Когда мы вернулись домой, было уже совсем темно.
Эриан радостно приветствовала нас:
– Я так счастлива, что вы снова привезли с собой Марту, Раф. Мы очень давно не видели ее.
– Она останется здесь на некоторое время, – сказал я.
– Очень приятно. С тех пор как малышка умерла, мне не с кем и поболтать по‑женски. Пойдемте, я посмотрю, все ли в порядке в комнате для гостей.
– Где Дэвид? – спросил я.
– Он уехал в город и вернется только ночью. Мое сердце полно печали: я думаю, что он уехал договариваться о следующей экспедиции.
Она увела Марту. Я пошел следом, якобы для того, чтобы убедиться, что у Марты есть все необходимое, и оставался в ее комнате, пока не пришла горничная. Затем я отправился переодеться к обеду, проклиная исчезнувшего Дэвида.
Прежде чем мы спустились вниз, мне удалось перекинуться с Мартой двумя словами.
– Нам лучше подождать, – сказал я. – Надо взяться за обоих сразу. Это единственный способ насторожить Дэвида.
– Он рассказывал тебе о новом полете?
Я покачал головой:
– Он вообще редко разговаривает со мной.
– Вот как? Эриан и тут успела поработать.
В этом, похоже, можно было не сомневаться. Конечно, мы с Дэвидом никогда не пылали страстью друг к другу, но и ссор между нами не случалось.
После смерти Бэт все изменилось.
Эриан была очень приветлива с Мартой.
В прежние времена такой вечер показался бы нам просто восхитительным. Но сегодня… Наши подозрения не шли у меня из головы. Хотелось бы знать, догадывается ли об этом Эриан, если да, то каковы будут ее ответные действия?
Не успел я об этом подумать, как она воскликнула:
– О Раф, вы потеряли свое кольцо.
Я спешно сочинил более или менее убедительное оправдание.
– Мне страшно жаль, Эриан. Когда‑нибудь вы сделаете мне другое.
Она улыбнулась:
– Это не потребуется. Подождите!
Она убежала. Мы с Мартой выразительно переглянулись. Эриан вернулась из своей мастерской с шелковой подушечкой в руках.
– Смотрите: к вашей помолвке я приготовила небольшой подарок.
На подушечке лежали два кольца с одинаковым рисунком, одно большое, другое маленькое. Циркониевые камни слабо поблескивали, словно злобные, следящие за нами глаза.
– Вы не обменяетесь ими сейчас? Я была бы так счастлива!
Марта хотела сказать что‑то резкое, но я удержал ее взглядом и рассыпался в благодарностях. Если она знает, что мы питаем недоверие к ее подаркам, – ничего не поделаешь, если не знает – не стоит наводить ее на эту мысль сразу же.
– О Эриан, – сказал я, – но они слишком красивы для простого подарка. Надо сберечь их до свадьбы. Мы все равно планировали церемонию обмена кольцами, так что они будут очень кстати. Правда, Марта?
– Да, разумеется.
Эриан сияла, как счастливый ребенок, и без конца повторяла, что ее маленькие безделушки недостойны такой чести. В эту минуту я снова начал сомневаться.
Выглядеть невинным как младенец и при этом таить в душе такие ужасные замыслы – нет, на это никто не может быть способен.
Марта, видимо, заметила мои колебания и сказала:
– Раф, дорогой, спрячь их хорошенько. Я не хочу, чтобы с ними что‑нибудь случилось до нашей свадьбы.
Я унес кольца в свою комнату и спрятал в самый дальний угол комода под стопку рубашек. Пока я находился в комнате, у меня возникло страшное искушение надеть большое кольцо на палец, просто посмотреть, полюбоваться необычной огранкой этого камня и филигранной его оправой. Какой вред может принести кольцо?
Спасло меня то, что желание это показалось мне слишком сильным. Я испугался. Я быстро задвинул ящик на место, запер его и выбросил ключ в окно. Повернувшись, я увидел на пороге Марту.
– Я не дала бы тебе надеть его, – прошептала она. – Но ты видишь, Раф, насколько мы были правы?
Я даже затрясся. Мы снова пошли вниз, и Марта украдкой шепнула мне:
– Я уверена, что она знает.
Я согласно кивнул, и мне стало страшно.
Стыдно, конечно, бояться такого хрупкого маленького существа, но я боялся.
Когда настало время идти спать, мы с Мартой облегченно вздохнули. Это избавляло нас от тяжкой необходимости разговаривать с Эриан. Спать я не собирался, но рад был находиться подальше от нее.
Комната Марты располагалась невдалеке от моей – дальше, чем мне бы хотелось, однако достаточно близко, чтобы я услышал, если Марта позовет меня. Я велел ей оставить дверь открытой и орать во всю глотку, если что‑нибудь – все равно что – покажется ей не так. Свою дверь я тоже оставил открытой и уселся в кресло, откуда мне был виден освещенный коридор. Я пожалел, что у меня нет оружия, но для этого надо было идти к Джемиссону за ключами, а я отчаянно боялся оставить Марту одну.
В доме стояла полная тишина. Огромные старинные часы на лестничной площадке монотонно и мирно отбивали каждые четверть часа, а каждый новый час отсчиты‑вался ударами глубокого, низкого тона. Кажется, последний бой я слышал в половине второго. Я не собирался спать и нарочно ничего не пил вечером, кроме черного кофе. Но меня так долго мучила бессонница!
Я помню, что вышел в коридор и заглянул в комнату Марты. Марта лежала, свернувшись клубочком. Что было потом, я помню смутно. Не думаю, что я спал очень крепко или очень долго, но и этого было достаточно. Я увидел живой и очень страшный сон. Я видел Марту, стоявшую в саду в клетчатом купальном халате. Ей грозила какая‑то опасность, и я должен был спасти ее.
Я вскочил с кресла и прислушался.
Царящую в доме тишину нарушало только негромкое тиканье часов на площадке. Я побежал в комнату Марты. Сначала мне показалось, что она спит, но потом я разглядел на постели только скомканное одеяло. Я окликнул Марту, но ответа не было. Продолжая звать ее, я торопливо сбежал вниз. Повсюду стояла глубокая тишина, и так продолжалось до тех пор, пока я не выскочил на террасу над темным садом: там до меня долетел ее зов.
Полная луна ярко освещала ее клетчатый купальный халат и белое, как у мертвеца, лицо. Еще минута – и я уже обнимал ее, а она рыдала и не могла поверить тому, что я жив.
– Наверное, мне это приснилось, Раф, но я была уверена, что ты лежишь где‑то здесь – раненый, а может, и умирающий.
Она была ужасно испугана, и я тоже.
Я знал, кто послал эти сны – их не трудно было послать даже без помощи телепатии. Мы так боялись друг за друга, повсюду нам мерещились опасности, и во сне наша тревога не хотела покидать нас.
Мы поднялись по ступеням на широкую террасу, залитую этим проклятым ярким лунным светом. Из дверей библиотеки вышел Дэвид и преградил нам путь. В руках он сжимал двустволку и на таком расстоянии не мог промахнуться.
Дэвид!
Он не ездил в город. Он все время был в своей комнате и ждал. Глаза его были широко раскрыты и пусты, холодные блики лунного света плавали в его зрачках.
Рядом стояла Эриан.
В отчаянии я попытался загородить собой Марту и крикнул:
– Дэвид!
Он слегка повернул голову, словно услышал какой‑то далекий, очень далекий звук, нахмурил брови, однако не сказал ни единого слова.
Эриан тихо произнесла:
– Мне очень жаль, Раф и Марта, что так получилось. Мне не в чем упрекнуть вас, вы были добры ко мне. Если бы Марта не разгадала моих замыслов… Однако теперь не время каяться. Все должно кончиться здесь, в эту ночь.
– Эриан… – начал я.
Два черных ствола охотничьего ружья угрюмо уставились на меня. На руке Дэвида, на протянутом к курку пальце сверкало блестящее кольцо.
– Эриан, Дэвид совершил серьезный проступок. Мы знаем об этом, но разве это дает вам право убивать всех нас – Бэт, Марту…
– Я дала обет своим богам, – прошептала Эриан. – У меня тоже были отец и мать, брат и сестра. Я очень любила их. И был еще кое‑кто, кто мог бы стать моей второй половиной…
– Я отправлю вас обратно, – сказал я. – Я пошлю корабль к Альтаиру. Только отпустите Марту.
– Как я могу вернуться после того, что он со мной сделал? Как я могу начать новую жизнь с той кровью, которая уже лежит на мне? Нет. Я возьму у Дэвида все, что он любит, даже сам космос, и только тогда расскажу ему, в чем его вина.
– Понятно, Эриан. Но почему Марта? Она не может остановить вас. Если Дэвид убьет меня, этого будет достаточно. Его будут судить за совершенное убийство, все всплывет наружу, и это будет его концом, независимо от того, что решит суд.
С невыразимой печалью Эриан улыбнулась:
– Вы должны знать, что думает Марта. Ее тело очень хочет жить, однако сердце говорит: «Без Рафа – нет!» – а сердце сильнее тела. Нет, Раф, если она останется жива, она вытащит Дэвида из клетки, только для того, чтобы отомстить мне. А теперь давайте прекратим мучить друг друга.
И она болезненно поморщилась.
Существо, стоящее рядом с нею, почувствовало ее безмолвный приказ. Ружье поднялось, и я понял, что это конец.
Я еще раз яростно выкрикнул его имя. Дэвид находился в двадцати пяти или в тридцати футах от меня.
Я оттолкнул Марту в сторону и, пригнувшись, бросился к Дэвиду. Это было бессмысленно, но ничего лучшего я придумать не мог.
Целую вечность спустя до меня долетел его стон. Он стонал так же, как старый Бек в тот день. Я понял, что он не хотел убивать меня.
Эриан что‑то шептала. Кристалл в ее тиаре сверкал, лицо было исполнено страшной, нечеловеческой силы. Дэвид испустил низкий предсмертный вой. На его руках и шее набухли вены. Глаза женщины с Альтаира горели, как пурпурные звезды. Стволы ружья все еще целились в меня, и палец Дэвида напряженно согнулся на спусковом крючке.
Кто‑то, словно ветер, метнулся мимо меня.
Кто‑то в клетчатом бросился – не на Дэвида – на Эриан. Раздался вопль – не знаю чей, может быть, мой. Ружье грохнуло из обоих стволов, раскаленный вихрь пронесся над моим плечом, и горячий металл обжег мне руку, когда я в последний момент отбил ружье вверх. Выстрелы никого не задели, пули только сшибли ветви деревьев.
Дэвид с протяжным стоном выронил ружье.
Я оглянулся. Марта склонилась над каменной балюстрадой, дрожащая, рыдающая и торжествующая. В руке ее сверкала хрустальная тиара…
Я перенес обмякшее тело Эриан в дом – легкое, хрупкое, птичье тело с переломанными костями. Она упала с террасы на утрамбованную землю сада и тяжело ударилась. Волосы ее распустились и свисали через мою руку плотным пурпурно‑багряным покровом, переливающимся в лунном свете.
Я бережно положил ее на диван. Она посмотрела на меня подернутыми туманом глазами и отчетливо сказала:
– Животных я могла принудить поступать против их воли. Человеческий мозг неизмеримо сложнее, а значит, и сильнее. С человеком мне не справиться.
Она замолчала. Через несколько трагических минут вновь раздался ее шепот:
– Как жаль, Раф, что приходится умирать так далеко от родного дома.
Вот и все.
Грохот выстрелов разбудил слуг. Они сбежались к нам со всего дома.
Я сказал им, что Дэвиду показалось, будто в сад проникли грабители, и он выстрелил, а Эриан от неожиданности упала с террасы. Они поверили. Они обязаны были поверить. Почему бы и нет? Дэвид ошеломленно сидел, сгорбившись на холодном камне, и смотрел в никуда. Я не мог заговорить с ним, не мог дотронуться до него. Я велел слугам увести его в дом и позвонить кому следует в город. Затем я увел Марту в ее комнату.
– Все будет в порядке, – успокаивал я ее. – Несчастный случай. Говорить буду я сам. Ты не будешь даже упомянута.
– Мне наплевать, – заявила она охрипшим голосом, – мне на все, абсолютно на все наплевать, лишь бы только ты был жив и здоров.
Она судорожно обняла меня, крепко, до боли.
– Мне жаль, что я убила ее. Я вовсе не хотела ее убивать. Но я сделала бы это снова не задумываясь. Сделала бы еще раз, потому что она хотела убить тебя!
Она перевела дух, стиснула меня еще крепче и перешла на крик:
– Ты дурак, ох какой же ты дурак! Зачем ты бросился к Дэвиду? Ты хотел, чтобы он выстрелил в тебя, а не в меня!
Она еще много чего говорила, однако в конце концов устала и затихла. Я уложил ее в постель, дал снотворного, и она немедленно уснула.
Оставив с ней пришедшую на вызов горничную, я спустился вниз. Мне было что сказать Дэвиду.
Вот каким образом традиции семьи Макквари, лелеемые более двухсот лет, были нарушены. Даже дом пропал, потому что никто из нас не захотел в нем оставаться. Дэвид никогда больше не пойдет в космос.
Я рад, но не удовлетворен. Что выиграли мы от случившегося? Что выиграли люди? Разве без звезд они стали счастливее?
Конечно, теперь уже поздно раскаиваться. Поздно было уже тогда, когда одетый в шкуры варвар глядел на луну и желал добраться до нее. Если у нас с Мартой родится сын, я боюсь, что Макквари снова отправятся в космос.