Она спала беспокойно, даже слишком: ворочалась, металась по дивану, а порой вовсе кричала во сне. Что ей снилось?.. Её жестокость, с которой она пытала Клариссу, крики той, мольбы пощадить, остановиться, чего Гермиона так и не сделала. Однажды, когда Гарри Поттер попытался применить Круциатус, Беллатриса сказала ему, что чтобы причинить настоящую нестерпимую и непреодолимую боль, нужно искренне захотеть этого, упиваться болью жертвы, наслаждаться процессом… Никогда Гермиона и не помыслила бы, что ей близко такое, что и она способна на подобную безжалостность… Но, как оказалось, ей это было не чуждо. Около двадцати с лишним минут она изводила пленницу, выбивала из неё информацию и с упоением наблюдала, как та… корчилась на полу, рыдала в голос, не находила себе места и мечтала лишь о том, чтобы всё поскорее закончилось. Гермиона не видела её перед собой: она заставила себя отойти от этого, занималась настоящим самообманом… Кто был тогда перед ней в её воспалённом разуме, кого рисовало ей воображение? Волдеморта? Кого-то из наиболее ненавистных ей Пожирателей Смерти: Беллатрису или Кэрроу? В какие-то редкие секунды даже самого Драко Малфоя? Или всех тех, кого она люто презирала, кому желала худших мучений при жизни и после смерти, разом, причём образы всех их она мастерски вместила в эту несчастную женщину?.. К её теперь уже ужасу, именно так всё и было. Клариссы Ванточ перед Гермионой уж точно не было, да и не вспомнила бы она сейчас ни мгновения из того, что выражало лицо самой женщины, а не надуманных ею мучеников, её истинных псевдо-жертв. Почти целый день Клариссу истязали лучшие палачи армии Малфоя, но толку от их действий было немного… Работа Гермионы заняла меньше получаса, а в результате она выбила из той абсолютно всё, что было необходимо: Кларисса раскололась, рассказала, что знала, ничего не посмев утаить… Она готова была пойти на что угодно, лишь бы больше не мучиться так, не испытывать этой агонии на себе. Малфой был прав: Гермиона была единственной, кому его спасение, так или иначе, действительно было нужно, кто мог пойти на всё и даже больше того, лишь бы его сердце продолжало биться. И хотя это было сделано не ради него одного, она сумела добиться поставленной цели: как и обещала себе – Гермиона действовала до победного конца. Всю свою боль, ярость, ненависть, причём свирепую, не имеющую границ, она вместила в те минуты, всему этому дала выход… Как итог, коктейль её эмоций был настолько мощным и неукротимым, что выплеск магии получился колоссальным, а вместе с ним сильнейшим вышел и Круциатус, который по степени воздействия можно было сравнить разве что с этим же заклятием, вылетающим из палочек самых сильных, великих и опасных колдунов. Гермиона знала, что она талантливая волшебница, но даже от себя не ожидала, что способна накопить в себе столько силы и дать ей до такой степени безумный и разрушительный выход.
Когда-то ей приходилось читать о том, что у по-настоящему могущественных колдунов в жизни могут случаться сильнейшие всплески магической активности, и если подпитывать их максимально негативными эмоциями, то результат может стать поистине страшным. От такой убийственной мощи маг может разрушать всё на своём пути, с лёгкостью превращать жизнь в смерть, в самых исключительных случаях даже целые поселения – в города праха. Такого эффекта она, разумеется, и не думала создавать, да и такой грандиозный и опасный для всего общества выплеск если у кого-либо из ныне живущих и мог произойти, то, пожалуй, этим человеком по праву являлся лишь Волдеморт. Но если же волшебнику, которого постигла такая участь, направить свой редкий выброс магии на конкретного человека, то результат может иметь самые неожиданные пагубные последствия. Именно потому пробуждать в себе эти сокрытые силы никому строго не рекомендуется, да и не так просто это сделать - для этого на душе должны иметься кровоточащие раны такой глубины, чтобы полностью перекрыть разум и сознание, выведя на первое место исключительно саму суть колдуна, его магическое начало. Оно же должно поработить человеческую оболочку с её слабостями и напрочь оттеснить её, введя колдуна в состояние такого транса, при котором магия получит безграничную власть над своим носителем, и всё, что ему останется, так это выбрать объект своего буйства. Зная это всё, Гермиона шла в комнату пленницы с одним-единственным стремлением: если таковое для неё вообще возможно, пробудить в себе эти самые силы, копнуть в своей побитой душе так глубоко, насколько это только возможно, но спровоцировать этот магический всплеск и направить всю свою тёмную энергию на Клариссу. Уверенной в том, что у неё всё получится, она не могла быть, ведь большинство колдунов вовсе не сталкиваются с этим на протяжении своей жизни, посему это причисляется лишь к единичным случаям. Однако… каким-то немыслимым образом всё удалось и вышло именно так, как некогда рассказывали ей со своих страниц древние книги. Помимо прочего, эта пытка имела личное значение: Гермиона была как некогда предвзята и потому с лихвой обошла тех, кто до неё находился в этой комнате и истязал, стоя на этом же месте, Клариссу. Гермиона выплеснула тогда всё, совершенно всё, что скопилось в ней не просто за последние месяцы, но даже в последние годы… То была обида за друзей, за Гарри и Рона, которые не знали теперь покоя и могли разве что мечтать и молиться о своём немыслимом спасении… Боль за других ребят, её товарищей, близких и хороших знакомых, начиная от Молли, Артура, Невилла, Флёр и других, и заканчивая детьми, которых она даже не знала, но которые пошли у бессердечных Пожирателей Смерти в расход и были теперь подвешены на деревьях безумной потехи ради… Боль и жгучая обида за потерю всяких связей с родителями, которых она чудом и лишь по милости Малфоя сумела защитить от страшной войны, от гибели, которая однажды обязательно настигла бы их… Боль за города, улицы которых объяты адским пламенем, а позже вовсе затопляются в крови невинных людей… Была в том и месть за свои собственные муки, многие из которых вынудили её испытать на своей шкуре Драко Малфой и прочие Пожиратели Смерти; а также за то унижение, которому повергли её озлобившиеся жители магической Великобритании, без суда и следствия навесив на Гермиону ярлыки предательницы и бессовестной шлюхи… Но куда сильней была до того момента прочно сокрытая в самых глубинах её души ненависть к Волдеморту, которому даже она, появись у неё только такая возможность, собственноручно перерезала бы глотку тупым ножом, а позже выпотрошила его диким зверям или птицам на съедение…
Раньше Гермиона до последнего старалась думать и тем самым врать себе, что этот период жизни, как и сама её нынешняя жизнь, ничуть не изменили её, что она была всё той же прежней девушкой с чистым сердцем… Однако этот случай во всех красках продемонстрировал, что той Гермионы больше нет – лишь её тень, омрачённая тьмой, кровавой пеленой и зелёным светом самого страшного из всех заклятия, которое Гермиона под конец чуть не выкрикнула, всерьёз помешавшись в своём безумии и лишь в последний момент вовремя опомнившись. Сколько всего понесла от её рук Кларисса – страшно было даже помыслить! На своём теле женщина испытала все самые жуткие ощущения, которые Гермиона только смогла выдумать и наслать на неё: то были и сильнейшие разряды удара молнией; и раздирание её тела на части; и вонзающиеся в её плоть острия тысяч ножей; и ломающиеся кости, причём все до единой и одновременно в её бренном теле; и обливания её кипятком, в котором позже, по представлению Гермионы, та заживо варилась; и нескончаемые болевые, даже предсмертные ощущения от падения с огромнейшей высоты; и удары сотен грубых больших кулаков; а также сердечные приступы и нескончаемые волны удушья… Всё, что только приходило Гермионе в голову, она применяла на Клариссе, практически каждую минуту сменяя её пытки на другие, в разы более невыносимые и изощрённые. Болевой порог давно был в десятки раз превышен, и потому Гермиона знала точно, что когда закончит – ответы будут у неё на руках. Она увлеклась как никогда, ничерта уже не смысля, лишь будучи нацеленной на эту пытку и роль палача, которая оказалась не просто ей по плечу, но даже идеальной для Гермионы Грейнджер в той ситуации работой. Лишь после Гермиона поняла, что такого мощного выброса её внутренней тёмной магии хватило бы, чтобы за какой-то час окончательно и бесповоротно свести Клариссу с ума, да только ей не дали всё свести к такому исходу, вовремя одёрнув и дав понять, что уже сделанного было достаточно. По истечении тех двух десятков минут Гермиона позабыла даже о спешном ходе стрелок на часах – временных рамок для неё попросту не существовало. Не было уже ничего, кроме того наслаждения, от которого ей было поистине хорошо и о котором позднее ей было страшно даже вспоминать. По её душе разливался сладкий яд, в котором хотелось раствориться целиком, даже утонуть – и все эти эмоции порождал в ней тот самый Круциатус, безграничный выброс её силы, которой оказалось в ней не просто много, а слишком много. Только крик Эйдена под конец заставил Гермиону опомниться: друг Малфоя призывал её остановиться, дать Клариссе вздохнуть полной грудью и всё, наконец уже, рассказать. Увлёкшись настолько, что не прерываясь ни на мгновение, Гермиона ни разу даже не спросила сама у Клариссы тот последний компонент зелья, ради которого она вообще пришла сюда. Тьма поглотила её с головой, и расставаться с ней Гермионе хотелось тогда меньше всего. Да и не сделала бы она этого сама, не сумела, не напомни ей Эйден о том, что у Малфоя остались какие-то считанные минуты. Поняв, что Гермиона делает, всё это время ребята больше не лезли к ней, не ломали двери, не рушили стены, как и не отвлекали её от процесса – они лишь ждали, поняв, что толк с её похода к Клариссе на самом деле может быть. С немалым трудом заставив себя прекратить действие Круциатуса, Гермиона, будто получив новую волну воодушевления, поначалу сама с жестокой кривой улыбкой на лице отдышалась и лишь затем задала Клариссе вопрос о том, что было важно… Женщина не посмела больше молчать: теперь она по-настоящему боялась, что её жесточайшая пытка возобновится, и Гермиона снова взмахнёт палочкой. Она рассказала всё, что ей только было известно об этом зелье, как и о самом заклятии. И именно с этим у спасителей Малфоя возникла ещё большая проблема.
- Нужн-на… кров-вь с-с-сильнейшей в-волш-шебницы… гря-з-з-зн-ных кро-овей… Прич-ч-чём не меньше дв-в-вух с половиной литров-в – почти вс-с-сё, что-о теч-чёт в её жил-лах... На ф-фоне тог-го, что т-ты… п-показ-зала, это сейч-час… тв-в-воя кров-вь, Герм-миона Г-Грейн-нджер, и от-тда-н-на она дол-лжна… б-быть с тво-оег-го сог-глас-с-сия… То дол-лжен-н быть доб-бров-в-вольн-ный… ж-жест. Эт-то и ес-сть тот… сам-мый ключ-чевой комп-п-п-понент... На нём вмес-сто вод-ды… и долж-жно б-быть приг-готовлено… з-зел-лье, - говорить Клариссе было тяжело, даже слишком. Она заикалась, запиналась практически на каждом слове, с трудом шевелила губами, но всё же раскрыла все свои карты, всё, ради чего, как она думала прежде, готова была умереть. Поняв, что она больше не лжёт, Гермиона расколдовала дверь и бросилась в кабинет колдомедиков. Без всяких объяснений забрав со стола свитки с набросками рецептов различных сваренных ими зелий, Гермиона быстрым шагом снова направилась в комнату к Клариссе. Друзья Малфоя без лишних слов уступили ей дорогу и поспешили за ней. Когда они вошли, Кларисса в голос истерично рыдала на полу, но щадить её, как и жалеть, было уже некогда. Присев на колени, Гермиона разложила на полу перед той листы и потребовала указать, какой из рецептов был верным. Кларисса не отвечала, она убивалась от горя и боли, которую всё ещё сохраняло и ощущало её безжалостно истерзанное тело. И потому, поняв, что давать слабину нельзя, Гермиона с силой ухватила её за волосы и резко наклонила её лицо к земле, едва не тыркнув ту носом прямиком в записи.
- Какой из них? Просматривай и говори, и только посмей, паскуда, соврать мне! – до безобразия жёстким, повелительным тоном сказала тогда Гермиона, и спорить с ней, либо хоть как-то пререкаться после пережитого парой минут ранее, Кларисса уже не решилась.
- Этот, - едва слышно прошептала она, а затем снова разрыдалась. Гермиона захватила с собой нужный свиток и помчалась со всех ног к колдомедикам. Однако, пересекая коридор, на какую-то секунду она остановилась и посмотрела через раскрытую дверь спальни на Малфоя. Он снова задыхался от кашля, но уже не мог сам подниматься – ему помогал в этом юный пленник Томас, который также теперь с трудом, даже судорожно дышал и нуждался в помощи. Не теряя больше времени, Гермиона вернулась в кабинет, положила свиток прямо перед собой и, упершись руками в стол, ничего при этом не объясняя растерявшимся колдомедикам, пробежалась взглядом по списку. Все необходимые компоненты у них имелись, что уже немало облегчало им задачу. Оставалась лишь … её кровь, почти вся до последней капли пущенная в ход. Помешкавшись буквально каких-то десяток секунд, Гермиона пододвинула к себе один из пустых котлов, схватила со стола нож и на глазах ошарашенных колдомедиков резанула им по венам левой руки. Сцепив зубы и превозмогая боль, она сделала себе три глубоких длинных надреза, после чего нож выпал из её руки, а сама Гермиона, в глазах которой потемнело, едва не осела на пол. Помог ей подоспевший следом Эйден Фоули. Он удержал её, затребовал поставить Гермионе стул, что поспешил сделать помощник колдомедиков Николас, а после, поняв по взгляду Гермионы, что действовать дальше сама она не сможет, крепче ухватил протянутую ей правую руку и сделал на ней четыре пореза. Израненные руки безвольно повисли над широким котлом, а сама Гермиона сидела дальше с закрытыми глазами, выжидая, когда её кровь покинет тело. Узнавшие обо всём от Эйдена колдомедики не без помощи пары заклятий ускорили этот процесс, и котёл быстро оказался наполнен и поставлен на огонь. Пока Гермиона избавлялась от своей крови, они оживлённо решали, смогут ли сготовить ещё одно зелье, успеют ли. В итоге Кондред Гордон со всей уверенностью заявил, что они сделают это и также максимально ускорят процесс варки при помощи собственной магии, для чего им понадобится не менее пяти человек, хорошо владеющих азами колдомедицины. На поиски таковых среди бойцов их армии отправился хорошо знающий своих ребят заместитель Малфоя Забини, скорости выполнения заданий которого можно было только позавидовать. Ещё недолго Гермиона пробыла с ними, в той суматохе, которая началась в этой небольшой комнатке. Умирать раньше времени от потери крови она не собиралась и потому, как только котёл наполнился, и крови в нём оказалось даже чуточку больше, чем называла дозировку Кларисса, Гермиона обессилено прошептала всего одно слово, ни на кого уже даже не глядя и ни к кому конкретно не обращаясь: «Залечи!». Эйден моментально схватил палочку и принялся исцелять её руки, а после помог ей испить несколько сильнейших восстанавливающих зелий. Они были доставлены ей за эти минуты кем-то из эльфов по приказу одного из колдомедиков – кого конкретно, Гермиона уже даже не разобрала. Плюнув на всякие предрассудки, Эйден затем взял её на руки и отнёс в гостиную. Он аккуратно уложил её на диван, приказал одному из солдат наблюдать за её состоянием и в случае чего сразу же оповещать их, а сам ушёл. Что было дальше, Гермиона не знала, провалившись в крепкий и такой необходимый ей сейчас сон.
Сколько она так проспала, сколько раз кричала во сне - она не ведала, как и не имела представления, успели ли колдомедики исполнить свою часть работы. Узнала она об этом лишь через пелену забытья, когда, даже не раскрыв толком глаз, выпила влитую ей кем-то в рот жижу.
- Глотай! Глотай, Грейнджер! Жертвы нам сегодня больше не нужны, - донёсся до неё тот голос, который ей отрадней всего было услышать. Это был Драко Малфой, твёрдо стоявший на ногах и самолично отпаивающий её зельем, сваренным на её же крови, которую колдомедики сумели до последнего момента и даже после варки сохранить в жидком виде для применения больными. И даже тот факт, что она также была заражена, не сыграл никакой роли: зараза в ходе варки противоборствующих ингредиентов убилась, от неё не осталось и следа - кровь стала чистой, очищенной. Выпив солёное варево, Гермиона поморщилась и через силу слабо приоткрыла глаза, даже не сумев заставить себя полноценно посмотреть в его лицо и убедиться, что это не сон. Однако и этого взгляда было достаточно, чтобы увидеть, что размазанным пятном в тёмных брюках, белоснежной рубашке и с не менее белыми волосами был спасённый ею Малфой. Измученная Гермиона быстро вновь стала засыпать: обескровленное и ещё не успевшее как следует восстановиться тело не слушалось её, сил не было абсолютно ни на что. И тем приятней было, когда её губы накрыл мягкий поцелуй, а щеки коснулась тёплая ладонь. – Отдыхай! Ты справилась, теперь всё будет хорошо. - Эти слова стали для неё ещё большим бальзамом, и лишь после них она смогла расслабиться… Хотя о спокойном сне Гермиона могла теперь разве что мечтать.
Ей было не привыкать к кошмарам, в последние месяцы они стали для Гермионы плачевной нормой жизни. Однако то, что снилось ей в этот день, выбивалось из рамок привычной колеи: жуткие образы были совершенно другими, новыми, неизведанными для неё, и оттого ей было так страшно с ними столкнуться. В один из разов ей приснилось, как целая толпа Кларисс, чудесным и вместе с тем жутким образом будто размножившихся, клонировавших себя, рядами ползали перед ней на коленях и невыносимо громким голосом, едва ли не ультразвуком, откровенно орали от боли. Руками они хватались за головы и прикрывали свои уши, в то время как их глаза на исказившихся от боли лицах были плотно зажмурены. Сами Клариссы казались ей мертвецами, инферналами: их кожа была бледной, даже серой, да и сами они едва ли походили на полноценных людей. В своём сне Гермиона находилась в оцепенении и не смела даже пошевелиться, ни то что заткнуть уши. Голова нестерпимо болела, из ушных раковин вытекала кровь, барабанные перепонки были близки к тому, чтобы лопнуть, но до смерти перепуганная Гермиона будто приросла к полу и лишь бегала шокированным взглядом по лицам настигнувших её, даже загнавших в угол Кларисс… Лишь когда звук их сверхъестественного, убийственного крика стал нестерпимым, а их глаза резко и широко открылись, Гермиона смогла отпрянуть и вжаться спиной в некую стену позади себя, тщетно пытаясь спастись от их гнева и нападок. Однако именно в этот момент Клариссы призрачным басом закричали на неё то, от чего ей захотелось не просто позволить им убить себя, но даже снова вскрыть себе вены, лишь бы этот кошмар завершился… «Убийца, убийца! Это всё из-за тебя! Из-за тебя-я-я, душегубка!»… В этот момент дёрнувшаяся на диване Гермиона открыла глаза. Далеко не сразу она осмыслила, что это был только до безобразия дурной сон, и что всё и впрямь закончилось, и ей больше нечего бояться. Где в тот момент находилась настоящая Кларисса, как и все остальные, Гермиона не имела ни малейшего представления, но в шатре Малфоя было теперь тихо, даже очень. В теле всё ещё чувствовалась жуткая слабость, голова кружилась, а саму Гермиону подташнивало. Приложив руку ко лбу и стерев обильные капли холодного пота, взглядом полуприкрытых глаз она окинула пустую гостиную. Во рту как никогда пересохло, хотелось пить. Приложив немало усилий, Гермиона попыталась подняться, но даже этого она не осилила сделать. Вернувшись на прежнее место, девушка сдалась: она закрыла глаза и облизала пересохшие губы. Тяжёлые веки вопреки её желанию стремительно стали смыкаться, и потому, даже не успев уловить момента, Гермиона вновь погрузилась в сон... А вместе с ним и в свои кошмары, к которым ей меньше всего хотелось возвращаться.
Во второй раз ей приснилась огромная, не имеющая границ толпа повстанцев, и она сама, привязанная к позорному столбу, вокруг которого все и собрались. Разгневанные маги кричали в её сторону проклятья, злорадно улыбались, кто-то даже кидал в неё камни, парочка из которых больно ударила по ногам. Чаще всего ей слышалось обидное слово «Поделом!»… Толпа ликовала, толпа радовалась, но ровно настолько же и кривилась от одного вида той, что была для всех и каждого уже не просто предательницей, но также и прямым врагом, загнанным сейчас в ловушку. Испуганная Гермиона, рот которой был заткнут какой-то грязной тряпкой, не могла смотреть на это спокойно: она пыталась вырваться, дёргала закованными в кандалы руками, крутилась на месте вокруг столба, да только верёвки, которыми она была намертво связана, не оставили ей шансов на спасение… Грязнокровка была загнана в ловушку, и её ждала неминуемая казнь. Именно к этому всё вскоре и подошло. Какой-то юноша лет двенадцати от роду, прошедший сквозь расступившуюся перед ним толпу, поднёс к её ногам горящий ярким красным пламенем факел. Не будь у Гермионы во рту кляпа, её зубы обязательно застучали бы, но в тот момент, вновь застыв от ужаса, она не смела даже пошевелиться. Лишь горькие слёзы, обильно стекавшие по щекам к самому подбородку, как никогда душили её. Это был конец, пробил час расплаты перед всеми теми, кому она ненароком причинила вред, для кого стала самой настоящей смерть несущей сволочью. Поднявшись на помост, кто-то из горожан, а именно: мужчина лет тридцати с небольшим в военной форме – высказал, стоя к ней спиной, обвинительную речь. К моменту пробуждения она уже не запомнилась Гермионе, да и во время сна она слышала её с трудом, словно издалека, откуда-то из пещеры, потому как к ушам прилила кровь. Но забыть то, как к её ногам полетел факел, и подол её сиреневого платья моментально полыхнул огнём, было невозможно. Истошный крик дикого ужаса, как показалось тогда Гермионе, пронзил не только глубины её сна и всю ту площадь, но также гостиную Малфоя. Однако стоило ей вынырнуть из сна, как Гермиона поняла, что в реальности она, на самом деле до крайности перепуганная, не произнесла ни звука, будучи скованной всем телом. Где-то за спиной доносились знакомые голоса колдомедиков, с которыми она проработала в кабинете весь этот день, и, кажется, Малфоя и его друзей. Однако она не расслышала, о чём конкретно они говорили, потому что так и не сумела до конца очнуться. Впала ли она в забытье, либо попросту потеряла сознание, Гермионе было неведомо, но всего через какие-то считанные минуты она снова столкнулась лицом к лицу с новым кошмаром, причём настолько явственным и отчётливым, словно всё это происходило с ней никак не во сне – наяву!
Сколько ещё их было, и сколько раз Гермиона выныривала из заставляющих кровь стыть в жилах снов - оставалось только догадываться. Многие из них были размытыми, либо являлись лишь обрывками, которые ей не удалось даже относительно нормально запомнить. Прочно врезался ей в память лишь ещё один сон, после которого ей на недолгий период времени всё же удалось пробудиться. В который по счёту раз Гермиона была загнана в угол, причём в этот раз она находилась здесь же, в этой самой комнате. Как ей позже начало казаться, её сознание и острое чувство вины будто бы наказывали её за содеянное с Клариссой, из-за чего мучиться, хоть и не физически, но всё же морально, приходилось ей самой. В этот раз осаждавшим её гонителем оказался огромных размеров тёмно-зелёный змей, угрожающе шипящий на растерянную и потрясённую нападением такого создания девушку. Более того, Гермиона точно знала, что тем змеем был никто иной, как сам Малфой в своей якобы анимагической форме. В комнате царил полумрак, видимость близлежащих предметов оставляла желать лучшего, но не разглядеть горящие красные глаза агрессивно настроенного создания было невозможно. Они словно бы вглядывались в саму душу Гермионы, смотрели сквозь тонкую кожу, в самое её нутро. Всё, чего хотелось змею, так это впиться в какую-нибудь её артерию, либо вонзить острые зубы прямиком в сердце, и без остатка высосать всю её кровь, которой он так жаждал. Гермионе опять было как никогда страшно. Она точно знала, что если он набросится, а она даст слабину, ей придёт конец. Малфой не пощадит её, ни на мгновение не задумается над тем, что от неё потом останется, что с ней будет – он совершенно точно убьёт её и станет наслаждаться процессом, миллиграмм за миллиграммом потягивая её тёплую кровь и намеренно замедляя процесс насыщения. Ослабнувшая же под его коварным натиском Гермиона будет лишь безропотно лежать на холодном полу, не в силах пошевелиться, отбиться, дать хотя бы какой-то значительный отпор. И потому, пока он ещё не настиг её, нужно было что-то делать, как-то спасаться … Змей передвигался неспешно, с упоением преследуя лакомую жертву и изрядно желая застигнуть её врасплох. Многометровое тело, сложенное в громадные кольца, лениво скользило по ковру, а большие глаза с вертикальными зрачками не сводили опасного взгляда хищника с Гермионы. В который раз она была прикована к полу и с трудом могла пошевелиться, словно бы поддавшись гипнозу змея, но всё же на сей раз это было ей по силам. В какой-то момент он резко бросился на неё, и вскрикнувшая Гермиона ломанулась к двери его спальни. Однако та оказалась закрыта, даже запечатана магией, из-за чего попытка спастись не увенчалась успехом и вышла для Гермионы пустой, а расплатой за ошибку должна была стать смерть…
«Нет! Не-е-ет!» - завопила пришедшая в ужас и осознавшая, что это были последние секунды её жизни, Гермиона. Приложив все свои силы, она снова потянула за ручку двери, но всё оказалось бесполезно. Ещё одному крику её яростного протеста пришёл на смену уже оглушительный вопль, раздавшийся на всю комнату после того, как змей накинулся на неё со спины, и длинные острые зубы всё-таки впились в шею. Широко распахнув глаза, Гермиона поняла, что боль от укуса во сне была настолько явственной, что, даже оказавшись в реальности, она всё ещё продолжала чувствовать её, ощущать подвергшимися в дурмане насилию сантиметрами кожи. Сумев взять себя в руки и понять, что она больше точно не находится в очередном кошмаре, Гермиона увидела на стоявшем сбоку от неё столике графин с питьевой водой и несколько фужеров. Только сейчас почувствовав отчего-то накативший жар, она пошевелила рукой и тут поняла, что по самые плечи накрыта тёплым пледом коричневого цвета. Хотя в шатре не было никаких окон или хоть каких-то проёмов, через которые можно было бы увидеть, что сейчас происходит на улице, Гермиона не сомневалась, что уже наступил поздний вечер. С трудом привстав, она потянулась к графину, до краёв наполнила фужер и жадно осушила его, а затем ещё один. Лишь тогда ей стало чуточку легче, и Гермиона со свободным вздохом откинулась на небольших размеров подушку. Слабость постепенно начинала сходить на нет, а по порозовевшей коже на руках становилось видно, что кровь благодаря восстанавливающим зельям начала потихоньку заполнять её вены. Есть совершенно не хотелось. Неплохо было бы принять холодный душ и затем податься на свежий воздух, да только передвигаться, к немалому огорчению Гермионы, ей было пока сложно, а выходить на улицу и сталкиваться в одиночку, да ещё и лицом к лицу, с целой армией Малфоя, она пока точно не готова была рискнуть. Около пары минут она задумчиво просидела на диване, а после прикрыла глаза. Не прошло и десятка секунд, как где-то позади шумно открылась дверь. Вялая девушка не стала даже утруждать себя пошевелиться или как-либо ещё дать понять, что она больше не спит, ведь если кому-то нужно - Гермиона была уверена, - что эти люди и сами могли приблизиться к ней и увидеть это. Однако многочисленные глухие шаги позади вскоре дали понять, что так и не ставший запирать дверь в гостиную человек не собирался тревожить её. Во всяком случае, пока.
- Хочу убрать эту стену: их изобилие мешает мне, отвлекает. Отвык я от них, причём давно, - донёсся вдруг до Гермионы слегка раздражённый голос Малфоя, который находился в соседней от неё комнате. Гермиона быстро догадалась, что это был кабинет. Сразу после послышался грубый щелчок вылетевшей из бутылки пробки.
- Тебе зелья надо пить, а он огневиски балуется! - со смешком прокомментировал его действия Блейз Забини. – А что до стен – убери, делов-то.
- Попозже, пусть пока поспит, - ответил ему Драко и, судя по звуку, наполнил бокалы напитком.
- Ты знал? – вдруг спросил его о чём-то Забини. Для Гермионы, постоянно находившейся на расстоянии от всяких военных действий, любой их диалог был как никогда значим, и потому она жадно стала вслушиваться в него.
- О чём ты? – явно с недоумением ответил ему вопросом на вопрос Драко.
- Я о Грейнджер и её крови. Тебе было известно, что последний ингредиент должен быть именно таким? - уточнил тот. Малфой хмыкнул.
- Откуда? Кларисса рассказывала мне о многом, но никогда не вдавалась в такие детали. Хоть она и поверила в мою историю - всё равно упорно продолжала хранить свои тайны, тем более такого рода. Даже для меня было огромным открытием, что нужна была кровь действительно сильной волшебницы, причём грязных кровей. Большая удача, что таковая как раз оказалась у меня под боком. – На некоторое время он замолчал. Как поняла Гермиона, теперь неотрывно слушавшая их, он осушил свой бокал и только после продолжил: - Напомни, почему нельзя было обойтись сывороткой правды или просто Империусом? Они заметно упростили бы задачу.
- Да что ты говоришь? – сыронизировал Забини, голос которого хоть и повеселел, но также отчего-то сделался натянутым.
- Я серьёзно. Почему? – Гермиона была как никогда уверена, что в эту секунду холодные серые глаза сощурились.
- Ты реально не помнишь этого? – уточнил удивлённый Забини.
- То, что происходило со мной во время агонии или в преддверии неё, нередко стиралось из памяти. Не всё, но некоторые моменты я уже не помню, - со вздохом пояснил он, и Гермиона моментально напряглась, а перед глазами встала та сцена, когда они сделали друг другу немаловажные взаимные признания в своих чувствах. Она не могла не задаться вопросом, помнил ли Малфой о них сейчас… И если нет, хорошо ли это? Однако обдумывать такую новость было пока слишком рано, ведь пока ей оставалось только гадать, что сохранилось в его памяти, а что безвозвратно стёрлось из неё.
- Верно, ты как раз начал тогда впадать в беспамятство, - подтвердил Забини и всё-таки рассказал: - Это случилось, ещё когда мы только нашли тебя. Эльфы вынесли тебя из-под завалов, и ты сам же предупредил нас о том, кто такая Кларисса, и что стоило ей услышать чьи-то приближающиеся шаги, как она принялась заглатывать всевозможные защитные зелья, только бы оградить свой разум от постороннего проникновения. Она действительно высокопрофессиональный колдомедик, при ней было даже редчайшее зелье собственного изготовления, не позволившее Империусу пробиться в её разум и воздействовать на него. И это не говоря уже о «Веритасеруме» и всевозможных его аналогах, которые наши колдомедики пытались влить ей в глотку – всё было бесполезно. Кларисса настолько дорожила своей тайной, что готова была положить жизнь на её сохранность. Кстати, когда Грейнджер попала сюда, и мы приступили к делу, она тоже завалила нас всеми этими вопросами и даже осмелилась вскоре спросить про Империус. Однако если такие не долгоиграющие зелья, как оборотное, быстро потеряли свою силу (да и вообще оно было последним, которое Кларисса пила, и я лично вырвал у неё из рук флакон с недопитыми остатками), то все те, что перекрывали доступ к её разуму и воспоминаниям, были настолько эффективными, что даже дождись мы, пока они выветрятся из её организма, ты бы к тому моменту, как и многие другие, уже загнулся. Поняв, что на помощь к вам подоспели Пожиратели Смерти, а не повстанцы, Кларисса вообще приняла двойную дозировку, и для этого использовала тот кратковременный период, когда мы были заняты тобой. Кто она такая, мы тогда не имели ни малейшего представления и потому оставили Клариссу на потом, занявшись в первую очередь тобой. Она же, улучив момент, принялась, как оголтелая, вливать в себя зелья, что, однако, пошло ей на руку, потому как для нас она стала самой настоящей головной болью!
- Чего у неё только не было при себе, - подтвердил Драко. – Выходя на поле битвы даже в качестве стороннего наблюдателя, она перестраховалась, как могла. Больше всего Кларисса боялась, что до её разума доберутся и извлекут из него все её наработки, в особенности тот рецепт. Так что, - он фыркнул, - и впрямь моё счастье, что Грейнджер пошла на такой шаг… Нда, Грейнджер, - как-то задумчиво протянул он.
- Чёрт… - снова послышался будто бы также задумчивый голос Блейза, который после ненадолго умолк. – Видел бы ты, сколько себя она вложила в твоё спасение: Грейнджер готова была из кожи вон лезть, только бы со всего этого вышел результат! Никогда бы не подумал, что она способна применить такое заклятие хоть к какому-то живому существу, а уж тем более так безжалостно и агрессивно пытать женщину преклонного возраста. Даже мне, признаться, стало не по себе от того, что она творила с Клариссой. Это был невероятно мощный выплеск тёмной энергии!
Услышав это, Гермиона немало напряглась и обняла себя руками. Даже вспоминать о том, что она сделала, ей хотелось меньше всего - не то что в деталях разбирать свои действия.
- Она сильна, даже слишком, - снова заговорил Забини. – Будь в наших рядах такой боец – враги взвыли бы во время её нападок.
- Она никогда не пойдёт на это, так что можешь притормозить со своими фантазиями выставить её во время сражений в первых рядах, - усмехнулся его словам Малфой. – И да, Грейнджер гораздо более сильная волшебница, чем это может показаться на первый взгляд.
- Знаешь… - И снова Забини умолк, будто обдумывая свои дальнейшие слова или саму неведомую Гермионе мысль. – Никогда не воспринимал вашу парочку всерьёз, кто бы что ни говорил про вас. Грейнджер - это Грейнджер. Она всего лишь очередная твоя игрушка, которую ты сумел сделать своей потаскушкой - так мне всегда казалось. Трахаешь ты её – ну и что с того? Это не ново, это лишь развлечение, кратковременная похоть. Я бы тоже попридержал при себе ту, в ком проснулось столько взаимного развратного притяжения, которая ждала бы моего ночного прихода, будь она хоть магглой! Всё это незначительно… - Слушая его речь, Гермиона нахмурилась и шумно втянула в себя воздух. - Однако то, как ты кинулся её спасать от своей заразы, - медленно продолжил он, - и как отчаянно она рвалась сделать для тебя хоть что-то - эти поступки заставляют меня всерьёз пересмотреть свои взгляды на ваш счёт. Не нам с тобой обсуждать, что такое любовь и чего стоит это чувство – любитель пофилософствовать вслух на такие темы у нас Фоули, не мы с тобой. Но я всё же скажу тебе кое-что: ты попал в капкан, и если не сбежишь от неё сейчас, не оборвёшь эту порочную связь, пока не стало слишком поздно – ты покойник, ты всё с ней потеряешь.
- Ты меня, по всей видимости, совсем за идиота держишь, который в обязательном порядке забудется и пойдёт за своей слепой сердечной горячкой по пятам, - хмыкнул Драко, но в его голосе Гермиона сумела уловить напряжённые нотки.
- Я видел кольцо в твоём медальоне, - ошарашил их обоих признанием Забини, хотя они и не знали, что Гермиона также слышала их. – Тебе известно, что я не из тех людей, чтобы скатываться до низких поступков и лазить и заглядывать в каждый уголок чужой жизни. Но когда мы нашли тебя, нужно было что-то делать, искать какие-то ответы, подсказки. Кроме того короткого предупреждения о Клариссе, ты ничего не говорил, долго не мог отойти от агонии, когда пленница резко перестала подпитывать твои жизненные силы на противостояние вирусу. Поначалу я гадал, что это за кольцо, но теперь сомнений в том, с кем оно тебя связывает, не осталось.
- Блейз… - натянуто начал Драко, но тот взялся перебить его. Быстро заморгавшая же Гермиона ощутимо съёжилась, боясь уже того, что эта история раскрылась кому-то, и так скоро нашёлся свидетель былой глупости Малфоя с этим заключением брака… Свидетель, который при же<