<…> Рузвельт заявляет, что сегодня можно было бы приступить к обсуждению вопроса о международной организации безопасности. Рузвельт считает, что нашей задачей является обеспечение мира по крайней мере на 50 лет. Ввиду того, что ни он, Рузвельт, ни маршал Сталин, ни Черчилль не были в Думбартон-Оксе, было бы целесообразно, чтобы Стеттиниус сделал доклад по этому вопросу.
Стеттиниус заявляет, что, как было согласовано в Думбартон-Оксе, определенные вопросы должны были быть оставлены для дальнейшего рассмотрения и разрешения в будущем. Из числа этих вопросов основным является вопрос о том, какая процедура голосования должна применяться в Совете Безопасности. В Думбартон-Оксе три делегации тщательно обсудили данный вопрос. С того времени он подвергался непрерывному интенсивному изучению со стороны каждого из трех правительств.
5 декабря 1944 года Президент послал маршалу Сталину и премьер-министру Черчиллю предложение о том, чтобы этот вопрос был разрешен путем изложения раздела С главы VI предложений, принятых в Думбартон-Оксе, следующим образом:
«С. Голосование.
1. Каждый член Совета Безопасности имеет один голос.
2. Решения Совета Безопасности по вопросам процедуры принимаются большинством в семь голосов членов.
3. Решения Совета Безопасности по всем другим вопросам принимаются большинством в семь голосов членов, включая совпадающие голоса постоянных членов, причем сторона, участвующая в споре, воздерживается от голосования при принятии решений согласно разделу А главы VIII и согласно второй фразе первого абзаца раздела С главы VIII».
Текст, который он, Стеттиниус, только что огласил, содержит незначительные редакционные изменения, сделанные в соответствии с советскими и британскими замечаниями на первоначальный текст, предложенный Президентом.
|
|
Американское предложение находится в полном соответствии с особой ответственностью великих держав за сохранение всеобщего мира. Действительно, американское предложение требует безусловного единогласия постоянных членов Совета по всем важнейшим решениям, относящимся к сохранению мира, включая все экономические и военные принудительные меры.
В то же время американское предложение признает желательность прямого заявления со стороны постоянных членов о том, что мирное урегулирование любого могущего возникнуть спора есть дело, представляющее общий интерес, – дело, в котором суверенные государства, не являющиеся постоянными членами, имеют право изложить свою точку зрения без всяких ограничений. Если такая свобода обсуждения в Совете не будет обеспечена, то создание всемирной организации, которой мы все желаем, может быть серьезно затруднено или даже сделано совершенно невозможным. Без права полного и свободного обсуждения подобных вопросов в Совете международная организация безопасности, даже если бы ее удалось создать, сильно отличалась бы от того, что мы имеем в виду.
Документ, который представила американская делегация двум другим делегациям, излагает текст положений, которые он, Стеттиниус, зачитал, и специальный перечень тех решений Совета, которые, согласно американскому предложению, потребуют безусловного единогласия, и отдельно перечень тех вопросов (в области споров и их мирного урегулирования), по которым любой участник спора должен воздерживаться от голосования.
|
|
С точки зрения правительства Соединенных Штатов в вопросе о процедуре голосования есть два важных элемента.
Первый заключается в том, что для сохранения всеобщего мира, о котором он, Стеттиниус, упоминал, необходимо единогласие среди постоянных членов.
Второй состоит в том, что для народа Соединенных Штатов исключительно важно, чтобы была предусмотрена справедливость для всех членов организации.
Задача сводится к тому, чтобы примирить эти два главных элемента. Предложения, представленные Президентом 5 декабря 1944 года маршалу Сталину и премьер-министру Черчиллю, дают разумное и справедливое решение и удовлетворительно комбинируют оба эти элемента.
Рузвельт заявляет, что, как он думает, было бы полезно, если бы Стеттиниус перечислил типы решений, которые принимаются в Совете Безопасности при условии единогласия.
Стеттиниус говорит, что, согласно формуле, предложенной Президентом, следующие решения потребуют большинства в семь голосов членов Совета Безопасности, включая голоса всех постоянных членов:
I) Рекомендации Генеральной Ассамблее по вопросам:
1. О принятии новых членов;
2. О временном исключении члена;
3. Об исключении члена;
4. Об избрании Генерального секретаря.
II) Восстановление прав и привилегий временно исключенного члена.
III) Устранение угрозы миру и подавление нарушений мира, включая следующие вопросы:
1. Представляет ли угрозу миру неурегулирование спора между сторонами средствами по их собственному выбору или в соответствии с рекомендациями Совета Безопасности?
|
|
2. Представляет ли угрозу миру или нарушение мира какое-либо другое действие со стороны той или иной страны?
3. Какие меры должны быть приняты Советом для поддержания или восстановления мира и каким образом эти меры должны быть осуществлены?
4. Не следует ли поручить осуществление принудительных мер региональному органу?
IV) Утверждение специального соглашения или соглашений о предоставлении вооруженных сил и средств.
V) Формулировка планов общей системы регулирования вооружения и предоставление таких планов государствам-членам.
VI) Разрешение вопроса о том, совместимы ли характер и деятельность какого-либо регионального органа или региональных мероприятий по поддержанию мира и безопасности с целями и принципами всеобщей организации.
Большинства в семь голосов членов Совета Безопасности, включая голоса всех постоянных членов, с тем, однако, что член Совета воздержится от голосования по всякому решению, касающемуся спора, в котором он является стороной, потребуют следующие решения, относящиеся к мирному урегулированию спора:
I) Носит ли спор или ситуация, доведенные до сведения Совета, такой характер, что если они будут продолжаться, то возможно возникновение угрозы миру?
II) Должен ли Совет призвать стороны к урегулированию или улаживанию спора или ситуации теми средствами, которые они сами изберут?
III) Должен ли Совет давать рекомендации сторонам в отношении методов и процедуры урегулирования?
IV) Должны ли быть юридические аспекты вопроса, находящегося на рассмотрении Совета, переданы им для получения консультации в Международный суд?
V) Следует ли в том случае, если будет существовать региональный орган для мирного урегулирования местных споров, просить этот орган заняться спорами?
Рузвельт заявляет, что, как он уверен, можно будет обсудить и разрешить этот вопрос. Цель больших и малых наций одна и та же – сохранить мир, и вопросы процедуры не должны мешать достижению такой цели.
Сталин спрашивает, что нового в предложениях, изложенных Стеттиниусом, по сравнению с тем, о чем Президент сообщил в послании от 5 декабря.
Рузвельт отвечает, что в этих предложениях изложено то же самое, лишь с небольшими редакционными изменениями.
Сталин спрашивает, какие редакционные изменения были внесены.
Стеттиниус излагает эти редакционные изменения.
Молотов заявляет, что советская делегация также придает большое значение поставленным вопросам и хотела бы изучить предложение Стеттиниуса. Поэтому он предлагает отложить обсуждение вопроса до завтрашнего заседания.
Черчилль заявляет, что он с этим согласен. Не должно быть излишней поспешности в изучении столь важного вопроса. Обсуждение его можно отложить до завтрашнего дня. Он, Черчилль, был не вполне удовлетворен первоначальными предложениями, разработанными в Думбартон-Оксе, так как не был уверен, что в этих предложениях было вполне учтено реальное положение трех великих держав. После изучения новых предложений Президента сомнения Черчилля исчезли – во всяком случае, поскольку дело касается Британского Содружества Наций и Британской империи. Это также относится к независимым доминионам Британской короны.
Черчилль признает, что вопрос о том, будет ли мир построен на прочных основах, зависит от дружбы и сотрудничества трех великих держав, однако мы поставили бы себя в ложное положение и не были бы справедливы по отношению к своим намерениям, если бы мы не предусмотрели возможности свободного высказывания по своим претензиям со стороны малых государств. Без этого дело выглядело бы так, как будто три главные державы претендуют на управление всем миром. Между тем на самом деле они хотят служить миру и спасти мир от ужасов, которые постигли большинство народов в нынешней войне. Вот почему три великие державы должны проявить известную готовность к подчинению интересам общего дела.
Он, Черчилль, естественно, прежде всего думает о том, как новое положение отразится на судьбах Британского Содружества Наций. Он хотел бы привести конкретный пример – пример, трудный для Англии: Гонконг. Если будет принято предложение Президента и Китай попросит возвратить ему Гонконг, то Великобритания будет иметь право высказать свою точку зрения и защищать ее, однако Великобритания не сможет принять участия в голосовании по тем пяти вопросам, которые изложены в конце американского документа. Со своей стороны Китай имел бы право полностью изложить свой взгляд по вопросу о Гонконге, и Совет Безопасности должен был бы решить вопрос без участия британского правительства в голосовании.
Сталин спрашивает, будет ли Египет членом Ассамблеи,
Черчилль отвечает, что Египет будет членом Ассамблеи, но не Совета.
Сталин заявляет, что он хотел бы взять другой пример – пример Суэцкого канала, который расположен на территории Египта.
Черчилль просит сначала рассмотреть его пример. Предположим, что британское правительство не могло бы согласиться на рассмотрение одного из вопросов, затронутых в § 3, так как оно считало бы, что этот вопрос затрагивает суверенитет Британской империи. В таком случае британскому правительству была бы обеспечена победа, ибо в соответствии с § 3 у каждого постоянного члена будет право накладывать вето на действия со стороны Совета Безопасности. С другой стороны, было бы несправедливо, если бы Китай не имел возможности по предмету спора высказать свое мнение.
То же самое относится к Египту. В том случае, если бы Египет поднял вопрос против англичан, касающийся Суэцкого канала, он, Черчилль, допустил бы обсуждение этого вопроса без всякого опасения, так как британские интересы обеспечены § 3, где предусмотрено право вето. Он полагает также, что если Аргентина предъявит претензию в отношении Соединенных Штатов, то Соединенные Штаты подчинятся установленной процедуре рассмотрения, но Соединенные Штаты будут иметь право возражать и наложить вето на решение Совета Безопасности. Они могут применить доктрину Монро.
Рузвельт говорит, что в Тегеранской декларации три державы заявили о своей готовности принять на себя ответственность по созданию такого мира, который получит одобрение народов всего мира.
Черчилль заявляет, что по причинам, которые он изложил, британское правительство не возражает против принятия предложений Соединенных Штатов. Черчилль считает, что было бы нежелательно создавать впечатление, будто бы три державы хотят властвовать над всем миром, не давая другим странам высказывать свое мнение.
Сталин заявляет, что прежде всего он просил бы передать советской делегации документ, зачитанный Стеттиниусом, так как на слух трудно изучить содержащиеся в нем предложения. Ему, Сталину, кажется, что данный документ представляет собой комментарий к предложениям Президента.
Касаясь толкования американских предложений, сделанных на заседании, Сталин говорит, что, как ему кажется, решения, принятые в Думбартон-Оксе, имеют своей целью обеспечить различным странам не только право высказывать свое мнение. Такое право дешево стоит. Его никто не отрицает. Дело гораздо серьезнее. Если какая-либо нация подымет вопрос, представляющий для нее большую важность, она сделает это не для того, чтобы только иметь возможность изложить свое мнение, а для того, чтобы добиться решения по нему. Среди присутствующих нет ни одного человека, который оспаривал бы право наций высказываться в Ассамблее. Однако не в этом суть дела. Черчилль, по-видимому, считает, что если Китай подымет вопрос о Гонконге, то он пожелает только высказаться. Неверно. Китай потребует решения. Точно так же, если Египет подымет вопрос о возврате Суэцкого канала, то он не удовлетворится тем, что выскажет свое мнение по этому поводу. Египет потребует решения вопроса. Вот почему сейчас речь идет не просто об обеспечении возможности излагать свои мнения, а о гораздо более важных вещах.
Черчилль высказывал опасение, как бы не подумали о том, что три великие державы хотят господствовать над миром. Но кто замышляет такое господство? Соединенные Штаты? Нет, они об этом не думают. (Смех и красноречивый жест Президента.) Англия? Тоже нет. (Смех и красноречивый жест Черчилля.) Итак, две великие державы выходят из сферы подозрений. Остается третья… СССР. Значит, СССР стремится к мировому господству? (Общий смех.) Или, может быть, Китай стремится к мировому господству? (Общий смех.) Ясно, что разговоры о стремлении к мировому господству ни к чему. Его друг Черчилль не сможет назвать ни одной державы, которая хотела бы властвовать над миром.
Черчилль вставляет, что сам он не верит, конечно, в стремление к мировому господству со стороны кого-либо из трех союзников. Однако положение этих союзников столь могущественно, что другие могут так подумать, если не будут приняты соответственные предупредительные меры.
Сталин, продолжая свою речь, заявляет, что пока две великие державы приняли устав международной организации безопасности, который, по мнению Черчилля, защитит их от обвинений в желании властвовать над миром. Третья держава еще не дала своего согласия на этот устав. Однако он изучит предложения, сформулированные Стеттиниусом, и, возможно, тогда ему станет яснее, в чем тут дело. Он думает, однако, что перед союзниками стоят сейчас гораздо более серьезные проблемы, чем вопрос о праве наций на высказывание своего мнения или вопрос о стремлении трех главных держав к мировому господству.
Черчилль говорил, что нет оснований опасаться чего-нибудь нежелательного даже в случае принятия американских предложений. Да, конечно, пока все мы живы, бояться нечего. Мы не допустим опасных расхождений между нами. Мы не позволим, чтобы имела место новая агрессия против какой-либо из наших стран. Но пройдет 10 лет или, может быть, меньше, и мы исчезнем. Придет новое поколение, которое не прошло через все то, что мы пережили, которое на многие вопросы, вероятно, будет смотреть иначе, чем мы. Что будет тогда? Мы как будто бы задаемся целью обеспечить мир по крайней мере на 50 лет вперед. Или, может быть, он, Сталин, думает так по своей наивности?
Самое же важное условие для сохранения длительного мира – это единство трех держав. Если такое единство сохранится, германская опасность не страшна. Поэтому надо подумать о том, как лучше обеспечить единый фронт между тремя державами, к которым следует прибавить Францию и Китай. Вот почему вопрос о будущем уставе международной организации безопасности приобретает такую важность. Надо создать возможно больше преград для расхождения между тремя главными державами в будущем. Надо выработать такой устав, который максимально затруднял бы возникновение конфликтов между ними. Это – главная задача.
Переходя более конкретно к вопросу о голосовании в Совете Безопасности, Сталин просит конференцию извинить его за то, что он не успел изучить во всех деталях документы, относящиеся к Думбартон-Оксу. Он был очень занят кое-какими другими делами и потому надеется на снисхождение со стороны британской и американской делегаций.
Рузвельт и Черчилль жестами и возгласами дают понять, что им хорошо известно, чем был так занят Сталин.
Сталин, продолжая, говорит, что, насколько он понимает, все конфликты, которые могут поступить на рассмотрение Совета Безопасности, подразделяются на две категории. К первой категории относятся те споры, для разрешения которых требуется применение экономических, политических, военных или каких-либо других санкций. Ко второй категории относятся те споры, которые могут быть урегулированы мирными средствами, без применения санкций. Правильно ли его понимание?
Рузвельт и Черчилль отвечают, что правильно.
Сталин далее заявляет, что, насколько он понял, при обсуждении конфликтов первой категории предполагается свобода дискуссий, но требуется единогласие постоянных членов Совета при принятии решения. В этом случае все постоянные члены Совета участвуют в голосовании, т. е. держава, участвующая в споре, не будет выведена за дверь. Что же касается конфликтов второй категории, которые разрешаются мирными средствами, то тут предполагается иная процедура: держава, участвующая в споре (в том числе и постоянные члены Совета), не принимает участия в голосовании. Сталин спрашивает, правильно ли он понимает положение.
Рузвельт и Черчилль вновь подтверждают, что Сталин вполне правильно понимает положение.
Сталин, заканчивая, говорит, что Советский Союз обвиняют в излишнем заострении вопроса о голосовании в Совете Безопасности. Советский Союз упрекают в том, что он подымает слишком большой шум по этому поводу. Да, Советский Союз действительно обращает большое внимание на процедуру голосования, ибо Советский Союз больше всего заинтересован в решениях, которые будет принимать Совет Безопасности. А ведь все решения принимаются с помощью голосования. Дискутировать можно сто лет и при этом ничего не решить. Для нас же важны решения. Да и не только для нас.
Вернемся на момент к приводившимся сегодня примерам. Если Китай потребует возвращения Гонконга или Египет потребует возвращения Суэцкого канала, то вопрос об этом будет голосоваться в Ассамблее и в Совете Безопасности. Сталин может заверить своего друга Черчилля в том, что Китай и Египет при этом окажутся не одинокими. В международной организации у них найдутся друзья. Это имеет прямое отношение к вопросу о голосовании.
Черчилль заявляет, что если бы названные страны потребовали удовлетворения своих претензий, то Великобритания сказала бы «нет». Власть международной организации не может быть использована против трех великих держав.
Сталин спрашивает, действительно ли это так.
Иден отвечает, что страны могут говорить, спорить, но решение не может быть принято без согласия трех главных держав.
Сталин еще раз спрашивает, действительно ли это так.
Черчилль и Рузвельт отвечают утвердительно.
Стеттиниус заявляет, что без единогласия постоянных членов Совет Безопасности не может предпринять никаких экономических санкций.
Молотов спрашивает, относится ли то же самое к рекомендациям.
Черчилль отвечает, что это относится только к тем рекомендациям, которые упомянуты в пяти пунктах, сформулированных в конце американского документа. Международная организация безопасности не ликвидирует дипломатических отношений между великими и малыми странами. Дипломатическая процедура будет продолжать свое существование. Будет неправильно преувеличивать власть или злоупотреблять ею или возбуждать такие вопросы, которые могут разъединить три главные державы.
Сталин говорит, что имеется другая опасность. Его коллеги не могут забыть того, что во время русско-финской войны англичане и французы подняли Лигу наций против русских, изолировали Советский Союз и исключили его из Лиги наций, мобилизовав всех против СССР. Надо создать преграду против повторения подобных вещей в будущем.
Иден заявляет, что этого не сможет случиться, если будут приняты американские предложения.
Черчилль подтверждает, что в указанном случае подобная опасность будет исключена.
Молотов говорит, что мы впервые это слышим.
Рузвельт заявляет, что случай, подобный упомянутому маршалом Сталиным, не может повториться, так как для исключения члена требуется согласие всех постоянных членов.
Сталин говорит, что если при принятии американских предложений даже невозможно исключение члена, то все-таки остается возможность мобилизации общественного мнения против какого-либо одного члена.
Черчилль отвечает, что он может допустить случай, когда против кого-либо из членов начнется широкая агитация, но ведь одновременно будет действовать и дипломатия. Черчилль не думает, чтобы Президент захотел выступить против Англии или поддержать какое-либо выступление против нее. Он уверен, что Рузвельт пожелал бы прекратить подобные выступления. Черчилль уверен также, что маршал Сталин не захотел бы выступить против Англии, не поговорив предварительно с Англией. Он, Черчилль, уверен, что всегда можно найти путь к разрешению споров. За себя он, во всяком случае, ручается.
Сталин заявляет, что за себя он также ручается (полушутя), вот, может быть, Майский станет нападать на Англию?
Рузвельт заявляет, что единство великих держав – одна из наших целей. Он, Рузвельт, думает, что американские предложения содействуют достижению этой цели. Если между великими державами возникнут, к несчастью, какие-либо разногласия, то они будут известны всему миру, несмотря ни на какие процедуры голосования. Во всяком случае, невозможно устранить обсуждение разногласий в Ассамблее. Американское правительство думает, что, разрешая свободу дискуссий в Совете, великие державы будут демонстрировать всему миру то доверие, которое они питают друг к другу.
Сталин отвечает, что это правильно, и предлагает продолжить обсуждение вопроса завтра.
Черчилль спрашивает: нельзя ли сейчас обсудить польский вопрос?
Сталин и Рузвельт соглашаются с предложением Черчилля.
Рузвельт заявляет, что Соединенные Штаты находятся далеко от Польши, и он, Рузвельт, попросит двух других участников совещания изложить свои соображения. В Соединенных Штатах Америки проживают 5–6 миллионов лиц польского происхождения. Его, Рузвельта, позиция, как и позиция основной массы поляков, проживающих в Соединенных Штатах, совпадает с той позицией, которую он изложил в Тегеране. Он, Рузвельт, за линию Керзона. С этим, в сущности, согласно большинство поляков, но поляки, как и китайцы, всегда очень озабочены тем, чтобы «не потерять лицо».
Сталин спрашивает, о каких поляках идет речь: о настоящих или об эмигрантах? Настоящие поляки проживают в Польше.
Рузвельт отвечает, что все поляки хотят получить кое-что, чтобы спасти «свое лицо». Его положение, как Президента, было бы облегчено, если бы Советское правительство дало полякам возможность сохранить «лицо». Было бы хорошо рассмотреть вопрос об уступках полякам на южном участке линии Керзона. Он, Рузвельт, не настаивает на своем предложении, но хочет, чтобы Советское правительство приняло это во внимание.
Наиболее существенной частью польского вопроса является вопрос о создании постоянного правительства в Польше. Рузвельт думает, что общественное мнение Соединенных Штатов настроено против того, чтобы Америка признала люблинское правительство, так как народу Соединенных Штатов кажется, что люблинское правительство представляет лишь небольшую часть польского народа. Насколько ему известно, американский народ хочет видеть в Польше правительство национального единства, в которое вошли бы представители всех польских партий: рабочей или коммунистической партии, крестьянской партии, социалистической партии, национал-демократической партии и других. Он, Рузвельт, лично не знаком ни с одним членом люблинского правительства, ни с одним членом польского правительства в Лондоне. Он знает лично только Миколайчика. Во время своего пребывания в Вашингтоне Миколайчик произвел на Рузвельта впечатление приличного человека.
Он, Рузвельт, думает, что важно создать правительство в Польше, которое будет представлять народные массы страны и получит их поддержку. Возможно, что это будет только временное правительство. Существует много методов создания такого правительства, и неважно, какой метод будет избран. У него, Рузвельта, имеется предложение о том, чтобы создать Президентский совет в составе небольшого количества выдающихся поляков. На этот Президентский совет будет возложена задача создания временного правительства Польши. Вот единственное предложение, которое он привез с собой из Соединенных Штатов за три тысячи миль. Мы, конечно, добавляет Рузвельт, надеемся, что Польша будет в самых дружественных отношениях с Советским Союзом.
Сталин говорит, что Польша будет находиться в дружественных отношениях не только с Советским Союзом, но и со всеми союзниками.
Рузвельт заявляет, что он хотел бы слышать от маршала Сталина и Черчилля их мнение о его предложении. Разрешение польского вопроса очень помогло бы делу союзников.
Черчилль говорит, что он уполномочен заявить о положительном отношении британского правительства к предложению Президента. Черчилль постоянно публично заявлял в парламенте и других местах о намерении британского правительства признать линию Керзона в том виде, как она толкуется Советским правительством, т. е. с оставлением Львова у Советского Союза. Его, Черчилля, и Идена много критиковали за это как в парламенте, так и в консервативной партии, но он всегда считал, что после той трагедии, которую перенесла Россия, защищая себя от германской агрессии, и после тех усилий, которые Россия приложила для освобождения Польши, претензии русских на Львов и на линию Керзона базируются не на силе, а на праве. Черчилль продолжает и сейчас придерживаться этой точки зрения.
Однако Черчилль больше интересуется вопросам польского суверенитета, свободой и независимостью Польши, чем уточнением линии ее границ. Он хотел бы, чтобы у поляков была родина, где они могли бы жить так, как им кажется лучшим. Он несколько раз слышал, как маршал Сталин с величайшей твердостью провозглашал ту же самую цель. Так как Черчилль всегда питал доверие к заявлениям маршала Сталина о суверенитете и независимости Польши, он не считает вопрос о границе очень важным.
У Великобритании нет никаких материальных интересов в Польше. Великобритания вступила в войну, чтобы защитить Польшу от германской агрессии.[64]Великобритания интересуется Польшей потому, что это – дело чести Великобритании. Великобритания никогда не сможет удовлетвориться решением, которое не обеспечило бы Польше такое положение, при котором она была бы хозяином в своем доме. Однако Черчилль делает одну оговорку: свобода Польши не должна означать допущение с ее стороны враждебных намерений или интриг против Советского Союза. Мы, говорит Черчилль, не просили бы о том, чтобы Польша была свободной, если бы у нее были враждебные намерения в отношении Советского Союза.
Черчилль надеется, что участники совещания не разъедутся, не предприняв практических мер по польскому вопросу. Сейчас существуют два польских правительства, в отношении которых союзники придерживаются разных мнений. Он, Черчилль, не имел непосредственного контакта с членами нынешнего польского правительства в Лондоне. Несмотря на то, что британское правительство признает лондонское польское правительство, оно не считает нужным встречаться с членами этого правительства. Но Миколайчик, Ромер и Грабский – умные и честные люди, и с ними британское правительство находится в дружеских отношениях.
Он, Черчилль, спрашивает, нельзя ли будет здесь создать такое польское правительство, как то, о котором говорил Президент, – впредь до того момента, когда польский народ сможет свободно избрать такое правительство, которое будет признано Советским Союзом, Великобританией, Соединенными Штатами, а также другими Объединенными Нациями, ныне признающими польское правительство в Лондоне? Черчилль думает, что создание органа, о котором говорил Президент, подготовит путь к определению польским народом своей конституции и выборам своей администрации. Если бы это удалось осуществить, то был бы сделан большой шаг вперед по пути к миру и благосостоянию в Центральной Европе. Черчилль поддерживает предложение Президента. Но, конечно, добавляет Черчилль, при всех условиях должны быть обеспечены линии коммуникаций Красной Армии.
Сталин говорит, что, как только что заявил Черчилль, вопрос о Польше для британского правительства является вопросом чести. Сталину это понятно. Со своей стороны, однако, он должен сказать, что для русских вопрос о Польше является не только вопросом чести, но также и вопросом безопасности. Вопросом чести потому, что у русских в прошлом было много грехов перед Польшей. Советское правительство стремится загладить эти грехи. Вопросом безопасности потому, что с Польшей связаны важнейшие стратегические проблемы Советского государства.
Дело не только в том, что Польша – пограничная с нами страна. Это, конечно, имеет значение, но суть проблемы гораздо глубже. На протяжении истории Польша всегда была коридором, через который проходил враг, нападающий на Россию. Достаточно вспомнить хотя бы последние тридцать лет: в течение этого периода немцы два раза прошли через Польшу, чтобы атаковать нашу страну. Почему враги до сих пор так легко проходили через Польшу? Прежде всего потому, что Польша была слаба. Польский коридор не может быть закрыт механически извне только русскими силами. Он может быть надежно закрыт только изнутри собственными силами Польши. Для этого нужно, чтобы Польша была сильна. Вот почему Советский Союз заинтересован в создании мощной, свободной и независимой Польши. Вопрос о Польше – это вопрос жизни и смерти для Советского государства.
Отсюда крутой поворот, который мы сделали в отношении Польши от политики царизма. Известно, что царское правительство стремилось ассимилировать Польшу. Советское правительство совершенно изменило эту бесчеловечную политику и пошло по пути дружбы с Польшей и обеспечения ее независимости. Именно здесь коренятся причины того, почему русские стоят за сильную, независимую и свободную Польшу.
Теперь о некоторых более частных вопросах, которые были затронуты в дискуссии и по которым имеются разногласия.
Прежде всего, о линии Керзона. Он, Сталин, должен заметить, что линия Керзона придумана не русскими. Авторами линии Керзона являются Керзон, Клемансо и американцы, участвовавшие в Парижской конференции 1919 года. Русских не было на этой конференции. Линия Керзона была принята на базе этнографических данных вопреки воле русских. Ленин не был согласен с этой линией. Он не хотел отдавать Польше Белосток и Белостокскую область, которые в соответствии с линией Керзона должны были отойти к Польше.
Советское правительство уже отступило от позиции Ленина. Что же вы хотите, чтобы мы были менее русскими, чем Керзон и Клемансо? Этак вы доведете нас до позора. Что скажут украинцы, если мы примем ваше предложение? Они, пожалуй, скажут, что Сталин и Молотов оказались менее надежными защитниками русских и украинцев, чем Керзон и Клемансо. С каким лицом он, Сталин, вернулся бы тогда в Москву? Нет, пусть уж лучше война с немцами продолжится еще немного дольше, но мы должны оказаться в состоянии компенсировать Польшу за счет Германии на западе.
Во время пребывания Миколайчика в Москве он спрашивал Сталина, какую границу Польши на западе признает Советское правительство. Миколайчик был очень обрадован, когда услышал, что западной границей Польши мы признаем линию по реке Нейсе. В порядке разъяснения нужно сказать, что существуют две реки Нейсе: одна из них протекает более к востоку, около Бреславля, а другая – более к западу. Сталин считает, что западная граница Польши должна идти по Западной Нейсе, и он просит Рузвельта и Черчилля поддержать его в этом.
Другой вопрос, по которому Сталин хотел бы сказать несколько слов, – это вопрос о создании польского правительства. Черчилль предлагает создать польское правительство здесь, на конференции, Сталин думает, что Черчилль оговорился: как можно создать польское правительство без участия поляков? Многие называют его, Сталина, диктатором, считают его не демократом, однако у него достаточно демократического чувства для того, чтобы не пытаться создавать польское правительство без поляков. Польское правительство может быть создано только при участии поляков и с их согласия.
Подходящий момент для этого был прошлой осенью, когда Черчилль приезжал в Москву и привез с собой Миколайчика, Грабского и Ромера. В Москву тогда были приглашены и представители люблинского правительства. Между лондонскими и люблинскими поляками была устроена встреча. Наметились даже некоторые пункты соглашения. Черчилль об этом должен помнить. Затем Миколайчик уехал в Лондон с тем, чтобы очень скоро вернуться в Москву для завершения шагов по организации польского правительства. Вместо этого, однако, Миколайчик был изгнан из польского правительства в Лондоне за то, что он отстаивал соглашение с люблинским правительством. Нынешнее польское правительство в Лондоне, возглавляемое Арцишевским и руководимое Рачкевичем, против соглашения с люблинским правительством. Больше того: оно относится враждебно к такому соглашению. Лондонские поляки называют люблинское правительство собранием преступников и бандитов. Разумеется, бывшее люблинское, а теперь варшавское правительство не остается в долгу и квалифицирует лондонских поляков как предателей и изменников. При таких условиях как их объединить? Он, Сталин, этого не знает.
Руководящие лица варшавского правительства – Берут, Осубка-Моравский и Роля-Жимерский – не хотят и слышать о каком-либо объединении с польским правительством в Лондоне. Сталин спрашивал варшавских поляков: на какие уступки они могли бы пойти? Ответ был следующий: варшавские поляки могли бы терпеть в своей среде таких лиц из числа лондонских поляков, как Грабский и Желиговский, но они и слышать не хотят о том, чтобы Миколайчик был премьер-министром. Сталин готов предпринять любую попытку для объединения поляков, но только в том случае, если эта попытка будет иметь шансы на успех. Что же делать? Может быть, пригласить сюда варшавских поляков? Или, может быть, пригласить их в Москву и там с ними поговорить?