Я думаю, что каждый, прочтя помещенные здесь выдержки из письма Н. Я. Данилевского, оценит их большой интерес и научное значение. Взгляд, высказанный почтенным ученым по вопросу о движении Мадьяр из первоначальной родины по южным степям России, заслуживает полного внимания исследователей историков. Нельзя не согласиться, что намеченный им путь Мадьяр из их прародины (Биармии) на юг в Башкирию, т. е. в губернию Уфимскую и Оренбургскую (где они обратились в кочевников) а отсюда по Самарской и через Волгу (около Саратова) на Дон в Область Войска Донского, и наконец, через Дон (где впадают в него Медведица и Хопер) – в „Лебедию“ правдоподобен и не может вызвать серьёзных возражений против себя, кроме разве отсутствия прямых исторических свидетельств. Аргументация Н. Я. Данилевского, основанная на его специальных познаниях географических и естественно‑исторических, вместе с остроумным опровержением нашего мнения о направлении пути Мадьяр, отличается такою логичностью и последовательностью, что невольно увлекает читателя…
Все это я признаю вполне, равно как и справедливость многих предположений и замечаний Н. Я., вызванных критикою моих мнений (например, в особенности по вопросу о местоположении „Лебедии“ и ее названии). Тем не менее я все‑таки не могу считать, что вопрос о переселении Мадьяр уже окончательно решен и исчерпан моим критиком, и не могу еще вполне отказаться от высказанного мною взгляда на это переселение, совершившееся, по моему представлению, среднею полосой России, по рекам: Волге и Оке вверх, ее притоками и перевалом на Дон, – и это по нижеследующим причинам. Позволяю себе представить здесь несколько возражений на доводы Н. Я., хотя конечно по многим вопросам, им затронутым, не могу считать себя достаточно компетентным; руководствуюсь впрочем французским изречением, du choc des opinions jaillit la vérité“. Во 1) Н. Я. Данилевский, говоря о невозможности Мадьярам пропитаться, если б они шли по рекам, замечает, что их не могло быть мало, и на основании свидетельства ибн‑Дасты о 20,000 всадниках исчисляет приблизительно их массу вместе с семействами в 80,000–100,000 человек. Нам кажется, Н. Я. сильно преувеличивает численность переселенцев. Угров потуреченных (или „обашкирившихся“ по его выражению), т. е. обратившихся в номадов и наездников, не могло быть особенно много, как и вообще орды степных кочевников никогда не были многочисленны. К тому же еще большой вопрос, сопровождали ли этих выселившихся Мадьяр все их семейства. Часто кочевники, покидая родину, оставляли массу жен и детей дома, чтоб не стеснять себя, как это сделали те же Мадьяры позднее в Ателькузу. Опустошая земли и покоряя их население, они брали себе и новых жен из среды покоренных туземцев, в настоящем случае – по преимуществу Славян, и вот, вероятно, причина, почему славянское влияние так рано и так сильно отразилось на домашнем быте Мадьяр, их культуре и наконец языке; а если с Мадьярами при переселении в Лебедию большинства семейств не было, то число их никак не могло превышать 3‑4‑х десятков тысяч.
2) Н. Я. представляет себе массу переселенцев „не рассеянных по огромному пространству, а идущих более или менее скученно, и следовательно производящих шум и гвалт и распугивающих этим самым дичь“. Не знаю, но мне представляется дело иначе; едва ли Мадьяры, эти полудикие и конечно недисциплинированные наездники двигались скученно подобно войску. Нам кажется, их орде естественнее было идти в рассыпную, разбредаясь за добычей по лесам, а потому они занимали довольно большие пространства и могли находить достаточно пищи (дичи и рыбы).
3) Что касается самой пищи, то едва ли птицы составляли главную достававшуюся им дичь. Не говоря уже о том, что могли быть в лесах той полосы в то время и зубры, надо иметь в виду еще другой род дичи, который по всей вероятности в изобилии водился тогда в лесах Поволжья и Поочья. Я разумею оленей. Н. Я. признает этих животных существенным пропитанием Угров в их прародине; но это предположение следует кажется распространить и на время движения Мадьяр по течению Волги и отчасти Оки. На родине они были оленеводами, а на пути олени могли быть их главной добычей на охоте.
4) Н. Я., как отличный знаток рыбного промысла и рыболовства в России, доказывает, что существует преувеличенное понятие о количестве рыбы в реках, столь отдаленных от устьев, как средняя Волга, Ока и их притоки, и что рыбой масса Угров, идя ко рекам, не прокормилась бы. С этим нельзя не согласиться. Но во‑первых, при существовании в порядочном количестве другой пищи (о чем я говорил выше), рыба могла служить только подспорием и на столько‑то ее хватало, а во‑вторых можно ли по состоянию рек относительно количества в них рыбы в наше время судить о их состоянии 1000 лет тому назад? Надо же иметь в виду тот громадный ущерб, который нанесен рыбному населению рек развитием судоходства!
5) Одно из главных возражений Н. Я. Данилевского против направления пути Мадьяр вдоль рек (Волги и Оки) заключается в том, что препятствием такому движению были дремучие леса, покрывавшие все то пространство, где должны были двигаться переселенцы, так что и „берега рек сплошь до воды заросли лесом“, и следовательно были непроходимы. Но такое представление о берегах, совершенно заросших лесом, мне кажется, основано также более на современных наблюдениях, и едва ли применимо к древнейшему времени. Такие реки, как Кама и Ока и даже более значительные притоки последней, быв в ту отдаленную эпоху несравненно шире и многоводнее, чем ныне, не могли терпеть на больших протяжениях по берегам своим, в особенности по обоим, леса и притом густого, ибо несомненно росту его мешали с одной стороны постоянные разливы, с другой – частые изменения русла. Поэтому путь по берегам таких рек не мог быть особенно затруднителен, и даже конные Мадьяры, по моему мнению, могли следовать беспрепятственно по крайней мере по одному из берегов реки Оки [26].
Итак вопрос о пути Мадьяр из прародины я еще не считаю вполне исчерпанным, в вопросе же о местоположении „Лебедии" я готов вполне принять поправку Н. Я. Данилевского, помещающего ее южнее, чем она намечена у меня. При этом оговариваюсь однако, что существование лесов в древности в той полосе, о которой идет речь, кажется мне все‑таки довольно сомнительным и после доводов моего критика, стоящего за таковое. Предложенное Н. Я. остроумное объяснение имени Лебедии происхождением от травы лебеды – весьма заманчиво и по‑моему правдоподобно. Его можно допустить тем скорее, что слово лебеда, как славянское название травы, с которой очевидно Угры познакомились очень рано, перешло и в мадьярский язык: laboda означает родственный лебеде вид травы – дикий шпинат [27]. Но этим объяснением Н. Я. очевидно подрываете только что упомянутое свое мнение об исконном существовании лесов в южной Руси, ибо по его собственным словам местности, в которых находим названия Лебедянь и Лебедин, должны были обладать теми же признаками, что и более южная Лебедия, т. е. признаками настоящей степи (островá Лебеды), а не леса. Этим я заканчиваю свои немногие замечания. Предлагая их вниманию читателя на ряду с остроумными и в высшей степени интересными мыслями и соображениями моего глубокочтимого критика, я льщу себя надеждой вызвать таким образом для всестороннего и более подробного обсуждения и решения данного бесспорно крайне любопытного вопроса как опять того же ученого критика, так может быть и других, более меня компетентных в затронутых специальных сторонах предмета судий.
Рыжков Л.Р
Просмотрел весь материал. Данилевского критика правильная, но это еще не все.
1. Хунгар (джунгар, уйгур) – монгольское племя северо‑западного Китая стараются давно изобразить приуральцами, чтобы дать статус аборигенов нашим поволжцам мари, мэря, удмутам – остаткам монгольских нашествий в Поволжье. Зачем? Чтобы дать венгерско‑эстонско‑финскому нашествию при разделе России привкус "возвращения на этническую родину". Я уже писал, что эстонцы СС пели гимн: "Эстония граничит с Монголией, а для русских здесь места нет".
2. Вторая фальшь заключается в роде занятий хунгар: или это кочевники, но тогда это захватчики везде – и в Поволжье, и в Венгрии, и в Эстонии, как монголы или гунны в Европе. Это нужно, чтобы придать перемещению хунгар вид "переселений" вместо "нашествий", отсюда и их "полуземледелие", и охота, и рыбная ловля. Данилевский с блеском с этим разделывается, подсчитывая количество дичи. Нет! Это кочевники, и я видел венгерский аттракцион "древних венгров" для туристов. Ковбойские штаны, монгольские шапочки, которые до сих пор входят в национальный костюм, отлов лошадей и быков из стад, монгольские кнуты и арканы. А раз кочевники, то на наших и европейских территориях – это захватчики, как гунны и готы.
3. Охота и рыбная ловля – это еще один фокус с продвижением угоро‑финнов "в древность". Как найдут стоянку с шалашом, костром и костями – значит здесь селились подлинные "хозяева" земли – угоро‑финны. А захватчики земледельцы славяне пришли позднее. А что черепа на стоянках не финские – это случайные мелочи.
4. Данилевский схватил главное противоречие (ландшафтное) этой финской версии – глухие леса с поселениями вдоль рек. А как же их взять грабителям – конникам? А вот Рыбаков понял – по льду замерзших рек. Вот почему все меря живут вдоль Волги и Камы. Он и назвал эти "переселения уральцев" "зимними нашествиями" с пополнением фуража за счет местных запасов населения. Но ведь это ненадолго, поэтому – причерноморские степи и благодатные венгерские равнины.
Вот предварительные соображения.
Так что прав Данилевский – не диффузное переселение, а набеги орды. Основной праздник Венгрии – дата – "обретение родины" (с вырезанием) – праздник нашествия хунгар – они захватили чужую страну всего за несколько дней. Более, чем стотысячная орда. По тем временам – целое море. Это была часть славянской Великой Моравии с центром в Праге. А с языком дело еще сложнее. По крайней мере, удвоение гласных и согласных в угоро‑финской речи – то же от монгол. А уж Пантеон!! – с монгольскими богами, еще интереснее.
Нет!!!!! Не уральцы это совсем. Не уральцы.
[1][1] Вопрос о том, были ли наши южные степи в древности покрыты лесами (уничтоженными потом номадами) или нет, может, кажется нам, считаться теперь уже решенным в последнем смысле. Дознано, что существованию лесов в этой полосе препятствовали климатические условия (продолжительные засухи) и недостаток влаги, так как собственно состав почвы (чернозем) сам по себе, конечно, не может быть препятствием произрастанию лесов. В пользу того же вывода о несуществовании лесов – свидетельствует и история. См. сообщение об этом вопросе Щуровского в заседании „Общества Любителей естествознания, антропологии и этнография“ 15 окт. 1880. Краткий отчет о нем в Ж. М. Н. Пр., ноябрь, 1880, стр. 24–25 (Соврем. Летоп.), а также обстоятельный разбор и решение вопроса в том же смысле на основании выводов науки естествознания и исторических данных в рецензии Л. Майкова на книгу Барсова „География начальн. летописи“, Варшава, 1873 г. в Ж. М. Н. Пр. 1874 г. авг. стр. 259–276.
[2][2] Наш даровитый знаток русской бытовой старины г. Забелин в своем описании природы русской земли характеризует меткими и живыми чертами особенности нашей южной и северной природы и различия в быте и характере населения здесь и там. Истор. Русск. Жизни, I, стр. 1‑36.
[3][3] Срв. В. Григоръев „Обзор политической истории Хозаров“ в его сборнике „Россия и Азия“, Спб. 1876, стр. 57–59.
[4][4] О многочисленных Славянах в пределах Хозарской державы говорят между прочим арабские писатели: Аль‑Баладури IX в. и Масуди X в. Спб. Гаркави „Сказания мусульманских писателей о Славянах и Русских“. (Спб., 1870), стр. 38 и 129–130. Срв. Барсов, География начальной летописи, (Варш., 1873), стр. 129–130.
[5][5] См. Забелин, там же, I, стр. 24.
[6][6] По всему Черноморью, от нижнего Днепра до нижнего Дуная, были распространены русские Славяне, принадлежавшие (как свидетельствует Нестор) двум многочисленным племенам, Ульцам (Уличам) и Тиверцам; средоточия их были на р. Буге и Днестре. По Бугу жили Уличи, по Днестру – Тиверцы, имя которых производят от древнего названия Днестра – Тирас. Предполагают, что восточная ветвь Ульцев, жившая в „углу“, образуемого Днепром и окаймленном с запада р. Ингульцем, носила частное название Угличей; в таком случай нельзя смешивать эти два схожие названия. Таково по крайней мере наиболее правдоподобное решение запутанного вопроса об этих племенах у г. Ламбина („Славяне в северн. Черноморье“, Ж. М. Н. Пр. 1877, май). Эти черноморские Славяне (Уличи и Тиверцы) были оттеснены отсюда на север кочевниками, т. е. главным образом Печенегами. С тех пор (с нач. X в.) их жилища находились по верхнему течению Буга и Днестра. Уличи жили между этими двумя реками, как доказывал Ламбин (там же, 1877, июнь) и как подтвердилось затем чтением загадочного места о них в Новгород. летоп. (пмежи Бог и Днестр“), отысканным акад. А. Ө. Бычковым (Отчет о XIV присужд. Увар. наград, 1872); срв. В. Васильевский, рец. на Бруна: Черноморье, I, в Ж. М. Н. Пр. 1879, ноябрь, стр. 103.
[7][7] Бестужев‑Рюмин, Русск. История (Спб. 1872), стр. 71.
[8][8] Уже позднее проникли с торговыми целями в Биармию русские Славяне и Норманны. Последние только в IX в. Срв. Бестужев‑Рюмин, там же. Срв. Забелин, там же, стр. 34, 35.
[9][9] Срв. Забелин, там же, стр. 34, 35.
[10][10] О споре ученых относительно местоположения Саркела В. Григорьев, Обзор политической истории Хазаров, сб. „Россия и Азия“, стр. 59–60, прим. 44.
[11][11] Саркел, имя которого объясняется из чувашского языка, где шора – (сари) значит белый, а киль – дом, означает следовательно „белый дом“ и тождествен с белой Вежой Нестора; чувашский язык (особ. древний), как язык турецкого корня, был вероятно близок к хозарскому. Срв. Куник, Уч. Зап. И. Ак. Наук, III, 1855, стр. 727–728; также Известия Ал‑Бекри о Руси и Славянах (Спб. 1878), 1‑е разыскание Куника (стр. 125); срв. еще Hunfalvy Ethnographie v. Ungarn, S. 257.
[12][12] Второй путь с Оки – ее притоками (Угрою или Жиздрою) на Десну даже не мог быть, кажется, доступен Уграм, ибо именно здесь, на водоразделе рек Десны и Оки тянулись в старину обширные дремучие леса; известные в народных преданиях под именем Брынских (рец. Л. Н. Майкова на книгу Барсова, Ж. М. Н. Пр. 1874, август, стр. 209), – леса, которые не могли не служить препятствием движению конных Угров.
[13][13] На сколько заслуживает веры рассказ Анонима, было рассмотрено выше. Все, что до сих пор на нем основывали, остается без почвы. Срв. напр. выводы Европеуса, „О народах средн. и сев. России“. Ж. М. Н. Пр. 1868, № 7, ст. 69–70. Опровержение у Огородникова, Зап. Им. Геогр. Общ. по этнографии, т. VII, стр. 21–22.
[14][14] De Adm. Imp., с. 38. Впоследствии Кабары (частица Хозар) присоединилась к Мадьярам, как 8‑е племя. De Adm. I. с. 40 р. 172.
[15][15] Fessler, Geschichte d. Ungarn. Т. I, S. 233.
[16][16] Pallas, Sammlungen histor. Nachrichten üb. die Mongol. Völkerschaften I. T. S.‑Petersb., 1776, S. 90–96.
[17][17] Thunmann, Untersuch., 142; Fussler, 236–237; Карамзин, Ист. Гос. Росс., I, стр. 77, прим. 302; Zeuss, Deutschen и die Nachbarstümme. S. 750‑ Срв. Юргевич, Зап. Одесс. Общ. Ист. и Др. т. VI. 71, который, как известно, объясняет русские имена Днепровских порогов из мадьярского языка и второе название Киева у Константина Б. Σαμβατάς считает тоже мадьярским.
[18][18] Шафраник, Сл, Др. II, 1 кн., стр. 390. Flesser‑Klein, S. 49. Срв. Cassel, Magyar. Alterthüm. Berl. 1848, S. 128. (Последний вообще скорее еще более запутал, чем разъяснил показания К. Багр. своими толкованиями).
[19][19] Кроме упомянутых г. Лебедина и Лебедяни: Лебедино озеро (Новгородск, губ.), Лебедино (деревня Каз. губ.), Лебединцы (село Киевск. губ.), Лебедин (седо Киев. губ.), Лебедь (Томск. губ.) и проч. См. Географич. Словарь П. Семенова, т. III, Стр. 18–20.
[20][20] В Кн. Больш. Черт, читаем: „А. от речки от Уд на левой стороне Муравской дороги, ручка Угрин да Лопань; а речка Угрин пала в Уды, а Лопань пала в Харькову, а Харьков впала в Уд и проч.“. См. Географ. Словарь, Москва, 1808 г. ч. 6–7, стр. 540.
[21][21] Мы заметили выше (стр. 174), что Книга Больш. Черт, упоминает о горе „Дентум“ в нынешней Воронежской губ., следовательно приблизительно в тех же странах. Г. Куник сближает с этим именем название мадьярской родины по Анониму „Dentumoger“. Не беремся судить, насколько основательно это сближение. (Известия Аль‑Бекри, Куника и Розена, стр. 109).
[22][22] Кóрша, кóрча, коряга, корчá, суковатой пень, ветвистый обломок, целое дерево с кореньями, подмытое водой; замытое в песке под водою дерево опасное для рыболовов. Даль, Толк. Слов.
[23][23] Вéрша, вайда (влгд.), рыболовный снаряд из прутьев, в виде воронки. Даль, там же.
[24][24] Клеймо, значек.
[25][25] У Даля (Толков. сл.): „Не то беда, что во ржи лебеда; а то ни ржи, ни лебеды".
[26][26] Им конечно приходилось иногда переправляться с одного берега на другой, но вообще для номадов такие переправы были делом обыкновенным и по всей вероятности они имели всегда при себе и средства к тому, о чем в одном месте говорит и Н. Я.
[27][27] Это последнее растение (мад. laboda) принадлежит к роду Cenopodium, с которым в близком родстве и лебеда (Atriplex, малор. лобода) и к которому принадлежит сходная с ней марь, с лывущая в народе, по словам Н. Я. Данилевского, также под именем лебеды. Собственно для лебеды у Мадьяр есть другое название – libatop, слово сложное (перев. нем. Gänsefuss) ничего общего с лебедою не имеющее.