21 августа 1946
1. Иисус один. Совершенно один на слегка вогнутом плато, которое небольшими, но непрерывными волнами поднимается к склонам холмов, окружающих Галилейское озеро, которое я вижу внизу, справа, в то время как его прекрасные голубые воды темнеют из-за близящегося заката, который удалил ярко сверкающие солнечные зайчики с широкой поверхности озера. За лесистой долиной, к северу, расположены горы Арбелы, еще дальше, за озером высокие горы Мейрона и Гискалы. На северо-востоке, в отдалении, могучий и величественный, с какой бы стороны не посмотришь на него, Великий Ермон, самая высокая вершина которого причудливо освещена садящимся солнцем, так что его западная сторона являет собой топаз розоватого оттенка, тогда как остальное – опаловая тень, граничащая с неописуемым снежно-голубым оттенком, который я иногда видела на вершинах наших Альп у границ.
Это я вижу глядя на север, а если поворачиваюсь направо, то легко могу видеть озеро внизу, слева, и более высокие холмы, которые загораживают вид на долину, тянущуюся вдоль побережья. Но если я обращаюсь лицом к югу, то могу видеть Фавор за гладкими холмами, которые, конечно, окружают Назарет. Внизу, в нижней части вогнутого плато, рядом с очень оживленной дорогой, по которой спешат люди, чтобы достигнуть места их ночного пристанища, расположен небольшой город
Иисус не смотрит на то, на что смотрю я. Он ищет только места, где бы присесть, и выбирает его у подножия очень могучего каменного дуба, облиственные ветви которого защищают траву, растущую на земле вокруг него в самые жаркие летние дни, и потому она свежая и густая, как если бы иссушающее лето никогда не проходило здесь. Таким образом, озеро находится перед Иисусом, а сбоку от Него, среди деревьев, видна тропа, по которой Он поднялся сюда. На противоположной стороне волнообразные складки рельефа окружают северную часть долины, в которой Он находится, покрытую лугами и совершенно зелеными лесами, потому что это преимущественно вечнозеленые каменные дубы, которые не подвержены влиянию осени. Только тут и там они являют кроваво-красные пятна, где листва поменяла свою окраску перед тем как опасть, освобождая место для свежих листьев, которые в зародышевом состоянии уже растут рядом с увядающими.
|
|
Иисус очень устал и, прислонившись к могучему стволу, на некоторое время закрыл глаза, чтобы отдохнуть. Затем Он принимает свою обычную позу, оторвав свою спину от ствола, слегка наклонившись вперед, с локтями, покоящимися на коленях, с предплечьями, вытянутыми вперед, с соединенными ладонями и переплетенными пальцами. Он задумчив и, конечно, молится. Вновь и вновь, когда слышит поблизости шум – издаваемый птицами, ссорящимися из-за места для отдыха на ночь, какими-то животными, движущимися среди травы, отчего камешки скатываются вниз по склону горы, веткой на которую подул отдельный порыв ветра, столкнув ее с другой веткой, - Он поднимает глаза, и задумчивым взглядом, который, конечно, ничего не видит, смотрит в направлении звука, интересуясь, не исходит ли он от небольшой тропинки, которая взбирается среди каменных дубов. Затем Он снова опускает глаза, сосредоточиваясь на Самом Себе. Дважды Он внимательно смотрит на озеро, на которое уже легла тень, затем Он поворачивает голову глядя на запад, где солнце уже закатилось за лесистые холмы. Во второй раз Он встает и идет к тропинке, чтобы посмотреть, не поднимается ли по ней кто-нибудь, затем возвращается на свое место.
|
|
2. Наконец послышался звук шагов, и появились две фигуры: Марии, одетой в темно-синие одежды, и Иоанна, нагруженного сумками. Иоанн дважды позвал: «Учитель!», и как только Иисус обернулся, он говорит: «Вот Твоя Мать», и помогает Ей перейти через небольшой ручей, ступая по нескольким большим камням, положенным на тропу с целью укрепить ее для большего удобства людей поднимающихся и спускающихся по ней, тогда как они являются камнями преткновения для людей, обутыми в легкие сандалии.
Иисус сразу встает, чтобы встретить Свою Мать и помочь Ей и Иоанну взобраться по камням рухнувшей стены сухой кладки, которая должна была укреплять плато. На самом же деле только корни каменных дубов несут на себе эту функцию. Марию теперь поддерживает Ее Сын, Который смотрит на Нее и спрашивает: «Ты устала?»
«Нет, Иисус», - и Она улыбается Ему.
«Но Я думаю, что Ты действительно устала. Я сожалею, что заставил Тебя придти. Но Я не мог придти к Тебе…»
«О! Это неважно, Сын. Мне немного жарко. Но здесь приятно… Но Ты очень устал, И бедный Иоанн тоже…»
Но Иоанн отрицательно качает головой, опуская на траву у подножия каменного дуба новые, хорошо упакованные сумки Иисуса и свою собственную. Затем он уходит сказав: «Я иду вниз. Там маленький источник, я хочу освежиться в его воде. Но если Ты позовешь меня, я услышу», - и он уходит, оставив Двоих наедине.
|
|
3. Мария расстегивает Свою мантию, снимает Свою вуаль, вытирает испарину, бисером выступившую на Ее лбу. Она смотрит на Иисуса и улыбается Ему, Она пьет Его улыбку, как и Он улыбается Ей, лаская Ее руку и прижимая ее к Своей щеке, прося Ее ласки. Он настолько «сыновен» в этом жесте, который я неоднократно видела! Мария освобождает Свою руку и поправляет Его волосы, сняв крошечный кусочек древесной коры с Его локонов. Ее любовь выражается в каждом ласкающем движении Ее пальцев. Она говорит: «Ты весь в поту, Иисус. Твоя мантия мокрая на плечах, как будто Ты был под дождем. Но сейчас Ты можешь надеть другую. Я заберу эту. Солнечный свет и пыль обесцветили ее. Я все приготовила, и… Подожди! Я знаю, что Ты питался только коркой черствого хлеба и горстью олив, настолько солеными, что они раздражали Твое горло. Мне рассказал об этом Иоанн, он никак не мог напиться, когда пришел. Но Я принесла Тебе немного свежего хлеба. Я только что вынула его из печи, сот с медом, который взяла из улья, чтобы дать его детям Симона. Но у Меня еще много сотов для них. Возьми его, Сын. Он из нашего дома…» - и Она наклоняется, чтобы открыть сумку, в которой, поверх ее содержимого, находится низкая плетеная корзина с несколькими фруктами, на которых лежит сот, завернутый в большие виноградные листья, Все это Она предлагает Своему Сыну, вместе со свежим хрустящим хлебом.
И пока Иисус ест, Она вынимает из сумки одежды, которые Она приготовила для зимних месяцев; они толстые и теплые, способные защитить от холода и дождя. Она показывает их Иисусу, Который говорит: «Какой большой труд, Мама! У Меня еще осталась одежда с прошлой зимы…»
«Когда мужчины вдали от своих женщин, у них должно быть все новое, чтобы они не нуждались в какой-либо починке одежды, чтобы быть должным образом одетыми. Но Я ничего не растратила понапрасну. Эта Моя мантия переделана из Твоей старой, которую Я укоротила и перекрасила. Она Мне вполне подходит. Но не Тебе. Ты – Иисус…»
Невозможно передать, что содержится в этих словах. «Ты – Иисус». Простое высказывание. Но вся любовь Матери, ученицы, древней еврейской женщины к Обещанному Мессии, еврейской женщины того благословенного времени в котором жил Иисус, содержится в этих нескольких словах. Если бы Мать простерлась, поклоняясь Своему Сыну как Богу, Ее почитание было бы ограниченным по форме. Но Ее слова выражают нечто большее, чем формальное преклонение колен, чем согнутая спина, чем лоб, касающийся грунта: в них все существо Марии, Ее плоть, кровь, ум, сердце, дух, поклоняющийся и любящий Бого-Человека всецело и совершенным образом.
Я никогда не видела чего-нибудь более великого, более абсолютного, чем это благоговение Марии пред Словом Божьим, Который является Ее Сыном, и о Котором Она всегда помнит, что Он является Ее Богом. Никто из людей, кого я вижу поклоняющимися их Спасителю, после того как они были исцелены или обращены Иисусом, даже самые пламенные из них, даже те, которые непреднамеренно театрально выражают свою любовь, не имеют ничего подобного этому. Они любят всецело, но всегда как существа, которым чего-то недостает, чтобы быть совершенными. Любовь Марии, я осмелюсь сказать, божественна. Она любит более, чем может любить создание Божие. О! Она действительно дочь Божия свободная от греха! Вот почему Она может так любить!... И я думаю о том, что потерял человек из-за первородного Греха… Я думаю о том, что украл у нас Сатана, сокрушив наших Прародителей. Он лишил на силы любить Бога так, как любила Его Мария… Он лишил нас силы любить хорошо.
Пока я размышляла об этом, наблюдая за совершенной Парой, Иисус, закончив есть, сел на траву у стоп Марии, положив Свою голову на Ее колени как усталый печальный ребенок, который принимает прибежище рядом с единственной личностью, которая может утешить его. И Мария гладит Его волосы, слегка касаясь гладкого лба Иисуса. Кажется, что своей лаской Она желает рассеять всю усталость и всю печаль Своего Сына. Иисус закрывает Свои глаза и Мария перестает гладить Его; Она застывает, положив руку на Его голову, глядя прямо перед Собой, задумчиво, тихо. Возможно, Она думает, что Иисус заснул. Он такой усталый…
4. Но Иисус почти сразу же открывает Свои глаза. Он видит, что начинает темнеть. Понимает, что невозможно продлить этот час утешения, и потому поднимает голову, все еще сидя у стоп Марии, и спрашивает: «Ты знаешь, Мама, откуда Я пришел?»
«Да, Я знаю. Иоанн рассказал Мне. Две души возвращаются к Богу. Радость для Тебя и Меня».
«Да. И Я спускаюсь в Иерусалим с этой радостью».
«Чтобы компенсировать разочарование, которое Ты испытал в тот же самый день, когда мы расстались».
«Как Ты узнала? Тебе рассказал Иоанн? Он единственный, кто знал об этом…»
«Нет. Я спросила Его об этом. Но Иоанн ответил: “Мать, Ты вскоре увидишь Его. Спроси у Него”».
Иисус, улыбаясь, говорит: «Иоанн верен Завету». Наступила пауза, затем Иисус спрашивает: «Так кто же сказал Тебе об этом?»
«Не Мне… Какие-то… люди пришли к Твоему брату Иосифу… И… он пришел ко Мне. Он был все еще немного… Да, Сын. Всегда лучше говорить правду. Он был несколько расстроен после встречи с Тобой в Капернауме и особенно после его дискуссии с Иудой и Иаковом. Они встретились во время Твоего отсутствия и Иаков тоже, нет, Иаков прежде всего, был суров… Очень суров… Я бы сказала, слишком суров. Но Вечный Отец, Который всегда благ, извлек некоторое благо из их разногласия. Конечно потому, что это было разногласие, происходящее из двух источников любви. Различных, конечно, но все же любви. Несовершенных, это верно. Потому что если бы они были совершенными, если хотя бы один источник был совершенным, то дело не дошло бы до гнева… Гнев, возможно, слишком сильное слово для описания настроения Иакова, но он был, конечно, очень суров… Ты, конечно, напоминал ему, чтобы он был милосердным. Я… одобрила, но Я терпимо отнеслась к нему, потому что понимала, что так сильно расстроило всегда терпеливого Иакова. Не следует ожидать от него совершенства. Он человек. И он все еще очень во многом человек, слишком во многом. О! Предстоит еще долгий путь, прежде чем Иаков станет таким же праведником, каким был Мой Иосиф! Он… умел контролировать себя и всегда быть добрым…
Но Я отвлеклась! Я говорила о несовершенной любви двух братьев к Тебе – ибо они так сильно любят Тебя. Иосиф тоже, хотя на первый взгляд кажется, что это не так. Вся та забота, которую он проявляет обо Мне, бедной женщине, является истинной любовью к Тебе. И это любовь к Тебе согласно его образу мысли старого израильтянина, непреклонного в своих идеях, как и его отец. Он бы отдал все, чтобы увидеть Тебя любимым всеми! Таким образом, каким как он это понимает… конечно… - Но, возвращаясь к фактам, Я должна сказать Тебе что Иосиф, которому жесткое обращение Иакова не повредило, начал каждый день приходить ко Мне. И заешь ли Ты почему? Чтобы Я объясняла ему Писания “так, как Ты и Твой Сын понимаете их”, сказал он. Чтобы объяснить Писания в свете Истины!... Это не легко, когда тот, кто слушает тебя – это Иосиф Алфеев, то есть тот, кто твердо верует во временное царство Мессии, в Его царственное рождение и в столь многое другое!
Но его собственная гордость помогла Мне убедить его принять ту идею, что Царь Израиля должен быть царского происхождения, из рода Давидова, но ему нет необходимости рождаться в царском дворце. Он… О! Как он горд тем, что принадлежит к роду Давидову! Я рассказала ему очень многое и доброжелательным образом… и Я побудила его пересмотреть эту идею. Сейчас он признает, в соответствии с пророчествами, что Ты – Предсказанный. Но… О! Мне бы не удалось убедить его, что Твое истинное величие состоит именно в том, что Ты Царь духа, что только и может сделать Тебя универсальным и вечным Царем, если бы к нему не пришли две группы людей ищущих его в силу двух причин… Первой группой были по-прежнему те люди из Капернаума, вместе с другими, которые искушали его ослепительными обещаниями величия всей семьи, но увидев, что он менее склонен (чем раньше) уступать их советам, – они ожидали, что он станет побуждать Тебя и побуждать Меня заставить Тебя принять корону, – выдали себя, когда стали угрожать ему… Обычные полускрытые угрозы, которые они используют. Острые ножи, обернутые мягкой шестью, чтобы они казались безобидными…. И Иосиф отреагировал на это, сказав: “Я старейшина фамилии, но Он совершеннолетний и Мне никогда не говорили, что в нашей семье есть глупцы или сумасшедшие. Уже двадцать лет, как Он стал совершеннолетним, Он осознавал, что делает. Поэтому идите к Нему и просите Его, и если Он откажет, оставьте Его в покое. Он несет ответственность за Свои действия”.
Затем пришли некоторые из Твоих учеников, это было как раз в канун Субботы… Ты искал Меня, Сын? Позволь Мне не упоминать их имен, но позволь Мне просить Тебя простить их… Сын, который поднял бы свою руку на своего престарелого отца, левит, который осквернил бы алтарь и боялся гнева Яхве, не были бы в таком состоянии, в каком были они. Они пришли из Капернаума, где искали Тебя… Они пошли по дороге вдоль берега озера от Капернаума до Магдалы, а затем к Тиверии, надеясь найти Тебя. Они встретили Герму и Стефана, идущих к Иерусалиму вместе с другими людьми, после того как несколько дней гостили у Гамалиила. Я не хочу повторять то, что они говорили, что они хотели рассказать Тебе и что они стремились рассказать Тебе. Но их слова даже еще больше усугубили печаль учеников, которые были введены в заблуждение в такой степени, что присоединились к тем, кто желали предать Тебя с помощью ложного помазания. Иосиф был со Мной, когда они пришли. И это было хорошо. О! Иосиф еще не достиг Света, но он уже в сумерках его рассвета. Иосиф понял, что это западня и… наш Иосиф очень любит Тебя сейчас. Он любит Тебя, Я не осмеливаюсь сказать, что истинным образом, но по крайней мере как старший родственник, который страдает потому что Ты страдаешь, который заботится о Твоей безопасности, который знает Твоих врагов…
Вот почему Я знаю, что они сделали Тебе, Сын. Скорбь… и радость, потому что несколько человек узнали Тебя таким, Кто Ты есть. Такие печаль и радость для Тебя и для Меня. Но мы прощаем всех, не так ли? Я всегда прощаю тех, кто кается, до тех пор, пока Мне позволено прощать».
«Мама, Ты могла простить их также и от Моего имени. Потому что Я уже простил их, так как видел их сердца. Они люди… То, что Ты сказала, верно!... 5. Но Я также рад видеть, что Иосиф движется к заре истинного Света…»
«Да. Он надеялся увидеть Тебя. Тебе следует встретиться с ним. Сегодня его не будет до заката. Он будет опечален, если не повидается с Тобой. Но он увидит Тебя в Иерусалиме».
«Нет, Мама. Люди не смогут встречаться со Мной, когда Я буду приходить в Иерусалим. Я должен проповедовать Евангелие в Городе и в селениях по соседству, если они найдут Меня, то Я буду сразу же изгнан. Итак, Мне предстоит действовать подобно злоумышленнику, тогда как Я желаю творить только добро… Но это так».
Так Ты не увидишь Иосифа? Он уезжает завтра на праздник Кущей. Вы могли бы путешествовать вместе…»
«Я не могу…»
«Они уже так яростно преследуют Тебя, Сын?» Как много тревоги в голосе Матери!
«Нет, Мама. Нет. Не больше, чем раньше. Будь уверена. Напротив… добрые души приходят ко Мне. Другие, те, которые не добрые, останавливаются и размышляют, тогда как раньше они били без всякого повода, учеников становится все больше, старшие совершенствуются в своей духовной подготовке, апостолы становятся более совершенными. Я говорю не об Иоанне: он всегда был милостью, дарованной Мне Отцом, Я имею в виду Симона Ионина и остальных. Симон меняется день ото дня, и из человека, каким он был, превращается в апостола, и Ты знаешь, что Я имею в виду. Он доставляет Мне так много радости. Нафанаил и Филипп освобождаются от уз своих идей. И Фома и… Но что Я говорю? Все они. Да, поверь Мне. Все они сейчас хороши: они Моя радость. Ты не должна беспокоиться, поскольку знаешь, что Я с ними: они друзья, утешители, опоры Твоего Сына. Я бы хотел, чтобы Ты была так же хорошо защищена и любима!»
«О! Со Мной Мария, жены Иосифа и Симона, а также их дети. Со Мной добрый Алфей. И потом, кто в Назарете не любит Марию из Назарета? Ты не должен беспокоиться… Все селение любит Твою Мать!»
«Но они все еще не любят Меня, за немногими исключениями. Я знаю и Мне известно, что их любовь к Тебе проникнута состраданием которое чувствуют к Матери сумасшедшего бродяги. Но Ты знаешь, что Я не бродяга и что Я люблю Тебя. 6. Ты знаешь, что разлука с Тобой является, Я не скажу величайшим, но самым с любовью и скорбью исполняемым послушанием, которого требует от Меня Отец …»
«Да, Сын! Я знаю. Но Я ни о чем не сожалею. Я бы, конечно, хотела быть с Тобой, Я бы предпочла быть с Тобой, на грязных дорогах, обдуваемой ветрами, спать под открытым небом, быть гонимой, усталой, без дома и очага, без хлеба, как с Тобой случается очень часто, чем быть в Моем доме, тогда как Ты вдали, а Я не знаю как Ты, когда думаю о Тебе. Если бы Ты был со Мной, а Я с Тобой, Ты бы меньше страдал и Я бы тоже меньше страдала… Потому что Ты Мой Сын, и Я всегда могла бы и защитить Тебя от холода, от твердых камней, и прежде всего от очерствевших сердец, Своей любовью, Своей грудью, Своими руками. Ты Мой Сын. Я так долго прижимала Тебя к Своему сердцу в пещере, во время бегства в Египет и на обратном пути оттуда, всегда, когда превратности погоды и ловушки людей могли повредить Тебе. Почему бы Я не могла делать это сейчас? Разве Я больше не Твоя Мать, оттого что Ты сейчас Мужчина? Разве мать больше не может быть всем для своего сына, потому что он больше не малое дитя? Я думаю, что если буду с Тобой, они будут не в состоянии причинить Тебе вред… потому что никто… Нет. Я глупая. Ты Искупитель… а люди, - я заметила это, - не имеют жалости даже к своим собственным матерям… Но позволь Мне придти с Тобой. Все лучше для Меня, чем быть вдали от Тебя».
«Если бы люди были добрее, Я бы вновь вернулся в Назарет. Но даже Назарет… Это не имеет значения. Они придут ко Мне. Сейчас Я иду к другим людям… И Я не могу взять Тебя с Собой. Я вернусь сюда только тогда, когда они поймут, Кто Я. Сейчас Я иду в Иудею… Я поднимусь в Храм… затем Я останусь в этом регионе… Я вновь пройду через всю Самарию. Я буду проповедовать там, где следует больше потрудиться. Потому, Мама, Я советую Тебе быть готовой присоединиться ко Мне ранней весной и поселиться около Иерусалима. Так нам будет легче встречаться. Я вновь дойду до Десятиградия и мы снова встретимся. Я надеюсь на это. Но, как правило, Я буду оставаться в Иудее. Иерусалим это овцы, нуждающиеся в большей заботе, потому что они упрямее старого барана и драчливее дикого козла. Я иду туда, чтобы распространять Слово подобно росе, которая никогда не устает падать на их засушливость…»
7. Иисус встает, Он замолчал и смотрит на Мать, Которая внимательно глядит на Него. Качая головой, Он произносит: «Есть еще что-то, что должно быть сказано перед тем как расстаться… Мама, если Иосиф желает поговорить со Мной, пусть он будет послезавтра на рассвете на дороге, которая идет от Назарета к Изреелю через Фавор. Я буду там один или с Иоанном».
«Я скажу ему, Сын».
Наступила тишина, мертвая тишина, потому что птицы перестали ссориться среди листьев на ветвях и стих ветер пока сгущаются сумерки. Затем Иисус, Который, кажется, с трудом находит слова, которые должны быть сказаны напоследок, говорит: «Мама, Мой отдых закончился… Один поцелуй, Мама. И Твое благословение». Они целуют и благословляют друг друга.
Затем Иисус, нагнувшись, чтобы поднять вуаль Своей Матери и позвав Иоанна, как если бы Он желал придать этим словам меньшее значение, говорит: «Когда Ты придешь в Иудею, принеси Мне Мою лучшую тунику. Ту самую, которую Ты соткала Мне для торжеств. В Иерусалиме Я должен быть “Учителем” в самом широком смысле этого слова и также более броско воспринимаемым человеческими чувствами, потому что эти закрытые лицемерные души смотрят больше на внешность, больше на одежды, чем на внутреннее – на учение. И, таким образом, будет счастлив также и Иуда из Кериофа… и Иосиф будет доволен, увидев Меня в царских одеждах. О! Это будет триумфом! И одежда, сотканная Тобой внесет свой вклад…» - и Он улыбается, чтобы смягчить суровую правду, скрытую в этих словах.
Но Мария не обманута. Она встает и опирается на руку Иисуса, восклицая: «Сын!» с такой душераздирающей печалью, что это причиняет мне страдание. Иисус обнимает Ее, и Она плачет на Его груди…
«Мама, вот почему Я хотел поговорить с Тобой в этот мирный час. Я доверяю Тебе Мою тайну и все самое дорогое для Меня на этой Земле. Никто из Моих учеников не знает, что мы не вернемся в эту часть страны, пока все не будет исполнено. Но Ты… У Меня нет от Тебя секретов… Я обещал Тебе, Мама. Не плачь. Нам предстоит провести вместе еще много часов. Вот почему Я говорю Тебе: «Приди в Иудею». Если Ты будешь рядом со Мной, это вознаградит Меня за усталость от труднейшей проповеди этим людям с каменными сердцами, которые чинят препятствия Слову Божьему. Приди вместе с ученицами из Галилеи. Вы очень поможете Мне, Иоанн позаботится о жилье для Тебя и для них. Давай сейчас вместе помолимся, пока он не вернулся. Затем Ты вернешься в деревню, а Я тоже пойду, пока длится ночь…»
Они вместе молятся и при последних словах молитвы «Отче Наш» в тусклом свете сумерек появляется Иоанн. Когда он подошел поближе, то увидел следы слез на лице Марии и удивился. Но ничего не сказал. Он приветствует Учителя и говорит: «На рассвете мне надо быть на дороге за пределами Назарета… Пойдем, Мать. Вне леса еще светло, а дорога внизу освещается светильниками проезжающих повозок…»
Мария вновь целует Иисуса, плача под Своей вуалью, а затем поддерживаемая Иоанном под локоть идет вниз по тропинке и спускается в долину.
Иисус остался один, чтобы молиться, чтобы размышлять, чтобы плакать. Потому что Иисус заплакал, глядя как уходит Мать. Затем Он возвращается на прежнее место и принимает ту же самую позу, тогда как тени и тишина вокруг Него становятся все глубже и глубже.
………..
8. Иисус говорит:
«Я тоже не забыл этой скорби Марии, Моей Матери, того, что Я мучил Ее ожиданием Моих страданий, того, что Я видел Ее плачущей. Вот почему Я не отказываю Ей ни в чем. Она отдала Мне все. Я даю Ей все. Она перестрадала всеми скорбями. Я дарую Ей всю радость.
Когда вы думаете о Марии, Я бы хотел, чтобы вы размышляли о той Ее агонии, которая длилась тридцать три года и достигла кульминации у подножия Креста. Она претерпела ее ради вас. Ради вас Она страдала от насмешек толпы, которая считала Ее матерью сумасшедшего. Ради вас Она терпела упреки родственников и влиятельных людей. Ради вас Она перенесла Мое кажущееся отречение: «Моя Мать и мои братья те, кто исполняет волю Божию». Но кто же исполнил Его волю более, чем Она, и Волю ужасную, которая заставила в муках смотреть на то, как пытают Ее Сына?
Ради вас Она уставала, следуя за Мной тут и там. Ради вас Она совершала жертвоприношения, от жертвы, когда покидала Свой маленький домик и смешивалась с толпами (окружавшими Меня), до жертвы, когда Она покидала отчизну ради суматохи Иерусалима. Ради вас Ей приходилось общаться с тем, кто вынашивал предательство в своем сердце. Ради вас Она страдала, слыша, как Меня обвиняют в одержимости дьяволом и ереси. Все это ради вас.
9. Вы не знаете, как сильно Я любил Свою Мать. Вы не принимаете во внимание насколько сердце Сына Марии было чувствительно к привязанностям. И вы думаете, что Моя пытка была чисто физической, самое большее вы добавляете духовную муку заключительной покинутости Отцом.
Нет, дети. Я испытывал также человеческие страсти. Я страдал при виде страданий Моей Матери, ведя Ее, подобно безропотной агнице, к мучениям, будучи вынужден мучить Ее часто повторяющимися разлуками: разлукой в Назарете перед проповедью Евангелия; той, которую Я показал вам, которая предшествовала Моим неминуемым Страстям; той разлукой перед Пасхой, когда Иуда уже положил начало Моим Страстям своим предательством, и ужасной разлукой на Голгофе.
Я страдал от насмешек, ненависти, клеветы, страдал от того, что был окружен нездоровым любопытством, которое обращалось не в добро, а во зло. Я страдал от всей той лжи, которую слышал и видел действующей рядом со Мной, от лживости лицемерных фарисеев, которые называли Меня Учителем и задавали Мне вопросы не потому, что верили в Мой разум, но устраивали для Меня ловушки; от лживости тех, кто были облагодетельствованы Мною, но стали Моими обвинителями в Синедрионе и в Претории; от продолжительной умышленной коварной лжи Иуды, продававшего Меня и притворно продолжавшего быть Моим учеником, и указавшего на Меня палачам знаком любви. Я страдал от лжи Петра, охваченного человеческим страхом.
Как много лжи и такой отвратительной для Меня, Который есть Истина! И как много ее все еще, даже сейчас, относительно Меня! Вы говорите, что любите Меня, но вы не любите Меня. Мое имя на ваших губах, но вы поклоняетесь Сатане в ваших сердцах, и вы следуете закону противоречащему Моему Закону.
Я страдал, думая о том, что из почтения к бесконечной ценности Моей Жертвы, - Жертвоприношения Бога, - слишком немногие будут спасены. Все, Я говорю: все те, кто в течение веков на Земле предпочли бы смерть вечной жизни, для которых Мое Жертвоприношение было бы напрасным, были для Меня присутствующими. И с этим знанием Я пошел к Своей смерти.
10. Ты видишь, маленький Иоанн, что твой Иисус и Его Мать горько страдали в своих моральных личностях. И на протяжении долгого времени. Поэтому будь терпеливой, если тебе придется страдать. «Никакой ученик не выше своего Учителя» Я сказал это.
Завтра Я буду говорить о скорбях духа. Теперь отдыхай, да пребудет с тобой мир».