Федерико Гарсиа Лорка
Йерма
Трагическая поэма в трех действиях и шести картинах
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Йерма.
Мария.
Старуха-безбожница.
Долорес.
Первая прачка.
Вторая прачка.
Третья прачка.
Четвертая прачка.
Пятая прачка.
Шестая прачка.
Первая подруга.
Вторая подруга.
Ряженая.
Старшая золовка.
Младшая золовка.
Первая женщина.
Вторая женщина.
Мальчик.
Хуан.
Виктор.
Ряженый.
Первый мужчина.
Второй мужчина.
Третий мужчина.
Действие первое
Картина первая
Когда поднимается занавес, Йерма спит; в ногах у нее – рабочая шкатулка. Сцена освещена странным, как во сне, светом. Входит пастух, пристально смотрит на Йерму. Он ведет за руку маленького мальчика в белом. Бьют часы. Когда пастух исчезает, свет становится веселым, весенним, утренним. Йерма просыпается.
Голос (за сценой).
Баю, милый, баю,
спи, родной, усни.
Выстроим шалашик,
заживем одни.
Йерма. Хуан! Ты слышишь, Хуан?
Хуан. Иду.
Йерма. Уже пора.
Хуан. Прошли упряжки волов?
Йерма. Да, прошли.
Хуан. Ну, до свиданья.
Йерма. Молока не выпьешь?
Хуан. А зачем?
Йерма. Работаешь много, сил не хватит.
Хуан. Все худые люди крепкие, как сталь.
Йерма. Все, да не ты. Когда мы поженились, ты был другой. Теперь у тебя лицо бледное, словно ты и солнца не видел. Сходил бы ты на реку, поплавал или влез бы на крышу в ливень. Мы женаты два года, а ты все печальней, все худее, словно растешь в землю.
Хуан. Больше ничего не скажешь?
Йерма (поднимаясь). Ты не сердись. Если бы я захворала, я бы рада была твоей жалости: «У меня жена хворает, заколю-ка я ягненка, нажарю ей вкусного мяса»; «У меня жена хворает, натоплю куриного жиру, грудь ей разотру, принесу овчину, укутаю ей белые ноги». Вот я чего хочу, потому о тебе и забочусь.
|
|
Хуан. На чем и спасибо.
Йерма. Так ты ж не даешь заботиться о себе!
Хуан. А я здоров. Это все твои выдумки. Просто я много работаю. Старею с каждым годом.
Йерма. С каждым годом… Мы все здесь да здесь.
Хуан (улыбается). А где ж нам быть? Нам и тут неплохо. Работа идет хорошо, детей у нас нет, расходов меньше…
Йерма. Детей у нас нет… Хуан!
Хуан. Ну, что?
Йерма. Разве я тебя не люблю?
Хуан. Любишь.
Йерма. Девушки дрожат и плачут, когда надо лечь с мужем. Разве я плакала, когда я с тобой легла? Разве я не пела, поднимая полотняный полог? Разве я не говорила, что простыни пахнут яблоком?
Хуан. Говорила.
Йерма. Моя мать обижалась, что мне не жалко с ней расстаться. И правда, я не жалела. Я радовалась в день свадьбы. И все-таки…
Хуан. Работаешь, работаешь, а ты вечно одно…
Йерма. Нет, не повторяй мне то, что люди твердят… Я знаю, это не так. Когда идет дождь, даже камни становятся мягче, и на них вырастает трава. Люди говорят: «Сорняк, ни на что не годен», а я вижу, как желтые цветочки колышутся на ветру.
Хуан. Подождем!..
Йерма. Да, подождем и будем любить друг друга. (Сама обнимает и целует мужа.)
Хуан. Если тебе что нужно, ты скажи, я принесу. Не люблю, чтобы ты выходила.
Йерма. Я и не выхожу.
Хуан. Тебе здесь лучше.
Йерма. Да.
Хуан. По улицам ходят те, кому делать нечего.
Йерма (мрачнеет). Да…
Хуан уходит, Йерма идет к столику, проводит рукой по животу, зевает, потягивается и садится за шитье.
Ты откуда идешь, сыночек?
Из холодной, из вечной ночи.
|
|
Чем согрею тебя, сыночек?
Теплотою твоих сорочек.
(Вдевает нитку в иголку.)
Завивайся в ночи, вьюнок,
заплетайте, ручьи, венок!
(Словно говоря с ребенком.)
Чу! Залаял наш пес дворовый,
замычали во сне коровы,
плачет ветер, и ночь темна,
а в косе у меня луна.
Что ты ищешь, далекий, нежный?
Пауза.
На груди твоей холмик снежный.
Завивайся в ночи, вьюнок,
заплетайте, ручьи, венок!
(Шьет.)
Все, что силы мои сломило,
для тебя я терпела, милый,
и тебя я ношу, как рану,
и тебе колыбелью стану!
Но когда же ты станешь сыном?
Пауза.
Когда тело дохнет жасмином.
Заплетись на заре, вьюнок,
заиграйте, ручьи, у ног!
Йерма еще поет, когда входит Мария с узелком.
Йерма. Ты откуда?
Мария. Из лавки.
Йерма. Так рано?
Мария. Я бы и раньше вышла и ждала у дверей. Знаешь, что я купила?
Йерма. Кофе к завтраку, сахару, хлеба.
Мария. Нет. Кружев, три мотка ниток, ленты и цветную шерсть. Деньги мужнины, он сам мне их дал.
Йерма. Кофточку хочешь шить?
Мария. Нет… Я… ну, понимаешь…
Йерма. Что с тобой?
Мария. Уже… случилось. (Опускает голову.)
Йерма встает и восхищенно смотрит на нее.
Йерма. Через пять месяцев!
Мария. Да.
Йерма. А ты знала?
Мария. Конечно.
Йерма (с любопытством). Что же ты чувствуешь?
Мария. Не пойму. Грустно мне как-то…
Йерма. Грустно. (Хватает ее за руку.) Когда это случилось? Скажи, ты недоглядела?
Мария. Да.
Йерма. Ты, верно, пела, да? Я всегда пою. Ну, скажи…
Мария. Не спрашивай. Ты когда-нибудь держала в руках живую птичку?
Йерма. Да.
Мария. Вот и это так… только в самой крови…
|
|
Йерма. Как хорошо! (Смотрит на нее растерянно.)
Мария. Не знаю, что и делать. Ничего я теперь не знаю.
Йерма. Про что?
Мария. Ну, что мне делать. Надо будет мать спросить.
Йерма. Зачем? Она старая, все перезабыла. Ты ходи поменьше и дыши потише, словно у тебя в зубах роза.
Мария. Люди говорят, он потом ножками пинается.
Йерма. Тогда его и полюбишь, тогда и скажешь: мой сынок!
Мария. Мне все же стыдно.
Йерма. А что твой муж сказал?
Мария. Ничего.
Йерма. Он тебя очень любит?
Мария. Он не говорит, но когда ко мне подходит, взор у него трепещет, как зеленый листочек.
Йерма. Он знал, что ты?…
Мария. Да.
Йерма. Почему?
Мария. Не знаю. Он в первую же ночь про это сказал и целовал меня в щеку, и мне все кажется, что ребенок светлым голубком скользнул мне в ухо.
Йерма. Счастливая ты!..
Мария. Ты это лучше меня понимаешь.
Йерма. А что толку?
Мария. И правда… Почему так случилось? Из всех, кто тогда вышел замуж, ты одна еще…
Йерма. Да. Конечно, бывает и хуже. Елена ждала три года, а прежде, материны ровесницы, и того больше. Но два года и двадцать дней тоже немало. За что мне такое мучение? Ночью выйду босая в патио и хожу, хожу… Так и с ума сойдешь.
Мария. Ну что ты! Как будто старуха… Да и грех жаловаться. Сестра матери моей ждала четырнадцать лет, а какого родила ребенка!
Йерма (жадно). Какого же?
Мария. И плакал, как теленок, и стрекотал, как кузнечик, и мочился нам на юбки, и за косы нас таскал, а когда ему пять месяцев исполнилось, стал царапаться.
Йерма (смеется). Это ничего, стерпеть можно.
Мария. Ну, как сказать…
Йерма. Да что уж! Когда моя сестра кормила, у нее вся грудь потрескалась, боль ужасная, зато чистая, хорошая, здоровая боль.
Мария. Говорят, с детьми намучаешься…
Йерма. Ты больше слушай. Так говорят плохие матери, слабые. А на что им дети? Ребенок – не роза, без мучений не вырастишь. Я думаю, на них уходит половина нашей крови. Но это хорошо, это правильно, так и должно быть. У каждой женщины крови хватит детей на пять, а когда их нет, кровь становится ядом, как у меня.
Мария. Прямо не знаю, что со мной…
Йерма. Люди говорят, первый раз страшно.
Мария. Посмотрим… (Робко.) Ты так ловко шьешь…
Йерма (берет узелок). Давай, накрою тебе распашонок. А это что?
Мария. Это пеленки.
Йерма. Хорошо. (Садится.)
Мария. Ну… До свиданья.
Подходит к Йерме, та нежно касается ее живота.
Йерма. По камням не бегай.
Мария. До свиданья. (Целует ее и уходит.)
Йерма. Приходи поскорей. (Сидит у столика, как в начале картины; берет ножницы, кроит.)
Входит Виктор.
Йерма. Добрый день, Виктор.
Виктор (он сосредоточен и очень серьезен). Где Хуан?
Йерма. В поле.
Виктор. Что ты шьешь?
Йерма. Пеленки крою.
Виктор (улыбается). Вот как!
Йерма (улыбается). Обошью кружевами.
Виктор. Будет девочка, Йермой назовешь.
Йерма (вздрагивает). Что ты сказал?
Виктор. Я рад за тебя.
Йерма (еле дыша). Нет… Я не для себя. Я для Марии.
Виктор. Что же, может, и ты за ней следом. Вам бы нужен ребенок.
Йерма (печально). Нужен!
Виктор. Так чего ж ты? Скажи мужу, чтоб поменьше думал о работе. Он все деньги копит – и накопит, а кому он их оставит? Ну, я погнал овец. Передай Хуану, пускай берет тех двух, что он у меня купил, а насчет прочего – пускай подумает. (Улыбается и уходит.)
Йерма (пылко). Да, пускай подумает!
Все, что силы мои сломило,
для тебя я терпела, милый,
и тебя я ношу, как рану,
и тебе колыбелью стану!
Но когда же ты станешь сыном?
Когда тело дохнет жасмином.
(Встает в раздумье и идет туда, где стоял Виктор, жадно, как в горах, вдыхая воздух; потом идет в другой угол, словно чего-то ищет, возвращается к \ столику, садится и шьет, отрешенно глядя куда-то.)
Занавес
Картина вторая
Поле. Входят Йерма с корзинкой и Первая старуха.
Йерма. Добрый день.
Первая старуха. День добрый, красавица. Куда собралась?
Йерма. Мужу обед носила в оливковую рощу.
Первая старуха. Давно ты замужем?
Йерма. Три года.
Первая старуха. Детки есть?
Йерма. Нету.
Первая старуха. Ничего, будут.
Йерма (оживляется). Правда?
Первая старуха. А то как же? (Садится.) И я носила мужу поесть. Он у меня старый, а работает. Семеро детей у меня, семеро солнышек, а дочки нет, вот сама и хожу туда-сюда.
Йерма. Вы с того берега?
Первая старуха. Да, мы у мельниц живем. А ты из чьих будешь?
Йерма. Я дочка Энрике-пастуха.
Первая старуха. Энрике-пастуха я знала. Хорошая у тебя семья. Вставали, трудились, хлеб ели и умирали. Ни веселий тебе, ни гуляний. Серьезный народ. Я за твоего дядю чуть замуж не вышла. Только я была веселая, любила погулять, сладенького покушать. Подойду, бывало, к дверям, и все мне чудится, музыка играет, то поближе, то подальше, а это ветер… (Смеется.) Вот, не поверишь, два раза я замуж выходила, четырнадцать душ родила, семерых потеряла, а ничего, живу – не жалуюсь, умирать не хочу. Что ж это? Деревья стоят, дома стоят, а нам, в кого черт вселился, – и помирай?
Йерма. Можно, я тебя спрошу?
Первая старуха. Ну-ка? (Глядит на нее). Знаю, о чем спросишь. Про такие дела не говорят. (Поднимается.)
Йерма (удерживает ее). А что? Я вам сразу поверила. Я давно хочу поговорить со старой женщиной. Мне надо узнать… Вот вы мне и скажите…
Первая старуха. Что ж я тебе скажу?
Йерма (тихо). Сами знаете. Почему у меня нет детей. Неужели мне, такой молодой, ходить за птицей да вешать занавески? Нет, вы посоветуйте, что мне делать! Я все сделаю, что вы скажете… Прикажете выколоть глаза, я и на то соглашусь…
Первая старуха. Да что я знаю? Лягу навзничь, запою, а дети – как вода прибывают. Ты же такая красивая! Ладно, разговорилась я… Я-то много чего понимаю, да не скажу.
Йерма. Почему? Я с мужем только про то и говорю.
Первая старуха. Ну, слушай. Ты мужа любишь?
Йерма. Как это?
Первая старуха. Любишь ты его? Хочется тебе с ним быть?
Йерма. Не знаю…
Первая старуха. Дрожишь, когда он подходит? Голова у тебя кружится, когда он тебя целует?
Йерма. Нет. Такого со мной не бывало.
Первая старуха. Никогда? Даже на танцах?
Йерма (вспоминает). Да… один раз… когда Виктор…
Первая старуха. Ну!
Йерма. Он меня обнял, а я ничего не сказала, не могла я говорить. И еще, когда мне было четырнадцать лет, он взял меня на руки, чтобы перенести через канаву, а я вся задрожала, просто зубы стучали. Это оттого, что я очень тихая была.
Первая старуха. А с мужем?
Йерма. Муж – другое дело! Отец выбрал, я согласилась. Ты не думай, я рада была! Я ведь с самой нашей помолвки мечтала… ну, о детях… В глаза ему смотрела, хотела себя увидать… такой маленькой, как кукла, как будто сама себе дочка…
Первая старуха. Да, непохожи мы с тобой! Наверное, потому-то и не родишь. Мужчин надо любить. Они нам косы должны расплетать, водой поить изо рта, так уж в мире повелось.
Йерма. В твоем, но не в моем. Я о многом думаю, и вся моя надежда – ребенок. Ради него я мужу предалась, ради него и предаюсь, а не для радости.
Первая старуха. Вот и ходишь порожняя!
Йерма. Нет, не порожняя, я злости полна. Разве я виновата? Разве надо искать в мужчине только мужчину? О чем же думать, когда он повернется и уснет, а ты глядишь в потолок? О нем самом или о том, что зародится в моей утробе? Я не знаю, ты мне скажи, будь милосердна! (Становится на колени.)
Первая старуха. Ох, цветочек ты, цветочек!.. Красивая ты… Пусти, разговорилась я с тобой. Не люблю я чужую честь задевать… Придет время, узнаешь. Одно скажу: чересчур ты проста.
Йерма (печально). Когда растешь в деревне, все от тебя скрывают. Намекнут, перемигнутся, а не скажут ничего. Вот и ты молчишь так важно, знаешь, а не расскажешь, хоть я тут умри от жажды.
Первая старуха. Будь ты поспокойней, я бы сказала. А тебе не скажу. Я старая, слов на ветер не бросаю.
Йерма. Что же, господь мне поможет.
Первая старуха. Не поможет. Никогда я его не любила. Когда вы поймете, что его нету? Люди должны помочь.
Йерма. Зачем ты мне это говоришь?
Первая старуха (уходя). А лучше б он был, хоть какой. Разразил бы громом всех мужчин с гнилым семенем, веселей бы жилось!
Йерма. Я тебя не пойму.
Первая старуха. Зато я себя понимаю. Ты не горюй. Жди. Ты еще молодая. А от меня какая помощь… (Уходит.)
Появляются подруги.
Первая подруга. Куда ни пойдешь – народ.
Йерма. Все в оливковых рощах, работают, им надо еду носить. Одни старики дома.
Первая подруга. Ты в деревню?
Йерма. В деревню.
Первая подруга. А я вот спешу. Ребенка одного дома оставила, он там спит.
Йерма. Беги, беги, детей оставлять нельзя! Свиньи у вас есть?
Первая подруга. Нету. Но ты права. Поспешу.
Йерма. Иди. Не дай бог, что случится. Ты его заперла?
Первая подруга. А как же!
Йерма. Ах, не знаете вы, что такое младенец! Все для него опасно. Иголка, глоток воды…
Первая подруга. Да, да, побегу. Твоя правда, я как-то не подумала.
Йерма. Беги.
Вторая подруга: Было б у тебя душ пять, ты бы так не говорила.
Йерма. Почему? Да хоть бы сорок!
Вторая подруга. И все же нам с тобой без них спокойней.
Йерма. Мне? Нет.
Вторая подруга. А мне – да. Мало у меня забот! Вот мать, та меня все травами поит, а в октябре поедем к святому, говорят, он помогает, если очень попросить. Вот мать и попросит. Не мне же!
Йерма. Зачем же ты замуж выходила?
Вторая подруга. Выдали. Все выходят замуж. Если так и дальше пойдет, одни девчонки свободны останутся. Любить-то можно и без церкви, да старухи пристанут, не отвяжутся. Мне вот двадцатый год, не хочу я ни стряпать, ни стирать, а целый день кручусь, мучаюсь… На что это мне? Зачем нам с мужем было жениться? Мы и раньше тем же самым занимались. Все старухи навыдумывали…
Йерма. Что ты такое говоришь?
Вторая подруга. Ты меня полоумной назовешь? Полоумная, полоумная… (Смеется.) А я одно знаю – все по домам сидят и делают, что не хочется. Мне на улице лучше! К ручью побегу, в колокола ударю, рюмочку выпью.
Йерма. Ты сама как ребенок.
Вторая подруга. Зато не полоумная. (Смеется.)
Йерма. Твоя мать живет там, наверху?
Вторая подруга. Да.
Йерма. В самом крайнем доме?
Вторая подруга. Да.
Йерма. Как ее зовут?
Вторая подруга. Долорес. А на что тебе?
Йерма. Ни на что…
Вторая подруга. Почему ты спросила?
Йерма. Так, к слову пришлось…
Вторая подруга. Ну, ладно… Пойду мужу обед отнесу. (Смеется.) Ах, жаль, не жених! (Смеется.) Ушла я, полоумная! (Уходит, заливаясь смехом.) До свиданья!
Виктор (поет за сценой).
Зачем один ты спишь, пастух?
Зачем один ты спишь, пастух?
Зачем один ты спишь, пастух?
Под пеленой моих волос
теплей и слаще бы спалось.
Зачем один ты спишь, пастух?
Йерма (вслушиваясь).
Зачем один ты спишь, пастух?
Под пеленой моих волос
теплей и слаще бы спалось.
Тебе постелью мерзлый мох, пастух,
а изголовьем валуны, пастух,
и как седой бурьян зимы
твои неласковые сны.
Тебе постель застелет терн, пастух,
укроет иней в холода, пастух,
а если слышно женский смех —
то плачет в наледи вода.
Пастух, пастух.
Зачем ты каменной горе, пастух?
Гора-вдова, полынь-трава,
пастушья кровь тебе не впрок!
Одно родишь – колючий дрок!
Йерма хочет уйти и сталкивается с Виктором.
Виктор (весело). Куда идешь, красавица?
Йерма. Это ты пел?
Виктор. Я.
Йерма. Как хорошо! Я никогда раньше не слышала.
Виктор. Не слышала?
Йерма. Голос какой звонкий! Словно вода струится у тебя во рту…
Виктор. Я человек веселый.
Йерма. Да.
Виктор. А ты вот печальная.
Йерма. Я не печальная, когда нет причины.
Виктор. А муж твой еще печальней.
Йерма. Нрав у него невеселый.
Виктор. Он всегда был такой.
Пауза. Йерма садится.
Ты ему обед носила?
Йерма. Да. (Глядит на него.)
Пауза.
А что тут у тебя?
Виктор. Где?
Йерма. Здесь… на щеке… Точно ожог… (Встает, подходит к нему.)
Виктор. Нет, ничего.
Йерма. Значит, мне показалось.
Пауза.
Виктор. Наверное, от солнца…
Йерма. Наверное…
Пауза. Тишина сгущается; он и она не двигаются с места, между ними идет молчаливая борьба.
Йерма (дрожа). Ты слышишь?
Виктор. Что?
Йерма. Кто-то плачет.
Виктор (прислушивается). Нет.
Йерма. А мне показалось, ребенок плачет.
Виктор. Да?
Йерма. Где-то здесь. Просто заливался.
Виктор. Здесь всегда ребята ходят, воруют яблоки.
Йерма. Нет, совсем маленький.
Пауза.
Виктор. Ничего не слышу.
Йерма. Все мне мерещится. (Пристально смотрит на него, и он на нее смотрит и отводит взгляд, словно боится.)
Входит Хуан.
Хуан. А ты все тут!
Йерма. Мы разговаривали.
Виктор. Я пошел. (Уходит.)
Хуан. Тебе давно пора домой.
Йерма. Я что-то замешкалась.
Хуан. Не понимаю, что тебе тут делать.
Йерма. Я слушала, как птицы поют.
Хуан. Побоялась бы людей.
Йерма (резко). Ты о чем?
Хуан. Я тебя не корю, я людей опасаюсь.
Йерма. Да ну их всех…
Хуан. Не бранись. Женщине это не пристало.
Йерма. Какая я женщина!
Хуан. Ладно, поговорили. Ступай домой.
Пауза.
Йерма. Хорошо. Тебя ждать?
Хуан. Нет, я до утра буду работать. Воды мало, надо охранять ее от воров. Ложись и спи.
Йерма (скорбно). Хорошо, я усну… (Уходит.)
Занавес
Действие второе
Картина первая
Пока поднимается занавес, слышно пение. У ручья стирают деревенские женщины. Прачки сидят и у рампы, и в глубине сцены и поют:
В ручье твой пояс мою,
блестит, как рыбка.
Жасмин на солнцепеке
твоя улыбка.
Первая прачка. Не люблю я болтать.
Третья прачка. Тут всегда болтают.
Четвертая прачка. В этом нет ничего плохого.
Пятая прачка. Честное имя заслужить надо.
Четвертая прачка.
Тмин я посадила,
тмину и расти.
У кого нет чести,
тот и не в чести.
Прачки смеются.
Пятая прачка. Такая поговорка…
Первая прачка. Да мы ведь ничего не знаем.
Четвертая прачка. Просто он взял к себе в дом двух своих сестер.
Пятая прачка. Незамужних?
Четвертая прачка. Да. Раньше они в церкви присматривали, а теперь – за невесткой. Я бы не смогла с ними жить.
Первая прачка. Почему?
Четвертая прачка. Страшные они. Как листья, что вырастают на могиле. Словно воском натерты. Губы поджатые… Наверное, и стряпают на лампадном масле.
Третья прачка. Переехали они?
Четвертая прачка. Да, вчера. А он опять уходит в поле.
Первая прачка. Что ж там у них случилось?
Пятая прачка. Позавчера она всю ночь на пороге просидела, холода не испугалась.
Первая прачка. Почему бы это?
Четвертая прачка. Никак дома не сидится.
Пятая прачка. Все они так, бездетные. Вместо того чтобы кружева плести да варенья варить, лазают на крышу или бегают босые по речке.
Первая прачка. И чего ты болтаешь? Она не виновата, что не родит.
Четвертая прачка. Кто хочет, рожает. А неженки сластены да лентяйки не желают живот свой портить.
Все смеются.
Третья прачка. Пудрятся, помадятся, цветочками украшаются, на чужих мужчин заглядываются.
Пятая прачка. Верно говоришь!
Первая прачка. Вы ее с кем-нибудь видели?
Четвертая прачка. Мы не видели, люди видели.
Первая прачка. Все люди да люди!
Пятая прачка. Два раза!
Вторая прачка. Что ж они делали?
Четвертая прачка. Говорили.
Первая прачка. Говорить не грех.
Четвертая прачка. Главное дело – взгляд. Меня мать учила: на розы смотришь – одно, на мужчину – другое. Смотрит она на него.
Первая прачка. На кого?
Четвертая прачка. Да кое на кого. Хочешь, объясню?
Смех.
А когда она одна, смотреть не на кого, он у нее в глазах отражается.
Первая прачка. Все ты врешь!
Пятая прачка. А муж что?
Третья прачка. Оглох ее муж. Сидит не шевельнется, как ящерица на солнышке.
Все смеются.
Первая прачка. Были бы дети, все бы у них иначе шло.
Вторая прачка. Так всегда, если в семье ладу нет.
Четвертая прачка. У них все хуже и хуже, чистый ад. Они с золовками стены белят, горшки чистят, стекла протирают, полы моют, а слова друг другу не скажут. Ведь чем в доме чище, тем на сердце хуже.
Первая прачка. Это он виноват. Детей не дал, хоть о жене бы подумал.
Четвертая прачка. Нет, она виновата. Тише воды…
Первая прачка. И какой в тебя бес вселился, чего ты болтаешь?
Четвертая прачка. Не тебе меня учить!
Вторая прачка. Да помолчите вы!
Первая прачка. Я бы злые языки спицей проколола!
Вторая прачка. Ой, помолчите!
Четвертая прачка. А я бы всяким ханжам проткнула грудь!
Вторая прачка. Хватит вам. Не видите, золовки идут?
Прачки перешептываются. Входят две золовки. Они в черном. Начинают стирать; все молчат.
Где-то звенят бубенчики.
Первая прачка. Это пастухи?
Вторая прачка. Да, они стадо выгоняют.
Четвертая прачка (мечтательно). Хорошо пахнут овцы…
Третья прачка. Ты уж скажешь.
Четвертая прачка. А что? Как женщины. И рыжая тина зимой на реке хорошо пахнет.
Третья прачка. Это у тебя причуды.
Пятая прачка (глядит вдаль). Все стада вместе идут.
Четвертая прачка. Прямо шерстяное море. Того и гляди затопит. Был бы у пшеницы разум, она бы испугалась.
Третья прачка. Ой, как бегут! Целое войско!
Первая прачка. Все стада вышли, все до одного.
Четвертая прачка. Ну-ка? Нет, одно стадо не вышло.
Пятая прачка. Чье?…
Четвертая прачка. Виктора.
Золовки выпрямляются и глядят на прачек.
В ручье твой пояс мою,
блестит, как рыбка.
Жасмин на солнцепеке
твоя улыбка.
Жасминным смехом
пускай меня завеет,
как белым снегом.
Первая прачка.
Беда бесплодной —
ее сосцам волчицы, груди холодной!
Пятая прачка.
У мужа недостало
семян отборных,
чтобы вода запела
в твоих оборках.
Четвертая прачка.
Твоя сорочка —
серебряный кораблик
без ветерочка.
Первая прачка.
Несу пеленки сына
к речной протоке —
пусть у воды кипучей
берет уроки.
Вторая прачка.
Идут мужчины с поля,
шаги все шире.
Мне муж подарит розу —
верну четыре.
Пятая прачка.
Спешат мужчины с пастбищ
к себе в селенье.
Мне муж подарит ветер —
верну сиренью.
Четвертая прачка.
Несет их как на крыльях
к своим постелям.
Переплетемся с мужем,
завьемся хмелем.
Первая прачка.
Гвоздику и кипрей
сплетайте, когда солнце
распарит косарей.
Четвертая прачка.
А лето пролетело —
в ночи для птиц бессонных
распахивайте тело.
Первая прачка.
Стонать от ласки надо…
Четвертая прачка.
И петь, и слез не лить…
Пятая прачка.
Когда идет мужчина
венок и хлеб дарить.
Четвертая прачка.
Затем и песня пета…
Вторая прачка.
И в горле брызги света…
Четвертая прачка.
И распустилась ветка…
Первая прачка.
И горы в лентах ветра…
Шестая прачка (появляясь выше по течению).
Чтоб растопил ребенок
небесный лед рассвета.
Первая прачка.
И вьется нашей крови
коралловая нить…
Шестая прачка.
Чтоб было кому волны
морские бороздить.
Первая прачка.
Сыночка мне, сыночка!
Вторая прачка.
И голубь над селеньем.
Третья прачка.
Сыночка, чтобы плакал.
Четвертая прачка.
И клонится мужчина
израненным оленем.
Пятая прачка.
О, диво, диво, диво,
круглится мое платье!
Вторая прачка.
О, тайна, тайна, тайна
из-под семи печатей!
Первая прачка.
Беда, беда бесплодной —
тебе, сухое лоно, песок безводный!
Третья прачка.
Пускай горят!..
Вторая прачка.
И греют!..
Пятая прачка.
Все ночи напролет!..
Первая прачка.
Пускай поют!..
Вторая прачка.
И светят!..
Первая прачка.
С заоблачных высот!..
Шестая прачка.
Те зори, что в подоле
мой маленький несет!
Все (хором).
В ручье твой пояс мою,
блестит, как рыбка.
Жасмин на солнцепеке —
твоя улыбка.
Ха-ха-ха!
(В такт колотят белье.)
Занавес
Картина вторая
Дома у Йермы. Смеркается. Хуан сидит. Золовки стоят.
Хуан. Говоришь, недавно ушла?
Старшая золовка кивает.
Наверное, за водой. Вы же знаете, я не люблю, чтобы она одна ходила.
Пауза.
Накрывай на стол.
Младшая выходит.
Я свой хлеб заработал. (К старшей золовке.) Вчера был тяжелый день. Я подрезал яблони, а к вечеру подумал – чего я надрываюсь, если яблока съесть не могу? Надоело мне все. (Проводит рукой по лицу, молчит.) А ее все нет… Вы бы с ней пошли, для чего я вас кормлю, пою? Жизнь моя в ноле, честь моя – тут. Ну, а моя честь – и ваша.
Золовка кивает.
Не в укор говорю.
Йерма с двумя кувшинами останавливается в дверях.
Ты была у ручья?
Йерма. Воды набрала к обеду.
Золовка выходит.
А тебе как работалось?
Хуан. Вчера подрезал яблони.
Йерма ставит кувшин. Пауза.
Йерма. Дома побудешь?
Хуан. За стадом нужно присмотреть. Сама знаешь, кому, как не хозяину…
Йерма. Знаю, знаю. Не повторяй.
Хуан. Всякий мужчина по-своему живет.
Йерма. И всякая женщина. Я не прошу, ты дома не сиди. У меня все есть. Сестрицы твои меня стерегут. Я тут мягкий хлеб ем, и творог, и жареное мясо, а овцы – росистую траву. Тебе волноваться не о чем.
Хуан. Чтобы не волноваться, покой нужен.
Йерма. А у тебя его нет?
Хуан. Нет.
Йерма. Живи иначе.
Хуан. Разве ты не знаешь моих правил? Овцы – в загоне, женщины – в доме. Ты много выходишь. Я тебе давно говорю.
Йерма. Да. Женщины – в доме. В доме – не в могиле. А в доме стулья ломаются и простыни рвутся. У нас не так. Каждый вечер постель моя все новее, все свежее, словно сейчас из города.
Хуан. Значит, не зря я беспокоюсь!
Йерма. О чем тебе беспокоиться? Я тебя не обижаю, во всем слушаюсь, а горе мое – в сердце. И с каждым днем будет хуже. Давай лучше помолчим. Я свой крест снесу, только ты меня не расспрашивай. Состариться бы поскорей, увянуть бы, я бы тебе улыбалась и жила бы твоей жизнью. А пока что не трогай меня, не береди душу.
Хуан. Что-то я не пойму. У тебя все есть. Я посылаю в другие селения за всем, что тебе нужно. Конечно, я не без греха, но я хочу с тобой жить в мире. Я хочу спать там, в поле, и знать, что и ты тут спишь.
Йерма. Да не сплю я, не могу я спать!
Хуан. Разве тебе чего-нибудь не хватает? Скажи мне, ответь!
Йерма (пристально глядя на него). Да, не хватает.
Оба молчат.
Хуан. А, вечно одно и то же! Больше пяти лет. Я уж и забыл…
Йерма. Я не ты. У мужчины другая жизнь – овцы, яблони, разговоры, а у нас, женщин, ничего нет, кроме детей.
Хуан. Не все одинаковы. Взяла бы ты племянника в дом, я не возражаю.
Йерма. На что мне чужие дети? У меня от них руки замерзнут.
Хуан. Ты просто сошла с ума, уперлась лбом в стену, все свои дела запустила.
Йерма. Стена бесчестья пусть и будет стеною, а добрая честь – охапка цветов и свежая вода.
Хуан. С тобой один тревоги, одно беспокойство. Смирилась бы!
Йерма. Я не для того вошла в твой дом, чтобы смиряться. Вот челюсть подвяжут, руки мне сложат, в гробу и смирюсь.
Хуан. Чего же ты хочешь?
Йерма. Я хочу пить – а воды нет, я хочу в лес – а ноги не ходят, хочу вышивать – а ниток не найду.
Хуан. Ты не женщина, вот в чем дело. Тебе бы только слабых мужчин губить.
Йерма. Я не знаю, кто я такая. Не мучай меня! Я ничего тебе не сделала.
Хуан. Не люблю, когда на меня пальцем показывают. Пускай сидят по домам, и я свой дом не открою.
Входит старшая золовка и медленно идет к буфету.
Йерма. В разговоре греха нет.
Хуан. Как на чей вкус.
Входит младшая золовка, идет к кувшинам, черпает кружкой воду.
Хуан (тихо). Не могу я больше. Заговорят с тобой – молчи. Помни, что ты замужняя.
Йерма (удивленно). Замужняя!
Хуан. Думай про честь семьи. Это бремя несут все вместе.
Золовка медленно выходит.
Ее не увидишь, она глубоко, в крови.
Другая золовка с супницей в руках медленно и важно идет к двери.
Ты прости.
Йерма глядит на мужа, он поднимает голову, и глаза их встречаются.
Ты так смотришь, что мне не прощенья просить, а прибить бы тебя, запереть, я же тебе муж!
В дверях появляются обе золовки.
Йерма. Прошу тебя, помолчи. Не береди все это.
Пауза.
Хуан. Пойдем-ка обедать.
Золовки входят в комнату.
Ты слышала?
Йерма (ласково). Обедай с ними. Я не голодна.
Хуан. Как знаешь. (Уходит.)
Йерма (словно во сне).
Какая пустошь горя!
А божий мир за стенами все краше!
Вымаливаю сына, чтобы плакать,
а вижу только лунные миражи.
Две струйки молока в заглохшем теле,
два родника, лишенные покоя,
шалеют, словно кони в буреломе,
и смертной отзываются тоскою.
Под полотном задохшиеся груди,
две горлинки, ослепшие в неволе!
О, кровь моя, которую сгноили,
ее стрекала, жгучие до боли!
Но ты, мой сын, ты должен появиться.
У моря – соль, земле расти травою,
а тело нас детьми благословляет,
как облака водою дождевою.
(Глядит на дверь.) Мария! Чего ты так спешишь мимо?
Мария (с ребенком на руках входит в дом). Я, когда с ним, всегда спешу… Ты вечно плачешь!..
Йерма. Да, ты права. (Берет ребенка и садится.)
Мария. Мне жаль, что ты завидуешь.
Йерма. Я не завидую, я горюю.
Мария. Не жалуйся!
Йерма. Как мне не жаловаться, когда вы все полны цветов, а я вся пустая, ненужная среди такой красоты!
Мария. У тебя есть много другого. Послушалась бы меня, жила бы счастливо.
Йерма. Если крестьянка не родит, она – как сноп чертополоха, богом забытый сорняк.
Мария хочет взять ребенка.
Бери, у тебя ему лучше. У меня руки не те.
Мария. Зачем ты так говоришь?
Йерма (встает). Затем, что с меня довольно. На что мне руки, если не к чему их приложить? Обидно мне, стыдно мне смотреть, как хлеб колосится, ручьи родят воду, овцы приносят по сотне ягнят, собаки щенятся, все поле встает и показывает мне своих спящих младенцев, а у меня вот здесь и вот здесь не молоко прибывает, а молотом бьет.
Мария. Не дело ты говоришь.
Йерма. Вам, матерям, нас не понять. Вам что – плавай в свежей воде и жажды не знай!..
Мария. Не хотела бы я тебе повторять…
Йерма. У меня жажды все больше, а надежды – все меньше.
Мария. Нехорошо!..
Йерма. В конце концов примерещится, что сама себе ребенок. Ночью хожу кормить волов, – раньше я их не кормила, женщины их не кормят, – пойду, и кажется мне в темноте, что это мужчина идет.
Мария. Всякого можно понять…
Йерма. А ведь он меня любит. Видишь, какая моя жизнь!
Мария. Как твои золовки?
Йерма. Умереть мне без покаяния, если я им слово скажу!
Мария. А он?
Йерма. Все трое против меня.
Мария. Что ж они так?
Йерма. На душе у них не спокойно, вот и выдумывают. Боятся, что мне другой полюбится, и того не знают, что у нас в роду первое дело – честь. Заложили они мне путь, словно камни, а того не знают, что захоти я – смою их, как река.
Входит золовка, берет хлеб и уходит.
Мария. А все ж он тебя любит.
Йерма. Он меня кормит и кров мне дает.
Мария. Да, тяжело тебе… Ты помни, Христос терпел…
Обе стоят в дверях.
Йерма (глядя на ребенка). Проснулся…
Мария. Скоро песню заведет.
Йерма. А глаза у него твои… (Плачет.) Такие же, как у тебя! (Ласково подталкивает ее к выходу. Мария молча уходит. Йерма идет к двери, в которую вышел Хуан.)
Вторая подруга. Т-сс!
Йерма (оборачиваясь). Что ты?
Вторая подруга. Я тут стою. Моя мать тебя поджидает.
Йерма. У нее никого нет?
Вторая подруга. Сидят две соседки.
Йерма. Я скоро приду.
Вторая подруга. Не побоишься?
Йерма. Нет.
Вторая подруга. Ну и смела ты!
Йерма. Хоть поздно, а приду.
Входит Виктор.
Виктор. Хуан дома?
Йерма. Да.
Вторая подруга (лукаво). Значит, кофту я принесу.
Йерма. Хорошо.
Вторая подруга уходит.
Садись.
Виктор. Мне и так не плохо.
Йерма (зовет). Хуан!
Виктор. Я пришел проститься. (Вздрагивает, но сразу же берет себя в руки.)
Йерма. И братья твои уходят?
Виктор. Отец велел.
Йерма. Он уже старый, наверное…
Виктор. Да, совсем старый.
Пауза.
Йерма. Ты хорошо делаешь, что уходишь отсюда.
Виктор. Поля везде одинаковые…
Йерма. Нет. Я бы уехала подальше.
Виктор. Всюду одно. Такие же овцы и шерсть такая же…
Йерма. Это для вас, для мужчин. У нас по-другому. Мужчина никогда не скажет – какое вкусное яблоко! Вы свое берете, вам все едино. А мне опостылела здешняя вода.
Виктор. Бывает.
Сцену окутал мягкий сумеречный свет.
Йерма. Виктор.
Виктор. Да?
Йерма. Почему ты уходишь? Здесь тебя все любят.
Виктор. Я всегда жил по-честному.
Пауза.
Йерма. Да, ты честный человек. Помнишь, как однажды ты нес меня на руках? Никогда не знаешь, что ждет нас…
Виктор. Все меняется.