожалуй, нехорошо было предлагать Роберте кривить душой.
Ничего не придумав, кроме поездки в Фонду, они повернули обратно к Тэйлор‑стрит. Клайд только сказал, целуя ее на прощание, что им надо постараться придумать, как бы увидеться поскорее. А Роберта на мгновение порывисто охватила руками его шею – и побежала домой, и Клайд видел, как мелькала в лунном свете ее маленькая фигурка.
|
|
Но если не считать еще одного краткого свидания вечером, которое Роберте удалось устроить под предлогом второго визита к миссис Брейли, они больше не встречались до следующей субботы, когда Роберта отправилась наконец в Фонду. Клайд выехал из Ликурга немного раньше и присоединился к ней на первой же остановке. С этой минуты до самого вечера, когда ей пришлось сесть на семичасовой поезд, они пробыли вместе, несказанно счастливые, блуждая по окрестностям почти незнакомого обоим городка.
Не доезжая нескольких миль до Фонды, они увидели небольшой парк под названием «Звездный»; тут были всевозможные дешевые развлечения: подвесные аэропланы, воздушное колесо, карусель, старая мельница и площадка для танцев, а кроме того, маленькое озеро и лодки. Это было в своем роде идиллическое местечко: почти посередине озера, на островке – раковина для оркестра, а на берегу, в клетке – мрачный медведь. За время жизни в Ликурге Роберта ни разу еще не решалась побывать в каком‑нибудь из здешних увеселительных мест, – все они были похожи на это, только гораздо вульгарнее. При виде «Звездного парка» оба воскликнули в один голос: «Смотрите!» И Клайд сейчас же предложил:
– Давайте сойдем здесь, хотите? Это ведь почти что Фонда. И тут нам будет веселее.
Они быстро вышли из трамвая. Сдав на хранение чемоданчик Роберты, Клайд направился прежде всего к стойке, где продавали сосиски. Потом его внимание привлекла безостановочно кружившаяся карусель: Роберта должна непременно с ним прокатиться! В самом веселом настроении они взобрались на карусель; Клайд посадил Роберту на зебру и стал рядом, одной рукой обнимая и поддерживая ее; при этом оба пытались ухватиться за медный поручень. Все это было банально, вульгарно, безвкусно – и, однако, уже просто потому, что они наконец вдвоем и никто за ними не следит, оба пришли в полный восторг, который никак не соответствовал пустячной дешевой забаве. Круг за кругом неслись они на громоздкой, трескучей машине, и перед ними мелькали другие любители развлечений – катающиеся на лодках по озеру, кружащиеся над землей на аляповатых бело‑зеленых подвесных аэропланах, взлетающие на качелях.
Клайд и Роберта глядели на деревья, на небо над озером. На большой площадке под взглядами зевак мечтательно и страстно кружились пары. И вдруг Клайд спросил:
– Вы танцуете, Роберта?
– Нет, не танцую, – ответила она не без грусти. В эту минуту, глядя на счастливых танцоров, она слегка завидовала им. Как жаль, что ей никогда не позволяли танцевать! Может быть, это не совсем хорошо, не совсем нравственно, – так учит церковь, – но все же… ведь они здесь, и так любят друг друга… а все эти пары кажутся такими веселыми и счастливыми, и так красив этот водоворот красок в своем непрерывном кружении на фоне деревьев… Все это не казалось ей таким уж плохим. Они с Клайдом молоды, почему бы им и не потанцевать? Ее младшие брат и сестра, несмотря на взгляды родителей, уже заявили, что при первом удобном случае начнут учиться танцевать.
– Вот досада! – воскликнул Клайд, представляя себе, как было бы восхитительно, танцуя, держать Роберту в объятиях. – До чего было бы весело, если б вы умели. Я научу вас в несколько минут, хотите?
– Ну не знаю, что из этого получится, – шутливо сказала она, но по ее глазам было видно, что предложение ей нравится. – Я, наверно, буду не слишком способной ученицей. Знаете, в наших краях не очень одобряют танцы. И церковь их осуждает. И мои родители тоже были бы недовольны.
– Чепуха! – беспечно и весело воскликнул Клайд. – Это вздор, Роберта. Ведь теперь все танцуют, или почти все. Как вы можете думать, что это плохо?
– Да, я знаю, – странным, несколько натянутым тоном возразила Роберта. – Может быть, в вашем кругу это так. Правда, я знаю, многие работницы тоже танцуют. Конечно, если человек богат и у него хорошее положение в обществе, тогда все можно. Но для девушки вроде меня – другое дело. И потом, я думаю, ваши родители не такие строгие, как мои.
– Вы думаете? – засмеялся Клайд, который сразу отметил ее слова о «вашем круге» и о богатом человеке с положением в обществе. – Но ведь вы ничего не знаете о моих родителях, – продолжал он, – они такие же строгие, как ваши, наверняка даже строже. А все‑таки я танцую. Тут нет ничего дурного, Роберта! Давайте я вас научу. Право же, это замечательно. Хотите, дорогая?
Он обнял ее и посмотрел ей в глаза, – и она почти сдалась, слабея от страстного влечения к нему.
Карусель остановилась, и они, не раздумывая, направились к огороженной площадке, где кружились в танце немногочисленные, но неутомимые пары. Довольно большой оркестр играл фокстроты и уанстепы. У турникета сидела хорошенькая билетерша: с каждой пары взималось десять центов за танец. Это красочное зрелище, музыка и ритмические, скользящие движения танцующих совсем заворожили обоих.
Оркестр умолк, танцующие выходили с площадки. Но не успели все выйти, как кассирша стала продавать пятицентовые билетики на новый танец.
– Нет, я не сумею, – говорила Роберта, когда Клайд вел ее к турникету. – Боюсь, я слишком неуклюжая. Ведь я никогда не танцевала.
– Вы неуклюжая, Роберта? – воскликнул он. – Какая чепуха! Вы такая грациозная, такая прелестная! Вот увидите, вы будете замечательно танцевать.
Он заплатил, и они вошли.
Клайда охватил порыв самоуверенности, которая на три четверти объяснялась убеждением Роберты, что он богат и принадлежит к сливкам ликургского общества. Он отвел Роберту в уголок и показал основные несложные па; при ее врожденной живости и грации они дались ей без труда. Когда оркестр заиграл и Клайд привлек ее к себе, она легко уловила ритм и безотчетно следовала каждому движению партнера. Какое это блаженство – чувствовать себя в его объятиях, послушно скользить туда, куда он увлекал ее, ощущать, как в едином, чудесном ритме движутся их тела.
– Милая, – шепнул Клайд. – Вы великолепно танцуете! Вы уже все поняли. Нет, вы просто удивительная, даже не верится!
Они сделали второй круг, потом третий, и Роберту охватило блаженство, какого она еще никогда в жизни не испытывала. Подумать только – она танцует! Это так чудесно! Танцует с Клайдом! Он такой ловкий, изящный, он здесь красивее всех молодых людей, думала она.
А Клайд, в свою очередь, думал, что никогда еще не встречал такой очаровательной девушки. До чего она веселая, милая, послушная. Она не заставит его томиться понапрасну. Ну а Сондра Финчли… что ж, ведь она не обращает на него внимания, и он с таким же успехом может вовсе не думать о ней… Однако даже здесь, с Робертой, он не мог окончательно ее забыть.
Они танцевали до половины шестого, когда оркестр замолк, так как больше не было желающих танцевать, и на площадке вывесили объявление: «Следующий концерт в 7.30»; тогда они выпили содовой воды, поели мороженого, потом зашли в ресторан закусить, и так быстро прошло время, что оказалось, надо ближайшим же трамваем ехать в Фонду, чтобы Роберта могла попасть на вокзал до семи часов.
По пути они продумали план на завтрашний день. Роберта постарается пораньше уехать от сестры, а Клайд снова приедет из Ликурга, они встретятся в Фонде и проведут вместе весь день, до одиннадцати часов, когда приходит последний поезд из Гомера. И если в трамвае, идущем в Ликург, не окажется никого из знакомых, они смогут возвратиться вместе.
И они встретились, как было условлено. Они бродили по темным окраинам городка, болтали, строили планы, и Роберта рассказала Клайду кое‑что – не очень много, впрочем – о своей жизни дома, в Бильце.
Но больше всего, если не считать их взаимной любви, объятий и поцелуев, занимал их вопрос о том, где и как встречаться впредь. Нужно было что‑то придумать, и Роберта уже поняла, что придумывать придется ей – и поскорее. Хотя Клайд явно был очень нетерпелив и хотел видеть ее возможно чаше, он все же не мог ничего предложить, – по крайней мере, ничего приемлемого.
Но придумать что‑нибудь реальное не так‑то легко, это тоже понимала Роберта. О второй поездке к сестре или к родителям в Бильц нельзя было и думать раньше чем через месяц. А какой другой предлог она могла изобрести? Новые подруги на фабрике или почта… библиотека… «Ассоциация молодых христианок», подсказал Клайд. Но все это давало Роберте свободу в лучшем случае часа на два, а Клайд мечтал о таких свиданиях, как минувшее. И как мало уже оставалось летних суббот и воскресений!
Глава XIX
Роберта и Клайд думали, что их возвращение в Ликург и вся их совместная поездка прошли совершенно незамеченными. По дороге из Фонды в Ликург они не видели в трамвае ни одного знакомого. А когда Роберта пришла домой, Грейс была уже в постели. Она проснулась только для того, чтобы задать Роберте несколько случайных и равнодушных вопросов о ее поездке: как поживает сестра? Пробыла ли Роберта у нее весь день, или ездила в Бильц, или в Трипетс‑Милс? (Роберта ответила, что она все время провела у сестры.) Грейс сказала, что ей надо вскоре съездить в Трипетс‑Милс, повидаться с родителями, и быстро уснула.
Но на следующий вечер девушки, жившие у Ньютонов, Опал Фелис и Олив Поп (утром они не выходили к завтраку, так как накануне поздно вернулись из Фонды, из тех же мест, где Роберта была в субботу), сидя за обеденным столом, встретили вошедшую Роберту веселыми и добродушными, но очень неприятными ей возгласами:
– А, вот и вы! Сразу видно, что побывали в «Звездном парке»! Как вам понравилось танцевать там, мисс Олден? Мы видели вас, а вы нас и не заметили. – И прежде чем Роберта успела придумать какой‑нибудь ответ, мисс Фелис прибавила: – Мы старались поймать ваш взгляд, но вы, кажется, никого не видели, кроме вашего кавалера. Могу вас поздравить, вы шикарно танцуете.
Роберта была мало знакома с этими девушками, и к тому же ей не всегда хватало смелости и находчивости, чтобы быстро и ловко отшутиться, выпутаться из неожиданно трудного положения; она вспыхнула и минуту не могла вымолвить ни слова. Ведь она вчера сказала Грейс, что провела весь день у сестры! А Грейс сидела напротив и глядела ей прямо в лицо, приоткрыв рот, точно хотела воскликнуть: «Вот оно что! Танцы! Кавалер!» А на хозяйском месте за столом сидел Джордж Ньютон – тощий, дотошный, любопытный, – и его колючие глаза, тонкий нос и острый подбородок повернулись в сторону Роберты.
Но она быстро поняла, что надо что‑то ответить.
– Да, я была там, – сказала она. – Я ездила туда с друзьями сестры.
Она чуть не прибавила: «Мы пробыли там недолго!» – но сдержалась. В эту минуту на помощь ей пришло упорство, унаследованное от матери. В конце концов, почему она не могла поехать в «Звездный парк», если ей захотелось? И какое право имеют Ньютоны, или Грейс, или кто‑либо другой требовать у нее отчета? Она живет на свои средства и сама за себя отвечает. Но в то же время она поняла, что уличена во лжи, – и все потому, что она живет здесь, где ее постоянно обо всем расспрашивают и следят за каждым ее шагом.
– Мне кажется, этот молодой человек не из Ликурга, я его здесь не встречала, – с любопытством прибавила мисс Поп.
– Да, он не отсюда, – кратко и холодно сказала Роберта.
Она с ужасом думала, что ее уличили во лжи перед Грейс и та будет возмущена ее скрытностью и изменой их дружбе. Ей хотелось встать из‑за стола и уйти, чтобы больше не возвращаться. Но она постаралась сдержать себя и твердо посмотрела в глаза обеим девушкам. Потом вызывающе взглянула на Грейс и мистера Ньютона. Если бы ее продолжали расспрашивать, она назвала бы каких‑нибудь выдуманных друзей своего зятя или даже вовсе отказалась бы отвечать. С какой стати!
В тот же вечер ей пришлось убедиться, что такой отказ неизбежен. Как только они после обеда вернулись в свою комнату, Грейс сказала с упреком:
– Ты, кажется, говорила, что была все время у сестры?
– Ну и что же? – вызывающе и даже резко ответила Роберта.
Она не пыталась оправдываться, потому что знала: Грейс только делает вид, будто возмущается ее безнравственным поступком, а на самом деле просто раздражена и обижена тем, что Роберта ускользнула без нее и, значит, пренебрегает ею.
– Ладно, больше тебе не придется лгать мне: можешь ходить без меня куда угодно и видеться с кем угодно. Я больше никуда с тобой не пойду и даже не хочу знать, куда ты ходишь и с кем. Но я не желаю, чтобы ты ставила меня в такое положение перед Джорджем и Мэри. Ты мне говоришь одно, а потом оказывается, это все неправда и ты просто хотела сбежать от меня, а они могут подумать, что я сама лгу им. Я не хочу!
Она была очень обижена, огорчена и рассержена, и Роберта подумала, что теперь ничего не поделаешь, надо уехать отсюда. Грейс прилипчива, как пиявка; у нее нет личной жизни, и она не умеет ее создать. Пока они вместе, Грейс будет требовать, чтобы Роберта посвятила себя ей, делилась с нею каждой своей мыслью, каждым чувством. Но если рассказать ей о Клайде, Грейс будет возмущена и шокирована и, несомненно, начнет упрекать, бранить ее или даже выдаст. Поэтому Роберта сказала только:
– Как хочешь, пожалуйста. Мне все равно. Я и не собираюсь ничего говорить, пока сама не найду нужным.
Из этого ответа Грейс поняла, что Роберта не желает больше дружить с нею и вообще не хочет иметь с нею ничего общего. Она сейчас же встала и вышла из комнаты, прямая как палка, с высоко поднятой головой. А Роберта поняла, что отныне Грейс – ее враг, и ей захотелось оказаться подальше отсюда. Все они тут слишком ограниченные: они никогда не поймут и не допустят ее тайных отношений с Клайдом. А соблюдать тайну ему необходимо – так он объяснил Роберте. Для нее это трудно и даже унизительно, и все же она безмерно дорожит их отношениями. Она любит его, очень любит. И теперь она должна найти какой‑то способ оградить себя и его от посторонних взглядов. Надо переехать.
Тут требовалось едва ли не больше мужества и решимости, чем было у Роберты. Как неестественно и даже страшно жить в доме, где тебя никто не знает! Не сочтут ли это странным? Возможно, впоследствии придется объясняться с матерью и сестрой. Но и оставаться здесь после всего, что произошло, тоже невозможно. Грейс и Ньютоны – особенно миссис Ньютон – будут относиться к ней, как ранние пуритане к сестре или брату, уличенным в тяжком грехе. Она танцевала! И тайно! Тут замешан какой‑то молодой человек, – поездка к сестре не совсем объясняет его присутствие, а тем более посещение «Звездного парка».
Кроме того, Роберта понимала, что теперь за ней будут тщательно следить, и это, не говоря уж о диктаторском поведении Грейс, конечно, помешает ей встречаться с Клайдом так часто, как она жаждет.
Она провела два дня в тяжком раздумье, посовещалась с Клайдом, – он всей душой был за то, чтобы она немедленно переехала в новую комнату, где она ни от кого не будет зависеть, где никто не будет знать ее и шпионить за ней, – и, получив разрешение уйти на два часа с работы, отправилась на поиски. Она выбрала юго‑восточную часть города, – здесь ей, вероятно, не придется сталкиваться с Ньютонами и с теми, кого она у них встречала. После недолгих поисков она нашла то, что ей понравилось: старый кирпичный дом на улице Вязов; тут жил обойщик с женой и двумя дочерьми – одна была портниха, другая еще ходила в школу. Роберте предложили комнату в первом этаже, направо от маленькой передней, с окнами на улицу. Из передней одна дверь вела в большую гостиную, которая отделяла сдающуюся комнату от всей остальной части дома, это позволяло приходить и уходить незаметно. А так как Роберта все еще предполагала встречаться с Клайдом тайно, для нее это было очень важно.
Кроме того, насколько она поняла из беседы с самой миссис Гилпин, хозяева в этом доме были не так строги и назойливо любопытны, как Ньютоны. Миссис Гилпин, полная, опрятная женщина лет пятидесяти, несколько вялая и не слишком сообразительная, сообщила Роберте, что вообще‑то она не сдавала комнат и не держала пансионеров, потому что муж и дочь зарабатывают достаточно. Но так как комната рядом с передней совершенно отдельная и всегда пустует, то наконец она, с согласия мужа, решила ее сдать. И ей как раз хотелось впустить жилицу вроде Роберты, а не мужчину, – девушку‑работницу, которой удобно было бы столоваться вместе со всей семьей. Миссис Гилпин ничего не спросила ни о родных Роберты, ни о ее знакомствах, а только с интересом поглядывала на нее и, видимо, оставалась довольна; Роберта поняла, что здесь не придерживаются таких строгих правил, как у Ньютонов.
И все же сколько сомнений вызвала у нее мысль о переезде! Во всей этой таинственности, казалось ей, есть что‑то недозволенное, даже греховное, и вершина всего – ссора и разрыв с Грейс Марр, ее единственной подругой, а значит, и с Ньютонами; а ведь только благодаря Грейс она вообще попала в Ликург. Что, если ее родители или сестра в Гомере узнают обо всем через знакомых Грейс и найдут странной ее одинокую жизнь в Ликурге? Хорошо ли это? Как может она решиться на такой шаг – и так скоро после приезда сюда? Она чувствовала, что ее доныне безупречные нравственные устои рушатся. Но как же Клайд? Можно ли отказаться от него?
После мучительных колебаний Роберта решила, что это невозможно. И потому, уплатив задаток и предупредив, что переедет в ближайшие же дни, она вернулась на работу, а вечером заявила миссис Ньютон, что хочет выехать. Она заранее придумала объяснение: она собирается вскоре выписать к себе младшего брата и сестру и должна устроиться так, чтобы они могли поселиться вместе с нею.
И Ньютоны, как и Грейс, почувствовали, что переезд Роберты связан с новыми знакомствами, разъединившими ее с подругой, и были довольны, что она уходит от них. Она явно вступает на путь сомнительных приключений, которых они не могут одобрить. Теперь она не может быть полезна Грейс, как они сначала ожидали. Возможно, она и знает, что делает. Но еще вероятней, что ее здесь сбили с толку всякие развлечения и удовольствия, несовместимые со скромной жизнью, какую она вела в Трипетс‑Милс.
Да и сама Роберта, оказавшись после переезда в новой обстановке, хотя и могла теперь свободнее встречаться с Клайдом, все же сомневалась, правильно ли поступает. Может быть… может быть, она слишком поспешила, погорячилась, может быть, еще придется об этом пожалеть. Но дело сделано, и теперь ничего не изменишь. Надо посмотреть, что получится…
Главным образом для того, чтобы успокоить свою совесть, она сейчас же написала матери и сестре, довольно правдоподобно объясняя, почему ей пришлось уехать от Ньютонов. Грейс стала слишком требовательной и эгоистичной, слишком ею командовала. Это стало невыносимо. Но пусть мать не беспокоится: она поселилась в очень приличном доме. У нее отдельная комната, и теперь она может принять у себя Тома и Эмилию, мать или Агнессу, если им захочется ее навестить. И тогда она познакомит их с Гилпинами, которых она подробно описала.
И все же, думая о Клайде и об их взаимной страсти, Роберта в глубине души сознавала, что играет с огнем и может оказаться опозоренной. В то время она едва ли отдавала себе отчет в том, что эта комната с первой же минуты привлекла ее именно своей обособленностью, но бессознательно все же чувствовала, что это так. Да, она вступила на опасный путь – и знала это. Но что же делать, часто спрашивала она себя в минуты, когда ее охватывали желания, противоречащие всем ее понятиям о допустимом и благопристойном, что же ей делать?
Глава XX
Несколько недель кряду Роберта и Клайд встречались то здесь, то там, в парках и садах, куда легко можно добраться пригородным поездом. Однако между ними теперь бывали столкновения, главным образом из‑за комнаты Роберты: Клайд считал, что это самое удобное место для их встреч, но Роберта не позволяла ему к ней приходить. Клайд никогда не признавался себе, что у него по отношению к Роберте далеко не такие намерения, какие должен питать молодой человек к девушке, которую он уважает, и, однако, теперь, когда она переехала в эту комнату, в нем пробудилось неодолимое желание, может быть, непохвальное, но естественное и почти неизбежное, – желание все большей и большей близости, все большей власти над Робертой, над всеми ее мыслями и поступками; в конце концов она должна всецело принадлежать ему. Но как? Будет ли это брак и, следовательно, самое обычное благопристойное существование? До сих пор он вовсе не думал жениться на Роберте. Он мог ухаживать за нею или за любой другой девушкой, стоявшей на общественной лестнице гораздо ниже здешних Грифитсов, Сондры Финчли или Бертины Крэнстон, но счел бы невозможным жениться на ней – главным образом из‑за взглядов своих вновь обретенных родственников и из‑за их высокого положения в Ликурге. Что они подумают, если узнают? Теперь уже ясно: здесь считают, что он занимает иное, более высокое положение, чем Роберта и ей подобные. Хорошо бы этим воспользоваться. И потом, здесь слишком многие его знают, хотя бы в лицо. Но, с другой стороны, его так влечет к Роберте… Что ж, может быть, она его и достойна… как знать, может быть, он и был бы счастлив с нею, если бы мог и решил жениться.
Возникало и еще одно осложнение: наступала осень с ледяными ветрами и холодными ночами. Приближался октябрь, и почти все загородные парки, где можно было развлекаться на безопасном расстоянии от Ликурга, закрылись. Закрыты были и дансинги, кроме больших зал в соседних городах, но сюда Роберта отказывалась ходить. Оставались, правда, церкви, кинематографы и рестораны в самом Ликурге, но там они не могли бывать из‑за двусмысленного положения Клайда в городе. И, таким образом, теперь, когда Роберта освободилась от надзора Ньютонов, им некуда было пойти, – разве что, изменив как‑то их отношения, Клайд сможет посещать Роберту у Гилпинов. Но он знал, что она не допускает и мысли об этом, а главное – у него не хватало мужества ей это предложить.
Однажды вечером в начале октября, через полтора месяца после переезда Роберты в новую комнату, они гуляли по одной из дальних улиц. Ярко блестели звезды. Было холодно. Листья кружились в воздухе. Роберта уже надела свое зимнее пальто, зеленое в кремовую полоску; коричневая шляпа, отделанная кожей, очень ей шла. Снова и снова поцелуи, все тот же лихорадочный жар, что неотступно владел ими с первой встречи и все разгорался.
– Становится холодно, правда? – сказал Клайд.
Было около одиннадцати часов, подмораживало.
– Да, прохладно. Скоро придется думать о более теплом пальто.
– Не знаю, что мы будем делать дальше? Больше нет ни одного места, где мы могли бы посидеть, а разгуливать каждый вечер по улицам в такой холод не очень приятно. Как вы думаете, нельзя ли мне иногда заходить к вам? Ведь у Гилпинов не то что у Ньютонов.
– Да, конечно. Но по вечерам они всегда сидят в гостиной до половины одиннадцатого, даже до одиннадцати. И, кроме того, обе девушки все время бегают взад‑вперед до двенадцати часов или просто сидят дома. Не знаю, как это устроить. Вы ведь сами говорили, что не хотите, чтобы вас видели со мной. А если вы придете, мне надо будет познакомить вас с Гилпинами.
– Нет, я совсем не это имел в виду, – решительно ответил Клайд. Он подумал, что Роберта слишком щепетильна: пора бы ей держаться с ним свободнее, если она и вправду так его любит. – Почему бы мне иногда и не зайти к вам ненадолго? Гилпинам вовсе незачем об этом знать. – Он вынул часы и чиркнул спичкой: оказалось, что уже половина двенадцатого; он показал часы Роберте. – Теперь в гостиной никого нет, верно?
Она покачала головой. Эта мысль не только ужаснула ее, но и возмутила. Клайд стал слишком смел: как он решается предлагать ей такое? И притом в его словах воплотились все тайные страхи и владевшие ею настроения, в которых она до сих пор не хотела себе признаться. Тут есть что‑то греховное, низменное, пугающее. Нет, на это она не пойдет. Ни за что… И в то же время в глубине ее существа все громче звучал голос долго подавляемого страшного для нее желания, – теперь оно властно заявляло свои права.
– Нет, нет, я не могу согласиться! Это нехорошо. Я не хочу. Нас могут увидеть. Вас могут узнать.
В эту минуту отвращение к тому, что она с детства привыкла считать безнравственным, было так сильно, что Роберта бессознательно пыталась высвободиться из объятий Клайда. Он почувствовал, как искренне ее внезапное сопротивление. И оно только подхлестнуло в нем жажду обладать тем, что в эту минуту казалось почти недостижимым. Вкрадчивые речи полились из его уст:
– Ну, кто может нас увидеть в такое время? Кругом нет ни души. Почему бы и не зайти к вам в комнату на несколько минут, раз нам хочется? Никто нас не услышит. Мы будем говорить тихо. Даже на улице никого нет. Пройдем мимо и посмотрим, – наверно, в доме уже все спят.