В десять часов вечера в тот день Антоний прошел по коридору к Инсектарию, постучал в дверь и сказал:
— Босс, мы с малышом едем прогуляться. Мне нужно сигарет купить. Хочешь с нами?
Мы надеялись, что он не выйдет из своей комнаты, — Шеллу достаточно было разок взглянуть на нас, и он сразу бы понял: мы едем не просто прогуляться. К счастью, он только отозвался из-за закрытой двери, на что я и рассчитывал.
— Нет, я лучше останусь — вдруг Барнс попытается связаться с нами.
Я не испытывал никакой радости от того, что мы скрываем наше предприятие от Шелла, но Антоний категорически настаивал на том, что Шелл не должен узнать про шляпу.
— Шелл не очень-то одобряет проколы, — так он преподнес мне свою точку зрения.
— Да он сам прокололся тем вечером.
— Ты, малыш, не понимаешь. Я тебя туда отвезу. Ты возьмешь шляпу у этой девушки, и мы вернемся раньше, чем народ просечет, что к чему.
Я согласился: не нравилось мне видеть силача в таком затруднительном положении.
Антоний знал место на Северном берегу, неподалеку от имения Паркса, где была принадлежащая муниципалитету лестница, — она вела к берегу со скал. Все имения располагали собственными частными спусками, но доступ к ним был обычно перекрыт запертыми калитками. Скалы представляли собой превосходное дополнение к системе безопасности, а поскольку большинство участков на побережье находились в частной собственности, найти проход к берегу было довольно затруднительно, если только вы не были готовы топать по пляжу от одного из восточных городков.
Примерно в пол-одиннадцатого Антоний съехал на обочину дороги, проходившей через лесок. В темноте была видна просека — это и была дорога к проливу.
— Выйдешь на берег — поверни на запад. До имения Паркса отсюда три четверти мили, — сказал он. — И ради бога, не сломай ноги на этой лестнице.
— Ты будешь ждать меня здесь?
— Я доеду до ближайшей забегаловки, выпью пивка, возьму пару пачек и вернусь через сорок минут. Если я все это время буду сидеть здесь и появятся копы, то они пожелают узнать, что я делаю. Так что пошевеливайся. Без опоздания.
— Там темно.
— Ну да, по ночам обычно бывает темно. Не волнуйся, ночь сегодня лунная, и, когда выйдешь из леска, все будет не так уж и страшно.
Я вздохнул, покачал головой и вышел из машины.
— Удачи, — сказал Антоний, когда я хлопнул дверью.
Потом «корд» тронулся с места и через несколько секунд исчез из вида.
Хотя дни в конце сентября стояли еще теплые, тем вечером было прохладно и ветрено, с востока задувал ветерок. К ясно ощутимому запаху морской воды примешивался запах близкой осени. Все регалии Онду я оставил дома, и на мне была обычная уличная одежда — двигаться в ней было проще, к тому же мне не хотелось вызывать насмешек Исабель. Именно она, возникая перед моим мысленным взором, заставляла меня топать по лесу, в котором не было видно ни зги. С ветвей падали желуди, а в кустах возились мелкие звери. Если призраки в самом деле существовали, то более подходящего места для встречи с ними и представить себе было нельзя. Я осторожно двигался вперед, вздрагивая при каждом потрескивании и хлопке.
Антоний был прав: стоило мне приблизиться к краю утеса, как сквозь сосновые и дубовые ветки ко мне пробился лунный свет. Когда я наконец вышел из леска и остановился на верхней ступеньке лестницы, слева от меня, на востоке, засияла молочно-белая полная луна, а в пенистой воде пролива я увидел отраженный свет маяка. Я начал спускаться по шаткой деревянной лестнице, крепко держась за перила, хотя был риск оцарапаться. Лестница оказалась довольно крутой, но ступеньки время от времени прерывались небольшой площадкой, после которой лестница резко меняла направление.
Добравшись наконец до берега, я вздохнул с облегчением, но, посмотрев на шаткую лестницу, понял, что путь назад будет еще труднее. Здесь, рядом с водой, ветер разгулялся не на шутку. Я оглянулся в поисках какого-нибудь ориентира, чтобы не пропустить лестницу на обратном пути. Если луну затянет облаками, тут запросто пройдешь мимо. Шагах в пятидесяти к востоку я увидел ржавеющие останки старого буя — он стоял наклонившись, наполовину занесенный песком. Я сделал себе зарубку на память — если дойду до буя, нужно будет вернуться назад; затем повернулся на запад и пошел.
Широкая прибрежная полоса была усеяна камнями и разбитыми ракушками, отчего под ногами шуршало, словно я шел по гравийной дорожке. Я вернулся мыслями к Исабель, спрашивая себя: зачем она меня пригласила? Ответы могли быть самыми разными — от шантажа до варианта, предложенного Шеллом: я ей просто понравился. Я надеялся на второе, а потому не взял с собой денег, и хотя видел девушку всего один раз, никак не мог ее забыть.
Я прошел где-то с милю, остановился и огляделся. Береговая полоса была здесь пошире, а у основания утеса находились большие скалы и камни. Луна продолжала светить, хотя казалась теперь меньше и быстро поднималась по небу. Облаков стало больше, и они время от времени заволакивали луну, но в ее свете я разглядел подход к лестнице. Я понятия не имел, ведет она к имению Паркса или нет, миновал я нужное место или не дошел до него. После пристального обследования обнаружилось, что калитка перед лестницей не заперта, а открытый замок висит в скобе.
Медленно повернувшись и вглядевшись в темноту, я почувствовал покалывание в шее. В это мгновение я клял себя за то, что позволил Антонию уговорить меня и пошел на эту глупость. Но в конечном счете верх взяли мои трепетные ожидания, и я шепотом проговорил:
— Эй, Исабель?
Не успел я произнести эти слова, как у моих ног упал камушек. Я повернулся, но никого не увидел. Потом где-то совсем близко от меня раздался голос:
— Тсс-сс, сеньор свами. Сюда.
Я с облегчением посмотрел в ту сторону, откуда звучал ее голос, но увидел только нагромождение камней.
— Тсс-с, — повторила Исабель, и я, подняв глаза, увидел ее: она сидела на самом большом из камней, со шляпой на голове.
Я подошел к ней и сказал:
— Hola.
— Sube. [24]
Она показала на камень поменьше, по которому можно было взобраться на соседний, повыше, а оттуда — к ней.
Я стал взбираться по камням и чуть не упал, делая последний большой шаг, что вызвало у нее смех.
— Приятно встретиться здесь с тобой, — сказал я, садясь и скрещивая ноги.
— ¿ Has traido los fantasmas? [25]— спросила она.
— Призраки боялись подходить ко мне сегодня— знали, что я иду на свидание с тобой.
Она улыбнулась, сняла шляпу и протянула мне. Ее волосами, теперь не заплетенными в косу, играл ветер, а я не мог на нее наглядеться — все смотрел и смотрел, не в силах протянуть руку и взять шляпу. Тогда руку протянула она и водрузила сомбреро на мою голову.
— Тебе она идет больше, чем этому gigante.
— Антонию? Ты его видела?
— Из окошка наверху. Я все это представление видела.
— У меня к тебе один вопрос. Почему ты нам помогаешь?
— Не нам. Тебе. Мы, индусы, должны помогать друг другу.
— Тебя мой тюрбан ни в чем не убедил? Ни на секунду?
Она помотала головой.
— Когда ты приехала на север? — спросил я.
— В двадцать четвертом. Мне тогда было восемь.
— Какое совпадение. Я тоже в двадцать четвертом. Только мне было девять.
— Мы в Сьюдад-Хуаресе сели на автобус, и он привез нас в Калифорнию. Родители устроились там работать в саду у Паркса. Меня отправили в дом — работать на кухне. Мама умерла от тифа, а папу в конце концов репатриировали. Мне, наверное, повезло. Когда Паркс переехал из Калифорнии сюда, он взял и меня.
Выглянувшая из-за облаков луна осветила ее лицо, и я увидел, что оно печально.
— ¿ Y tú?[26]— спросила она.
— У нас был дом в Мехико, и моя семья пережила там худшие времена — артобстрелы, осаду города Сапатой,[27]— все пережила. И когда уже казалось, что жизнь стала налаживаться, мой отец угодил под перестрелку сапатистов и солдат Каррансы.[28]Он шел на рынок.
— И сколько тебе тогда было?
— Четыре. А уже потом, когда в двадцать четвертом открылась граница, моя мать взяла меня и моего старшего брата Эрнандо, и мы бежали из Мексики.
— Вы работали на полях? — спросила Исабель.
— Нет. Моя мать хотела поехать на восток, в Нью-Йорк.
— ¿ Por qué aquí?[29]
— Она слышала, что работа на фермах тяжелая, на фабрике работать лучше. Мы сняли маленькую квартиру в Ист-Энде. Отопления там не было, и нам приходилось кипятить воду, которая подавалась по трубам. Мы там и месяца не провели, когда она как-то раз не вернулась вечером с работы. Никто так и не узнал, что с ней случилось. Просто исчезла — и все.
— Ты, наверное, здорово испугался.
— Нас с братом выселили, и мы стали бродягами. Питались из мусорных бачков, выпрашивали остатки еды у задних дверей ресторанов, нищенствовали.
Исабель протянула руку и коснулась моей щеки.
— А красивый мужчина с усами?
— Он нашел меня на улице. Я был без сознания. Я потерял Эрнандо, а одному мне было не выжить. Я вырубился как-то ночью в канаве, а у Шелла была работа в городе. Он взял меня к себе и воспитал.
— Un milagro. [30]
Я кивнул и отер глаза. Я так давно не позволял себе вспоминать о своем прошлом. Все те немалые усилия, что предпринимались для моего образования, были попыткой стереть это прошлое из моей памяти. А теперь, когда я сидел рядом с Исабель, оно вернулось, реальное, полное жизни, словно моя память была комнатой с порхающими в ней бабочками.
КАК ПРИЗРАК
— У тебя отличный английский, — сказала Исабель.
— Лучше, чем мой свами?
Она рассмеялась.
— А у меня с языком проблемы.
— Ты прекрасно говоришь. У меня были частные преподаватели. Приходили по пять дней в неделю. Шелл мне сказал, что, если я хочу добиться здесь успеха, должен уметь по-английски убеждать людей, что черное — это белое.
— А теперь в этом — вся твоя жизнь.
Я кивнул, приподняв шляпу над головой.
— Как тебя зовут? — спросила она.
Я назвал свое имя.
— Siéntate a milado, [31]и будем смотреть на воду. — Исабель постучала по воздуху рядом с собой.
Я подвинулся к ней поближе и повернул голову в сторону пролива. Ее волосы легонько щекотали мое лицо и смутно пахли какими-то пряностями. Она откинулась назад, опершись ладонями о поверхность камня, наши плечи соприкасались, голова у меня кружилась. Меня повело, я почувствовал слабость и какой-то прилив нервной энергии в груди. Некоторое время мы сидели молча, потом Исабель притулилась ко мне.
— Паркс этой весной отправляет меня назад в Мексику, — сказала она. — Он тянет только потому, что не хочет видеть в доме нового человека на праздники.
— Почему отправляет? — спросил я, подаваясь вперед и легонько кладя руку ей на плечи.
— Друзья сказали ему, нехорошо, мол, что у него работает мексиканка. Ну, ты знаешь — La Depresión, репатриация…
Я хотел сказать что-нибудь, чтобы утешить ее, но предложить смог только молчание и потяжелевшую руку на ее плечах.
— Это ничего, — сказала она. — Я хочу вернуться и найти отца.
— В двадцать четвертом они нас приглашали, потому что мы были нужны, а теперь мы стали паразитами.
— Un país desconocido, [32]— покачала головой Исабель.
После этого мы посидели молча, глядя на воду в лунном свете. Я вспомнил Антония и мое обещание вернуться через час, молча повернулся, поцеловал Исабель в щеку и начал вставать. Она ухватила меня за рубашку, прежде чем я успел подняться, притянула меня к себе и наскоро поцеловала в губы. В это мгновение я понял, что влюбился.
Встав, я чуть не свалился с камня и несколько мгновений балансировал, пытаясь сохранить равновесие. Она рассмеялась.
— Я хочу остаться, но не могу, — объяснил я.
— Я тебе позвоню.
— Я приду, — пообещал я, спрыгивая с камня, и, переполненный новой энергией, припустил бегом.
Сразу же почувствовав тоску по Исабель, я повернулся, чтобы еще раз бросить взгляд на нее, но, кроме темного берега, ничего не увидел. Наконец в лунном свете мне все же удалось разглядеть светлое пятно ее платья — она, словно призрак, поднималась по высоким ступеням лестницы. Я помахал Исабель шляпой, но она меня не увидела.
Я пошел быстрым шагом, надеясь, что не слишком утомил Антония ожиданием. Надвинулся фронт облаков, перекрыв лунный свет. Мои мысли все время возвращались к Исабель, и воспоминания о нашей улице в Мехико перемешивались с ее образом. Я брел, грезя наяву, и вдруг услышал голос.
Я вздрогнул и посмотрел в сторону воды. Там я увидел огонек сигареты — он разгорелся на несколько мгновений и погас, и тогда я понял, что не один на берегу. Я остановился и прислушался.
На берегу виднелись четыре или пять движущихся теней, они собрались вокруг еще более массивной тени — мне показалось, что на берег вытаскивают лодку. Теперь звуки голосов доносились до меня отчетливее. Я замер, надеясь, что они меня не заметили.
Я понятия не имел, кто это такие, но был уверен — мне будет лучше, если меня не обнаружат. Через мгновение мой душевный подъем после поцелуя Исабель сменился страхом. Я решил, что если буду ступать осторожно, как можно тише, то смогу пройти незамеченным. Я едва успел сделать шагов десять, как луна отыскала щелочку в облаках и залила берег своим сиянием. Я запаниковал и пустился бегом, и в тот момент, когда они услышали мои шаги, до меня донесся шепот: «Вот он — хватайте его».
И тут я припустил что было духу, но сквозь бешеный стук собственного сердца до меня доносились тяжелое дыхание и звук бегущих ног, я слышал, как приближаются мои преследователи. Времени повернуться и посмотреть, кто бежит за мной, не было, но, судя по звукам, их было двое, а может и трое. Теперь, когда меня засекли, я надеялся, что луна по-прежнему будет светить и мне не придется потратить ни одного лишнего мгновения на поиски лестницы, ведущей наверх — к Антонию.
Я несся, как заяц, подгоняемый страхом. Так я пробежал минут пять, а потом почувствовал, что устаю. Ноги сводила судорога, в боку покалывало, я хватал ртом воздух, но заставлял себя бежать, чувствуя, как преследователи сокращают расстояние. Наконец я увидел впереди очертания буя, примеченного мною раньше. Сделав резкий поворот, я направился к утесу, обшаривая его глазами в поисках лестницы.
Несколько мгновений я бежал, не имея перед собой никаких ориентиров, направляемый только верой в то, что найду путь к спасению. Луна скрылась за очередным облаком, и берег опять погрузился в темноту. Почти в последнее мгновение я успел увидеть лестницу, уходящую вверх, и устремился к ней. Один из преследователей опередил остальных и был так близко, что я слышал сзади его дыхание.
В три отчаянных прыжка я добрался до лестницы и преодолел первый десяток ступеней. На десятой я задержался. Услышав треск деревянной лестницы у себя за спиной, я повернулся, сел и, подняв ноги, подтянул их к груди. И увидел крупного широкоплечего человека в вязаной шапочке на лысой голове, с цепкими руками — они показались мне громадными, когда, вынырнув из темноты, потянулись ко мне. Но подробнее разглядеть его мне не удалось, потому что, когда я выпростал ноги, подошвы моих ботинок ударили незнакомцу прямо в лицо, и он кубарем полетел вниз. Я не стал ждать, когда он приземлится, — сразу же вскочил на ноги и побежал дальше вверх.
Тем временем другой преследователь почти догнал меня — он уже бежал по лестнице. Я потратил слишком много сил на то, чтобы остановить первого, и теперь с каждым шагом наверх терял скорость. Я буквально хватал ртом воздух и чувствовал, что сердце мое вот-вот разорвется. Выбора не оставалось — надо было остановиться хоть на несколько секунд, чтобы перевести дыхание. Остановившись, я бросил взгляд вниз и увидел второго человека всего ступенях в десяти ниже меня. К счастью, он тоже тяжело дышал и должен был остановиться на несколько мгновений.
Во время этой передышки я поднял голову и увидел, что до верха остается всего двадцать ступеней, и почувствовал, что мне по силам их преодолеть. Я увидел наверху деревья, увидел последнюю ступеньку и испытал новый прилив энергии. И вот тут-то я оступился, потерял равновесие и рухнул вперед, ударившись голенями и локтями о жесткое дерево. Мой преследователь смог сократить расстояние.
Да, я успел добраться до верха и броситься в лес, прежде чем он схватил меня, но далеко убежать не успел — получил удар в спину. Мужчина нырнул головой вперед и сумел ухватить меня за щиколотки. Шляпа, которую я до того крепко прижимал к себе, выпала из моих рук, от падения на землю все поплыло перед глазами. Но все же я принялся извиваться, как животное, пытаясь вырваться из его хватки. Мне удалось перевернуться и высвободить одну ногу, и я принялся молотить преследователя изо всех сил.
— Я тебя убью, сучонок, — прохрипел он.
С последним ударом ботинок сорвался с моей ноги и ударил мужчину в лицо. Он отвлекся на миг, а мне только этого и было нужно, чтобы полностью освободиться и вскочить на ноги. Я снова пустился бежать, натыкаясь на острые камни и ветки, валявшиеся на тропинке. Но тут в нескольких футах за моей спиной раздался выстрел, и я замер. Когда эхо выстрела затихло, я услышал его голос:
— Двинешься — пристрелю.
Согнувшись пополам и пытаясь перевести дыхание, я повернулся лицом к нему. Виден был только силуэт, но это явно был силуэт человека с пистолетом. Преследователь стоял, опираясь рукой о дерево рядом с тропинкой, и тоже тяжело дышал.
— Я здесь, Билл, — выкрикнул он, видимо, сообщая о своем местоположении отставшему приятелю.
Он поднял руку с пистолетом и произнес одно слово: «Что…», но больше ничего не сказал. Чьи-то неясные очертания показались из-за дерева, о которое он опирался. Послышался тяжелый удар, о котором известил хруст кости, и мой преследователь, тихонько пискнув, рухнул на землю. Крупная тень надвинулась на меня.
— Уходим отсюда, малыш, — сказала она.
— Там идет еще один, — предупредил я Антония.
— Уже не идет.
ТАНЦЫВ ТЕМНОТЕ
— Бутлегеры, — объяснил Антоний, когда мы выехали на дорогу к дому; он ехал с открытым окном, стряхивая пепел сигареты в ночной сумрак.
— Что?
— Они завозят алкоголь из Канады. Какой-нибудь паршивый самогон, который смешивают с ягодами можжевельника и ароматизатором.
— Они, кажется, хотели меня убить.
— Вряд ли. Им мокрушничать ни к чему. Просто хотели узнать, кто ты такой. А если бы решили, что ты федеральный агент, может, и прикончили бы.
— Спасибо.
— Слушай, а где шляпа?
— Где-то на дороге. Я ее выронил, когда этот тип прыгнул на меня.
— Ну, по крайней мере, теперь Паркс ее не найдет. Так значит, ты видел девушку?
— Да, — сказал я, и в моем голосе, видимо, послышались необычные нотки, потому что всю остальную дорогу до дома Антоний напевал себе под нос «Танцы в темноте».[33]
Шелл ждал нас в гостиной. Он обвел меня один раз взглядом, чуть задержался на пятнах грязи, украшавших брюки и рубашку, на порванном воротнике, отметил отсутствие одного ботинка. Никаких вопросов он не задавал, только поднял правую бровь.
Я знал, что он ждет объяснений, и с радостью рассказал бы ему обо всем, но Антоний заставил меня поклясться, что я буду нем как рыба. Пробормотав: «Мне нужно переодеться», — я быстро вышел из комнаты — пусть силач сам разбирается. Остановившись перед своей спальней, я прислушался — интересно, какие извинения он изобретет.
— Я думал, вы едете за сигаретами, — сказал Шелл.
— Понимаешь, босс, — начал Антоний и надолго замолчал. Я почти что слышал, как медленно ворочаются шестеренки в его громадной голове. — Я и в самом деле купил сигареты, но малыш попросил меня отпустить его на часик, чтобы он мог встретиться с той девицей, что мы видели у Паркса пару недель назад.
— И что же он с ней делал — дрался на кулачках?
— Ну ты же понимаешь. Первое свидание.
— Ты прекрасно знаешь, что наши правила запрещают знакомство с клиентами.
— Босс, она же мексиканка. Я думал, для него это будет хорошо.
— Почему он мне сам не сказал?
— Ты же отец. Ни один сын не рассказывает отцу о таких вещах.
Прошло какое-то время, потом раздался голос Шелла:
— Видать, она из несговорчивых.
— А несговорчивые самые сладкие, — отозвался Антоний.
Шелл, видимо, знал, что я подслушиваю из коридора, потому что позвал меня. Я приковылял в гостиную — все еще в одном правом ботинке. Шелл указал мне на стул напротив себя. Антоний сидел на диване, уперев локти в колени и сцепив пальцы.
Шелл поставил стакан с вином на кофейный столик.
— Джентльмены, у нас с вами намечается дело, — объявил он.
Я решил, что за этим последует лекция, но он только сказал, что звонил Барнс, который жаждет нас увидеть.
— Когда? — спросил я.
— Завтра утром. Ровно в десять. Думаю, мы должны появиться в полном составе. Так что, Антоний, облачись в свою шоферскую форму. Диего, ты выступаешь в роли свами, но в данном случае говорить буду только я.
— Полиции удалось что-нибудь найти? — поинтересовался я.
— Барнс пока молчит, — сказал Шелл. — Завтра после встречи он обещал сообщить подробности — если, конечно, мы сумеем его убедить.
— Мне очень не хочется об этом говорить, — заметил Антоний, — но девочка, вероятно, мертва.
— Почему ты так думаешь? — спросил я.
— Если только Барнс не сообщит нам, что это уже было сделано, за нее уже давно было пора потребовать выкуп, — сказал Шелл. — Если кто-то ее похитил, для этого должны были быть какие-то основания. Обычно такими основаниями бывают деньги, особенно если речь идет о таких людях, как Барнс.
— Могли быть и другие основания, — возразил я: уж очень мне не хотелось думать, что девочка мертва.
— Вряд ли, — сказал Антоний.
— К тому же, — добавил Шелл, — тут может быть замешан кто-то, кто ее знал. Просто по логике. Так что завтра смотреть в оба. Прислуга, жена — никто не может быть вне подозрения. Даже сам Барнс.
— Ну, разберемся, — сказал Антоний.
— Уж меня-то на шармачка не возьмешь — я в загробные миры слабо верю, — произнес Шелл. — Эта девочка в стекле, когда смотрела на меня, словно вызов мне бросала — разгадай, мол, меня.
Антоний встал и сообщил, что идет спать. Покидая гостиную и при этом обходя стул Шелла сзади, он повернулся и, улыбнувшись, подмигнул мне. Он меня продал с потрохами, утаив то, что ездили-то мы забирать его шляпу, и меня рассказанная им история слегка расстроила, но надо было отдать Антонию должное — мошенник он был первоклассный.
Я тоже встал, но не успела моя задница оторваться от стула, как Шелл велел:
— Сядь.
Я сел.
— Ты сегодня ездил встречаться с Исабель?
— Да.
— Парксу об этом известно?
— Нет, мы встречались на берегу.
Шелл помолчал немного, словно взвешивая эту информацию. Когда он наконец заговорил, по его тону я понял, что его слова не в ладу с его мыслями.
— Делай, что считаешь нужным, только помни: Паркс ничего не должен узнать.
— Понятно.
— Одна ошибка — и мы можем лишиться нашего бизнеса.
Я кивнул и встал, собираясь уходить. Когда я проходил мимо Шелла, он ухватил меня за руку:
— Она тебе нравится?
— Очень.
— Хорошо, — прошептал он, закрыл глаза и просидел так несколько секунд, держа мою руку, а потом отпустил меня.
ХАШ
Гарольд Барнс намного больше походил на Тедди Рузвельта,[34]чем я — на индийского свами: щеточка усов, косящие глаза за круглыми очками, зубы, словно клавиши пианино, коренастое сложение, черный костюм. Но вот что касается личных качеств, тут он мало чем напоминал Несгибаемого Всадника.[35]Потеря дочери, судя по всему, стала для него тяжелым ударом. Лицо Барнса было пепельно-серым, и ходил он, тяжело шаркая, словно со дня исчезновения дочери не спал ни минуты. Другой человек, возможно, впал бы в исступление, исполнился бы гнева, но Барнс оставался кротким, как овечка, и говорил так тихо, что мне приходилось напрягаться, — иначе было не расслышать слов.
Пройдя по роскошному коридору огромного особняка, мы оказались в солярии на первом этаже западного крыла. Барнс сел за стол, мы с Шеллом расположились в мягких креслах лицом к нему.
В саду, из которого похитили дочь Барнса, солнце ласкало последние розовые бутоны.
Шелл представил меня. Когда он рассказывал о моей родословной клиентам, неизменно наступал момент, когда я сидел, затаив дыхание, и ждал признаков того, что они наконец купились на наше вранье. Я понимал, что многие из них рассматривают меня как некий экзотический, хотя и не очень приятный аксессуар Шелла, нечто вроде змеи Морти. Но Барнс проявил искренний интерес ко мне и, казалось, был рад тому, что частичка Востока поместилась в уголке его дома.
— Мистер Барнс, нас ошеломило известие об исчезновении вашей дочери, и мы сочли, что наша прямая обязанность — предложить вам свои услуги в ее поисках.
— У вас превосходные рекомендации, мистер Шелл, — сказал он. — Джордж Паркс, вдова Моррисон, Винсенты, мистер Гошен — все они говорят о вашем высоком профессионализме. Я ценю вашу озабоченность.
— Когда речь идет о жизни ребенка… — начал было Шелл.
— Как вам стало известно о нашем несчастье? — перебил его Барнс.
— Скажу вам правду. Я проводил сеанс для мистера Паркса неделю назад, и мне посреди этого самого сеанса явился образ вашей дочери. Тогда я даже не знал о ее исчезновении. Когда я прочел газету и увидел фотографию девочки, то понял, что она обращалась ко мне за помощью.
— Удивительно. Вы думаете, что…
— Я не уверен. Я получил еще несколько смутных сигналов, но мне было необходимо приехать к вам, чтобы почувствовать ее вибрации, получить более ясный сигнал.
— Я могу провести вас по дому, если хотите.
— Это чрезвычайно поможет мне в моих трудах. И еще: я бы хотел, чтобы вы рассказали мне все, что знаете, включая и то, что удалось установить полиции.
— Хорошо.
— Те образы, что я получаю из мира духов, наводят меня на мысль, что к вам никто не обращался с требованием выкупа. Я прав?
— Да.
— Мне нужен перечень всех, кто посещал ваш дом приблизительно за последний месяц. Могли бы вы подготовить для меня такой список?
— Полиция просила меня о том же. Я могу дать вам копию.
— Отлично. Мне было видение, что ваша дочь не просто куда-то ушла и заблудилась, но была похищена кем-то, кто знает вас. Иными словами, я не верю, что это случайное похищение.
Барнс кивнул.
— И я должен познакомиться с вашим обслуживающим персоналом.
— Пожалуйста.
— И еще одно… Прошу вас не сообщать полиции о помощи, которую мы вам предоставляем, поскольку там сомневаются в наших способностях и наверняка вмешаются в наше расследование.
— Полиция продемонстрировала полнейшую беспомощность, — сказал Барнс, и я впервые услышал раздражение в его голосе. — Они ничего не смогли найти.
— Их возможности ограничены тем, что они полагаются только на физические явления, тогда как мы с Онду принимаем сигналы из невидимой вселенной.
— У меня есть только одно требование, мистер Шелл.
— Слушаю вас.
— Мне нужно, чтобы вы работали в сотрудничестве с другим одаренным человеком, которого я нанял. Эта женщина — ясновидящая, может предвидеть будущее и заглядывать в прошлое. Она произвела огромное впечатление на мою жену, рассказала ей столько всего о нас и о нашем прошлом — а она ведь никак не могла узнать о таких вещах. Я вам ее представлю через несколько минут. Сейчас она наверху, с Хелен.
— Мы будем очень рады, — сказал Шелл и глазом не моргнув.
Конечно, он испытывал на сей счет совершенно противоположные эмоции. Барнс не смог бы заметить никаких признаков недовольства, но я увидел, как у Шелла на миг опустились уголки рта.
— Можете ли вы представить себе человека, который желал бы зла вашей семье? — спросил Шелл, быстро приходя в себя.
— Мистер Шелл, под моим началом предприятия стоимостью в миллионы долларов. Я не обладаю вашей прозорливостью, но могу вас заверить: врагов моих я знаю лучше, чем друзей. Они могут обманом вовлечь меня в сделку, провернуть время от времени какой-нибудь подковерный финансовый трюк в ущерб мне, но чтобы заниматься такими вещами… нет, правда, это им совершенно не нужно.
— Конечно, — согласился Шелл.
Барнс поднял глаза, выражение его лица смягчилось.
— Моя дорогая, позволь мне представить вам с мисс Хаш мистера Шелла и его помощника, — сказал он.
Я повернулся и увидел двух женщин, вошедших в комнату. Та, что постарше, явно была женой Барнса: невысокая, темные волосы стянуты в тугой пучок на затылке, под глазами синяки, вид такой же усталый, как и у мужа. На плечах у нее была длинная черная шаль, концы которой она сжимала кулаками. А за ней, словно день за ночью, шла мисс Хаш, вся одетая в белое; светлые волосы неровным венцом обрамляли ее голову. Кожа ее была такой же белой, как и ее одеяния, а на лице застыла рассеянная улыбка.
На лбу Шелла появилась едва заметная складочка — признак сосредоточенности, и я истолковал это как удивление, ибо провидица оказалась незнакома ему. Мне стало ясно, что прежде он о мисс Хаш не слышал, и это было странно, потому что они с Антонием знали чуть ли не всех мошенников Нью-Йорка.
Шелл встал — а за ним и я — и, пока Барнс представлял всех друг другу, протянул руку Хелен Барнс. Женщина постарше не отпустила концов шали, только чуть кивнула и поблагодарила Шелла за то, что он пришел.
— Примите мое сочувствие в связи с исчезновением вашей дочери, — сказал он.
Руку его пришлось пожимать мисс Хаш, которая сделала это не без робости, пробормотав неразборчивое приветствие. Ни одна из дам никак не прореагировала на мою протянутую руку, но мне к таким вещам было не привыкать. Когда Шелл назвал им мое имя и сообщил вкратце о моих способностях, глаза молодой женщины широко открылись и она произнесла:
— Как это замечательно.
Мы с Шеллом уступили наши стулья дамам и заняли другие, образовав полукруг перед столом Гарольда Барнса. Миллионер откашлялся и сказал:
— Мисс Хаш говорит, что, по ее мнению, моя дочь все еще где-то на Лонг-Айленде. Это так?
— Она где-то поблизости, — подтвердила бледная молодая женщина.
— Нужно, чтобы кто-то провез ее по этим местам, и тогда она получит более четкий отпечаток образа моей дочери, — сказал Барнс Шеллу. — Я предоставил в ее распоряжение моего водителя, но теперь он нужен мне здесь — вдруг меня вызовут.
— Понимаю, — сказал Шелл. — Ее может повозить по окрестностям мой водитель — Антоний. И сопровождать их будет Онду. Его присутствие способствует открытию каналов в мир духов. Я полагаю, мисс Хаш почувствует, как его близость обостряет ее способности. А я бы тем временем познакомился с комнатой вашей дочери и побродил по саду, если вы не возражаете.
— Мисс Хаш? — спросил Барнс.
Она кивнула.
— Ну давайте не будем тратить время, — сказал Барнс— Дорога каждая минута. Мистер Шелл, чувствуйте себя как дома. Я дам знать прислуге, что вы получили беспрепятственный доступ во все уголки имения.
Мы все встали, кроме миссис Барнс, которая — я заметил только сейчас — плакала тихими слезами. Ее искреннее горе многократно усилило мое ощущение самозванства. Барнс вышел из-за стола, сел рядом с ней, обнял ее за плечи.
Мы с Шеллом первыми вышли из комнаты. В лабиринте коридоров, соединявшем заднюю часть роскошного дома с передней, босс прошептал мне на ухо: «Не выпускай ее из вида. Она темная лошадка. Я хочу знать все, что она делает». Я кивнул, а он подотстал в ожидании нашего пассажира.
Когда я подошел к «корду», Антоний уже стоял, держа пассажирскую дверцу открытой. Наконец Шелл и мисс Хаш появились из дома и направились по дорожке к машине. Она подобрала свое платье, но не стала забираться на заднее сиденье, а попросила пустить ее на переднее. Силач открыл ей переднюю дверцу, и женщина проскользнула внутрь. Шелл не позволил Антонию закрыть дверь, а сам придержал ее. Тогда Антоний обошел машину, занял свое место за баранкой и завел двигатель.
— Во всем следуйте распоряжениям мисс Хаш, — сказал он нам, повысив голос, чтобы перекрыть шум двигателя.
— Джентльмены, — попросила она, — пожалуйста, называйте меня Лидией.
— Томас, — представился Шелл и еще раз пожал ее руку.
— Томас, судя по тому, что мистер Барнс рассказывал мне о вас, вы, видимо, уже знаете, что девочка мертва.
— Нет, я еще не принял этого сигнала.
— Я не стала бы говорить об этом Барнсу и его жене, пока мы не найдем девочку.
— Естественно.
— Но мы ее найдем. Я это видела. Генри и юный Диего будут со мной, когда это случится.
Услышав наши настоящие имена, я немного поежился под моим тюрбаном, а голова Антония резко повернулась.
— Вы неплохо подготовились, — сказал Шелл, улыбаясь.
— Ничуть, — возразила она.
Потом Шелл закрыл дверь, Антоний нажал на педаль газа, и мы поехали.
ЛОВКОСТЬ РТА
«Корд» остановился на краю поля, ставшего коричневатым от жаркого летнего солнца, а теперь усеянного опавшими листьями с лесных деревьев, обозначавших дальний край поля. Небо было ярко-голубым, а непрерывно дующий ветерок нес прохладу. Окна в машине были опущены, мы с Антонием сидели на передних сиденьях, и силач курил уже третью — с тех пор, как мы остановились сорок пять минут назад — сигарету. Слева от нас по середине поля медленно широкими кругами шла Лидия Хаш, что-то бормоча себе под нос. Это была четвертая наша остановка после выезда из имения Барнса.
— Я вот на нее гляжу — туфтит она что-то. — Антоний выпустил клуб дыма.
— Мне кажется, у мисс Хаш не такие уж блестящие способности, — сказал я.
— Ну, наверняка можно сказать только одно, хотя мы и не будем распространяться на сей счет. Имя ее — такая же фальшивка, как трехдолларовая бумажка.[36]
— А мне оно показалось поэтическим.
— Поэтическим — может быть. А вот ненастоящим — на все сто. Но если забыть об этом, то мисс Хаш очень красивая женщина, хотя кожа у нее белее простыни.
— Она, наверное, живет где-нибудь под камнем.
— Ты видел лицо босса, когда она прокаркала наши настоящие имена?
— Вряд ли она заметила его удивление — он его спрятал за этой своей улыбкой.
— Да, деловая улыбка. Ловкость рта.
— Может, это лучший его трюк.
— Ты как считаешь — ей было видение насчет этого?
— Не знаю. По ее виду не поймешь — то ли аферистка, то ли настоящая, если только они бывают. Но вообще-то Шелл меня убедил, что таких в природе нет.
Антоний выпустил колечко и выкинул бычок в окно.
— Как-то раз я несколько недель провел с одной бродячей труппой в Джорджии — боролся с медведем…
— Вот-вот, я об этом и говорю.
— Нет-нет, это чистая правда. Это был самый грустный медведь в мире. Я, блин, словно бабушку мордовал. Или мебель двигал. Пришлось бросить это дело. Жалко было медведя. Но я не о том. В той труппе была одна старая карга. Она садилась в палатке, ты к ней заходил, платил десять центов, а она предсказывала твое будущее. А еще за пять центов сообщала, в какой день ты помрешь.
— Звучит забавно.
— Мы говорим о самой унылой профессии. Но за то короткое время, что я занимался этой херней, двое клиентов и в самом деле решили отдать ей пятицентовик. Один был местный парень из городка рядом с Атлантой. Старуха сказала ему, что он помрет через два дня. И точно — два дня спустя возвращался он домой с работы, а его шарахнула молния. Кровь закипает, голова раскалывается, как арбуз.
— Ей повезло.
— Вот уж везение так везение. Только не для того парня. Но там был и еще один. Карлик, который участвовал в представлении. Когда того, первого, убило молнией, он пошел к этой карге. На сцене он звался Малый Майор. Одевался в военную форму — этакая важная мелкая штучка. Карга дала ему шесть лет. И что, спросишь ты? Кто бы это запомнил? Но лет, может, восемь спустя я столкнулся с Банни Франшо, девушкой-аллигатором, одной из самых психованных девок, каких мне доводилось встречать. Банни приехала выступать в Нью-Джерси. У нее тот же номер был и в Джорджии, когда я там боролся с медведем. Мы разговорились, и она рассказала, что у Майора был «фордик» модели Т, приспособленный, чтобы рулить стоя. Так вот, выехал карлик <