Любая «форма» обладает «сознанием». «Сознание» как бы является закрепителем «формы». Одно без другого существовать не может. Собираясь вместе, «сознания-формы» образуют новую «форму» и новое «сознание». Допустим, изначальная «форма» - это «капля». К ней присоединяется еще одна «капля» и еще, и еще… и образуется новая «форма», и новое «сознание» - океан. Это новое «сознание-форма» и есть «состояние сознания».
Один человек - одно «сознание», плюс еще один и появляется «состояние сознания», называемое «семья». Несколько «семьей» - «род». Несколько «родов» - «народ» и так далее. Коммунизм, демократия, феминизм, фашизм, религии, города, страны, вегетарианство, шоу-бизнес, наркомания, благотворительность, пацифизм, терроризм, театр – все это «состояния сознания» или «сущности».
Даже мы сами: пищеварительная, нервная, кровеносная системы, кровь, кости, кожный покров, волосы, психика, эмоции и т.д. – все это тоже «состояния сознания», объединенные одной «сущностью», называемой «душой».
Я буду использовать понятие «состояние сознания». В нем уже заложено три аспекта: «сознание», «состояние сознания» и «состояние». Триединство. Как «Сын, Отец и Святой дух». (расплывается в улыбке)
В «третьем измерении» мы подвластны «сущностям». Они используют нас. Но в «четвертом измерении» они теряют власть над нами. «Катарсис», последняя точка в спектакле, и есть освобождение от всех «сущностей». Но об этом чуть позже, а пока вернемся к истории.
Мастер оставил меня. Я оставил «православную церковь» и решил на некоторое время завязать с «театральными экспериментами». Что теперь делать, не имел никакого понятия.
Мне нужна была какая-то опора. Нужен был «Учитель». Но где его искать? Ни одна религия, ни одно учение не могли объяснить те «переживания», которые я имел. В свое время я попутешествовал по многим направлениям: кришнаизм, буддизм, мусульманство, агни-йога, оккультизм. Все это не удовлетворило моих потребностей. Мир ждал апокалипсиса, а я видел «Свет в конце туннеля». (расплывается в улыбке)
Помощь пришла, как всегда, неожиданно и закономерно. В моих руках оказались две книги: Сатпрем «Шри Ауробиндо или путешествие сознания» и Хосе Аргуэльес «Фактор Майя». Один говорил о «трансформации материи», другой о «выходе планеты Земля из «луча синхронизации». Я мало что в них понял, но… Две идеи: «трансформация» и «выход из луча синхронизации», меня успокоили. Они, каждая по-своему, подтверждали мои «переживания». Мир ожидает «нечто» прекрасное.
Я встал на путь «интегральной йоги». Что это за путь, до сих пор до конца не понимаю. (расплывается в улыбке) Но на этом пути можно оставаться «православным». Я ушел из «церкви», но чувствовать себя «православным» не перестал. Словно я был одним из Старцев, «покинувших стены монастыря и ушедших в пустыню». Моя жизнь как-то стала приходить в порядок.
Примерно через год, ко мне пришел Мастер и попросил о помощи. К нему обратилась одна актриса и он не смог ей отказать. Нужно было ее подготовить и сделать спектакль.
Скорее всего, Мастер был озадачен моим бездействием и таким образом решил подтолкнуть к работе. Я тоже не смог ему отказать и мы приступили к постановке.
Репетиционный зал был для нас потерян. Главный режиссер объявил нам негласную войну. С согласия директора, мы ютились по гримеркам.
Я проводил тренинги, Мастер консультировал. Понятие «режиссер» как-то не подходило тому, чем мы занимались, поэтому его заменил - «консультант».
Мастер предложил материал «Золотой горшок», Гофмана и мы приступили к работе над спектаклем. «Приступили». Громко сказано. Я собрал его за две репетиции. Еще пару потратили на систему знаков, которые помогали партнеру понять, когда заканчивается один «кусок» и начинается переход к следующему. Каждый «кусок» соответствовал какому-то «состоянию». Войдя в него, мне необходим был перерыв, чтобы выйти из одного «состояния» и подготовиться к входу в следующее. Эту паузу заполнял партнер. На пятую репетицию был приглашен зритель.
Если раньше мы двигались спонтанно, то теперь началась осознанная работа. Материал для спектакля должен обладать некими качествами. Первое: сюжетная линия, состоящая из: откровение – искушение – предательство – раскаяние – катарсис. Второе: произведение не должно быть «бытовым», обязательно с «мистическим» налетом. «Золотой горшок», Гофмана подходил идеально.
Никакого фиксированного текста, пьесы или сценария. Полная «импровизация» в стилистике автора. Актер должен быть свободен от любых рамок, подчиняясь только «спонтанным импульсам».
При таком подходе, зритель становился частью спектакля. Находясь в «атмосфере», мы считывали зрительские «импульсы», которые влияли на развитие разыгрываемого спектакля. Если в «Орысе» наши отношения со зрителем были агрессивными и, даже «жестокими», мы атаковали зрителя («Театр Жестокости» Арто), то теперь он выходил на первый план, становился как бы «со-режиссером» действия.
Двигаясь за зрительским «импульсом», актер должен быть хорошо оснащен. В моем арсенале было достаточно приемов и каждый спектакль открывал для меня новые грани. В «Орысе» мы работали с «атмосферой» и «спонтанной импровизацией», в «Золотом горшке» появились: «атмосферное говорение», «сакральность слова», создание «иллюзии пространства» и «персонажа». О каждом из приемов мы поговорим после.
Конечно же, на обработку и осознание полученного опыта ушли годы. Тогда мы были вооружены только «интуицией» и каждый спектакль ставил перед нами новые вопросы, которые следовало пережить, а не сформулировать.
На последнюю репетицию мы пригласили друзей, чтобы «попривыкнуть к зрителю». Это в основном были актеры и, приглашенный Мастером, режиссер. То есть зритель состоял из «профессионалов».
Играли в узкой гримерке, два на шесть. Зритель сидел с двух сторон. До этого полностью спектакль мы не играли. Это был первый полный прогон от начала и до конца, поэтому разницы игры «без зрителя» и «со зрителем», мы не поняли, но присутствие «третей стороны», нового «персонажа» в спектакле, ощутили.
Спектакль длился час десять. Это идеальное время. За этим порогом, зритель начинает уставать. После последней реплики, мы вышли из гримерки и ждали в курилке, когда выйдет зритель.
Движение началось через минут пять. Они выходили по одному, благодарили за спектакль и уходили. Расспрашивать о впечатлениях не было смысла. Мы уже знали, что зритель будет оставаться под впечатлением от спектакля еще пару дней. Пусть созревает. (расплывается в улыбке)
Но я обратил внимание, что у всех были «красные» глаза, как при сильном желании сна. Неужели им было так скучно, что они стали засыпать? Во время спектакля «спящих» я не заметил. Это меня сильно встревожило.
Профессионалам спектакль понравился, но их смутила форма. Они сказали, что это не театр, а что-то «непонятное». Мы не спорили. Главное, спектакль их задел. Режиссер, приглашенный Мастером, был в шоке. Все спрашивал, как нам это удается? «Смотрю в глаза, а они совсем рядом, и верю всему происходящему. Как»? «Искренне». – отвечал я.
Он пригласил нас в СТД, сыграть премьеру. Не хотелось играть для профессионалов, но отказываться от площадки было глупо.
Пришли актеры, режиссеры и студенты художественного училища. Спектакль начался очень тяжело. Зритель сидел по кругу вдоль стен. Для них это было необычно, они видели друг друга. Каждую минуту трезвонил телефон в соседней комнате. Все СТД в полном составе находилось в зале и некому было снять трубку.
Я начинал спектакль с фразы Ансельма: «Ах, если бы это были вы, мои золотисто-зеленые змейки». Ансельм был влюблен в Саламандру. Перед ее появлением, приползали золотисто-зеленые змейки и Ансельму они мерещились в каждом блике. Он тяжело вздыхал и произносил эту фразу.
Когда в третий раз зазвонил телефон, зрители заерзали на стульях, а я остановил действие и просто ждал, когда он перестанет звонить. Когда же все стихло, я вдохнул и произнес: «Ах, если бы это были вы, мои золотисто-зеленые змейки». Зритель выдохнул с облегчением и спектакль покатился сам собой. Моя импровизация со звонком телефона словно сломила стену между нами. Каждый раз, когда звонил телефон, зритель улыбался и вместе со мной произносил реплику Ансельма.
О спектакле заговорили и нас стали приглашать. Мы играли на разных площадках, даже в квартирах. И везде я натыкался на эффект «красных» глаз. Я пытался отследить тех, кто засыпает на спектакле. Таких не было, но выходя из зала у большей части зрителя были «красные» глаза.
Как-то друзья-хипстеры пригласили нас в частный дом сыграть спектакль. Мы отыграли и ушли в летнюю кухню. Через минут десять пришел первый, с «красными» глазами и молча закурил. Еще через пять, второй с такими же глазками. Еще через пять третий - Индеец, который и предложил нам сыграть здесь спектакль. Я не выдержал и спросил его о спектакле. Он громко выдохнул и сказал: «Такое ощущение, что я обкурился одуренной «травой». И вот тут-то я все понял.
Мы играли без декораций, костюмов, фонограммы. Часто на площадке два на два. При этом зритель погружался в фантастический готический мир Гофмана. Они смотрели спектакль не во «вне», а «внутри» себя. Каждый видел свой собственный спектакль. Поэтому их глаза были обращены внутрь. А когда, например, в медитации, твой взор обращен внутрь, происходит давление на глазные яблоки и, по окончании медитации, создается эффект «красных глаз».
Это открытие настолько меня потрясло, что я стал экспериментировать со зрительским восприятием. Зритель занял главенствующее положение в моей работе.