Критика и апология монизма и дуализма

Нидерланды

Нидерланды некоторые исследователи характеризуют как «самую монистичную страну в мире».[3] Автоматическая применимость международных договоров во внутреннем правовом порядке была установлена еще в 1919 году Верховным Судом Нидерландов (Hoge Raad der Nederlanden).[4] Соответственно, международные соглашения там имеют прямое действие.

Однако важно отметить, что это распространяется лишь на те нормы международных договоров, которые могут быть истолкованы, как создающие права и обязанности не только для государств, но и для физических или юридических лиц. Соответственно, в случае спора суду, возможно, придется решать вопрос о том, достаточно ли конкретна данная норма международного договора для признания ее создающей права и обязанности участников спора.

Великобритания

На противоположном конце спектра находится Великобритания, возможно, «самая дуалистичная» страна в мире. Заключение международных соглашений в Соединенном Королевстве традиционно считается «королевской прерогативой». В наше время это означает, что они заключаются от имени короны уполномоченным представителем исполнительной ветви власти (премьер-министром, министром финансов и т.д.), а затем формально ратифицируются монархом. До недавнего времени Парламент вообще ни имел никакой конституционно определенной роли в процессе ратификации. Правда, уже с конца девятнадцатого века существовала неформальная практика передачи текста договора в Парламент за некоторое время до его ратификации монархом, чтобы Парламент мог высказать свои возражения, если таковые имеются. Впрочем, большинство договоров не только не вызывали возражений, но даже и не обсуждались Парламентом.[5]

В 2010 году практика представления текстов международных договоров Парламенту наконец нашла отражение в законодательстве. Согласно Закону о конституционной реформе и управлении, текст международного договора направляется в Парламент за 21 день до предполагаемой ратификации. Если какая-то из палат высказала свое неодобрение, договор не ратифицируется. На этот случай предусмотрена возможность второго тура парламентского обсуждения, но если Палата общин высказала окончательное неодобрение, договор ратификации не подлежит. Подчеркнем, что договор по-прежнему не требует формального одобрения или даже обсуждения Парламентом; достаточно того, что он не выскажет возражений против ратификации.[6]

Таким образом, с точки зрения международного права договор Соединенного Королевства приобретает силу в результате его заключения исполнительными органами власти и ратификации монархом. Такой договор создает международные обязательства Соединенного Королевства. Однако для того, чтобы те или иные положения международного договора стали частью внутренней правовой системы, они должны быть имплементированы в виде закона, принятого Парламентом, или в виде иных нормативных актов, принятых уполномоченными государственными органами. Без такой имплементации нормы международного права не действуют в системе внутреннего права Соединенного Королевства.

Так, например, Великобритания была одним из инициаторов подписания Европейской Конвенции по правам человека в 1950 году и ратифицировала ее одной из первых, в 1951 году. Конвенция вступила в силу в 1953 году и с тех пор влечет международные обязательства для Великобритании.[7] Однако вступление Конвенции в силу не повлекло автоматического появления каких-либо новых прав для жителей Великобритании в смысле ее внутреннего права.

Только в 1966 году Великобритания признала юрисдикцию ЕСПЧ, то есть предоставила своим гражданам право подавать туда иски (до 1998 года признание юрисдикции ЕСПЧ не было обязательным для участников Конвенции).[8] Но и после этого сформулированные в Конвенции права не стали частью права Великобритании. Соответственно, британские судьи не были обязаны применять положения Конвенции (хотя на практике учитывали их при интерпретации национального законодательства).

Лишь в 1998 году был принят и в 2000 году вступил в силу Закон о правах человека, имплементирующий в национальное законодательство предусмотренные Конвенцией права.[9] Закон впервые предоставил возможность судебной защиты против нарушения этих (конвенциональных) прав в британских судах, без необходимости обращения в ЕСПЧ.[10] Суд, правда, не может признать принятый Парламентом закон недействительным в случае несоответствия его Конвенции: это было бы посягательством на суверенитет Парламента. В подобном случае суд может принять «декларацию о несовместимости», которая, впрочем, не умаляет силы спорного закона.[11]

Закон о правах человека требует, чтобы британские государственные органы действовали в соответствии с конвенциональными правами, за исключением случаев, когда орган «не может действовать иначе» согласно законодательству.[12] Британское законодательство должно интерпретироваться в соответствии конвенциональными правами, «насколько это возможно».[13] При решении дел о правах человека британские суды должны «принимать во внимание» практику ЕСПЧ.[14] (Обратим внимание на некоторую, явно преднамеренную, необязательность формулировок.)

Что касается собственно текста Конвенции, он вошел в текст Закона о правах человека в качестве приложения, но не полностью, а частично. В Закон были включены те статьи Конвенции, которые устанавливают права человека, но не те, которые устанавливают международные обязательства стран-участниц. Так, не был включен в Закон текст статьи 1 Конвенции, устанавливающей обязательство «Высоких Договаривающихся Сторон» обеспечить соблюдение прав человека. Соответственно, не включенные в Закон статьи Конвенции так и не стали частью внутреннего законодательства Великобритании.

Традиционно считалось, что все акты Парламента имеют равную силу. Однако в 2002 в одном из судебных решений судья Высокого Суда Джон Лоз высказал мнение (пока, правда, не ставшее общепринятым), что следует различать «обычные» и «конституционные» законодательные акты.[15] Последние, по мнению судьи, имеют в некотором смысле большую силу. А именно, «конституционные» законы не подлежат «неявной отмене» в силу принятия последующего законодательного акта, содержащего противоречащую конституционному закону норму. Вместе с тем они могут быть отменены Парламентом путем явного указания на то, что действие «конституционного» закона прекращается. К конституционным законам судья Лоз причислил, помимо прочего, и Закон о правах человека. Если так, то предусмотренные Конвенцией правила приобрели в Великобритании несколько более высокий статус, чем «обычные» законы, но не в результате ратификации Конвенции, а в результате принятия Закона о правах человека.

В последнее время в связи с принятием ЕСПЧ некоторых решений, с которыми власти Великобритании категорически не согласны (прежде всего дело Херста), в Великобритании вновь активно обсуждается вопрос о статусе Конвенции и даже возможность выхода из нее и, соответственно, упразднения Закона о правах человека.

США

В США различные виды международных соглашений ратифицируются и действуют по-разному.

Международные договоры (Treaties), согласно букве Конституции, «по совету и с согласия Сената» заключаются Президентом «при условии одобрения их двумя третями присутствующих сенаторов».[16] Такие договоры становятся «верховным правом страны» (supreme Law of the Land) наряду с федеральными законами и самой Конституцией.[17]

Некоторые договоры рассматриваются как «самоисполнимые» (self-executing), то есть приобретающие статус внутреннего закона непосредственно в результате вступления их в силу. Таковы, например, международные договоры об исключении двойного налогообложения (во всяком случае, большинство их положений). Другие договоры требуют имплементации путем принятия соответствующего законодательства. Сенат иногда включает в ратификационную резолюцию явное указание на то, что некоторые положения договора не являются самоисполнимыми, или о том, что Президенту следует совершить обмен ратификационными инструментами лишь после того, как будет принято имплементирующее законодательство.[18]

Существуют еще один вид (с несколькими подвидами) международных соглашений США, в Конституции не упомянутый. Он известен как «исполнительные соглашения» (executive agreements). Такие соглашения заключаются исполнительной властью, но не направляются в Сенат для одобрения квалифицированным большинством.

Большинство исполнительных соглашений, впрочем, либо явно или неявно одобряются Конгрессом еще до их заключения, либо после заключения направляются в Конгресс для последующего одобрения (congressional-executive agreements). Подобные соглашения одобряются как обычный федеральный закон, то есть простым большинством обеих палат. К этому подвиду относятся, например, торговые соглашения США. Некоторые другие исполнительные соглашения (sole-executive agreements) подписываются на основе конституционных полномочий самого Президента и не нуждаются в одобрении законодательным органом. Пример – известное Ялтинское соглашение от 1945 года. Наконец, существуют исполнительные соглашения, полномочия Президента на заключение которых вытекают из ранее заключенных международных договоров (agreements pursuant to treaties). Таковы, например, некоторые соглашения в рамках НАТО.[19]

С точки зрения международного права, в частности, Венской Конвенции о праве международных договоров,[20] «исполнительные соглашения» бесспорно являются международными договорами (treaties), но с точки зрения Конституции США – не являются. По-видимому, это связано с изменениями в англоязычной правовой терминологии, произошедшими с XVIII века.

США, естественно, не являются участником Европейской Конвенции по правам человека, да и вообще обычно избегают признания над собой юрисдикции каких-либо международных судебных органов (важное исключение – Орган разрешения споров ВТО).

Как видим, не так-то просто сказать одним словом, действуют ли международные соглашения в США «непосредственно» или «опосредованно», с чем и связаны разночтения в классификации правовой системы США как монистической или дуалистической.

Таким образом, в мировой практике существует как минимум три варианта придания международному соглашения статуса внутреннего закона. По-видимому, в большинстве демократических стран договор для своего вступления в силу требует одобрения парламентом, в результате чего он приобретает и статус внутреннего закона. В некоторых странах (Великобритания) международные договоры заключаются исполнительной ветвью власти, а во внутренне законодательство они отдельно имплементируются законодательным органом. В некоторых других странах ситуация более запутанная: так, в США лишь одна из палат законодательного органа участвует в одобрении основной категории международных договоров, а договор может подлежать, а может и не подлежать имплементации в национальное законодательство, в зависимости от его содержания.[21]

Россию, как уже упоминалось, правоведы обычно относят к монистичным системам.

Вопрос о соотношении международного и внутригосударственного права возникает при выборе между внутригосударственным и международно-правовым регулированием, когда имеются различия в международном и внутригосударственном регламентировании одних и тех же правоотношений. В настоящее время трудно назвать такие общественные отношения, которые входили бы исключительно в компетенцию государств. Границы сфер международного и внутригосударственного права, публичного и частного права становятся все менее и менее четкими, что является следствием транснациональности мирохозяйственных связей, взаимозависимости капитала и политической власти. Все чаще международное право непосредственно применяется физическими лицами, корпорациями, органами государственной власти (субъектами внутригосударственного права) в отношениях между собой. Проблема разрешения коллизий международного и внутригосударственного права имеет большое практическое значение.

Теория инкорпорации

Вопрос соотношения международного и внутригосударственного права долгое время не являлся ключевым в юриспруденции, поскольку изначально международное право («право народов») в течение столетий не воспринималось как особая система права, принципиально отличающаяся от иных источников права. Следует помнить, что в средневековье и новое время не только право народов регулировало международные отношения в Европе. Так, известный английский юрист У. Блэкстон в своих «Комментариях» помимо международного права выделял следующие отрасли права: естественное, божественное, римское, каноническое, торговое, морское, которые также регулировали международные отношения и дополняли английское общее, статутное право и право справедливости¹. Правовое регулирование касалось прав и обязанностей индивидов, а не государств. НОМИНАЛИЗМ (АТОМИЗМ – НОМИНАЛИЗМ (ПРЕЦЕДЕНТНАЯ СИСТЕМА ПРАВА) – ЭМПИРИЗМ – ПОЗИТИВИЗМ – ПЕРСОНАЛИЗМ. УТИЛИТАРИЗМ..ЭКЗИСТЕНЦИОНАЛИЗМ

Признание того, что международное, морское, торговое право и другие отрасли права устанавливали права и обязанности для индивидов, исключало теории о невозможности непосредственного действия их норм. Поэтому первой доктриной соотношения международного и внутригосударственного права, получившей распространение в XVIII в., стала доктрина инкорпорации (incorporatio — лат. «включение»), которую авторитетно поддерживали выдающиеся британские юристы Мэнсфилд и Блэкстон. В соответствии с данной теорией нормы международного права составляли часть права страны и непосредственно применялись субъектами национального права, обеспечивались национальными средствами правовой защиты и принуждением. Эта доктрина, несмотря на давность происхождения, и по сей день продолжает применяться в отношении международного обычного права в государствах Британского Содружества и Соединенных Штатах Америки².

Теория трансформации

Появление и реализация на практике теории разделения властей привело к появлению в Великобритании в первой половине XIX в. теории трансформации. В Великобритании, как и в большинстве других стран Британского Содружества, заключение и ратификация международных договоров составляет прерогативу монарха. Таким образом, монарх может создавать обязательства для государства без ведома на то парламента, что недопустимо с точки зрения принципа верховенства закона и принадлежности верховной власти парламенту. Решением этой проблемы на национальном уровне и стала теория трансформации, согласно которой международные соглашения не могут непосредственно действовать на территории государства. Для того чтобы положения международных актов были выполнены, необходимо, чтобы парламент издал специальный акт имплементации (enabling legislation), т. е. трансформировал содержание международного акта во внутреннее право. Как отметил лорд Аткин в деле Attorney-General for Canada v. Attorney General for Ontario:

В отличие от некоторых иных стран, в Империи положения должным образом ратифицированного договора не имеют силы закона… Если национальная исполнительная власть, действующее Правительство, решит принять обязательства по договору, требующие изменения в законодательном регулировании, то ей придется пойти на риск получения согласия Парламента на принятие необходимого статута или статутов ³.

Дуализм

В 1899 г. видный немецкий ученый Г. Трипель издал монографию «Международное и внутригосударственное право», в которой изложил теорию дуализма. Трипель писал:

Международное и внутригосударственное право суть не только различные отрасли права, но и различные правопорядки. Это два круга, которые тесно соприкасаются, но никогда не пересекаются ⁴.

Ученый выделил два основных отличия между этими правопорядками: 1) субъектами внутригосударственного права являются индивиды, в то время как субъектами международного права являются только государства; 2) источником внутригосударственного права является сама воля государства, в то время как источником международного права — общая воля государств (Gemeinwille)⁵. По мнению Г. Трипеля,

… для того чтобы международное право смогло выполнить свою задачу, оно постоянно должно обращаться за помощью к внутреннему праву. Без него оно во многих отношениях является совсем бессильным. Оно подобно маршалу, дающему приказы только генералам и могущему достичь своих целей только в том случае, если последние согласно его указаниям дают новые приказы своим подчиненным ⁶.

Подобного мнения придерживается в настоящее время известный итальянский юрист-международник А. Кассезе:

Поскольку международное право регулирует поведение не индивидов, а государств, оно не является самодостаточной правовой системой. Государства не имеют ни души, ни способности формировать и выражать самостоятельную волю; они являются «абстрактными» структурами, действующими через индивидов… Индивиды являются субъектами национальных правовых систем, самостоятельно определяющих процедуры избрания или назначения государственных чиновников и автономно устанавливающих круг их деятельности и полномочий. В этой сфере международное право должно подчиниться (must bow) внутренним властям....Поэтому... международное право не может функционировать без постоянной помощи, содействия и поддержки со стороны национальных правовых систем… В рамках системы государства (скажем, Великобритании) нормы другого правопорядка, такого как международное право, не могут применяться непосредственно, но могут быть только «трансформированы» в правовые нормы данной системы (т. е. в английские нормы). Пока эта трансформация не будет иметь места, международные стандарты будут просто иметь ценность «фактов» ⁷.

Доктрина дуализма подразумевает, что международное право не зависит от воли какого-то одного государства, поскольку оно выражает общую волю всех государств. Каждое государство обязано добросовестно выполнять свои международно-правовые обязательства. Однако государство вольно самостоятельно определять, каким образом оно будет реализовывать данные обязательства. В своей правовой системе оно может даже устанавливать приоритет своего законодательства по отношению к международному праву. Безусловно, это может повлечь ответственность, но эта ответственность будет носить исключительно международно-правовой характер и никоим образом не будет иметь юридического значения для внутригосударственной правовой системы.

Как отметил итальянский профессор Л. Феррари-Браво, данная теория не возникла из пустоты — этому предшествовал ряд исторических изменений. В конце XIX в. во многих европейских странах принимались новые конституции, в которых был закреплен либеральный принцип верховенства закона. В связи с этим возникла необходимость более тщательно определить, каким образом будут осуществляться международные стандарты во внутригосударственной сфере. Более того, значительно увеличившееся количество межгосударственных соглашений создало проблему их имплементации государственными органами, в том числе судами. Ко всему вышеперечисленному следует добавить рост в немецкой литературе числа упражнений в софистике, которые лишь «загрязняли» до этого недостаточно исследованные аспекты международного права⁸.

Монизм

Наряду с теорией дуализма к концу XIX в. возникает монистическая теория соотношения международного и национального права. В 1899 г. немецкий исследователь В. Кауфманн опубликовал труд «Юридическая сила международного права и взаимосвязь законодательной власти (Staatagesetzgebung) и государственных органов». В данной работе
В. Кауфманн выдвинул основные принципы теории монизма, которая впоследствии была развита известным австрийским юристом и философом-неокантианцем Х. Кельзеном в его нормативистском учении о праве. Данная теория предполагает существование единой универсальной системы права, которая охватывает правопорядки различных уровней. Все право развивается в рамках так называемой «основной нормы», которая, по словам Кельзена, «определяет основной фактор правотворчества так, что ее можно назвать конституцией в смысле правовой логики, в отличие от конституции в смысле позитивного права»⁹. Международное право имеет приоритетное значение по отношению к остальным нормам права. Оно занимает верхушку иерархической нормативной пирамиды и определяет юридическую действительность остальных правопорядков. Кельзен не разрывает государство и право. Для него государство — не политический институт, который впоследствии связывает себя своими же нормами права. Государство для Кельзена — изначально правовое образование. Оно может существовать только в своих юридических актах. Кельзен пишет:

Как только мы начинаем подразумевать под государством правопорядок, тотчас обнаруживается, что противостоящая простым этико-политическим постулатам «действительность» или «реальность» государства есть позитивность права. «Действительное» государство представляет собой позитивное право в отличие от справедливости, т. е. требования политики... Государство, не подчиненное праву, не мыслимо ¹⁰.

Государственный правопорядок может быть основан только на международном праве, которое составляет юридическую основу всех последующих актов государства. Кельзен рассматривает государство как юридическое лицо, корпорацию, т. е. «группу индивидов, к которым право относится как к единому объекту, как к лицу, которое имеет права и обязанности, отличные от прав и обязанностей индивидов, составляющих корпорацию». Соотношение международного и внутреннего права, по мнению Кельзена, аналогично соотношению национального правопорядка и внутренних норм корпорации. Приписывание государству (а не определенным людям) прав и обязанностей, как говорит Кельзен, «есть всего лишь мыслительная операция...»¹¹. Фома Аквинский и его подход в преодолении парадигмального кризиса схоластики между номиналистами и реалистами.

Утверждая примат международного права, Кельзен отрицает государственный суверенитет, очевидно толкуя его в абсолютном смысле: «Правопорядок, который исходит из нормы высшего порядка, исключает суверенитет». Как отмечает Г. Л. Сайдлер:

Это приводит к признанию того, что международное право стоит над государствами, лишенными поэтому силою вещей суверенитета в пользу стоящей над ними организации «civita maxima». Таким путем компетенция государства максимально ограничивается, ибо государства считаются только органами международного общения ¹².

Международный правопорядок опирается на так называемую «позитивную (фактически установленную) норму», которую Кельзен определяет следующим образом:

В соответствии с общим международным правом, правительство, независимо от других правительств осуществляющее эффективный контроль над населением определенной территории, есть легитимное правительство, а население, живущее на этой территории и контролируемое этим правительством, образует государство (в смысле международного права) ¹³.

Являясь наиболее известным теоретиком примата международного права, Кельзен, тем не менее, сам отмечал, что далеко не все нормы международного права являются «полными». Подобно дуалистам, он пишет:

Большинство норм (международного права. — А. Б.) являются неполными (incomplete) и требуют имплементации при помощи норм национального права ¹⁴.

Однако он делает противоположные дуалистам выводы:

Таким образом, международный правопорядок имеет значение только как часть универсального правового порядка, который включает в себя также все национальные правопорядки… Международный правопорядок определяет территориальную, персональную и временную сферы действительности национальных правовых порядков и таким образом делает возможным сосуществование множества государств… Наконец, … международный правопорядок ограничивает материальную сферу действительности национальных правовых порядков, подчиняя их определенному регулированию в отношении вопросов, которые в противном случае, произвольно бы регулировались заинтересованными государствами в одностороннем порядке ¹⁵.

Следует отметить, что монистический подход имеет большое практическое значение. Учение Кельзена оказало существенное влияние на формирование правовой системы Европейских сообществ.

Критика и апология монизма и дуализма

Среди новых теорий соотношения международного и внутригосударственного права заслуживает внимания теория гармонизации, предложенная английским профессором в 1957 г., известная также как «компромисс Фицмориса». Профессор Фицморис попытался разрешить спор между монизмом и дуализмом, указав на отсутствие предмета спора. Он обвинил этот спор в искусственности и оторванности от реальности. Действительно, и монизм, и дуализм построены на практически недоказуемых заключениях-аксиомах, которые можно либо принять на веру, либо не принимать. Спор между монистами и дуалистами идет не о фактах, а о теоретических предпосылках. Он обратил внимание на то, что в некоторой степени схожим применению международного права в национальной правовой системе является применение иностранного законодательства в соответствии с коллизионным правом, когда иностранное законодательство применяется в той степени, в какой оно не противоречит национальному законодательству государства. Из теории Фицмориса следует, что национальные судьи не могут применять международное право, не имея на то санкции, установленной внутригосударственным правом. Так же и международные арбитры и судьи применяют нормы внутригосударственного права лишь в той степени, в какой они не противоречат международному праву. В общем и целом, полагает Фицморис, существует тенденция к гармонизации национальных правовых систем и международного права. Национальные юристы, например, толкуют и разрабатывают национально-правовые акты, принимая во внимание международные обязательства своего государства, а юристы-международники разрабатывают международно-правовые акты, принимая во внимание особенности национальных законодательств. Поэтому его теория также известна как «теория гармонизации»¹⁶.

Похожую точку зрения имеет французский юрист Руссо, характеризующий международное право как координирующее право, которое автоматически не отменяет положения внутреннего права в случае конфликта обязательств в международной сфере. Данные авторы, а также британские ученые Я. Броунли, Р. Хиггинс, итальянец Л. Феррари-Браво, голландец Б. Баархорн отдают предпочтение практике, а не теории¹⁷.

Хотя монизм и дуализм считаются многими современными учеными устаревшими и не отражающими реальности теориями, именно они продолжают оставаться двумя основными источниками, формирующими позицию государств в отношении применения международного права в их правовых системах. И это неудивительно, ведь монизм — это теория о том, почему международное право необходимо применять во внутригосударственном праве, а дуализм — теория о том, почему такое применение невозможно. Государствам на практике как раз и нужны аргументы либо «за», либо «против» непосредственного применения международного права. Поскольку споры приводят нередко к компромиссам, в результате получается эклектическое правовое регулирование, созданное на основе теорий монизма и дуализма, но не укладывающееся ни в одну из этих концепций. Например, в Великобритании, известной своим традиционно дуалистическим подходом к международным договорам, которые не имеют в английском праве прямого действия, нормы общего международного права рассматриваются в монистическом ключе как часть commonlaw, т. е. часть права страны, и применяются судами непосредственно. В Германии, где Конституцией признается приоритет и непосредственное действие норм международного обычного права, международные договоры, как общее правило, не могут применяться автоматически без специальной внутригосударственной санкции.
В Чехии признается приоритет и непосредственное действие лишь международных договоров, касающихся защиты прав человека.

Современные сторонники дуализма обычно ратуют за разделение международного и внутригосударственного права с целью укрепления государственного суверенитета. Так, например, российский профессор Е. Т. Усенко пишет:

Международное право может весьма позитивно воздействовать на развитие национального права и национальную государственность, если это воздействие осуществляется через и при посредстве самого национального права. Но международное право (его «стандарты») может использоваться и как идеологическое средство расшатывания, и даже разрушения государственно-правовой системы страны, чему новейшая история, в том числе история нашей страны, дает убедительные примеры ¹⁸.

Монисты, напротив, находят целесообразным непосредственное применение международного права во имя эффективной реализации международных обязательств, ограничения государственного волюнтаризма и эгоизма, защиты прав человека, наказания международных преступлений, развития экономических и культурных процессов интеграции и глобализации. Голландский профессор Х. Схермерс объяснил монистическую приверженность Нидерландов международному праву следующим образом:

Теории монизма и дуализма абстрактны, но в научном отношении весьма важны. Выбор между монизмом и дуализмом влияет не только на понимание соотношения международного и внутригосударственного права, но также и на понимание природы международного права (является ли оно исключительно консенсуальным либо создающим общеобязательную основу для всех государственных правопорядков), характера государственного суверенитета (является ли он абсолютным либо ограниченным), сущности признания государств (является оно декларативным либо конститутивным), места индивида в международном праве (является он субъектом либо объектом международного права). Спор между монизмом и дуализмом происходит, на самом деле, не столько из-за доказательства реальности «непосредственного действия» международного права, сколько из-за интерпретации фундаментальных принципов международного права. Столь популярный на сегодняшний день прагматический подход, отвергающий монизм и дуализм и ограничивающийся себя исследованием существующего правового регулирования и юридической практики, в теоретическом плане весьма ограничен. Он хорош для практиков, желающих знать, как действует международное право в правовых системах государств в конкретную минуту. Законодатель же более заинтересован в том: как международное право могло бы действовать во внутригосударственной сфере, защиту каких ценностей и интересов могло бы такое действие обеспечить, как может повлиять непосредственное действие международного права на государство, граждан, международные отношения. Можно критиковать монизм и дуализм за их несовершенство и нереалистичность, но нельзя игнорировать ценности, которые они защищают и которые государства стремятся сбалансировать.