Текст 2
В ДОМЕ ЧЕХОВА
О Чехове сказано как будто всё. Но пока ещё мало сказано о том, что оставил Чехов нам в наследство в наших характерах и как Чехов своим существованием определил сегодня жизнь тех, кому он дорог. Почти ничего не сказано о «чувстве Чехова» – всегда живого и милого нам человека, о чувстве сильном и благородном.
И вот я решил статьи не писать, а обратиться к своим записям. Может быть, там где-нибудь и проскользнёт то «чувство Чехова», которое я не могу ещё точно определить. Записи эти очень короткие. Например: «1950 год. Я один в доме. Мохнатая собачка лает внизу. По традиции её зовут Каштанкой». Память получила лёгкий толчок и начинает восстанавливать прошлое.
Это было осенью 1950 года. Я пришёл в ялтинский дом Чехова к Марии Павловне. Её не было, она ушла куда-то по соседству, а я остался ждать её в доме. Старая работница провела меня на террасу. Стояла та обманчивая и удивительная ялтинская осень, когда нельзя понять, доцветает ли весна или расцветает прозрачная осень. Горел на солнце во всей своей девственной белизне куст каких-то цветов. Цветы уже осыпались от каждого веяния или, вернее, дыхания воздуха. Я знал, что этот куст был посажен Антоном Павловичем, и боялся прикоснуться к нему, хотя мне и хотелось сорвать на память пусть самую ничтожную веточку. Наконец я решился, протянул руку к кусту и тотчас же отдёрнул её: снизу, из сада, на меня залаяла мохнатая рыжая собачка по имени Каштанка. Она отбрасывала задними лапами землю и лаяла совершенно так, как описывал это Чехов. Я невольно рассмеялся. Собачка села, расставила уши и прислушалась. Солнце просвечивало её жёлтые добрые глаза.
Было тихо, тепло. Синий солнечный дым поднимался к небу со стороны моря, как широкий занавес, и за этим занавесом мощно и мужественно протрубил пароход. Я услышал в комнатах голос Марии Павловны, и вдруг у меня сердце сжалось с такой силой, что я с трудом сдержал слёзы. О чём? О том, что жизнь неумолима, что хотя бы некоторым людям, без которых мы почти не можем жить, она должна бы дать если не бессмертие, то долгую жизнь, чтобы мы всегда ощущали у себя на плече их лёгкую руку. Я тут же постарался отогнать эти мысли, но горечь не проходила. Разум говорил одно, а сердце – другое. Мне казалось, что в то мгновение я отдал бы половину своей жизни, чтобы услышать за дверью спокойные шаги и покашливание давнымдавно ушедшего отсюда хозяина этого дома.
Давным-давно! Со дня его смерти прошло сорок шесть лет. Этот срок казался мне одновременно и ничтожным, и невыносимо огромным. Пришла Мария Павловна, заговорила о Левитане, рассказала, что была влюблена в него, и, рассказывая, покраснела от смущения, как девочка. Сам не знаю почему, но, выслушав Марию Павловну, я сказал:
— У каждого, должно быть, была своя «Дама с собачкой». А если не было, то обязательно будет. Мария Павловна снисходительно улыбнулась и ничего не ответила.
.
Текст 7 (3 лицо)
ПУТЕШЕСТВУЙТЕ!
Одна из самых больших ценностей жизни – поездки по своей стране и по другим странам. При этом остерегайтесь делить поездки на интересные и неинтересные, а места, которые посетили, на значительные и незначительные… Делите поездки на те, к которым вы подготовились, и те, к которым не подготовились или подготовились плохо. Любой город, любая страна, любое место, к поездке в которые вы не подготовились, – неинтересны и скучны. И наоборот, если вы знаете историю места, оно становится в десять раз интереснее.
Что значит подготовиться к поездке в незнакомый город?.. Это значит – изучить его историю, знать его планировку, хотя бы по туристическим схемам, отметить на карте заранее все места, которые нужно посетить, и примерные маршруты, чтобы не терять времени.
Не упускайте случая находить интересное даже там, где вам кажется неинтересно. На земле нет неинтересных мест: есть только … люди, не умеющие находить интересное, внутренне скучные.
Мне всегда неприятны люди, которые, посещая новые для них места, со скучающим видом говорят своим спутникам: «А вот я был в Париже… так там…» Надо уметь погружаться в атмосферу того места, куда вас забросила судьба, и всюду уметь находить своё, собственное, характерное. Умение это, конечно, даётся не одним абстрактным желанием, но и знаниями. И особенно важны знания, приобретённые ещё до поездки...
Настоящий результат интеллигентного человека от его поездок – для внутренне богатого человека весь окружающий мир неисчерпаемо богат.
И второе: поездки воспитывают оседлость, оседлость нравственную, любовь к родному.
Когда доведётся бывать в новом городе, смотреть знаменитые произведения искусства или пейзажи, не поддавайтесь тому, что о них слышали, читали, о чём вам «прожужжали уши». Многое из того, что вы прочитали, поможет понять красоту и ценность увиденного, но может отчасти и помешать собственному, индивидуально вашему впечатлению. Цените своё, но цените искренне и не старайтесь противоречить общему мнению во что бы то ни стало…
Приведу пример из собственных впечатлений. Я старый петербуржецленинградец. Я родился в Петербурге, и там же родились мои родители, прародители. С XVIII века предки мои жили в Петербурге.
Мне с детства постоянно внушали, как красива Нева. Как торжествен центр Невы, как торжествен на Неве ход ладожского льда, какую пышность придаёт городу игла Петропавловской крепости, как красив традиционный полуденный, ровно в 12 часов, выстрел из пушки Петропавловской крепости.
Что центр Невы в самом её широком месте красив – спору нет. Но почему-то этот центр навевает на меня тоску. Это одно из самых печальных и тоскливых мест, … особенно когда от Зимней канавки смотришь на Петропавловскую крепость. Сердце сжимается тоской… Может быть, я с детства слышал об узниках крепости и особенное впечатление на меня произвела в детстве ужасная легенда о княжне Таракановой, затопленной в своей камере ворвавшимся наводнением? Не знаю. И красивейший в мире весенний ледоход так ассоциируется во мне с темой бренности всего существующего…
Путешествия многое нам открывают, о многом заставляют думать, мечтать.
Текст 8
КОЛОКОЛЬНЫЙ ЗВОН
Любила Русь колокольный звон. Уже в первой половине четырнадцатого века колокола делали в Москве и Новгороде.
Церковные колокола, звучавшие на десятки вёрст, были своеобразным эпическим оркестром, музыкой для всех, грандиозным музыкальным инструментом. Многие века колокольный звон сопутствовал народной жизни: оповещал о приближении врага, созывал ратников на битву, был криком о помощи во время бедствия, приветствовал победоносные полки, придавал торжественность весёлым праздникам и гуляниям.
Радостным мелодичным звоном встретила Москва воинов, возвратившихся с Куликова поля. Под колокольный звон проходили по Москве ополчения Минина и Пожарского. Колокол созывал вольнолюбивых новгородцев на вече, на котором решались судьбы Отечества. Колокола обычно изготовлялись в пушечных мастерских. Пушечных дел мастера лили обычно крупные колокола, а колокольники (была и такая специальность), как правило, отливали мелкие звоны. Литьё колоколов считалось почётным делом. Когда отливался большой колокол, то летописец заносил это событие в свою хронику, не забывая упомянуть и имя мастера литейного дела.
С колоколами были связаны самые различные поверья. Когда, например, приступали к литью крупного колокола, то нарочито распускали ложный слух. Надо было выдумать что-нибудь совершенно невероятное, чтобы молва расходилась от села к селу, от города к городу. Считалось, чем дальше распространится слух, тем сильнее будет гудеть колокол.
Было дурной приметой, если колокол ночью позвонит сам по себе. Тот, кто услышит ночью звон, должен ждать для себя величайшего несчастья.
О колоколах и колокольном звоне складывалось в народе множество остроумных притч, пословиц, поговорок, загадок и шуток. Колокол был, например, для деревенских жителей своего рода часами, возвещавшими о начале дня. Поэтому в ходу была поговорка: «Первый звон – пропадай мой сон, другой звон – земной поклон, третий звон – из дому вон».
На берегах озера Неро, между Москвой и Ярославлем, стоит Ростов Великий. Этому небольшому городу перевалило за тысячу лет. Здесь чувствуешь себя так, словно перенёсся в эпоху былинных богатырей. Ростовский архитектурный ансамбль сложился в пору, когда здешним митрополитом стал энергичный деятель Иона Сысоевич, выходец из крестьян, одарённый могучей волей, честолюбивый, много повидавший на своём веку, начитанный, обладавший художественным вкусом. Иона Сысоевич затеял в Ростове огромное строительство.
Возникла необходимость в новом звоне, который настраивал бы слушателей на торжественный лад. Мастер Фрол Терентьев создал гигантский колокол – настоящий музыкальный инструмент, отличавшийся бодрой, радостной звуковой окраской.
Каждый заметный колокол в Ростове имеет своё имя: Большой Сысой, Лебедь, Голодарь, Красный... Более мелкие колокола безымянны. У каждого колокола – свои переливы, у каждого звона – своё назначение.
Народная музыка привлекала в Ростов людей со всей России. В середине прошлого века священнослужитель и знаток акустики Аристарх Израилев сделал нотную запись ростовских звонов.
Текст 9
ПУТЯМИ ДОБРОТЫ
Вот и последнее письмо. Писем могло бы быть и больше, но пора подвести итоги. Мне жаль прекращать писать. Читатель заметил, как постепенно усложнялись темы писем. Мы шли с читателем, поднимаясь по лестнице. Иначе и быть не могло: зачем тогда и писать, если оставаться на том же уровне, не восходя постепенно по ступеням опыта – опыта нравственного и эстетического. Жизнь требует усложнений.
Возможно, у читателя создалось представление об авторе писем как о высокомерном человеке, пытающемся учить всех и всему. Это не совсем так. В письмах я не только «учил», но и учился. Я смог учить именно потому, что одновременно учился: учился у своего опыта, который пытался обобщить. Многое мне приходило на ум и по мере того, как я писал. Мы поднимались с читателем вместе по ступеням опыта, не моего только опыта, но опыта многих людей. Писать письма мне помогали сами читатели – они со мной беседовали неслышно.
Что же самое главное в жизни? Главное может быть в оттенках у каждого своё собственное, неповторимое. Но всё же главное должно быть у каждого человека. Жизнь не должна рассыпаться на мелочи, растворяться в каждодневных заботах.
И ещё, самое существенное: главное, каким бы оно ни было индивидуальным у каждого человека, должно быть добрым и значительным.
Человек должен уметь не просто подниматься, но подниматься над самим собой, над личными повседневными заботами и думать о смысле жизни – оглядывать прошлое и заглядывать в будущее.
Если жить только для себя, своими мелкими заботами о собственном благополучии, то от прожитого не останется и следа. Если же жить для других, то другие сберегут то, чему служил, чему отдавал силы.
Всё дурное и мелкое в жизни быстро забывается. Ещё людьми владеет досада на дурного и эгоистичного человека, на сделанное им плохое, но самого человека уже не помнят, он стёрся в памяти. Люди, ни о ком не заботящиеся, как бы выпадают из памяти.
Люди, служившие другим, имевшие в жизни добрую и значительную цель, запоминаются надолго. Помнят их слова, поступки, их облик, их шутки, а иногда чудачества. О них рассказывают. Гораздо реже и, разумеется, с недобрым чувством говорят о злых.
В жизни надо иметь своё служение – служение какому-то делу. Пусть дело это будет маленьким, оно станет большим, если будешь ему верен.
В жизни ценнее всего доброта, и при этом доброта умная, целенаправленная. Умная доброта – самое ценное в человеке, самое к нему располагающее и самое верное по пути к личному счастью.
Счастья достигает тот, кто стремится сделать счастливыми других и способен хоть на время забыть о своих интересах, о себе. Это «неразменный рубль».
Знать это, помнить об этом всегда и следовать путями доброты – очень и очень важно. Поверьте мне!
РАЗМЫШЛЕНИЯ О «ЧУВСТВЕ СЛОВА»
А действительно, что это такое? Педагоги отвечают, что без чувства слова человек, даже знаток орфографических правил, никогда не станет грамотным.
Чувство слова – это, во-первых, знание языковых законов и системных связей, благодаря которым человек не умеет делать ошибки, пишет и говорит правильно. Вспоминается пушкинское: «Как уст румяных без улыбки, Без грамматической ошибки...» Обычно говорят: «Он Пушкин, ему можно». В Лицее звали его Французом потому, что по-французски он заговорил раньше, чем по-русски, и даже первые стихи у него были на французском! Невозможность представить русской речи без ошибки для Пушкина объясняется не только влиянием форм (в данном случае русских и французских), но прежде всего тем же чувством слова, прямо-таки заставляющим нас делать ошибки там, где сами правила противоречат грамматическим моделям.
Прислушаемся: многие говорят «звОнит» – не грамматическая, но всё же ошибка. Между тем влияние давнего процесса переноса ударения на основу очевидно: гонит, стонет, тонет, клонит. То же проявляется и на письме. Даже при знании многочисленных моделей русского языка, их взаимовлияния без чувства слова выбрать необходимую модель тяжело!
Чувство слова... Оно формируется активной работой над книгой, над речью, над эстрадными миниатюрами, над политическими выступлениями, над текстом лекции в институте. Но развивается оно и в процессе создания обычного школьного сочинения. Приступая к написанию, всегда необходимо помнить о том, что в разных ситуациях одно и то же слово может звучать поразному, что слово – это не только феномен, отличающий человека от животного мира, но и сила, данная ему, и важно умело ею воспользоваться. Слово полководца определяет участь сражений и народов. Слово оратора начинало и заканчивало столкновения между государствами.
Слово может ранить, и не метафорически. Горький, писавший «Жизнь Матвея Кожемякина», так ясно увидел внутренним взором рану героя, что сам рухнул без сознания, а тонкая струйка крови сочилась из груди писателя, образуя тёмное пятно на рубашке. Гоголь писал смешные рассказы, чтобы развеселить себя, когда случалась депрессия. А Байрон за четыре ночи написал поэму «Абидосская невеста», чтобы отогнать душившие его слёзы. Написал – и понял, что настроение изменилось, что горечь и приступы самобичевания передались бумаге, на которой темнели строки законченной поэмы.
Власть человека над языком, умение выразить тончайшие колебания души и самые заветные мысли – это и есть «чувство слова». Умение создавать каламбуры, как и умение сочинять стихи «на спор», а то и перед зрительным залом – безусловное проявление «чувства слова». Никита Богословский не только известный композитор, но и обладавший этим чувством мастер остроумных розыгрышей, содержавших шутку, а иногда и насмешку.
И становится очевидным, что чувство слова – одно из важнейших и очень редких качеств человека, который умеет создавать, который видит то, что сокрыто от остальных, который может метко и остроумно ответить собеседнику или удивить его яркой мыслью или неповторимой строкой. Умение грамотно писать. Умение быть творцом. Остроумие. Возможность относиться к слову так, как дети: уважительно, удивлённо и восхищённо.
РОДИНА
Мне сказочно повезло: я увидел свет в городе Смоленске. Повезло не потому, что он несказанно красив и эпически древен – есть множество городов и красивее, и древнее его, – повезло потому, что Смоленск моего детства ещё оставался городом-плотом, на котором искали спасения тысячи терпящих бедствие. И я рос среди людей, плывущих на плоту.
Город превращают в плот история с географией. Географически Смоленск – в глубокой древности столица могущественного племени славянкривичей – расположен на Днепре, вечной границе между Русью и Литвой, между Московским великим княжеством и Речью Посполитой, между Востоком и Западом, Севером и Югом, между Правом и Бесправием, наконец, потому что именно здесь пролегла пресловутая черта оседлости. История раскачивала народы и государства, и людские волны, накатываясь на вечно пограничный Смоленск, разбивались о его стены, оседая в виде польских кварталов, латышских улиц, татарских пригородов, немецких концов и еврейских слободок. И всё это разноязыкое, разнобожье и разноукладное население лепилось подле крепости, возведённой Федором Конем ещё при царе Борисе, и объединялось в единой формуле: житель города Смоленска.
…Здесь искали убежища еретики всех религий, и сюда же стремились бедовые москвичи, тверяки и ярославцы, дабы избежать гнева сильных мира сего. И каждый тащил свои пожитки, если под пожитками понимать национальные обычаи, семейные традиции и фамильные привычки. И Смоленск был плотом, и я плыл на этом плоту среди пожитков моих разноплеменных земляков через собственное детство.
…Я вижу нашу комнату в домике на Покровской горе: тогда она казалась мне огромной, потому что свет керосиновой лампы не в силах был растопить темень в её углах. Я сижу за столом, и мой подбородок упирается в книгу. Бабушка только что научила меня читать (подозреваю, чтобы я ей не мешал), и я громко читаю, а за столом чинно пьют чай старые женщины…
А я громко читаю, ещё не ведая, что плыву на плоту и что люди делятся не на русских, поляков, евреев или литовцев, а на тех, на кого можно положиться и на кого положиться нельзя. Это проверенное деление: плот только-только оправился от урагана, имя которому «Гражданская война», и его пассажиры очень хорошо знают, что значит всегда быть настоящим мужчиной, ну а женщиной – тем более.
… Запомнилось мне детство … Храмом. Двери этого Храма были распахнуты во все стороны, и никто не стремился узнать имя твоего бога и адрес твоего исповедника, а назывался он Добром. И детство, и город были насыщены Добром, и я не знаю, что было вместилищем этого Добра – детство или Смоленск.
– Эй, ребятишки, донесите-ка бабушке кошёлку до дома!
Так мог сказать – и говорил! – любой прохожий любым ребятам, игравшим на горбатых смоленских улицах. Прохожий мог быть русским или эстонцем, поляком или татарином, цыганом или греком, а старушка – тем более: это было нормой. Помощь была нормой, ибо жизнь была неласкова. Конечно, помощь – простейшая форма Добра, но любой подъём начинается с первого шага…
ТЕКСТ 14
ЗАМЕТКИ О ПАТРИОТИЗМЕ
Любовь к родному краю, к родной культуре, к родному селу или городу, к родной речи начинается с малого – с любви к своей семье, к своему жилищу, к своей школе. Постепенно расширяясь, эта любовь к родному переходит в любовь к своей стране – к её истории, её прошлому и настоящему, а затем ко всему человечеству и человеческой культуре.
Истинный патриотизм – это первая ступень к действенному интернационализму. Когда я хочу представить истинный интернационализм, я воображаю себя смотрящим на нашу Землю из мирового пространства. Крошечная планета, на которой мы все живем, бесконечно дорогая нам и такая одинокая среди галактик, отдаленных друг от друга миллионами световых лет!
Человек живет в определённой окружающей среде. Загрязнение среды делает его больным, угрожает его жизни, грозит гибелью человечеству. Человечество тратит миллиарды и миллиарды на то, чтобы не задохнуться, не погибнуть, но чтобы сохранить также природу, которая даёт людям возможность эстетического и нравственного отдыха. Целительная сила природы хорошо известна.
Наука, которая занимается охраной и восстановлением окружающей природы, называется экологией. Но экологию нельзя ограничивать только задачами сохранения природной биологической среды. Для жизни человека не менее важна среда, созданная культурой его предков и им самим. Сохранение культурной среды — задача не менее существенная, чем сохранение окружающей природы. Если природа необходима человеку для его биологической жизни, то культурная среда столь же необходима для его духовной, нравственной жизни, для его "духовной оседлости", для его привязанности к родным местам, для его нравственной самодисциплины и социальности. А между тем вопрос о нравственной экологии не только не изучается, он даже и не поставлен нашей наукой как нечто целое и жизненно важное для человека. Изучаются отдельные виды культуры и остатки культурного прошлого, вопросы реставрации памятников и их сохранения, но не изучается нравственное значение и влияние на человека всей культурной среды во всех ее взаимосвязях…
Вот, к примеру, после войны в Ленинград вернулось, как известно, далеко не всё довоенное население, тем не менее, вновь приехавшие быстро приобрели те особые, ленинградские, черты поведения, которыми по праву гордятся ленинградцы. Человек воспитывается в определенной, сложившейся на протяжении многих веков культурной среде, незаметно вбирая в себя не только современность, но и прошлое своих предков. История открывает ему окно в мир, и не только окно, но и двери, даже врата. Жить там, где жили революционеры, поэты и прозаики великой русской литературы, жить там, где жили великие критики и философы, ежедневно впитывать впечатления, которые так или иначе получили отражение в великих произведениях русской литературы, посещать квартиры-музеи – значит обогащаться духовно.
Если человек не любит хотя бы изредка смотреть на старые фотографии своих родителей, не ценит память о них, оставленную в саду, который они возделывали, в вещах, которые им принадлежали, — значит, у него нет любви к своему городу. Если человек равнодушен к памятникам истории своей страны – он, как правило, равнодушен к своей стране.
ТЕКСТ 16
У-А... У-А!
Я проживал тогда в Швейцарии... Я был очень молод, очень самолюбив и очень одинок. Мне жилось тяжело и невесело. Ещё ничего не изведав, я уже скучал, унывал и злился. Всё на земле мне казалось ничтожным и пошлым, и, как это часто случается с очень молодыми людьми, я с тайным злорадством лелеял мысль... о самоубийстве. «Докажу... отомщу...» – думалось мне... Но что доказать? За что мстить? Этого я сам не знал. Во мне просто кровь бродила, как вино в закупоренном сосуде... А мне казалось, что надо дать этому вину вылиться наружу и что пора разбить стесняющий сосуд... Байрон был моим идолом, Манфред моим героем.
Однажды вечером я, как Манфред, решился отправиться туда, на темя гор, превыше ледников, далеко от людей, где нет даже растительной жизни, где громоздятся одни мёртвые скалы, где застывает всякий звук, где не слышен даже рёв водопадов!
Что я намерен был там делать, я не знал... Быть может, покончить с собою?!
Шёл я долго, сначала по дороге, потом по тропинке, всё выше поднимался, всё выше. Я уже давно миновал последние домики, последние деревья... Камни, одни камни кругом; резким холодом дышит на меня близкий, но уже невидимый снег; со всех сторон чёрными клубами надвигаются ночные тени.
Я остановился наконец.
Какая страшная тишина!
Это царство Смерти.
И я здесь один, один живой человек, со всем своим надменным горем, и отчаяньем, и презреньем... Живой, сознательный человек, ушедший от жизни и не желающий жить. Тайный ужас леденил меня – но я воображал себя великим!..
Манфред – да и полно!
– Один! Я один! – повторял я, – один лицом к лицу со смертью! Уж не пора ли? Да... пора. Прощай, ничтожный мир! Я отталкиваю тебя ногою!
И вдруг в этот самый миг долетел до меня странный, не сразу мною понятый, но живой... человеческий звук... Я вздрогнул, прислушался... звук повторился... Да это... это крик младенца, грудного ребёнка!.. В этой пустынной, дикой выси, где всякая жизнь, казалось, давно и навсегда замерла, – крик младенца?!!
Изумление моё внезапно сменилось другим чувством, чувством задыхающейся радости... И я побежал стремглав, не разбирая дороги, прямо на этот крик, на этот слабый, жалкий и спасительный крик!
Вскоре мелькнул предо мною трепетный огонек. Я побежал ещё скорее – и через несколько мгновений увидел низкую хижинку.
Я толкнул полураскрытую дверь – и так и ворвался в хижину, словно смерть по пятам гналась за мною...
Прикорнув на скамейке, молодая женщина кормила грудью ребёнка, её муж сидел с нею рядом.
Они оба уставились на меня, но я ничего не мог промолвить, я только улыбался и кивал головою...
Байрон, Манфред, мечты о самоубийстве, моя гордость и моё величье, куда вы все делись?..
Младенец продолжал кричать – и я благословлял и его, и мать его, и её мужа...
О горячий крик человеческой, только что народившейся жизни, ты меня спас, ты меня вылечил!
УРОДИНА (3 лицо)
Я живу на новостройке. Наш дом ещё не телефонизировали, поэтому возле него установлена будка телефона-автомата.
Однажды моей соседке Полине Ивановне сделалось плохо с сердцем. Возле будки телефона-автомата скопилось достаточно много народа, я объяснил, в чём дело, и меня пропустили вне очереди. Однако оказалось, что вызвать неотложку не так-то просто: то абонент оказывался занят, то почему-то не снимали трубку.
И вдруг дверца кабины распахнулась, и через моё плечо нажали на рычаг. Передо мной стояла девушка лет двадцати. Очень красивая. Той редкой, бросающейся в глаза красотой, о которой поэт говорил: «Слепой лишь её не заметит…». Подобная красота – столь же редкий дар природы для человека, как талант или даже гениальность. И поэтому поражает.
– Мне надо позвонить, – сказала девушка.
«Мне надо!» – для неё это уже значило всё.
– Меня там ждут. Я спешу! Вы понимаете это?! – добавила она с раздражением в голосе: мол, мне некогда, а тут некоторые… Она выразительно посмотрела на меня…
– Ну и что? – возмущённо раздалось из очереди. – Не мешайте гражданину.
Я приготовил другую монету, но она выскользнула у меня из рук и покатилась по тротуару.
Пока мне помогали её поднять, девушка впорхнула в будку и набрала нужный ей номер.
– Что же вы её пропустили? – укоризненно сказал я мужчине, стоящему перед дверью первым.
– Себе дороже будет! – усмехнулся он.
Девушка разговаривала в будке громко, не обращая на посторонних внимания, поэтому слышно было всем.
– Серёжа! – кричала она. – Как договорились, жду на условленном месте.
Видимо, абонент что-то пробурчал недовольно, сделал ей какое-то замечание, девушка оглянулась на нас:
– Да тут всякие...
Она неторопливо повесила трубку и величаво прошла мимо нас, гордо вскинув подбородок, а возле меня она приостановилась и шепнула так, чтоб не слышно было другим:
– Уродина!..
Во второй раз я дозвонился быстро, продиктовал адрес и поспешил к лифту, помня, что Полина Ивановна в квартире осталась одна.
Полина Ивановна лежала на кровати, прикрыв глаза.
– Сейчас приедет неотложка.
– Спасибо.
– Как вы себя чувствуете?
– Лучше.
Полина Ивановна молчала. И я молчал, не зная, что говорить, что делать.
Неожиданно в комнату вошла знакомая мне девушка, которую я видел у телефонной будки.
– Вы здесь?! – сказала она с нескрываемым возмущением.
– Моя внучка, – светлея лицом, прошептала Полина Ивановна.
– Так это вы не для себя звонили? Для других старались? – спросила девушка, с любопытством рассматривая меня.
– Бабусик, я пойду, – обратилась она к Полине Ивановне. – Один парень взял на меня билет в кино на «Покаяние». Что у кинотеатра делается! Психоз какой-то! А ты побеседуй с этим джентльменом. Приятная компания. Ну, помчалась. Целую!
Неотложка пришла через несколько минут. Возможно, девушка встретилась с врачом где-нибудь у лифта. Полину Ивановну осмотрели и сказали, что необходимо срочно отправить её в больницу. Положили на носилки, закрыли одеялом до подбородка и унесли.
Я смотрел в окно и удивлялся, почему машина так долго стоит у нашей парадной. Наконец она ушла. А на другой день я узнал, что ещё в лифте Полина Ивановна умерла.
УТРО
Самое лучшее в мире – смотреть, как рождается день!
В небе вспыхнул первый луч солнца – ночная тьма тихонько прячется в ущелья гор и трещины камней, прячется в густой листве деревьев, в кружевах травы, окроплённой росою, а вершины горы улыбаются ласковой улыбкой. Волны моря высоко поднимают белые головы, кланяются солнцу, как придворные красавицы своему королю, кланяются и поют: «Приветствуем вас, владыка мира!»
Доброе солнце смеётся: эти волны всю ночь, играя, кружились, кружились, и теперь они такие растрёпанные, их зелёные одежды измяты, бархатные шлейфы спутаны.
«Добрый день! – говорит солнце, поднимаясь над морем. – Добрый день, красавицы! Но – довольно, тише! Детям невозможно будет купаться, если вы не перестанете так высоко прыгать! Надо, чтобы всем на земле было хорошо, не правда ли?»
Из трещин камней выбегают зелёные ящерицы и, мигая сонными
глазками, говорят друг дружке: «Сегодня будет жарко!»
Отягощённые росою, шаловливо покачиваются цветы, как они красивы утром, в уборе росы! Напишите-ка словами маленькие портреты цветов. Попробуйте, это легко – они такие простые...
Хитрые штучки! Превосходно знают, что невозможно человеку описать словами их милую красоту, и – смеются!
Цветы гордо улыбаются, потягиваясь к солнцу, его лучи горят в каплях росы, осыпая лепестки и листья блеском бриллиантов. А над ними уже кружатся золотые пчёлы и осы, кружатся, жадно пьют сладкий мёд, и в тёплом воздухе льётся их густая песня.
Проснулись красногрудые малиновки; стоят, покачиваясь на тонких ножках, и тоже поют свою песню тихой радости. Птицы лучше людей знают, как это хорошо – жить на земле! Малиновки всегда первые встречают солнце. Перья на грудках этих птичек окрашены в цвет утренней зари. В кустах прыгают весёлые чижи, они похожи на уличных детей, такие же озорники и так же неустанно кричат.
Гоняясь за мошками, мелькают ласточки и стрижи, точно чёрные стрелы, и звенят радостно и счастливо. Хорошо иметь быстрые, лёгкие крылья!
Вздрагивают ветви пиний – пинии похожи на огромные чаши, и кажется, что они налиты светом солнца, как золотистым вином.
Просыпаются люди, те, для которых вся жизнь – труд; просыпаются те, кто всю жизнь украшают, обогащают землю.
Умей любить солнце, источник всех радостей и сил, и будь весел, добр, как для всех одинаково доброе солнце.
Проснулись люди, и вот они идут на свои поля, к своему труду. Солнце смотрит на них и улыбается: оно лучше всех знает, сколько сделано людьми доброго на земле. Оно, когда-то, видело её пустынной, а ныне вся земля покрыта великой работой людей – наших отцов, дедов, прадедов.
Ах, они превосходно работали, наши предки, есть за что любить и уважать великую работу, сделанную ими всюду вокруг нас!
Над этим не мешает подумать, дети. Сказка о том, как люди работали на земле, – самая интересная сказка мира!..
УЧИТЕЛЬ
В шестом классе пришёл новый классный руководитель, Виктор Юльевич Шенгели, литератор.
Он сделал перекличку. На фамилии «Свиньин» остановился и сказал: «Хорошая фамилия!» Класс заржал с готовностью, Сенька Свиньин налился краской. Учитель поднял недоумённо брови:
– Да что вы смеётесь? Почтенная фамилия! Был старинный боярский род Свиньиных. Пётр Первый посылал одного Свиньина в Голландию учиться.
Уже через три месяца все смотрели учителю в рот, обсуждали каждое его слово и дёргали губами и бровями точно как он.
И ещё учитель читал стихи. Каждый урок он начинал с какого-нибудь стихотворения. Выбирал причудливо: то общеизвестный «Белеет парус одинокий», то непонятный, но запоминающийся «…и воздух синь, как узелок с бельём у выписавшегося из больницы», то совсем уж какую-то абракадабру: