Долго пролежала она во власти недуга, Брандир же пустил в ход все свое искусство, дабы исцелить ее, а жены лесных жителей ухаживали за ней днем и ночью. Но лишь когда рядом с нею был Турамбар, успокаивалась она или засыпала без стонов. И вот еще что примечали все, кто ходил за ней: пока длился недуг, хотя зачастую беспокойно металась она на постели, ни единого слова не выговорила она на каком-либо из эльфийских либо людских языков. Когда же медленно возвратилось к ней здоровье, и очнулась она, и вновь стала есть, тогда женщинам Бретиля пришлось учить ее языку, словно ребенка — слово за словом. Однако училась она быстро и с превеликой радостью: словно находила вновь потерянные сокровища, великие и малые; а затвердив наконец довольно, чтобы разговаривать с друзьями, то и дело спрашивала:
— Как зовется эта вещь? Потеряла я нужное слово, блуждая во тьме.
Когда же встала Ниниэль наконец с постели, она то и дело навещала Брандира в его доме; ибо не терпелось ей узнать имена всего живого, он же в том был весьма сведущ; и часто гуляли они вместе по садам и полянам.
И полюбил ее Брандир; она же, окрепнув, частенько подавала ему руку, поддерживая хромого при ходьбе, и называла его братом. Но сердце ее было отдано Турамбару; лишь при его появлении улыбалась девушка, и лишь когда Турамбар заговаривал с нею весело, смеялась она.
Однажды золотой осенью ввечеру сидели они вместе, а заходящее солнце одело склон холма и Эффель Брандир с его жилищами алым заревом, и царила вокруг глубокая тишина. И молвила Ниниэль:
— Имена всего, что есть, разузнала я ныне, кроме разве твоего. Как же зовут тебя?
— Турамбар, — отвечал он.
Она помолчала, словно прислушиваясь, не уловит ли смутного эха, а затем спросила:
— А что оно значит — или это просто твое имя и ничего больше?
— Значит оно — Победитель Темной Тени, — отвечал Турамбар. — И я тоже, Ниниэль, пребывал во власти тьмы, в которой сгинуло многое мне дорогое; теперь же, сдается мне, я превозмог тьму.
— А ты тоже бежал от нее куда глаза глядят, пока не добрался до этих приветных лесов? — спросила она. — И когда же спасся ты от тьмы, Турамбар?
— Да, — отвечал он, — бежал я много лет. А спасся тогда же, когда и ты. Ибо пока не пришла ты, Ниниэль, царила тьма, но с тех самых пор — сияет свет. И кажется мне, будто обрел я наконец то, что искал так долго и тщетно.
И, возвращаясь к себе домой в сумерках, говорил он себе:
— Хауд-эн-Эллет! С зеленого кургана явилась она. Не знак ли это — и как мне истолковать его?
Между тем золотой тот год пошел на убыль и сменился мягкой зимой, а следом настал новый благодатный год. В Бретиле царил мир; лесные жители затаились в чаще и домов своих не покидали; и никаких вестей не приходило к ним из окрестных земель. Ибо орки, что в ту пору стекались на юг под темное владычество Глаурунга либо посланы были шпионить к границам Дориата, стороной обходили Переправу Тейглина и на запад пробирались далеко за рекой.
Ныне же Ниниэль совершенно исцелилась, похорошела и окрепла, и Турамбар, не сдерживая себя более, попросил ее руки. И возрадовалась Ниниэль; но когда прослышал о том Брандир, заныло у него сердце и молвил он ей:
— Не спеши так! И не сочти меня недобрым, ежели посоветую я тебе выждать.
— Ничего, кроме добра, от тебя вовеки не видели, — отозвалась она. — Но почему даешь ты мне такой совет, о мудрый братец?
— Мудрый братец? — повторил он. — Скорее, хромой брат, нелюбимый, неприглядный. А почему — я и сам не знаю. Однако ж на этом человеке лежит тень, и страшно мне.
— Тень и впрямь была, — отозвалась Ниниэль, — он сам мне рассказывал. Но он спасся из-под власти тени так же, как и я. И разве недостоин он любви? Хотя ныне довольствуется он мирной жизнью, разве некогда не был он величайшим из вождей, при одном лишь виде которого разбежались бы все враги наши?
— Кто поведал тебе о том? — спросил Брандир.
— Дорлас, — отвечала Ниниэль. — Разве сказал он неправду?
— Воистину правду, — подтвердил Брандир, однако ж остался весьма недоволен, ибо Дорлас заправлял среди тех, кто призывал к войне с орками. Но по-прежнему искал он доводов, чтобы удержать Ниниэль, и сказал он так:
— Правду, да не всю; был он полководцем Нарготронда, а до того пришел с Севера: и говорят, будто он — сын Хурина Дор-ломинского из воинственного Дома Хадора.
И видя, что при упоминании этого имени по лицу Ниниэли скользнула тень, неправильно истолковал этот знак и добавил:
— Воистину, Ниниэль, права ты будешь, полагая, что такой человек скорее всего очень скоро опять отправится на войну, и, может статься, далеко от здешних мест. А ежели так, долго ли сможешь ты выносить разлуку? Остерегись, ибо провижу я, что ежели Турамбар вновь пойдет в битву, тогда верх одержит не он, но Тень.
— Тяжко мне придется в разлуке, — согласилась она, — но безмужней ничуть не легче, нежели замужем. А жена, может статься, надежнее удержит его и оградит от тени.
Однако встревожили ее слова Брандира, и попросила она Турамбара повременить до поры. Весьма недоумевал он и удручался; узнав же от Ниниэли, что это Брандир посоветовал ей выждать, немало подосадовал.
Когда же вновь настала весна, сказал он Ниниэли: — Время идет. Мы выждали — и ждать долее я не стану. Поступай так, как велит тебе сердце, Ниниэль, возлюбленная моя, но знай: вот каков стоит предо мною выбор. Ныне вновь отправлюсь я сражаться в лесную глушь; либо возьму тебя в жены и на войну никогда не пойду более — разве для того только, чтобы защитить тебя, ежели какой-либо враг нападет на дома наши.
И возрадовалась она всей душою, и обручилась с ним; а в середине лета сыграли свадьбу, и лесной народ устроил пышный пир; и отвели новобрачным красивый дом, загодя отстроенный для них на холме Амон Обель. Там и зажили они счастливо; но снедала Брандира тревога, и все сгущалась тень в его душе.
Глава XVI
ПОЯВЛЕНИЕ ГЛАУРУНГА
А между тем мощь и злоба Глаурунга стремительно росли, и разжирел он и отъелся, и призвал к себе орков, и правил как король-дракон, и все владения былого Нарготронда перешли под его власть. И еще до конца того года — третьего по счету, что прожил Турамбар среди лесных жителей, — Глаурунг начал нападать на их земли, что до поры царил мир; воистину хорошо знал Глаурунг, равно как и его Повелитель, что в Бретиле живет еще горстка свободных людей, последние уцелевшие из Трех Домов, что не покорились власти Севера. И не желали они терпеть того; ибо Моргот задался целью подчинить себе весь Белерианд и обшарить все углы, чтобы не спрятался и не затаился нигде хоть кто-то живой, избежав рабьей участи. Так что догадывался ли Глаурунг, где прячется Турин, либо (как полагают иные) тот и в самом деле на время ускользнул от неотступного ока Зла — оно не особо и важно. Ибо в итоге советы Брандира ни к чему не привели, и в конце концов Турину ничего не оставалось, как выбрать одно из двух: либо пребывать в бездействии, пока не обнаружат его и не выкурят из норы, словно крысу; либо вскорости выступить на войну — и обнаружить себя врагу.
Когда в Эффель Брандир впервые пришли вести о появлении орков, Турин на битву не пошел, уступив мольбам Ниниэли.
— На наши дома пока что не напали — а не таково ли было твое слово? — говорила она. — По слухам, число орков невелико. И рассказывал мне Дорлас, что до твоего прихода такие набеги случались то и дело — и лесные жители давали врагу отпор.
Однако лесные жители потерпели поражение, ибо это орочье племя отличалось особой свирепостью, и жестокостью, и хитростью; правда и то, что явились орки с намерением захватить лес Бретиль, а вовсе не проходили через окраины леса по иным своим делам, как прежде, и не охотились небольшими отрядами. Потому Дорласа и его людей отбросили назад с большими потерями, а орки переправились через Тейглин и вторглись далеко в лес. Дорлас же пришел к Турамбару и показал свои раны, и молвил:
— Гляди, господин, вот, краток оказался обманчивый мир, и пробил ныне час нужды, как и предвидел я. Не ты ли просил, чтобы считали тебя одним из нас, а не пришлым чужаком? Разве не общая опасность грозит нам? Ибо домам нашим недолго оставаться сокрытыми, ежели орки продвинутся в наши земли еще дальше.
Потому воспрял Турамбар, и вновь взялся за меч свой Гуртанг, и отправился на битву; когда же узнали о том лесные жители, они разом воодушевились и стеклись к нему, пока не собралась под его началом многосотенная рать. И прочесали они лес, и перебили всех орков, туда прокравшихся, и развесили трупы на деревьях близ Переправы Тейглина. Когда же выступило против них новое войско, лесные жители заманили его в ловушку; орки же никак не ждали, что противник окажется столь многочисленным, а возвращение Черного Меча повергло их в великий ужас, так что орков разбили наголову и истребили во множестве. Тогда лесные жители сложили громадные костры и сожгли трупы Морготовых солдат, грудами навалив их в огонь, и дым мести черными клубами поднимался к небесам, а ветер гнал его на запад. Однако немногие уцелевшие орки вернулись в Нарготронд и поведали о том, что случилось.
Не на шутку разъярился Глаурунг, но до поры лежал он недвижно и обдумывал услышанное. Посему зима прошла мирно, и говорили люди:
— Воистину велик Черный Меч Бретиля, ибо все наши враги повержены.
И утешилась Ниниэль, и порадовалась славе Турамбара; он же пребывал в задумчивости и говорил в сердце своем: «Жребий брошен. Вот и испытание, в котором оправдается похвальба моя либо окажется пустыми словами. Не стану я убегать более. Воистину буду я Турамбаром и через собственную доблесть и волю превозмогу судьбу свою — или паду. Но — погибну я или выживу, по крайней мере сражу я Глаурунга».
Однако ж было ему неспокойно, и выслал он отважных дозорных разведать окрестности сколь можно дальше. Ибо воистину, хотя не говорилось о том вслух, ныне распоряжался он всем по своей воле, как если бы был владыкой Бретиля, и никто более не прислушивался к Брандиру.
Пришла весна, неся с собою надежду, и пели люди за работой. Той весной Ниниэль понесла и сделалась бледна и измучена; и померкло былое ее счастье. А меж тем пришли странные вести — рассказывали люди, побывавшие за Тейглином, что далеко в лесах на равнине, ближе к Нарготронду, полыхают великие пожарища; и гадал народ, что бы это значило.
Вскорости пришли новые известия: будто огонь неуклонно движется на север и будто сам Глаурунг зажег его, ибо покинул он Нарготронд и вновь зачем-то пустился в путь. И говорили те, что поглупее, либо те, что склонны тешить себя надеждами:
— Армия его уничтожена, и теперь наконец поумнел он и возвращается туда, откуда пришел.
А другие добавляли:
— Давайте же уповать на то, что минует он нас стороной.
Турамбар же таких надежд не питал: знал он, что Глаурунг ищет его. Потому, хотя ради Ниниэли скрывал Турамбар свою тревогу, днем и ночью размышлял он, что ему предпринять; а между тем весна была на исходе и близилось лето.
И настал день, когда двое лесных жителей вернулись в Эффель Брандир в великом ужасе, ибо своими глазами видели они Великого Змия.
— Воистину, господин, ныне приближается он к Тейглину и в сторону не сворачивает, — рассказывали они. — Лежал он посреди громадного пожарища, а вокруг дымились деревья. Исходит от чудища невыносимый смрад. На много лиг до самого Нарготронда протянулся его гнусный след, и, сдается, путь этот, не отклоняясь, ведет прямиком к нам. Что тут можно поделать?
— Мало что, — отозвался Турамбар, — но это малое я уже обдумал. Вести ваши меня скорее обнадеживают, нежели устрашают; если и впрямь ползет он, как вы говорите, прямо, никуда не сворачивая, то есть у меня совет для отважных сердец.
И подивились люди, ибо в ту пору он не сказал более ни слова, но приободрились при виде его стойкости.
Теперь же надобно описать течение реки Тейглин. Река сбегала вниз с Эред Ветрин, стремительная, как Нарог; в верховьях берега ее были невысоки, но за Переправой, вобрав в себя мощь других потоков, она проложила себе путь через подножие нагорья, на котором рос лес Бретиль. Далее тек Тейглин через глубокие теснины, крутые склоны которых были что каменные стены, и запертый на дне поток с силой и грохотом мчался вперед. И точно на пути Глаурунга разверзалось одно из таких ущелий, отнюдь не самое глубокое, зато самое узкое, чуть севернее впадения Келеброса. Потому Турамбар выслал трех отважных воинов следить с края обрыва за Драконом; сам же решил ехать к высокому водопаду Нен Гирит, куда при необходимости быстро доставят вести и откуда самому ему откроется широкий обзор.
Но для начала собрал он лесных жителей в пределах частокола Эффель Брандир и обратился к ним, говоря:
— Люди Бретиля, смертельная опасность грозит нам, и лишь доблесть и стойкость помогут отвести ее. В этом деле численное превосходство не поможет; надобно нам прибегнуть к хитрости и уповать на удачу. Ежели выступим мы против Дракона со всеми нашими силами, как против армии орков, все мы отправимся на верную гибель, а жены и родня наша лишатся защитников. Потому говорю я, что должно вам оставаться здесь и готовиться к бегству. Если явится Глаурунг, бросайте поселение и разбегайтесь в разные стороны; тогда, возможно, кто-то и спасется. Ибо воистину, уничтожит Дракон и деревню, и всех, кого найдет, если сможет; но после здесь не останется. В Нарготронде хранятся все его сокровища; там — обширные чертоги, где может он залечь в безопасности и жиреть день ото дня.
Устрашились люди и пали духом, ибо полагались они на Турамбара и уповали на речи более обнадеживающие. Но продолжил он:
— Нет же, это — исход наихудший. И не случится того, ежели замысел мой и удача себя оправдают. Ибо не верю я, что Дракон непобедим, хотя с годами и впрямь возрастают его сила и злоба. И вот что мне о нем ведомо. Могущество его заключено скорее в злом духе, что живет в нем, нежели в телесной крепости, каковая тоже велика. Узнайте же: вот какую повесть рассказывали мне люди, сражавшиеся в год Нирнаэт, когда я и большинство тех, кто внемлет мне теперь, были детьми. На том поле битвы гномы устояли пред ним, и Азагхал Белегостский ранил его столь глубоко, что Дракон бежал обратно в Ангбанд. А этот шип будет поострее и подлиннее Азагхалова кинжала.
И Турамбар выхватил из ножен Гуртанг, и потряс им над головою, и померещилось тем, кто видел это, будто от руки Турамбара на много футов в воздух взметнулось пламя. И поднялся над толпой великий крик:
— Черный Шип Бретиля!
— Да устрашится Дракон Черного Шипа Бретиля! — продолжал Турин. — Ибо знайте: так начертано на роду этому Дракону (да и всему их племени, если верить молве) — как бы ни крепка была его роговая броня, что тверже железа, брюхо у него — змеиное. Потому, о люди Бретиля, отправляюсь я ныне в путь и любой ценой доберусь я до Глаурунгова брюха. Кто пойдет со мною? Нужны мне лишь несколько спутников, чьи руки крепки, но еще крепче — сердце.
И встал Дорлас, и молвил:
— Я пойду с тобой, господин; всегда предпочту я выступить навстречу врагу, нежели его дожидаться.
Но другие не торопились ответить на призыв, ибо овладел ими ужас перед Глаурунгом, а рассказ дозорных, что видели Дракона, передавался из уст в уста и обрастал новыми подробностями. И вскричал Дорлас:
— Слушайте, люди Бретиля, ныне убедились мы воочию, что в наши недобрые времена никчемны оказались советы Брандира. Хоронясь и прячась, не спасемся мы от врага. Неужто никто из вас не займет места сына Хандира, дабы не покрыл себя позором Дом Халет?
Так Брандир, который хотя и восседал на высоком месте главы собрания, однако не прислушивались к нему, унижен был прилюдно, и горько сделалось у него на сердце, ибо Турамбар не одернул Дорласа. Тут некто Хунтор, родич Брандира, поднялся и молвил:
— Дурно поступаешь ты, Дорлас, позоря такими речами владыку своего, чьи ноги по злой случайности не в силах исполнить веление сердца. Остерегись, как бы с тобой однажды не вышло наоборот! И как можно говорить, будто советы его оказались никчемны, ежели вовеки к ним не прислушивались? Ты, его подданный, ни во что не ставил его волю. Так скажу я тебе вот что: Глаурунг явился ныне к нам, как до того — в Нарготронд, ибо деяниями своими мы себя выдали, чего и страшился Брандир. Но раз уж пришла беда, с твоего дозволения, сын Хандира, пойду я — от имени Дома Халет.
И молвил Турамбар:
— Троих достаточно! Вас обоих возьму я с собою. Но, владыка, не пренебрегаю я тобою, отнюдь! Сам видишь: должно нам поспешить, так что пойдем мы быстро, и в походе нашем надобны крепкие, сильные воины. Думается мне, что твое место — с народом твоим. Ибо ты мудр, ты — целитель, а может статься, что очень скоро великая нужда возникнет и в мудрости, и в целении.
Однако эти учтивые слова лишь ожесточили Брандира еще больше, и сказал он Хунтору:
— Ступай же, но без моего дозволения. Ибо тень лежит на этом человеке, и не приведет она тебя к добру.
Турамбару же не терпелось пуститься в путь; но когда пришел он прощаться к Ниниэли, та прильнула к нему, горестно рыдая.
— Не уходи, Турамбар, молю тебя! — твердила она. — Не бросай вызова тени, от которой бежал ты! Нет, о нет, беги от нее снова, беги далеко прочь, и меня возьми с собою!
— Ниниэль, возлюбленная моя, — отвечал он, — не можем мы бежать дальше, ни ты, ни я. Мы заперты в этой земле. И даже если бы ушел я, бросив людей, что нас приютили и поддержали, куда бы повел я тебя? — в бесприютную глушь, где ждет верная смерть и тебя, и ребенка нашего. Сотня лиг отделяет нас от земель, коих не коснулась еще Тень. Но ободрись, Ниниэль. Ибо вот что скажу я тебе: ни ты, ни я не погибнем от сего Дракона — равно как и от любого другого недруга с Севера.
И Ниниэль уняла слезы и умолкла, но холоден был прощальный поцелуй ее.
И вот Турамбар с Дорласом и Хунтором поспешили к водопаду Нен Гирит; когда же добрались они до места, солнце уже садилось и удлинились тени; и поджидали их там последние двое дозорных.
— Вовремя пришел ты, господин, — сказали они. — Дракон здесь; когда уходили мы, он уже добрался до Тейглина и с обрыва озирал противоположный берег. Передвигается он ночью, так что стоит ждать удара на рассвете завтрашнего дня.
И окинул Турамбар взглядом водопады Келеброса, и увидел, что солнце клонится к закату, а вдоль реки черными спиралями к небу тянется дым.
— Нельзя терять ни минуты, — молвил он, — однако добрые то вести. Опасался я, что Дракон станет рыскать по окрестностям; а ежели пополз бы он на север и добрался до Переправы, и до старого тракта в долине, тогда надежды бы не осталось. Ныне же ярость либо гордыня и злоба гонят его напрямик. — При этих словах задумался он и спросил сам себя: «А не может ли того быть, что существо столь пагубное и свирепое сторонится Переправы, так же, как и орки? Хауд-эн-Эллет? Неужто Финдуилас доселе пребывает между мною и моей судьбой?»
И обернулся Турамбар к своим спутникам, и молвил:
— Вот какая задача ныне предстоит нам. Подождем мы еще немного, ибо поспешить в таком деле не к добру — так же, как и опоздать. Когда сгустятся сумерки, должно нам как можно осторожнее прокрасться к Тейглину. Но остерегитесь! Ибо слух Глаурунга не менее остр, чем взор; взор же его смертоносен. Если мы доберемся до реки незамеченными, тогда придется нам спуститься на дно ущелья и переправиться через поток, и так оказаться на пути у Дракона — ведь этой самой дорогой двинется он, когда стронется с места.
— Как же он переберется на другую сторону? — удивился Дорлас. — При всей своей гибкости это — громадный Дракон; как же сползет он вниз по одному утесу и вверх по другому, ежели передней его части придется уже лезть наверх прежде, чем спустится задняя? А ежели он на такое и способен, что толку, если окажемся мы внизу, в бурном потоке?
— Может, и способен, — отвечал Турамбар, — а ежели так, то плохо нам придется. Впрочем, надеюсь я — судя по тому, что мы о нем знаем, и судя по месту, где ныне залег он, — что иное он замышляет. Дракон приполз к краю ущелья Кабед-эн-Арас, через которое, как вы рассказываете, перескочил олень, спасаясь от охотников Халет. Столь громаден сделался ныне Дракон, что, думается мне, попытается он рывком перебросить свою тушу на другой берег. Только на это и остается нам уповать; так доверимся же надежде.
При этих словах у Дорласа упало сердце; лучше любого другого знал он земли Бретиля, а ущелье Кабед-эн-Арас было воистину мрачным местом. На восточной стороне воздвигся отвесный утес футов сорока в высоту: сплошь голый камень, лишь на вершине зеленели деревья. На другой стороне крутой, хотя и не столь высокий берег зарос плакучими деревьями и кустарником; а меж них стремительно несся по камням бурный поток, и хотя человек отважный и ловкий мог переправиться здесь вброд при свете дня, бросать реке вызов ночью было куда как опасно. Но таков был замысел Турамбара, и кто бы сумел отговорить его?
В сумерках выступили они в путь, однако двинулись не прямиком к Дракону, а сперва прошли по тропе в сторону Переправы, а затем, не доходя до нее, свернули по узкой стежке к югу и вступили в сумрак лесов над Тейглином. А по мере того, как приближались они к ущелью Кабед-эн-Арас, шаг за шагом, то и дело останавливаясь и прислушиваясь, донесся до них смрадный дым пожарища и тошнотворная вонь. Но вокруг царила гробовая тишина; ни дуновения ветерка не нарушало покоя. Впереди, на востоке, замерцали первые звезды; бледные струйки дыма тянулись вверх — прямо, никуда не отклоняясь, — на фоне догорающего отблеска на западе.
Когда же ушел Турамбар, Ниниэль застыла молча, как каменное изваяние; тут подошел к ней Брандир и молвил:
— Ниниэль, не страшись худшего, пока не настало оно. Но разве не советовал я тебе выждать?
— Советовал, — отозвалась она, — да только что пользы мне в том было бы теперь? Ибо любовь может ждать и страдать и вне брачных уз.
— Знаю, — откликнулся Брандир. — Однако ж брачные узы — не пустое слово.
— Непустое, — кивнула Ниниэль. — Уже два месяца ношу я под сердцем его дитя. Но не кажется мне, что оттого страх утраты гнетет тяжелее. Непонятны мне твои слова.
— Непонятны и мне, — отозвался он. — И все же мне страшно.
— Славный же из тебя утешитель! — воскликнула она. — Но Брандир, друг мой: замужняя ли, безмужняя, дева или мать, только не в силах я выносить этот ужас. Победитель Судьбы ушел сражаться с судьбою далеко отсюда, и как же мне оставаться здесь и ждать, покуда придут нескорые вести, добрые либо дурные? Может статься, уже нынче ночью он повстречается с Драконом — и как же мне пережить эти страшные часы, ежели не нахожу я себе места?
— Не знаю, — отвечал Брандир, — но так или иначе, а часы эти минуют и для тебя, и для жен тех двоих, что ушли вместе с Турамбаром.
— Пусть поступают они так, как велят им сердца! — воскликнула она. — Что до меня, я здесь не останусь. Многие мили да не отделяют меня от опасности, что грозит моему мужу. Я пойду навстречу вестям!
И потемнело в глазах у Брандира от ужаса при этих словах, и воскликнул он:
— Не сделаешь ты того, если достанет у меня сил удержать тебя. Ибо тем самым ставишь ты под угрозу весь замысел. Только благодаря этим многим милям можно успеть спастись, если случится худшее.
— Если случится худшее, так спасаться я не пожелаю, — молвила она. — Ныне же никчемна твоя мудрость и меня ты не удержишь.
И вышла она к людям, что еще не разбрелись с площади в поселении Эффель и закричала:
— Мужи Бретиля! Я здесь ждать не стану. Если господин мой погибнет, тогда все надежды обернутся ложью. Ваши земли и леса будут выжжены дотла, и все дома ваши обратятся в пепел; и никто, никто не спасется! Так для чего мешкать здесь? Ныне иду я навстречу вестям и тому, что уготовила судьба. Пусть же те, кто со мной согласен, следуют за мною!
Многие захотели сопровождать ее: жены Дорласа и Хунтора, поскольку любимые их ушли с Турамбаром; а другие — из сострадания к Ниниэли и желания поддержать ее; а многих иных поманил в путь сам слух о Драконе — в дерзости своей или безрассудстве (мало зная о зле) надеялись они полюбоваться на деяния славные и неслыханные. Ибо воистину привыкли они видеть в Черном Мече героя столь великого, что мало кому верилось, будто сам Глаурунг способен одержать над ним верх. Потому, не мешкая, выступили они в путь большим отрядом, навстречу опасности, которой не понимали; и почти не отдыхая по дороге, к ночи добрались наконец усталые путники к водопаду Нен Гирит вскорости после того, как ушел оттуда Турамбар. Однако ночь остужает головы; и теперь многие дивились собственной опрометчивости; когда же услышали они от разведчиков, оставшихся там, как близко подобрался Глаурунг и что за отчаянный план измыслил Турамбар, упали они духом и не осмелились идти дальше. Иные встревоженно поглядывали в сторону ущелья Кабед-эн-Арас, но ничего не видели и не слышали, кроме холодного голоса водопада. Ниниэль же устроилась поодаль; все тело ее сотрясала крупная дрожь.
Когда же ушли Ниниэль с отрядом, обратился Брандир к оставшимся:
— Се! Не считаются со мною вовсе и пренебрегают моими советами! Так изберите же себе иного вождя: здесь и сейчас отрекаюсь я от власти и от своего народа. Пусть Турамбар именуется владыкой вашим, раз уже присвоил он все права мои. И пусть никто более не приходит ко мне ни за советом, ни за исцелением!
И Брандир сломал свой жезл. А про себя подумал:
«Ныне ничего больше у меня не осталось, кроме лишь любви к Ниниэли; потому куда пойдет она, ведомая мудростью или безумием, должно идти и мне. В этот темный час ничего нельзя предугадать; но, может статься, даже я смогу оградить ее от какого-либо зла, ежели окажусь поблизости».
Засим Брандир перепоясался коротким мечом, что прежде случалось нечасто, и взял клюку, и поспешил так быстро, как только мог, за ворота, и покинул Эффель, и захромал вдогонку за остальными вниз по долгой дороге к западной границе Бретиля.
Глава XVII
СМЕРТЬ ГЛАРУНГА
Наконец, когда землю укрыла ночная мгла, Турамбар и его спутники пришли к ущелью Кабед-эн-Арас, и порадовались они гулкому грохоту воды: хотя шум этот наводил на мысль об опасности, поджидающей внизу, зато в нем тонули все прочие звуки. Тогда Дорлас отвел их чуть южнее, и спустились они вниз по расщелине к подножию утеса, но здесь охватил Дорласа страх, ибо реку загромождало немало каменных глыб и громадных валунов, и бушевал и ярился вокруг них поток, клыками перемалывая все на своем пути.
— Это — путь к верной смерти, — молвил Дорлас.
— Это — единственный путь, будь то к смерти либо к жизни, — возразил Турамбар. — От промедления переправа легче не станет. А потому — за мной!
И Турамбар пошел первым, и благодаря ловкости и доблести, а может быть, и волею судьбы, переправился благополучно и обернулся, и всмотрелся в непроглядную тьму, пытаясь разглядеть, кто идет следом. Рядом с ним обозначилась темная фигура.
— Дорлас? — спросил он.
— Нет, это я, — откликнулся Хунтор. — Дорлас, похоже, сплоховал на переправе. Ибо можно любить войну, и при этом страшиться многого другого. Он сидит и дрожит на берегу, сдается мне, и да поразит его стыд за речи его к моему родичу.
Турамбар и Хунтор отдохнули немного, но вскорости ночной холод пробрал их до костей, ведь оба они насквозь вымокли, — и они двинулись вдоль реки на север, к лежбищу Глаурунга. Там ущелье сужалось, и вокруг становилось все темнее; пробираясь вперед на ощупь, они различали высоко над головой слабый отблеск, словно от тлеющей головни, и слышали, как взрыкивает Глаурунг, забывшийся чутким сном. Тут принялись они карабкаться к самому краю обрыва, ибо в этом заключалась вся их надежда — подобраться к врагу снизу, там, где не прикрывает его броня. Но столь нестерпим сделался ныне смрад, что головы у них закружились, и оскальзывались они то и дело, и цеплялись за древесные стволы, и боролись с приступами тошноты, в бедственном своем положении позабыв все свои страхи, кроме одного только: сорваться и рухнуть вниз, прямо на клыки Тейглина.
И молвил Турамбар Хунтору:
— Попусту растрачиваем мы убывающие силы. Пока не будем мы уверены, где именно проползет Дракон, бесполезно подниматься выше.
— Когда мы узнаем доподлинно, поздно будет искать дорогу наверх из ущелья, — отозвался Хунтор.
— Истинно говоришь ты, — молвил Турамбар. — Но там, где все зависит от случая, должно случаю и довериться.
Потому остановились они и стали ждать, и видели они из темноты ущелья, как высоко в небе серебристая звезда медленно восходила по тусклой полосе неба; и тогда Турамбар постепенно погрузился в сон, и во сне всю свою волю вложил он в то, чтобы удержаться и не упасть, в то время как черный прилив тащил его вниз, захлестывая ноги.
Внезапно раздался оглушительный шум, стены ущелья дрогнули, из края в край прокатилось эхо. Турамбар разом стряхнул с себя дремоту и сказал Хунтору:
— Дракон пробудился. Час пробил. Рази глубже, ибо ныне двоим должно биться за троих!
И двинулся Глаурунг на Бретиль, и все случилось почти так, как и надеялся Турамбар. Ибо Дракон медленно и тяжело подполз к краю обрыва и не свернул в сторону, но изготовился перебросить через ущелье массивные передние лапы, а потом подтянуть тулово. Ужасом веяло от него; и перебираться он начал не прямо над тем местом, где затаились Турамбар с Хунтором, а чуть севернее, так что снизу видели они гигантскую тень драконьей головы на фоне звезд; и в разверстой пасти его трепетало семь огненных языков. И дохнул Дракон пламенем, так, что все ущелье озарилось алым светом; и черные тени заметались среди камней; деревья прямо перед ним почернели и задымились, и камни с грохотом покатились в реку. Рывком кинулся он вперед, ухватился могучими когтями за край утеса на противоположной стороне и с натугой начал перебираться через провал.