17 сентября 1946
1. Чтобы не быть замеченными людьми, они входят в деревню, где находится дом Соломона, следуя по берегу реки. Но я бы сказала, что эта предосторожность была совершенно излишней, потому что в конце октября или в ноябре вечерами рано темнеет, и люди уже сидят по домам. Нет никого, абсолютно никого на улице, и если бы не слышалось какое-то блеяние, то можно было бы подумать, что эта деревня обезлюдела.
Они трясут маленькие ворота. Они закрыты. Хорошо закрыт и вход в маленький огород, который в полусвете выглядит очень аккуратным.
«Позови его! Он на кухне. Струйка света просачивается сквозь ставни», - говорит Иисус.
Фома своим могучим голосом зовет старика, который сразу открывает дверь и выглядывает на улицу. Он не сразу разглядел их из-за тусклого света снаружи, и, в частности, потому, что он вышел из кухни, где горит огонь и зажжена лампа.
Но когда Иисус говорит: «Это мы», старик сразу узнает Его голос и восклицает: «Учитель!» и, спустившись по ступенькам, спешит открывать.
«Мой Господь! Войди, войди в Твой дом, и да будет благословен этот день, потому что он закончился Твоим приходом!» - говорит он возясь с запором ворот и объясняет: «Я один и хорошо запираю ворота. Грабители способны на все. Среди них есть некоторые, которые причиняют ущерб то в одном месте, то в другом, они спускаются с гор Галаада. Это не потому, что я боюсь за свою жизнь. Но я приготовил для Тебя и… Сюда, Учитель. Входи. Это влажный вечер. Твои волосы влажны от росы…»
«А ты более старателен, чем невеста Песни Песней, отец. Беспокойство, которое ты принял, чтобы оказывать гостеприимство паломникам не в тягость тебе», - улыбаясь, говорит Иисус.
«Беспокойство? Каким долгим было это время! Один день за другим, один за другим. Я посеял ваше семя и увидел, что выросли прекрасные овощи. Я думал: “Если Он придет, то Ему, конечно, они понравятся”. Но они созрели, а Ты не пришел… Я увидел, как плоды наливаются цветом на деревьях, и съел их, печалясь о том, что Ты не отведал ни одного. Та овца принесла мне ягненка, совершенно белого Я держал его долгое время для того, чтобы съесть его вместе с Тобой. Я надеялся увидеть Тебя перед Кущами. Затем… целого агнца для меня… слишком много! И я обменял его на маленькую овечку, и ко мне были добры, потому что не пожелали чего-нибудь, чтобы возместить за неравноценный обмен[1]. Но я сохранил для Тебя так много фруктов и сыра, сколько смог, а также немного высушенной рыбы и бобовых и у меня еще осталось несколько дынь. И немного вина… Я его не пью, но я сделал немного для Тебя, на зиму».
Он говорит, пока чистит стол, раскладывает на нем посуду, раздувает огонь, доливает воды в кастрюлю и чувствует себя счастливым. Он больше не выглядит бедным стариком, как несколько месяцев тому назад.
Он выходит и возвращается с некоторым количеством молока и говорит, оправдываясь: «Его мало, потому что одна овца дает немного молока. Но скоро их будет две. Однако его достаточно для Тебя».
Он по-отечески заботлив, заботлив и предан одновременно. Он взял влажные мантии и грязные сандалии и отнес их куда-то. Вернувшись с несколькими яблоками и гранатами, виноградом и наполовину высушенными фигами, он говорит: «Я высушил их так, просто чтобы дать Тебе попробовать их. Я думал… я думал о моем Анании, который так любил их, когда они были приготовлены таким образом!...» Его голос, до того безмятежный, звучит тише и печальнее, когда он говорит эти слова, и он заключает; «и… я думал, что они Тебе понравятся, и пока готовил их я чувствовал, как если бы готовил их для своего внука». Он трясет головой, пытается улыбнуться с глазами блестящими от слез.
2. Иисус, севший за стол, встает, и, обняв одной рукой его за плечи, привлекает Его к Себе со словами: «Я их очень люблю. Они напоминают Мне о Моем детстве… и о Моем отце. Но ты не должен лишать себя столь многих вещей из-за Меня. Они хороши для пожилых людей. Ты должен оставаться здоровым и сильным, чтобы быть способным принимать Меня во время каждого Моего посещения. Так приятно находить такой дом, в котором вас ожидает отец. Не так ли, Мои дорогие друзья?»
«Это конечно верно. Это так прекрасно, что мы разленились, вместо того, чтобы помочь Анании», - говорит Петр и встает, восклицая: «Пойдем и приготовим наши ложа, пока Иисус разговаривает с ним».
«О! В этом нет необходимости! Они уже готовы. И все чистое… Только одно… их не хватит на всех. Вас больше двенадцати. Но я пойду и лягу на сене и…»
«Ты, конечно, не пойдешь, отец. В этом случае пойду я», - говорит Иоанн. «Нет, пойду я», - говорит Андрей и остальные.
«В этом нет нужды. Я буду спать здесь, на этом столе. Он, конечно не жестче, чем нижние доски моей лодки, и Марциан…» - говорит Петр…
«… будет спать со Мной», - говорит Иисус, прервав его.
«Или со мной, если ты пожелаешь этого… как это делал маленький Анания», - говорит старик с умоляющими глазами.
«Да, Учитель. Я всегда с Тобой. Он… я буду спать с ним», - говорит Марциан.
Иисус ласкает его, оценив его жест.
3. Они приходили после Пятидесятницы несколько раз и искали Тебя. Потом перестали», - говорит старик.
«Кто искал Его?»
«Фарисеи, кто же еще! И иже с ними. Они хотели допросить Тебя. Но я сказал: «Он пошел в Свою деревню. Его здесь нет, и я не знаю, когда Он придет сюда… Это было правдой. И они устали ждать. Они искали и другого человека, некого Иоанна, они говорили, что он был с Тобой, и они, возможно, думали, что он скрывается здесь. Я сказал им: “Но это Его апостол и он с Ним”. Они ответили: “Был ли Его апостол слеп на один глаз? Был ли он старым, больным, умирающим?” Я понял, что это был не ты и ответил: “Я знаю только Иоанна, апостола, юношу, который добрее, чем дитя и имеет здоровое сердце и тело”. Они угрожали мне. Но что еще я мог сказать? Это была правда…»
«Да. Это была правда. И будь всегда правдивым, даже если бы ты этим причинил бы Мне вред, отец, никогда не говори лжи».
«Господь, мои волосы поседели, и я всегда стремился подчиняться Господу. И среди заповедей, которым следует подчиняться, есть также заповедь не говорить лжи. Но… почему они искали Тебя, Господь? Я был слепым. Поэтому я больше не ходил в Иерусалим. Теперь я вернулся… Только ради обряда. Потому что я хотел быть там и ожидать Тебя… И я почувствовал ненависть и любовь вокруг Тебя… и я думаю, что среди начальников народа было больше ненависти, чем любви. Я был в Храме в то утро, когда они хотели оскорбить Тебя… и я убежал оттуда, так как был подавлен и пришел сюда, чтобы ждать Тебя и плакать. Почему человек так зол?»
«Потому что он убил свой дух. И вместе со своим духом убил свою способность чувствовать раскаяние в том, что был несправедлив».
«Это верно!... Они искали Тебя, чтобы навредить Тебе?»
«Да, ради этого».
«Да!! Израиль желает причинить зло своему Царю? Как ужасно Израиль обрекает себя на предсказанные пророками наказания!... О! Теперь я счастлив, что мой сын умер… я и сам хотел бы умереть, чтобы не видеть греха Израиля…»
4. Воцарилась мертвая тишина. Слышно только потрескивание дерева, горящего в очаге.
«Давайте говорить о чем-нибудь другом! Мы не говорим ни о чем, кроме смерти, ненависти, предательстве! Довольно об этом! Я не могу этого выдержать!» - говорит Искариот, который расстроен, рассержен, взволнован и движется по кухне, возбужденно жестикулируя своими ногами, руками, всем своим телом.
«Иуда прав», - говорят многие.
«То, что кто-то не желает слушать, не принесет пользы. Поможет то, что не требует согласия», - говорит Иисус, раскрывая Свои руки над деревенским столом, ладонями вверх, в жесте покорности.
«Что Ты имеешь в виду? Согласия! Кто согласен с этим?» - Иуда согнулся над столом, почти улегшись поперек него, чтобы приблизиться к Учителю, потрясая своими кулаками почти Ему в лицо.
«Кто? Все те, кто уже мечтает увидеть Меня погибшим в Моей крови. Кровь! Кровь вашего Мессии! Кровь на тебе, о Земля, не желающая твоего Господа! Кровь более яркая, чем их пламя! Кровь, огонь во льду и тьме преступного мира! Они надеются убить Свет, лишив его крови. Но Свет есть дух; кровь все еще материя. Материя угнетает дух. От крови, распространившейся по слюдяной пластинке светильника, его свет тускнеет, не так ли? Хорошо, Я торжественно говорю вам, что так же, как это дерево не светилось, пока оно не стало огнем и пока его смолы не загорелись, превращаясь в свет, так что сейчас оно представляет собой яркое сияние, точно так же, когда все будет завершено и кровь и плоть будут охвачены и поглощены жертвоприношением, тогда, подобно этому огню в очаге, который все превращает в свет, Мой дух будет сиять более ярко, чем когда-либо в мире и Я буду более, чем когда-либо Светом. Таким Светом, который навечно ослепит тех, кто ненавидит Свет и убивает Его. Таким Светом, который расплавит золотые врата Небес, которые на протяжении веков были закрытыми для Человечества, и Небеса раскроются для праведных. Таким Светом, который пронзит камни, образующие свод над Бездной, и свирепый огонь Ада станет чрезвычайно свирепым под молниями Моих лучей. И горе тем, кто будет устраивать западни Свету! Кровь и Свет! Они будут перед ними, пока они не сойдут с ума и не впадут в отчаяние. Демоны!»
Иисус, вставший, произнося слова «Я торжественно говорю вам», и устрашавший, настолько внушительно Он выглядел в низкой кухне с закопченными стенами, тогда как свет пламени очага образовал нимб вокруг Его головы, сел и умолк.
5. Все смотрят друг на друга, за исключением Иуды, который кажется загипнотизированным, глядя на пылающий очаг… Загипнотизированным и испуганным. Испуг, который изобразил ужасную маску на его лице, с мертвенной зеленоватой бледностью, которую горящее дерево окрашивает в красные тона. Она напоминает мне его ужасное лицо в Великую Пятницу. Затем он внезапно отворачивается и кричит: «Замолчи! Замолчи! Почему Ты мучаешь нас?!» - и он выходит из комнаты, громко хлопнув дверью.
«Его путь, это верно. Но он очень любит Тебя… и он страдает, когда слышит определенного рода слова», - говорит Фома, и заключает: «Нас они тоже сильно ранят! Но мы не такие странные, скажем так… странные…»
Все молчат. Иисус тоже молчит…
«Овощи приготовлены, молоко теплое…» - тихо говорит старик, так как он испуган и едва осмеливается произнести эти обычные слова после происшедшего…
«Позовите Иуду и начнем ужин», - приказывает Иисус.
Иоанн выходит и зовет своего спутника.. Они возвращаются на кухню… Иуда выглядит измученным. Но мучением, лишенным мира… Но он садится за стол и встает вместе с остальными, когда Иисус предлагает и благословляет пищу и украдкой поглядывает на Него, когда Он раздает порции, оставив последнюю для Себя.
Каждый хотел бы рассеять печаль, царящую в комнате, но никому это не удается, пока Иисус, обращаясь к старику, не спрашивает у него, получили ли слово Господа деревня и окрестные селения.
«Да, Учитель. И восприняли его очень хорошо. Я бы сказал лучше, чем на другой стороне реки. Ты знаешь, Креститель еще живет здесь в памяти всех, и его ученики, которые теперь стали Твоими, поддерживают ее живой и посредством Твоих слов распространяют веру в Тебя. И потом… здесь… в Перее и Декаполисе не много фарисеев, так что…»
[1] По-видимому агница, как производительница потомства, ценилась выше, чем агнец.