— Я хотела тебе позвонить, но не получалось, совсем никак, — сказала Исабель.
Начав говорить, она отступила назад, удерживая меня на расстоянии руками, упертыми в мои плечи. Понемногу она прислонилась к краю стола, а потом подпрыгнула и уселась на него.
— Надо придумать другой способ общаться, чтобы не зависеть от телефона, — сказал я, а она чуть поддернула юбку и обхватила меня ногами за талию.
Мы снова принялись целоваться, и на этот раз все продолжалось не меньше пяти минут. Язык Исабель проникал в мой рот — замечательное ощущение, оно было мне совершенно внове. Я почувствовал, как у меня поднимается температура. И не только температура.
— У тебя есть выходные? — спросил я, когда наши губы наконец разомкнулись.
Она засунула руку мне между ног и потерла промежность сквозь легкую материю моих штанов свами.
— El domingo, por la mañana, [43]я хожу в церковь на Ойстер-Бей. Приходи туда после десятичасовой мессы.
— Я приду, — пообещал я и снова начал ее целовать.
Она расстегнула пояс на моих брюках и высвободила мой набухший член со словами:
— ¿Quién es el encantadór de serpientes ahora? [44]
Я положил руку ей на грудь. Мысли у меня разбегались. И несмотря на свою лихорадочную занятость, я все время думал: не могу поверить, что это происходит со мной.
Потом Исабель легонько оттолкнула меня, залезла себе под юбку и опустила трусики до колен.
— Сними их, — приказала она.
Прежний робко-насмешливый тон исчез из ее голоса, осталась повелительная требовательность. Я потащил ее трусики вниз — на колени, потом через туфли и, не выпуская их из рук, подался навстречу девушке. Брюки болтались у меня на голенях, моя восставшая плоть дыбилась передо мной, словно собиралась отделиться от тела. Когда я прижался к ней почти вплотную, Исабель раздвинула ноги и начала задирать юбку, и тут меня словно громом поразило, потому что перед моим мысленным взором возник кусочек материи, прикрывавший пах мертвой Шарлотты Барнс. Я увидел его отчетливо и точно так же ясно — символ на ткани.
Как только образ мертвой девочки всплыл передо мной, у меня все опало. У Исабель даже не было времени посетовать, потому что в этот момент раздались звуки шагов и открывающихся дверей — кто-то входил из коридора в приемную.
— В воскресенье, — прошептала она, спрыгнула со стола, обежала вокруг и спряталась за ним.
Я поднял брюки за мгновение до того, как дверь во внутренний кабинет открылась. Повернувшись, я увидел Паркса и Шелла — они стояли, глядя на меня. Я поднял руку, чтобы поправить тюрбан, и в этот миг понял, что все еще держу в руке трусики Исабель.
— Джентльмены, вы меня отыскали, — сказал я чуть дрожащим, напевным голосом свами.
— Одна из моих горничных сказала, что вы направлялись в эту часть дома, — сказал Паркс.
Он и Шелл смотрели на меня во все глаза: Паркс — с надеждой, Шелл — с некоторым удивлением.
— Нашел здесь что-нибудь? — спросил Шелл, показывая на комок в моей руке.
— Несомненно, добрые господа. Я обнаружил преступника. Мистер Паркс, когда мы были здесь в прошлый раз и вызывали духов, ваша матушка оставила вам плюшевого медвежонка, но, похоже, ваша жена более зловредна — она оставила вам интимный предмет туалета. Неудивительно, что на вашем доме лежит проклятие.
Я поднял руку с оскорбительным предметом и позволил ему развернуться. И тут я впервые заметил, что трусики — розовые.
Паркса всего передернуло.
— Сука! — воскликнул он. — Даже мертвая не может оставить меня в покое.
— Господи милостивый, — сказал Шелл. — Мне даже трудно себе представить, какой вред этот предмет мог бы вам нанести, останься он необнаруженным.
— Прошу извинить меня за грубое выражение, мистер Шелл, но я боялся, что ее дух все еще витает здесь и хочет прикончить меня.
— Пока вам ничего не грозит, но, полагаю, лучше нам провести еще один сеанс, чтобы раз и навсегда решить вашу проблему. Я думаю, мы сможем полностью избавить вас от ее демонической назойливости.
Паркс кивнул.
— Прошу вас. Я готов заплатить сколько угодно, чтобы навсегда избавиться от нее.
— Очистка всего дома будет стоить побольше, но для такого почтенного клиента, как вы, мы сделаем скидку, — сказал Шелл.
Я подошел к столу и поднял перо, которое было всунуто в изящную чернильницу. Нанизав розовое проклятие на перышко, я подошел к Парксу и вручил ему ручку другим концом. Он взял ручку, но при этом лицо его исказила жуткая гримаса. Перышко Паркс держал кончиками двух пальцев.
— Отвратительно, — проговорил он, и его передернуло.
— Немедленно отнесите это в ближайший камин и сожгите. Потом соберите пепел, перемешайте с молотым чесноком и закопайте на глубину не менее трех футов. Вы должны сделать это сами, без чьей-либо помощи, — велел я.
Я увидел, как уголок Шеллова рта едва заметно дрогнул в улыбке, и боссу пришлось на секунду отвернуться.
— О нас можете не беспокоиться, Паркс, — сказал он. — Лучше немедленно займитесь этим неотложным делом.
Миллионер повернулся и поспешил к двери со словами:
— Я вам невероятно признателен. Позвоните мне как можно скорее, чтобы договориться о встрече.
— Непременно, сэр, — сказал Шелл.
Я сделал движение рукой, показывая Шеллу, что он должен выйти первым. Он не возражал. За ним последовал я. Мы молча дошли до «корда». Я не мог толком понять — то ли Шелла позабавила моя выходка, то ли он был сердит на меня за безрассудство. Когда мы оказались в машине и выехали за пределы имения, я посмотрел на него. Тело его содрогалось, словно сотрясаемое беззвучными конвульсиями. Потом я посмотрел на лицо босса, увидел улыбку и понял, что Шелл смеется. Он покачал головой:
— Диего, теперь я спокойно могу оставить бизнес на тебя.
— Ты видел его лицо, когда я передал ему трусики?
Шелл сбросил газ, притормозил и захохотал как сумасшедший. Минуту спустя он вытер глаза и сказал:
— Можешь себе представить, что пришлось пережить этой бедной женщине?
— Спасибо.
— Да не за что, но давай оставим наше остроумие при себе, договорились? Продолжай свои дела с этой юной дамой, я не против, но не с такой бешеной скоростью.
— Ну да.
— Жениться в твоем возрасте неразумно, — изрек он, трогаясь с места и выезжая на дорогу.
Разговор перешел на деликатные для меня темы, а потом я вдруг понял, как придать ему другое направление.
— Я вспомнил символ на том куске материи, что прикрывал девочку Барнса.
Шелл заглотил наживку:
— И что же это было?
— Большой круг, обведенный красным. Внутри черный крест, разделяющий круг на равные части. В центре креста еще один круг — полностью белый, а в центре круга красная слезка.
ПОЧЕМУ СЛЕЗКА?
В тот день, когда мы поехали к Червяку, на обычно угрюмом лице города с его безработицей и нищетой болталась маска веселья. Днем раньше в Чикаго во время седьмого иннинга игр Всемирной серии счет был ничейный — 4:4, когда биту взял Бейб Рут.[45]Между двумя клубами в течение сезона продолжалось противостояние. Со стороны питчеров противника в адрес Рута понеслись оскорбительные выкрики. Но он в ответ только спокойно поднял биту и показал ею вдаль на что-то или кого-то, видимого только ему. Подавал Чарли Рут, и Бейб сделал хоум-ран, выведя вперед «Янки», так что те смогли выиграть. Горожане, пребывавшие большей частью в подавленном настроении, теперь радовались этому подвигу, этому примеру уверенности в своих силах, и мы в поезде, на вокзале, на улицах слышали разговоры людей о вчерашней игре. Никого из нас — ни Антония, ни Шелла, ни меня — бейсбол ничуть не интересовал, но всеобщее безумие было заразительно, и казалось, что весь город исполнился самодовольства.
За углом главного здания Нью-Йоркской публичной библиотеки, на другой стороне и чуть в глубине проулка, загаженного всевозможными ящиками и мусором, стояло кирпичное здание с простой металлической дверью. Антоний прошел вперед, стукнул два раза, подождал секунду, постучал еще три раза, а потом вернулся назад, ко мне и Шеллу. Дверь со скрипом отворилась примерно на четверть, и из-за нее появилась маленькая старая женщина с почти лысой головой, покрытой сеткой для волос. На носу у старухи сидели очки с толстыми стеклами.
— Что вам надо? — проворчала она.
— Как пройти в «Парадайз»? — спросил Антоний.
Женщина открыла дверь чуть пошире и поманила нас внутрь. Сердитое выражение на ее лице переплавилось в улыбку, и она пригласила Антония:
— Заходи, Генри Брюль.
Когда мы оказались в скупо освещенном холле, а дверь за нами была закрыта и заперта, Антоний наклонился и поцеловал старуху в морщинистую щеку. После этого она повернулась к Шеллу:
— Как поживаешь, Том?
— Рад тебя видеть, Грейс, — ответил он, беря ее руку и целуя.
— Все такой же брехун.
— Всегда к твоим услугам, — сказал Шелл.
Она повернулась в мою сторону и смерила меня взглядом с ног до головы, задержавшись на тюрбане.
— Это кто еще — Чингисхан? — спросила она, протягивая мне руку.
— Его зовут Онду, — представил меня Антоний. — Он свами.
— Хеллоуин только в конце месяца, — сказала старуха, схватив мою руку и пожимая ее.
— Рад с вами познакомиться, — проговорил я.
— Так это твой мальчик, Томас? — спросила она Шелла.
Шелл кивнул.
— Да поможет тебе Бог, — обратилась она ко мне.
— Мы ищем Червяка, — пояснил Антоний.
— Ну вы же знаете: он либо здесь, либо там, у библиотеки. Вам повезло, сейчас он здесь — пьяный в сосиску. Опустошает кошелек какого-то профессора из Колумбийского.
— Спасибо, — сказал Шелл.
— Я вам принесу по рюмочке.
Мы пошли из прихожей по коридору, который заканчивался коротким, ведущим вниз лестничным пролетом. Это место раньше явно было подвалом старого склада. Кирпичи в кладке стен покорежились, а некоторые за долгое время слились в единую массу. Лестница вела в большое помещение: под низким потолком из толстых деревянных бревен кое-где стояли столы, кое-где — перегородки. На столах стояли свечи, а за самодельным баром из козел и старых дверей, укрытых скатертью, висела электрическая лампа. Посетителей было немного — человека три-четыре.
Я последовал за Антонием и Шеллом к одному из отделенных перегородками кабинетов в дальнем углу. Когда мы подошли поближе, я разглядел в кабинете двух человек, сидящих друг напротив друга.
— Эммет, — сказал Шелл, — когда ты закончишь, мы бы хотели поговорить о деле.
Тот, к кому он обратился (и который, как я полагал, был Червяком), махнул рукой со словами:
— Привет, Томми, дай мне еще минутку.
Человек этот носил кустистую седую бороду.
На нем были мятый плащ, видавшая виды шляпа, перчатки с оторванными пальцами, — в общем, оборванец.
Мы ждали, когда он закончит говорить со своим собеседником, аккуратный вид которого разительно контрастировал с неряшливостью Червяка: костюм, галстук, маленькие круглые очки. Наконец тот встал, сунул руку в карман и, вынув оттуда пачку купюр, протянул Червяку. Потом он взял со стола свою шляпу, надел ее и удалился.
— Ну все, ребята, магазин открыт, — сказал оборванец.
Мы с Антонием сели на скамью напротив Шелла, который расположился рядом со своим странным знакомым. Шелл представил меня, и тут я узнал настоящее имя Червяка — Эммет Броган. Шелл вкратце пересказал ему мою историю, тот выслушал и кивнул:
— Свами — тонкий штрих.
— Как нынче Нью-Йорк? — спросил Шелл.
— Понимаешь, в начале прошлого месяца они вышибли Уокера. Он теперь в Европе — тратит денежки, что выудил из карманов граждан прекрасного города. Нынче всем заправляет Лагуардия.[46]Обычное дерьмо. Ничто в этом мире не меняется. Ничто.
— Ну а как бизнес? — спросил Антоний.
— Бизнес, как всегда, хорошо, — ответил Броган. — Информация ценится на вес золота.
Появилась Грейс с подносом и поставила на стол четыре стакана. Шелл протянул ей купюру, Грейс смяла ее и сунула в карман фартука.
— Пейте, ребятки, — сказала она и исчезла в темных глубинах зала.
Я сделал глоток из своего стакана, предполагая, что там пиво. Что бы это ни было, во рту и горле у меня начался пожар и я закашлялся.
— Бизнес идет хорошо, вот только отделка гроба не улучшается, — сказал Броган, делая большой глоток.
— Это что такое? — спросил я Антония.
— Ванный джин, — сказал он, отхлебывая из своего стакана.
В моем мозгу возник образ, от которого я никак не мог отделаться, — старуха Грейс сидит в ванне, наполненной этим пойлом.
— Зерновой спирт с добавкой особых ингредиентов, так сказать, — сказал Броган. — Выпьешь этой дряни побольше и ослепнешь. Удивляюсь, как это я до сих пор вижу.
— У меня к тебе сегодня два вопроса. — Шелл повернулся к Червяку.
— На один я отвечу бесплатно. У меня хорошее настроение, потому что «Янки» выиграли.
— Что такое диббук? — спросил Шелл.
— Диббук? — переспросил Броган. — Подожди-ка секунду. — Он, казалось, погрузился в размышления, уставившись вдаль. — Эй, Генри, у тебя есть сигарета?
Антоний достал из пачки две штуки, сунул обе себе в рот и прикурил, потом одну протянул Брогану. Червяк благодарно кивнул, затянулся и снова углубился в размышления.
Шелл тем временем, привлекая мое внимание, похлопал меня по руке.
— У Эммета мозг как камера. Он может вспомнить все, что читал, словно книга прямо сейчас стоит перед ним, — объяснил он.
— Диббук, — сказал Броган, на лице которого появилась горделивая улыбка — похвала Шелла явно доставила ему удовольствие. — Это иудейская штука. Еврейский оккультизм.
— Это призрак? — спросил Антоний.
— Не совсем, — сказал Броган. — Вот теперь припоминаю. Что-то вроде демона. Это когда дух мертвеца — конечно же, злой дух — вселяется в тело живого человека и управляет им. Вот это и есть диббук. Есть поверье, что когда такое случается, значит, дух намерен как-нибудь повредить живым.
— Еврейский, говоришь? — спросил Шелл.
— Да, определенно.
Шелл кивнул.
— Хорошо. Тогда второй вопрос— Он посмотрел на меня. — Диего, где у тебя рисунок?
Я засунул руку в карман, вытащил оттуда клочок бумаги, развернул его и, положив на стол, разгладил складки. На бумаге был восстановленный мной по памяти символ с куска материи, укрывавшего мертвую девочку. Я подтолкнул бумажку Червяку.
— Ой, это я знаю, — сказал он. Ткнул в бумажку указательным пальцем, а другой рукой поднес стакан ко рту. — Да-да, — кивнул он самому себе.
— Я думал, может, это связано с религией, — предположил Шелл. — Тут кресты.
— Можно и так сказать, — проговорил Броган. — Это символ Клана.
— Какого клана? — спросил Антоний.
— Есть только один Клан, — сказал Броган. — Ку-клукс-клан.
— Клан? — поднял брови Шелл. — Это было найдено на острове.[47]
— Неудивительно. Несколько лет назад весь остров был под Кланом.
— Я и понятия не имел.
— В июне двадцать третьего более двадцати пяти тысяч человек собрались на громадном поле, чтобы выслушать послание Клана, — сказал Червяк. — И знаешь где? Вовсе не в Алабаме. Не в Южной Каролине. И не на Миссисипи.
Шелл и Антоний покачали головами.
— Ист-Ислип, Лонг-Айленд, — продолжил Червяк и шлепнул ладонью по столу. — Ну да, несколько лет назад я делал для одного парня из федерального правительства целый обзор. Каждый седьмой или восьмой житель острова состоял в Клане. Белые капюшоны, горящие кресты, шествия.
— Когда я перебивался с бродячей труппой, мы слышали о том, что они линчуют цветных, — сказал Антоний.
— Это был новый вид Клана. Тоже расисты, но толпе все подавалось под соусом законности и порядка. Смотри: на острове было слишком мало цветных, чтобы натравливать людей на них, а потому Клан перенес свою ненависть на католиков, евреев, иммигрантов. Они боролись против растворения, по их словам, белой расы в массе иностранцев, наводнявших страну. И они горой стояли за сухой закон. — Броган поднял стакан, словно провозглашая тост, и сделал большой глоток.
— И в какой части острова они располагались? — спросил Шелл.
— Да везде в этом треклятом месте. Они создали маленькие банды для охраны береговой линии от бутлегеров — не давали им высаживаться. Устраивали перестрелки. Много насилия. Власть белых — вот их всегдашняя главная цель. В конце концов их подкосили внутренние распри. К концу двадцатых большая их часть рассеялась, но кто-то наверняка еще остался на острове. Во времена их расцвета — то есть меньше десяти лет назад — им, случалось, позволяли выступать в церквях и школах, и они приходили в своих капюшонах и всяком таком. Многие пасторы их горячо поддерживали. В общем, неприглядно.
— Страшноватая, наверно, команда, — сказал Антоний.
— Да, страшноватая, — согласился Броган, — но в основном шайка невеж. Мне неприятно говорить это тебе, мой друг, но эти ублюдки разорвали бы тебя на части, свами ты или нет… Ты откуда — из Гватемалы? Или Мексики? Ну все равно тебе была бы крышка.
— А почему слезка?
— Никакая это не слезка, приятель. Это капелька крови. Там все на крови. Их главный страх — открыть кавычки смешение крови белых с кровью низших рас закрыть кавычки.
УБИЙСТВО НА ВЕЧЕРИНКЕ
Шелл заплатил Червяку, который горячо его поблагодарил и часть денег пустил на новый круг выпивки. Я отказался — мой первый стакан еще оставался недопитым. Несколько минут Шелл и Броган обменивались фактами о бабочках, а потом разговор перешел на общих знакомых по прежним временам и Антоний тоже присоединился. Перед уходом Шелл попросил назвать кого-нибудь на Лонг-Айленде, кто до сих пор может быть тесно связан с Кланом.
Эммет погрузился в обычную для него фазу размышлений — можно было видеть, как он словно перелистывает страницы своей памяти.
— Те члены Клана, которые сохранили кое-какую организацию, действуют по большей части подпольно. Помню, читал я об одном типе, который по уши в этих делах. Стивен Эндрюс. Он старый уже, может, теперь и помер. Заправлял всем во Фрипорте. Ты послушай, какой у него был титул — Большой Благородный Циклоп. Я так думаю, что в стране слепых и кривой — король. Может, он все еще и жив. А если так, то поговорит с тобой, вдруг тебе удастся выудить из него еще что-нибудь.
Антоний, Шелл и я поднялись. Эммет подошел к выходу из кабинета и каждому из нас пожал руку.
— Рад был повидаться с вами, ребята, — сказал он.
— Может, я приду еще поговорить, — предупредил его Шелл.
— Если нужно будет что-нибудь срочно, позвони в библиотеку, чтобы мне передали. Они там все меня знают.
Броган выудил еще одну сигарету у Антония, потом повернулся ко мне:
— Послушай меня, сынок. Будущее — в информации. Именно там будут власть и деньги. Когда твои детишки достигнут твоих лет, появятся машины, которые станут делать то, что сегодня делаю я. И бесплатно. Проблема тут только одна.
— И что это за проблема? — спросил я.
Он помахал рукой.
— Не бери в голову. Сначала нужно пережить следующую войну.
Мы попрощались с Грейс, которая пригласила нас вернуться поскорее. Потом мы оказались в проулке.
— Броган — настоящий шизик, — сказал Антоний, когда мы шли по тротуару, забросанному ящиками и всяким мусором.
— Да, — отозвался Шелл. — Он много чего знает, но когда начинает говорить о будущем, пора выяснять, сколько порций этого вонючего джина он проглотил.
— А его называют Червяком, потому что он — книжный червь? — спросил я.
— Нет, малыш, его называют Червяком, потому что он и есть самый настоящий долбаный червяк, — объяснил Антоний.
— Как это?
— Представь, что тебе нужно провести с этим типом час или два. На любой вечеринке — он убийца.
— Эммет не способен выключаться, — сказал Шелл. — Для него мир — всего лишь совокупность фактов. Очень скоро он залезает тебе под кожу, и ты хочешь одного: чтобы он заткнулся. Отсюда и кличка — Червяк.
— Он, наверное, живет в каком-нибудь старом грузовике? — спросил я.
— У него неплохая квартирка на Парк-авеню, — ответил Шелл. — К Червяку за помощью обращаются такие люди — ого-го. Денежки у него водятся.
— Он одевается, как бродяга, — заметил я.
— Мирское его не волнует, — сказал Антоний.
Покинув «Парадайз» Грейс, мы вернулись на вокзал и успели на двухчасовой поезд до Порт-Вашингтона. Некоторое время никто не произносил ни слова, но после Ямайки Шелл наклонился вперед, уперев локти в колени и сцепив пальцы, и задал вопрос:
— Зачем Клану убивать дочку Барнса?
Мы с Антонием сидели молча в ожидании ответа.
— Так вот, если ее убил Клан, — продолжил Шелл, — с учетом того, что это целая группа, к тому же группа с политическими целями, не важно, насколько идиотскими, то я бы сказал, что это либо месть, либо некое политическое заявление. Иначе зачем оставлять визитную карточку? Совершенно ясно, что девочка не могла ничем разозлить их.
— А то, что мать использовала слово «диббук», не может означать, что она еврейка? — спросил я.
— Я тоже думаю об этом, — сказал Шелл. — Это не обязательно, но вероятность такая существует.
— Так может, девочку убили, потому что она наполовину еврейка?
— А смысл? На Лонг-Айленде живет немало евреев. Почему они выбрали именно эту девочку?
— Эммет сказал, что они против смешения крови, — вставил Антоний. — Может, как говорит малыш, ее убили потому, что она наполовину еврейка?
— Но Барнс и его жена, похоже, не очень выпячивали ее еврейство. Наверняка в тех голубокровных кругах, где он вращается, подобное происхождение — не лучшая реклама. Если она и еврейка, большинству людей это неизвестно, как же Клан мог узнать?
— А по-твоему, он должен дать объявление в газету: «Моя жена — еврейка»? — спросил Антоний.
Шелл наклонил голову набок и неопределенно кивнул.
— Хороший вопрос. Правда, смысла в нем маловато. Судя по тому, что сказал Эммет, случившееся не очень-то согласуется с законностью и порядком, за которые якобы ратует лонг-айлендский клан.
— Тут есть еще кое-что, — сказал я.
Шелл посмотрел на меня и выпрямился.
— Шляпа? — спросил Антоний.
Я кивнул.
— Ну уж ладно, валяй. Рано или поздно все равно пришлось бы рассказать.
— Какая шляпа? — спросил Шелл.
— Помнишь ту шляпу, что я надевал, когда был матерью Паркса? — спросил Антоний.
Шелл кивнул.
Хотя он и попросил меня рассказать эту историю, силач сам поведал все происшествие со шляпой, включая наши попытки вернуть ее и наш обман. У меня мурашки бежали по коже, пока он говорил, но я был благодарен Антонию за его заключительные слова:
— Малыш ни в чем не виноват, босс. Это я его подговорил.
— Похоже, обман входит у нас в повестку дня. — Шелл взглянул на меня.
— Прости, — сказал я.
— И меня, — присоединился ко мне Антоний. — Просто я не хотел, чтобы ты думал, будто я теряю профессиональную хватку.
Шелл рассмеялся:
— Твоя профессиональная хватка?
— Не хотелось, чтобы ты думал, будто я отлыниваю и плохо работаю.
— Ну, хорошо, — сказал Шелл, — давайте покончим с этим, пока нас не начало тошнить. Ты мне сказал, что потерял эту шляпу в ночь сеанса, потом вы отправились туда, чтобы забрать ее у девушки, но Диего снова ее потерял, когда на него на берегу напали бутлегеры. Я смотрю, у вас двоих жизнь бьет ключом. Но у меня есть вопрос: какое это имеет отношение к убийству Шарлотты Барнс?
— Шляпа объявилась еще раз, — объяснил я.
— Когда мы покидали имение Барнса в день знакомства с Лидией Хаш, мимо нас проехала машина. Так вот, малыш видел эту шляпу на парне, который сидел за рулем, — сказал Антоний.
— Это была та самая шляпа? — спросил Шелл.
— Я так думаю, — подтвердил я.
— Мне пришло в голову, может, Барнс бутлегерствует — привозит алкоголь из Канады, а эти ребята в машине работают на него, — сказал Антоний.
— Предположеньице, — прошептал я.
Шелл переварил услышанное, а потом ответил мне:
— Нет-нет. — Он поднял руку. — Вообще-то в этом есть резон. Значит, вы считаете, что девочку убили в отместку за то, что ее папаша ввозит сюда ром? В этом гораздо больше резона, чем в случайном похищении и убийстве. Эммет сказал, что люди из Клана — непримиримые сторонники сухого закона.
— Такое наказание кажется слишком уж жестоким, — заметил я.
— Не думаю, что резоны — их сильная сторона, — сказал Антоний.
— А это означает, что мы должны нанести визит Благородному Циклопу, — сделал вывод Шелл. — Может, он знает, что между Барнсом и Кланом собака пробежала. Антоний, когда вернемся домой, я тебя прошу, достань «брумхендл»[48]и подготовь его.
— Ты что, босс, и вправду достать маузер? — удивился силач. — А приклад нужен?
— Нет, он должен быть незаметным.
— Что такое «брумхендл»? — спросил я.
— Такой старый пистолет, — пояснил Антоний.
— Пистолет? Я и не знал, что у нас есть пистолет.
— Ну да, есть, — сказал Антоний.
— А вы им когда-нибудь раньше пользовались?
— Один раз, — ответил Шелл.
— А он что — в самом деле нам нужен? Я начинаю нервничать при виде пистолетов, — встревожился я.
— Люди, которые убили маленькую девочку, и глазом не моргнут — уберут двух кидал и мексикашку, — сказал Шелл.
— Пожалуй, ты прав, — согласился Антоний.
— Подумайте только, мистер Клеопатра, не потеряй вы эту шляпу, мы бы никогда не догадались о такой связи, — съязвил Шелл.
— Я всегда стараюсь делать все, что в моих силах, — заявил Антоний.
В ВЫГРЕБНУЮ ЯМУ
На следующий день, воспользовавшись таким простым средством, как телефонная книга Фрипорта, мы нашли на окраине города дом Благородного Циклопа. Это было расположенное в конце тупичка, ничем не примечательное, выкрашенное в коричневый цвет одноэтажное строение с лужайкой и розовыми кустами.
— Я думал, что если уж ты такой благородный, то дом у тебя должен быть побольше, — сказал Антоний, когда мы проехали мимо, чтобы для начала познакомиться с домом. — Похоже, циклопирование не приносит больших доходов.
— Похоже, это он вон там, — указал я на худого и согбенного старика.
Наша машина обогнула дом, направляясь к дворику.
— Разворачивайся, — велел Шелл Антонию. — Диего, мы с тобой найдем его. Антоний, ты подождешь минуту, а потом встанешь возле дома.
Антоний кивнул, развернул машину и снова проехал мимо здания. На этот раз он притормозил, отъехав ярдов десять от участка. Мы вышли и тихо закрыли двери. Шелл и я шагали впереди, Антоний — сзади. Направлялись мы не к парадной двери, а к заднему дворику. Старик был там — сидел за маленьким столиком, куря сигарету. Он не слышал нашего приближения и поднял голову только в последнюю секунду.
— Что вам надо? — спросил он, увидев нас.
Голова его была похожа на сушеное яблоко, от волос остались жалкие клочки, которые трепал ветер. Глаза его за толстыми стеклами очков сжались в щелочки, а на лице появилась такая гримаса, словно он жевал стекло.
— Мистер Эндрюс, — сказал Шелл, — мне необходимо задать вам несколько вопросов о Клане.
— Я не отвечаю ни на какие вопросы, — отрезал старик, — и вам лучше убраться из моего двора.
— Боюсь, так мы с вами не договоримся, — вздохнул Шелл, садясь за столик напротив старика.
Эндрюс посмотрел на меня, и его глаза расширились.
— Это кто еще такой? — спросил он Шелла, показывая на меня.
— Это Онду, духовный учитель субконтинента.
— Да падут чешуи с твоих глаз, мой благороднейший, — пожелал я ему, чуть поклонившись.
— Это ниггер с границы, — сказал Эндрюс. Вены на его тощей шее набрякли, рука задрожала.
— Ниггер с границы? — переспросил Шелл. — Мистер Эндрюс, должен вам сообщить, что Онду считается принцем в мистическом царстве.
— Послушайте, мистер, — Эндрюс щелчком пальца отправил бычок сигареты в сторону Шелла, — мой парень сейчас в доме. Если я его позову, он свернет вам шею.
Сигарета ударилась в плечо Шелла и отскочила, пепел просыпался на рукав. Шелл стряхнул пепел и сказал:
— Зовите.
— Кэлвин! — прокричал Эндрюс.
— Ну? — услышали мы из кухонного окна.
— Иди-ка сюда, у нас проблемы.
Секунды две спустя москитная дверь со скрипом открылась и на ступеньках появился коротко стриженный молодой человек с бейсбольной битой в руке. Мускулы играли под его белой футболкой.
— Что случилось, па? — сказал парень.
— Выкинь-ка этих говнюков со двора, — улыбнулся Эндрюс.
— Это что еще за хер? — Кэлвин указал на меня битой, словно Бейб, собирающийся сделать хоумран.
— Я так толком и не понял, — сказал Эндрюс.
Кэлвин сделал шаг в мою сторону, и я отшатнулся. Шеллу не пришлось звать Антония — тот уже был во дворе.
— Мой парень тоже со мной, — сказал Шелл.
Кэлвин перевел взгляд с меня на Антония. Сын Эндрюса был парень крупный, но рядом с Антонием казался карликом.
— Положи-ка эту биту, сынок, — посоветовал Антоний.
За этим последовало несколько секунд неопределенной напряженности, а потом Кэлвин хрюкнул и побежал на Антония, закинув биту за плечо. Силач полуприсел, и, когда Кэлвин махнул битой, Антоний поднял левую руку и, ухватившись за толстый конец биты, без видимых усилий остановил ее движение на полпути. Он выбросил вперед правый кулак, задев висок Кэлвина, и тот свалился на колени. После этого Антоний поднял согнутую в колене ногу и ударил нападавшего в челюсть. У парня из носа и рта потекла кровь. Он упал навзничь на усеянную листьями траву и замер.
Старик начал было вставать, но Шелл наклонился вперед и, положив руку ему на плечо, вернул старика на прежнее место.
— Так вы готовы поговорить, мистер Эндрюс?
— Иди к черту! Мне нечего сказать. — Эндрюс дрожал от ярости, и мне даже показалось, что он вот-вот отдаст концы.
— Вышиби ему мозги, — приказал Шелл Антонию.
Силач опустился на колени, оседлав Кэлвина, вытащил из наплечной кобуры маузер, взвел его и приложил конец длинного ствола к закрытому правому глазу Кэлвина.
— Ну хорошо, хорошо, — уступил Эндрюс. — Что вы хотите узнать? Остановите его.
Шелл поднял руку, и Антоний на несколько дюймов отвел пистолет. Я облегченно вздохнул — Шелл и Антоний с такой стороны мне были незнакомы. Желудок у меня заволновался, голова слегка закружилась, и я подошел к столику, чтобы занять место рядом с Шеллом.
— Мне нужны кое-какие сведения о Клане, — сказал Шелл.
— Ты коп или журналюга? — спросил Эндрюс и вытащил пачку сигарет из свитера. Руки его по-прежнему дрожали.
— Ни то и ни другое. И то, что вы мне сообщите, останется между нами.
— Ну хорошо, что вам надо?
Старик вставил сигарету в рот и прикурил от серебряной зажигалки.
— В середине двадцатых Клан проводил собственные операции, чтобы не давать бутлегерам высаживаться на Лонг-Айленде.
Эндрюс выпустил клуб дыма и кивнул.
— Вы наверняка знали, на чьи деньги осуществлялся этот противозаконный импорт, — продолжил Шелл.
— Отчасти. Мы многих прижучили.
— Имя Гарольд Барнс вам что-нибудь говорит?
— Барнс. Ну да, Барнс и Паркс. У них была одна из самых крупных контор. Мы пытались напустить на этих двоих полицию, но у них было слишком много денег. Мы не раз перекрывали им поставки.
— А вы не помните, у Клана был на них отдельный зуб?
— Это была худшая парочка Некоторые из моих парней ввязались в перестрелку с их людьми — как-то ночью у Матинкок-Пойнт. Они убили констебля, который был из наших.
— Вы знаете, что недавно была похищена и убита дочь Барнса?
— Я читал об этом. Но послушайте, мистер… как вас звать?
— Забудьте об именах, — сказал Шелл.
— Тот случай, когда они убили одного из наших… это было давно. И мы за то убийство быстро отомстили. Все это давняя история. Вы нам смерть этой девочки не шейте.
— Вы знаете, что на теле девочки был найден знак Клана?
— Вы сами не понимаете, что мелете. Это невозможно.
— Это вы так говорите.
— Что бы вы там про себя ни сочиняли, мистер, все это полная херня. Клана здесь, на острове, больше нет. Остались здесь и там маленькие группки, шикарные клубы, где только болтают впустую. Мне уже немного осталось жить, и, по правде сказать, я особо не огорчаюсь. Эта страна проваливается в выгребную яму. Каких только язычников сюда не понаехало. Кровь нашей нации испорчена — считай, почти отравлена. Этот пустоголовый социалист ФДР станет президентом, отменит сухой закон, и тогда сами увидите. Все провалится на самое дно.
Шелл поднялся.
— Спасибо за гостеприимство, мистер Эндрюс. Рад был познакомиться.
— Лучше молитесь, чтобы я никогда не узнал, кто вы такие.
— Я — Благородный Циклоп, — сказал Антоний, ставя маузер на предохранитель.
Кэлвин уже пришел в себя и теперь лежал неподвижно, с широко открытыми от страха глазами. Силач поднялся, убрал пистолет в кобуру и отошел от парня.
Когда мы сели в машину и тронулись, Антоний сказал:
— Милый типчик этот Эндрюс.
— Вы, ребята, так меня напугали, — сказал я, — я чуть харчи не выбросил.
— Кидалы разные бывают, — заметил Шелл.
— Ты ему поверил? — спросил я.
— Пожалуй, да. А значит, тот, кто убил Шарлотту Барнс, преследует какие-то собственные цели. Поживем — увидим.
ЭТО ДЕЛО ЗАКРЫТО
После визита к Эндрюсу наши поиски убийцы Шарлотты Барнс приостановились. Шелл решил, что ситуация все еще слишком горяча, чтобы разговаривать с другими людьми в списке или возвращаться в имение отца девочки, надеясь найти новые зацепки. Версия о причастности Клана казалась тупиковой, а Лидия растаяла, как истинная снежная королева.
Шелл возобновил свое колдовство и слишком много пил по вечерам, а я пытался вернуться к моим занятиям. Дни были великолепные и ясные, ночи долгие. Мы проводили время на фоне навязчивых плачей, которые издавала, крутясь, боссова «виктрола». Антоний, заявив, что «умирает от скуки», бежал в город — провести пару дней с Вондой, гуттаперчевой дамой.
Наутро он вернулся ранним поездом, вошел в кухню и бросил сложенную газету на столик — та упала первой страницей наверх, так что можно было прочесть заголовок. Антоний снял пальто, набросил его на спинку стула и сказал:
— Если верить копам, это дело закрыто.
Он швырнул шляпу на кухонный столик и направился к плите.
Мы с Шеллом, лениво попивавшие перед этим кофе, выпрямились и впились глазами в заголовок: «По делу Барнса произведен арест». Силач вернулся к столу и сел со своей чашкой.
— Что там пишут? — спросил Шелл. — Мои глаза еще недостаточно проснулись, чтобы читать.
— Они взяли одного наркомана, Фредерика Керна. У него на счету связи с Кланом и несколько хулиганских нападений с целью ограбления — одно из них несколько лет назад на полицейского, в баре. Одно время он сидел: пару месяцев там, пару — здесь. Копы говорят — кажется, в первый раз, — что на девочке нашли тряпку с символом Клана. Сообщается, что причина смерти — удушение. По их словам, Керн будто бы помешался на идее возродить местный клан и совершил все это в одиночку. Он выбрал Барнсов, потому что, как говорится в статье, в двадцатые годы Клан ошибочно считал, будто Барнс стоит за большей частью оборота рома на Северном Побережье. Они, конечно, утверждают, что любые подозрения с Барнса давно сняты. Ух, как мне это нравится — деньги все могут.
— И ты веришь в это? — спросил я.
Антоний покачал головой.
— Явная туфта, — заметил Шелл. — Керн наверняка босяк и, видимо, не очень умный. В таком деле им нужно было кого-нибудь быстренько арестовать, ну и вот, узнав о символе, они заглянули в свои архивы, нашли этого неудачника и сцапали его. Дело закрыто. Все довольны.
— Мне бы хотелось, чтобы эта история закончилась, — сказал Антоний. — Но я должен с тобой согласиться, босс. Это чистое вранье.
— Удушение. — Шелл посмотрел на меня. — Ты не помнишь, на шее девочки были какие-нибудь следы? При удушении обязательно остаются ссадины.
Теперь, по прошествии некоторого времени, я мог возвращаться к картинке в моей памяти, не чувствуя при этом, что меня сейчас вывернет наизнанку. Я собрался и позволил образу мертвой девочки возникнуть передо мной.
— Тогда уже совсем стемнело, — ответил я, — но я помню, что тело было очень белым — больше ничего. Никаких отметин, никаких ссадин.<