Замечу кстати, что подпрыгивал не только Лэнки, ибо вокруг седла громоздилось множество кое‑как связанных тючков и пакетов, а каждый шаг кобылицы сопровождался кошмарным звоном металла.
Заметив меня, Лэнки помахал рукой и громко расхохотался. Сна у него больше не было ни в одном глазу. Напротив, кривая физиономия моего друга так и светилась удовольствием и энергией. Подскакав к пятачку, где стояли мустанги, он спешился и указал мне на кучу свертков.
– Разгружай, братишка, – скомандовал Лэнки. – Я все это упаковывал и взваливал на серую, так что теперь настал твой черед поработать. К тому же внутри найдется немало такого, что согреет тебе душу.
Так оно и случилось!
Развернув все это множество пакетов и свертков, я обнаружил превосходную сахарную ветчину, полбока замечательной грудинки, кофе, сахар, консервированную кукурузу, томаты, свежеиспеченный хлеб, пару увесистых пакетов домашних булочек с финиками, изюмом и тому подобными вкусностями, банки клубничного, сливового и моего любимого черносмородинного джема, лучше которого нет ничего на свете, и еще прорву всякой всячины.
– Господи помилуй, дружище, я отродясь не видал столько прекрасной жратвы! – возопил я.
– Давай раскладывай все это на «стол», – распорядился Лэнки, – да так, чтоб мы могли не просто любоваться, а хорошенько поесть. Эта жратва не для выставки, сынок, а для брюха!
Я уже чертовски долго сидел на одном мясе, и от одной мысли обо всех этих сокровищах у меня слюнки потекли. Я быстренько поджарил на огне несколько кусков оленины, дабы, так сказать, заложить фундамент обеда, сварил кофе, а потом мы уселись скрестив ноги и ели до тех пор, пока наши животы чуть не лопнули. Но и после того, как я уже не мог больше проглотить ни куска, мне все еще хотелось есть.
Лэнки прилег, опираясь спиной на небольшой бугорок, сдвинул на затылок шляпу и ухмыльнулся, ужасно довольный самим собой, мной и целым светом. Убрать за собой остатки трапезы ему и в голову не пришло, но, как я уже говорил, от такой работы долговязый всегда отлынивал при любой возможности. Меня всегда восхищало, с какой изворотливостью он всегда находил предлог уклониться от мелких дневных дел, и я охотно брал на себя и его часть дневных трудов. Да я бы, по правде сказать, сделал что угодно, лишь бы Лэнки было хорошо!
Тем временем долговязый покуривал, периодически, пихая в рот домашние сдобы с финиками. Косточки так и отлетали от его белых и крепких, похожих на лошадиные зубов.
– У кого ты приобрел всю эту снедь, Лэнки? – полюбопытствовал я, тоже глубоко и с наслаждением затягиваясь.
– Не знаю, – ответствовал мой спутник.
– То есть как это? – опешил я.
– Видишь ли, брат, когда я заглянул в бакалейную лавку, было уже слишком поздно и все давно ушли. Так что пришлось открыть дверь отмычкой.
У меня аж челюсть отвисла.
– Господи, Лэнки… – пробормотал я. – Неужели ради нескольких консервных банок ты ограбил бакалейную лавку?
Он снова ухмыльнулся самым добродушным образом:
– Знаешь, сынок, мне уже случалось покупать припасы, и я знаю, что почем. Вот и оставил деньги на прилавке. Или по‑твоему, я должен был поднять хозяина в четыре часа утра? К тому же, увидев меня, всякий стал бы задавать кучу ненужных вопросов, на которые я вовсе не жажду отвечать. И так уже люди болтают всякий вздор. Вот, полюбуйся!
С этими словами Лэнки вытащил из кармана газету и протянул мне. Признаться, с первого взгляда на первую полосу и заголовки на развороте у меня глаза полезли на лоб.
Не стану и пытаться передать вам все это слово в слово – пересказ отнял бы у нас слишком много времени. Но все сообщения вертелись вокруг некоего Нельсона Грэя, хорошо известного мне молодого человека, чья судьба волновала меня так же сильно, как моя собственная. В статье сообщалось, что означенный Грэй побывал на ранчо Порсонов и Роберта Мида при самых захватывающих обстоятельствах, что вся округа крайне взбудоражена и разыскивает его. Кроме того, я узнал, что город Кэтхилл на народные пожертвования увеличил награду за голову преступника или сведения, могущие привести к его поимке, до двух тысяч долларов! От такой новости ледяной холод пробрал меня до мозга костей.
С тяжелым вздохом я откинулся назад, обдумывая, что это значит. В те дни первоклассный ковбой, получая сорок долларов в месяц при полном содержании, чувствовал себя вполне счастливым. Он считал бы, что нашел отличное место, и держался за него обеими руками. Две тысячи долларов составляли годовой заработок четырех таких молодцов – людей, способных оседлать любое четвероногое и послать пулю в глаз летящему ястребу. И такие‑то бешеные деньги ковбой мог получить, всего‑навсего продырявив мою черепушку!
Я достал носовой платок и вытер вспотевший лоб, хотя день стоял довольно прохладный.
Внезапно в памяти всплыл тот вечер, когда мы сидели за столом на ранчо Порсонов и Дэн попросил меня поехать с ним на танцы в Кэтхилл. Мне стало невыносимо горько.
Да, я уже убил человека, но лишь потому, что меня вынудили к этому. Теперь же я хотел прикончить кое‑кого, и хотел страстно.
Некоторое время я сидел, стиснув зубы и глядя в пространство, и обдумывал это свое желание.
И тут я вдруг почувствовал себя, как никогда, крепким, спокойным, хладнокровным и собранным.
Понимаете, это было такое чувство, как будто я уже все равно что покойник и терять мне абсолютно нечего. При столь высокой цене за мою голову и таком множестве желающих получить награду едва ли имело смысл размышлять о будущем. Мне в любом случае предстояло вот‑вот умереть, так что все, волновавшее меня ранее, утратило значение. Какая разница, что обо мне подумают, если общество собиралось вздернуть меня, как только я попадусь ему в руки? А чувство собственного достоинства? А уважение к себе? – спросите вы. Да, и это вдруг стало абсурдом, как и другие представления, на которых я воспитывался. Меня травили и загоняли в угол, как дикого зверя, и, подобно зверю, а не человеку, я считал, что имею право сопротивляться.
Я свернул сигаретку и, закурив, продолжал читать. Как ни странно, теперь мне удалось составить полную картину и анализировать положение так, будто все это не имело ни малейшего отношения к моей персоне.
О, обо мне много чего понаписали! Какой‑то репортер, сыпля множеством невероятных подробностей, рассказывал о моем побеге из кэтхиллской тюрьмы. Другой заявлял, будто на ранчо Порсонов я известен как меткий стрелок. И труп несчастного Джоша Экера вновь вытащили из земли, чтобы настроить людей против его убийцы. Выяснилось, что я годами был самым крутым парнем на Диком Западе, головорезом и прирожденным преступником. Я только диву давался, как в мои годы человек мог стать столь отъявленным злодеем.
Потом они взялись за Лэнки. Он побывал со мной на ранчо Порсонов и предупредил о моем визите Роберта Мида. Репортеры предполагали, что этот бедный, недалекий малый прислуживал мне и стал первым членом сколачиваемой мной шайки бандитов.
Да, вот как все обернулось!
Я не поленился проглядеть и другие статьи.
В одной презабавной заметке рассказывалось, что Том Экер проиграл свою несравненную серую красавицу в покер и настолько опечален этим обстоятельством, что никто не посмел спросить, кто же выиграл знаменитую лошадь.
Я немного посмеялся, увидев, каким образом Том избежал необходимости выкладывать унизительную для него правду и признаваться, что Лэнки взял его в плен, а кобылицу забрал в виде трофея. Мой друг опять оказался прав! Похоже, он вообще не делал ошибок.
Но половина первой полосы полностью посвящалась торжествам в честь великого подвига шерифа Лорена Мэйса. Ему удалось прижать к стенке банду прославленного Дона Педро, свирепого мексиканского дикаря, к югу от Рио‑Гранде больше известного как Лютый Дон Педро. Лорен Мэйс и его люди сумели застрелить пятерых бандитов, прежде чем остальные вырвались из западни.
Живых пленников взять не удалось, так как, прежде чем удрать, разбойники позаботились заткнуть раненым рты, прострелив каждому из бывших товарищей голову. В банде Лютого Дона Педро давно стало традицией, что никто из ее членов не должен попадать в руки правосудия живым, ибо он мог бы выдать секреты, опасные для тех, кто еще гуляет на свободе. Вот таким‑то образом Дон Педро заботился о безопасности своих подручных.
Так волки, нарвавшись на охотника, в клочья раздирают раненых сородичей.
Я и раньше слыхал об этом ужасном обычае бандитов, но читать написанный черным по белому отчет о недавних событиях такого рода было жутковато.
Однако самого главаря банды среди мертвых не оказалось.
«Но кто бы опознал Дона Педро, будь он и в самом деле убит? – вопрошал репортер. – Известно множество противоречащих друг другу описаний его внешности, но едва ли на всем Диком Западе найдутся два человека, способных описать Дона Педро одинаково».
Обнаружил я в статье и одно крайне любопытное предположение, настолько поразившее меня, что я немедленно решил поделиться им с Лэнки.
– Ты это видел? – спросил я.
– Ну, я кучу всего видал в этой газете, – усмехнулся он. – Так что именно ты имеешь в виду?
– Тут пишут, что, возможно, я свяжусь с Доном Педро. Мол, главарь банды с удовольствием пополнит свой список грабителей и убийц такой темной лошадкой, как я.
Лэнки кивнул, продолжая поглощать финики. Воистину, его возможности беспредельны! Казалось, этот малый, подобно змее, может растягиваться, чтобы освободить место для новых запасов пищи.
– Знаешь, о чем я думаю? – поинтересовался долговязый.
– Давай выкладывай!
Я спокойно поглядывал на него сквозь клубы дыма. В то мгновение сам я размышлял о том, что надежда еще когда‑либо увидеть Бобби Мид растаяла навсегда и надо каким‑то образом примириться с суровой действительностью.
– Так вот, – начал Лэнки. – Я думаю, что человек, наделенный хотя бы крупицей разума, должен всегда следовать доброму совету.
– И какой же добрый совет ты углядел в этой газетенке? – удивился я.
– Ну а разве тебе не предлагают присоединиться к этой банде отъявленных мерзавцев? – потребовал ответа Лэнки.
Я уставился на него с идиотской ухмылкой, раздраженный самим предположением, что такую чушь можно воспринять всерьез.
– Хватайся за любую хорошую мысль, даже если она исходит от врага, – наставительно заметил Лэнки. – А это, сдается мне, вовсе не плохая мысль! Ты жаждешь вернуться под крылышко закона, верно? Ты чертовски сильно хочешь этого. Но, чтобы тебе позволили вернуться, надо заплатить. Правильно? Ну а тут тебе называют цену. Ты принесешь закону голову Дона Педро на блюдечке с голубой каемочкой, и закон конечно же снова заключит тебя в объятия, назовет славным малым и забудет все прошлые грехи. Разве не так?
Глава 30
В ЗАСАДЕ
Говорят, только помяни черта – и он тут как тут. Я хочу рассказать вам об одном странном совпадении, подтверждающем эту пословицу. Случилось это не вдруг, а приблизительно через полчаса после того, как мы заговорили о Доне Педро. Лэнки потихоньку, шаг за шагом растолковывал мне свою мысль, и я уже всерьез начал ею интересоваться, как вдруг мы услышали стук копыт и выстрелы, точнее, беспорядочную стрельбу.
Мы кинулись к кромке кустарника, и сквозь сплетение ветвей я увидел троих всадников, скакавших на до смерти загнанных лошадях.
Самое удивительное – что ни одна из этих бешено нахлестываемых и шпоримых животин, издыхающих от усталости, ни на голову не могла обогнать своих спутников. Сидевшие на них парни выкладывались почище жокеев в забеге на главный приз самых крупных гонок. Это и понятно, ибо на сей раз они боролись за нечто куда более ценное, ведь жизнь, как ни крути, любому человеку дороже всего.
Сзади, растянувшись мощным полукольцом, скакали еще четырнадцать всадников на усталых лошадях. Да и эти мустанги изрядно утомились, но, судя по посадке головы и мощным движениям крупа, все‑таки были не настолько загнаны, как три несчастные коняги впереди.
Такое часто случается, когда большая группа преследует одного или нескольких беглецов. Те, за кем идет охота, вынуждены постоянно отдавать все силы, тогда как отряд может позволить своим спринтерам ненадолго вырваться вперед и отчаянно гнать противника, а когда те устанут, выпустить других, дав спринтерам отдохнуть в тылу. Отдышавшись, они опять опережают всю команду и задают преследуемым новую гонку не на жизнь, а на смерть.
По‑видимому, нечто подобное происходило и в погоне, конец которой мы наблюдали, и конец этот, вне всяких сомнений, должен был наступить очень скоро, ибо те трое гнали вниз по долине к небольшой речушке, туда, где обычно был брод. Об этом я мог догадаться по глубокому следу, протоптанному множеством копыт на противоположном берегу. Но сейчас этот брод стал абсолютно непроходим, о чем я тоже прекрасно знал, так как ежедневно водил туда на водопой наших мустангов. Либо высоко в холмах прошли дожди, либо где‑то на вершинах гор растаяли зимние снега, но, так или иначе, поток этот мчался теперь как целое стадо полосатых чертей.
– Тем троим – конец, Лэнки, – вздохнул я.
– Да, их уже догоняют, – рассудительно кивнул мой друг, глядя на эту сцену сквозь прищуренные веки. – Но возможно, они сумеют добраться до реки, а там, дальше – лес.
– Реку сейчас ни за что не переплыть, – возразил я. – Она ревет и бушует, что твой ад. Если б ты хоть раз в ночной тишине навострил уши, даже тут услыхал бы, как переговариваются водяные черти.
– Ну, тогда эти молодцы влипли, – констатировал Лэнки. – И судя по виду тех ребят позади, они эту троицу живьем сожрут, как только поймают. Погляди‑ка, вон тот малый, посередке беглецов, очень даже лихо скачет!
Это был такой длинный и крепкий детина, что мустанг под ним казался карликовым. Судя по росту, он, должно быть, и весил немало, однако ухитрялся на полголовы опережать спутников.
Вот он обернулся в седле, у плеча сверкнула винтовка, и грохнул выстрел.
– Красиво, ничего не скажешь, – проворчал Лэнки.
Один из преследователей упал вместе с лошадью.
Я в ужасе закрыл глаза, а когда снова открыл их, лошадь так и не поднялась, но человек рванул за беглецами пешком, отчаянно стреляя на бегу.
– Тот, длинный, умеет обращаться с оружием, – одобрительно бросил Лэнки, – но и ему не уложить всех четырнадцати. Да, и самый меткий стрелок не в силах каждый раз попадать в цель, отстреливаясь на полном скаку.
Пока он говорил, верзила снова обернулся в седле и одну за другой выпустил еще две пули, но никто из преследователей на сей раз не пострадал. Они ответили мощным ружейным залпом, и ветер донес до нас отголоски ликующих воплей.
Это было чудовищно. Так собаки травят измученных, гордых оленей.
– А не можем ли мы попытаться как‑нибудь их остановить? – взмолился я.
– Знаешь, сынок, за этими молодцами гонятся не просто так, они и впрямь смахивают на тех, по ком плачет веревка, – заметил мой спутник.
– Помоги им Господь! – воскликнул я.
Я прихватил с собой винтовку и сейчас инстинктивно вскинул ее к плечу, но успел сообразить, как это глупо. Я не имел права стрелять в одну группу людей, спасая другую, пока не выясню, кто есть кто и в чем здесь дело. Но как только я опустил дуло, Лэнки сказал:
– Не такая уж плохая мысль, сынок. Дай‑ка винтовку мне, а?
Он забрал у меня оружие, встал на одно колено и выровнял прицел.
– Прекрати, Лэнки! – возопил я. – Не стреляй!
– Отстань, Нелли, – фыркнул он. – Сперва ты просишь меня помочь тем парням впереди, теперь боишься, как бы я не поцарапал их преследователей. В этом нет никакого смысла, сынок. Ты напоминаешь мне джентльмена, которого я знавал в Канзасе. – Лэнки продолжал прицеливаться, и я наблюдал, как дуло медленно и плавно смещается чуть влево, следуя за движением лошадей. – Так вот, напротив его мясной лавки стояла еще одна, и владел ею другой джентльмен.
Честное слово, он так и выстрелил, не переставая болтать! Винтовка ткнулась в плечо, гильза выскочила, и, когда щелкнул затвор, я увидел, как один из преследователей низко нырнул в седле, а потом выпрямился, дико озираясь по сторонам.
– Не делай этого! – крикнул я. – Остановись, Лэнки!
Но мой долговязый друг как ни в чем не бывало продолжал рассказывать:
– И вот этот самый мой канзасский приятель – а он был на редкость здоровенный малый, – увидев, что люди чаще захаживают в лавку соседа, прямо‑таки бесился от злости и наконец, совсем озверев, заявил, что поколотит любого, у кого хватит глупости пойти за мясом к его конкуренту.
Лэнки выстрелил снова, и с головы вожака преследователей слетела шляпа!
Вожак тотчас придержал лошадь. Я, вне себя от ужаса, замер, не смея верить своим глазам.
А Лэнки все так же беззаботно трепал языком:
– И вот, когда покупатели перестали заглядывать к маленькому мяснику, тот взял огромный тесак для разделки туш, выгнал моего приятеля из его лавки, заставил пробежать по всей главной улице города, потом загнал на телеграфный столб и продержал там до темноты. Ну, мой приятель так и висел на столбе, ни жив ни мертв от страха, а потом говорит: «Послушай, Майк, я вовсе не хотел обидеть ни тебя, ни твоих покупателей… но просто я заскучал сидеть без дела, да и жалко стало, что у меня в лавке висит такая отличная говядина, а насладиться ей некому… «
Лэнки опять пальнул, и теперь весь отряд, отказавшись от погони, рассредоточился, ища глазами нового противника, а беглецы тем временем успели удрать на приличное расстояние.
– Тебе лучше приготовить лошадок, братец, – сказал мой друг, – потому как у этих четырнадцати, по‑моему, самые серьезные намерения. А я еще чуть‑чуть посижу тут и отвлеку их, насколько сумею. Понятно?
Да, я понял его, и очень хорошо. Отряд растягивал строй в обе стороны, пользуясь при этом малейшим укрытием. Разумеется, эти ребята не могли продолжать погоню, раз такой убийственно меткий стрелок ввязался в игру с фланга, но не вызывало сомнений и то, что они постараются любой ценой выяснить, кто же этот снайпер.
Как горько я сожалел, что имел неосторожность выразить сострадание беглецам!
«Негодяи, – бормотал я себе под нос, со всех ног дуя к лошадям, – они‑то уж, вероятно, заслужили веревку! Иначе зачем бы целому отряду устраивать такую гонку?»
Так я думал, впопыхах накидывая на спины мустангов седла и резко дергая подпруги. Услышав, как из кустов снова загрохотали выстрелы, я даже застонал от страха. Лэнки вел убийственную пальбу, и ему вскоре начали отвечать. Ветви кустарника стали потрескивать под пулями.
Я предполагал, что Лэнки стреляет, не давая отряду растянуться и окружить нас. Потому как, сумей они сделать это, тем четырнадцати достаточно было бы тронуть спичкой траву, огонь выгнал бы нас из укрытия, и, прежде чем мы, полузадушенные дымом, успели прокашляться, ружья разнесли бы обоих в клочья.
Я отчаянно спешил и от этого тратил намного больше времени, но наконец все‑таки оседлал лошадей и даже ухитрился навьючить на них большую часть припасов, когда из кустов прытко, как олень, выскочил Лэнки.
– Они перешли в нападение, – объявил он, вскакивая в седло серой кобылицы Тома Экера. – Эти мальчики явно не склонны шутить, и нам тоже самое время собраться.
– А как быть с «медвежьей» лошадью? – спросил я.
– Отпустим ее. Если эта животина захочет принести мне хоть немного удачи, пусть сделает это на расстоянии, – решил Лэнки.
Не успел он договорить, как серая уже скакала галопом. Мы, отстреливаясь, гнали сквозь заросли к дальней гряде холмов, а оба крыла преследователей, вопя на манер индейцев, пытались сомкнуться и взять нас в клещи.
Но наши мустанги летели как ветер и, по‑моему, каким‑то образом даже уворачивались от пуль, посылаемых вдогонку.
Измотанные кони преследователей не могли соперничать с нашими, отдохнувшими вволю. С самого первого прыжка, мчась по склону и по равнине, которую нам предстояло преодолеть на пути к холмам, серая кобылица шла впереди, но стоило добраться до возвышенности – и пегий наверстал упущенное, а потом и обогнал ее. Это согрело мое сердце, особенно в нашем отчаянном положении.
Не думаю, впрочем, что погоня за нами продолжалась больше трех минут. Потом преследователи остановили коней, мы же все летели и летели вперед по той самой долине, куда ускакала спасенная нами троица.
Я взглянул на Лэнки и увидел, что физиономию его прорезала великолепная ухмылка, и тут же долговязый позволил своей серой перейти на легкую рысцу.
– Лэнки, – пробормотал я, – ты стрелял по‑настоящему, чтобы убить?
– Да что ты себе вообразил, сынок? – хмыкнул он. – Ну, что ты видел?
– Ты сбил шляпу…
Долговязый прищурил глаза, как будто снова целился.
– Я просто‑напросто сбривал лишнее, доводя форму до совершенства! – хвастливо заявил он.
Мы свернули к полноводной, бурливой речушке и въехали в узкий проход вдоль берега, как вдруг из‑за большого валуна позади нас чей‑то голос рявкнул:
– Руки вверх, джентльмены!
Глава 31
РЕВОЛЬВЕР ИЗ ВОЗДУХА
Это было чересчур даже для Лэнки. Посередине скалы виднелась расщелина, и оттуда с недвусмысленной угрозой высунулось дуло винтовки.
Лэнки резко остановил лошадь, а я так рванул узду, что пегий встал на дыбы.
– Ну, подымайте руки! – потребовал грубый голос.
Я выполнил приказ. Лэнки тоже стал поднимать руки, но где‑то на уровне плеч они застряли, как будто некая сила мешала дальнейшему продвижению.
– Ага, я знаю, в чем дело, – сказали из‑за скалы, – твои руки страдают припадками гордости. Но ты все‑таки подними их, а?
И ладони моего друга приподнялись чуть повыше. Казалось, они опираются на воздух, словно тот вдруг стал густым и плотным. А тот тип с винтовкой наконец вышел из‑за скалы.
Это был мужчина средних лет, не очень высокий, с физиономией, заросшей иссиня‑черной щетиной и докрасна загорелой кожей вокруг глаз, там, где борода не растет. И глаза эти показались мне на редкость скверными, хотя сейчас они, по‑видимому, взирали благожелательно.
– Что, прямо из огня – да в полымя, братцы?
Он перекинул винтовку на сгиб левой руки, и в тот же миг под подбородком у Лэнки что‑то мелькнуло.
Это был маленький двуствольный револьвер – одна из тех карманных игрушек, что плюются пулями неправильной формы, 45‑го калибра. Точности прицела у них – никакой и на расстоянии толку мало, но, стреляя в упор, разнесут человека не хуже настоящей пушки.
– Стоять! – процедил Лэнки углом своего искривленного рта. – И не вздумай рыпаться!
Чернобородый так и застыл на месте, широко открыв пасть, как будто она двигалась на хорошо смазанных шарнирах. Ему достаточно было сдвинуть дуло винтовки всего на фут, чтобы вновь обратить ситуацию в свою пользу, но свирепый вид моего друга и револьвер у него в руке явно не располагали к опрометчивым поступкам, уж будьте уверены. Он смотрел на того малого таким голодным взглядом, словно тот был куском мяса.
– Теперь опусти винтовку на землю, – продолжал командовать Лэнки, – а потом выпрямись и встань так, приятель, чтобы я отчетливо видел твою спину и поднятые вверх лапы. И пусть они тянутся к самому небу, а не сумеешь достать – встань на цыпочки!
Парень очень медленно опустил винтовку. Я видел, что его глаза мечут молнии, а рука медлит отпускать приклад, даже после того, как тот коснулся земли. Но лотом, видимо подумав о чем‑то, незнакомец выпрямился и вскинул руки вверх.
– В жизни ничего подобного не видал! – пожаловался он. – Откуда ты выудил этот револьвер, из воздуха?
Лэнки достал из‑за пояса свой обычный кольт, а карманный револьверчик сунул за широкий, свободный ворот рубахи.
Лицо его все еще оставалось багрово‑красным. Я думаю, Лэнки страшно разозлило, что его вот так поймали врасплох, хоть он и сумел мгновенно исправить дело.
– Обыщи его, – велел мне долговязый, – и забери все оружие.
Я спешился, торопясь выполнить приказ.
– Вы, парни, ошибаетесь, – заюлил бородач. – Я всего‑навсего хотел поиграть…
– Да, отличная игра, – проворчал мой спутник. – И вдобавок беспроигрышная. Так что, не достань я из воздуха револьвер… А кстати, на что ты рассчитывал? Заполучить пару лошадей?
– Они бы нам пригодились, – ответил парень. – Но мы не такие гады, мы ж видели, как ты и этот джентльмен на пегом только что спасли наши задницы. А когда вы рванули из кустов, похоже было, что те ребята принялись и за вас тоже. Ну вот, и пока босс с моим дружком охлаждают наших коней, меня послали взглянуть, не свернете ли и вы сюда или не нагрянет ли вместо вас беда. Короче, я и впрямь только пошутил, братцы.
Бородач говорил так убежденно, как будто и в самом деле не обманывал, но я тем временем успел собрать весь его арсенал, состоявший из пары больших револьверов и трех ножей. Один – узкий стилет. От одного только взгляда на его тонкий, как иголка, кончик у меня екнуло сердце. Второй – обычный складной ножик, но с лезвием длиной почти пять дюймов. А третий – старинный охотничий нож, настоящее орудие убийства!
И я невольно поеживался, разглядывая весь этот джентльменский набор.
– Я вижу, в вашей компании именно ты режешь к обеду мясо, так, что ли, братец? – спросил Лэнки.
– Да, и всех сортов, – осклабился незнакомец.
Видя, как спокойно этот тип посмеивается, я невольно восхитился его выдержкой.
– А кто твой босс? – продолжал выспрашивать мой ДРУГ.
– А, так вы не знаете? – снова хихикнул бородач. – Так, может, вылезли из кустов и открылись просто забавы ради? И только для смеху лезли на рожон, рискуя, что эти четырнадцать бешеных псов спляшут у вас на хребтине, да? – Отсмеявшись, он добавил: – Босс – там, неподалеку, идемте. Сдается мне, вы не прочь получить благодарность, и будь я проклят, коли он не отблагодарит вас! По правде сказать, братцы, мы уже почти испеклись, когда вы отвлекли это стадо свиней!
Бородатый вздохнул, припомнив, какое испытал облегчение, избавившись от смертельной опасности, и я, хочешь не хочешь, посочувствовал ему.
Лэнки стоял в стороне, внимательно изучая парня.
– Ладно, все в порядке, – наконец обронил он. – Верни ему все его барахло, Нелли. Мы ведь не собираемся выставлять малого перед боссом полным идиотом?
Мне не очень‑то хотелось выполнять это поручение, и, пока я колебался, мой долговязый друг совсем ошеломил меня, выдав нечто совсем несуразное:
– Не то чтоб я вздумал давать тебе советы, шеф, но…
Чернобородый так и подскочил.
– Эй! – фыркнул он. – Ты хочешь сказать, этот малый – твой босс?
Я хотел было возразить, но, заметив многозначительный кивок Лэнки, прикусил язык, хотя и чувствовал себя круглым дураком.
– Ну да, брат, – на полном серьезе объявил Лэнки. – А ты что, не понял, какая брыкливая лошадка стоит рядом с тобой?
– Нет, понятия не имею, – признался тот, когда я вернул ему оружие, и сразу начал рассовывать свои игрушки по всем возможным местам. Потом оценивающе оглядел меня с головы до пят, да так, что мне чуть дурно не стало.
– Это Нельсон Грэй! – торжественно представил меня Лэнки.
Бородач так и сел от изумления.
– Ну да??? – воскликнул он, закатывая глаза, но тут же сердито завопил: – Что за глупые шутки? Да Нельсон Грэй в три раза больше этого парня!
– О, братишка, он достаточно велик, – улыбнулся Лэнки, – в деле он достаточно велик, чтобы никого другого ты вообще не увидел!
– Он? – с сомнением в голосе пробормотал бородатый и поглядел на меня еще мрачнее прежнего.
– Брось, Лэнки! – тряхнув головой, отрезал я.
– Ну вот, и так всегда! – грустно заметил долговязый. – Вечно он мне рот затыкает, и словечка‑то сказать не дает. Знаешь что, Нелли, меня от этих твоих манер прямо в дрожь бросает!
– Прекрати, Лэнки! – повторил я, все больше теряясь и оттого начиная злиться. Мне не нравилось, что он хочет уйти в тень, выставив меня, мальчишку, главным.
– О'кей, Нелли, я умолкаю, – обиженно проворчал Лэнки, – но ты все время ведешь себя так, будто никто о тебе и не слыхивал. Вряд ли у тебя выйдет так скромничать все время!
Бородатый недоуменно пожал плечами:
– Он предоставил всю игру тебе!
– Еще бы! – хмыкнул Лэнки. – Нельс только отвлек твое внимание, чтобы я мог действовать!
– Он отвлек мое внимание? – ошарашенно выдавил парень. – Ну, ладно…
Бородатый умолк, не договорив, видно предпочитая оставить прочие соображения при себе, а потом добавил:
– Ладно, ребята, поехали, я познакомлю вас с боссом. Он тут, совсем рядом, и будет чертовски рад вас видеть.
Парень, ворча, повернулся и, несомненно, все еще под впечатлением недавнего фокуса Лэнки бродил через плечо:
– Ловко ты это проделал, ничего не скажешь. Я до сих пор никак не возьму в толк, каким образом ты выхватил револьвер прямо из воздуха!
– Видишь ли, братец, воздух – то самое место, где я выращиваю свои револьверы, – бодро объясни л Лэнки, – С тех пор как Нелли Грэй объяснил мне, как это делается, а заодно показал.
Я чуть не охнул от возмущения, но долговязый незаметно подмигнул мне и расплылся в довольной улыбке.
Бородатый, едва волоча ноги, брел по узкой тропе перед нами, и Лэнки, пользуясь случаем, подогнал свою серую вплотную ко мне.
– Гляди в оба, малыш, – шепнул мой друг (при желании он умел приглушать свой зычный голос так, что его слова доходили только до того, кому предназначались). – Скоро мы узрим самого великого Дона Педро или можешь назвать меня старым ослом!
– Ну, вот мы и на месте! – возвестил наш проводник, когда мы обогнули преграждавший тропу гигантский валун.
У самого берега, окатывая изможденных лошадей холодной водой, хлопотал светловолосый парень приблизительно моих лет, а рядом с ним, словно колодезный журавль, возвышался не кто иной, как возглавлявший тройку беглецов верзила. Только я до сих пор знал его под именем Реджинальда Ченнинга Картера!
Глава 32
БАНДА ДОНА ПЕДРО
При виде меня Картер тотчас выбрался на берег и с ухмылкой протянул руку. Я поспешно отступил.
– Ты, длинный бурдюк ядовитого пойла, какого черта ты теперь лезешь ко мне с рукопожатиями? – сердито крикнул я и, повернувшись к Лэнки, объяснил: – Вот этот самый тип подзуживал толпу линчевать меня в танцзале!
– Он? – Лэнки смерил Картера тяжелым взглядом.
– Конечно я, – весело признал тот. – А почему? Да потому, что я хотел заполучить его для нас, точнее, для себя. Ты думаешь, мой мальчик, я позволил бы им тебя вздернуть? Да у меня наготове был десяток людей, только и ждавших моего сигнала. Они мигом пробились бы сквозь эту толпу дуралеев, освободили тебя и увели прочь. Я вел свою собственную игру, партнер, и готов был чем угодно рискнуть, только бы заполучить тебя к нам, потому как с первого, мимолетного взгляда понял: «Такого молодца Дон Педро оценит на вес брильянтов!» И погляди, как здорово все сработало?! Ты здесь, со мной, и Дон Педро будет безумно счастлив тебя видеть! Вот почему я протягиваю тебе руку, парень!
Он стоял, улыбаясь и прямо‑таки сияя от радости, а я топтался в полном смятении, не зная, то ли отойти подальше от такой заразы, как его гнусная лапа, то ли расквасить ему нос и столкнуть в воду. Но тут в игру вступил Лэнки:
– А, так ты – один из ребят Дона Педро, братец?
– Да, – без запинки ответил этот длинный, тощий лицемер. – Я его друг и компаньон, а Дон Педро – такой человек, чья дружба дорогого стоит, уж поверьте мне на слово! Вот это настоящий мужчина!
– Ну, да, – кивнул Лэнки. – Любой слыхал о Доне Педро, но, по‑моему, даже его собственные люди не знают, кто он такой, и никогда не видали ничего, кроме кольца с печаткой!
– Это потому, что Дон Педро не может доверять большинству джентльменов, с которыми имеет дело, – охотно объяснил Реджинальд Ченнинг Картер. – Суть в том, друзья, что в этом мире не так много людей, с кем можно близко сойтись, заранее зная, что не навлечешь на ‑свою голову беды. Дон Педро, имея на сей счет кое‑какой печальный опыт, стал немного подозрителен и нелюдим. Но вы оба, ребята, сделаны из того теста, которое ему по вкусу. Таких он всегда хотел бы видеть рядом с собой!
– Хотел бы? – с самым простодушным видом переспросил Лэнки.
Как раз в этот момент с тропы, бегущей вдоль берега реки, послышался грохот копыт, а минуту спустя из‑за поворота, стремительно приближаясь к нам, вылетело около десятка всадников.
– Давай‑ка уберемся отсюда поживее, Лэнки! – шепнул я другу.
Картер успокаивающе взмахнул обеими руками:
– Все в порядке, парни, это скачут свои. Будь они малость порасторопнее, нам не пришлось бы так прытко удирать от Лорена Мэйса и его банды наемников. Мы бы развернулись и слопали их с потрохами.
Физиономия Картера дико исказилась от злобы, и, могу вам сказать, в тот момент он здорово смахивал на голодного зверя, жаждущего отведать свежей крови.
Я уже поворачивал пегого, и тот, проворный, как кошка, готовился рвануть не менее прытко, чем отпущенная на свободу свернутая часовая пружина, ибо великолепно чувствовал мое настроение, – между всадником и любящей его лошадью всегда существует особого рода взаимопонимание, и все чувства мгновенно передаются от одного другому. Но Лэнки снова меня удивил:
– К чему такая спешка, Нелли? Раз твой друг сказал, что все в порядке…
Услышав, как он назвал Картера моим другом, я чуть не вывалился из седла. Ведь мой долговязый спутник все прекрасно знал об этом мерзавце: и как тот подзуживал кэтхильцев линчевать меня в танцзале, и как настраивал против меня общественное мнение, когда я сидел в тюрьме.
Но, помимо слов Лэнки, еще кое‑что удерживало меня здесь. Враждебность ко мне Картера, его дьявольская злоба казались настолько необъяснимыми, что я все время ломал голову, пытаясь понять, какой черный умысел за этим таится, а теперь Картер назвал хоть какую‑то причину своего поведения, пусть странную и притянутую за уши, но все‑таки причину.
Во всяком случае, если Лэнки собирался что‑то сделать, это было достаточно хорошо и для меня. Где был он, там следовало оставаться Нельсону Грэю. И потом, в характере этого человека было еще много такого, что мне обязательно хотелось изучить.
Не успели все эти соображения промелькнуть у меня в голове, как те ребята, что вылетели из‑за поворота, с радостным гиканьем и громкими приветственными возгласами подскочили к нам. Картер выступил вперед и взмахом руки остановил их.
По этому знаку все рванули поводья и остановили лошадей на расстоянии одного‑двух корпусов от нас способом, хорошо известным ковбоям и опытным наездникам. Это отнимает массу энергии и у человека, и у лошади, но парни все равно предпочитают тормозить именно так.
Едва эти люди замерли, Картер обрушил на них громы и молнии:
– Где вас черти носили? Почему вас не было на тропе в пяти милях отсюда полчаса назад, как было ведено?
– Мы слишком поздно получили приказ, – объяснил один из парней.
– То есть как это поздно? Что случилось с Бенчем? – потребовал ответа Картер.
– Лошадь провалилась в яму на дороге, повредила ногу и сбросила Бенча. Бедняга рухнул на землю и сломал ключицу, потому‑то его и нет с нами. Короче, остаток дороги Бенч проделал пешком, и хотя малый бежал так, что едва не помер, распоряжение мы получили поздновато.
– Да, Бенч сломал правую ключицу и пока не сможет стрелять, – вступил в разговор еще один всадник.
На какую‑то долю секунды рот Картера скривился, как от боли, и он недовольно проворчал:
– Из‑за того, что вы, мальчики, припозднились, Гарри Уэйленд лежит теперь на дороге мертвый.
– Да, – протянул кто‑то из головорезов, – это чертовски плохо, но Гарри Уэйленд никогда не умел пошевеливаться. Там, откуда он пришел, найдется немало парней ничуть не хуже.
– А там, куда отправитесь вы, их еще больше, – отрезал Картер, – и гляди, как бы не пуститься в дорогу немедленно!