Николай I извлекает уроки из этого испытания. Он считает себя преемником Петра I, но не доверяет просвещенному обществу и решает провести реформу государства посредством самого государственного аппарата в рамках негласных комитетов, принимая лично участие в борьбе с коррупцией, произволом в самом аппарате, укрепляя императорскую канцелярию, предписывая государственным органам почти военную дисциплину, формальный порядок, унизительные правила, полицейский надзор. Тем не менее, тем, кто заслужил его доверие, царь оказывает безоговорочную опору: Сперанскому в исполинском сборе законов российской империи в 45 томах, в 1830, и в публикации «Свода законов» в 1833 г., графу Киселеву − в политике преобразования быта казенных крестьян, постепенно освобождаемых от крепостного состояния. При этом, чтобы характеризовать Россию, министр народного просвещения, граф Уваров является автором знаменитой формулировки: Православие, Самодержавие, Народность. Как перевести это слово по-французски? «L'esprit du peuple», судя по происхождению от слова народ (le peuple) и по примеру немецкого Volksgeist Herder'a? или «l'esprit national», по намерению самого министра? Народный переводится либо: populaire, либо: national. Например, народное просвещение = «éducation nationalе», а «éducation populaire» = образование для народа. То же осложнение со словом народник; перевести его французским populiste (популист) клонится по смыслу к русскому популист, демагог. Короче говоря, понятие народник не переводимо в популист без уточнения.
Отстраненная петербургской властью, просвещенное общество фрондирует: в московских салонах мыслящие люди вопрошают себя: Кто же мы? Откуда же мы происходим? Куда же мы идем? Петр Чаадаев (1794-1856), автор «Философических писем», выражает по-французски полное отрицание: Россия, чрезмерная империя, не принадлежит ни Западу, ни Востоку: «Сначала грубое варварство, затем грубое суеверие, потом жестокое, унизительное, чужое господство, дух которого унаследовала в последствии народная (?) власть (pouvoir national); вот печальная повесть нашей юности … Нет у нас ни личного развития, ни естественного роста: новые идеи смывают прежние, оттого что они не происходят от них а падают на нас, неизвестно откуда». На Западе светская власть всегда сталкивалась с противодействием католической церкви, обеспечившей в Средневековье нравственное, языковое и духовное единство Европы. России недостает именно этого Средневековья.
Любомудры (друзья мудрости, а не философы, болтуны французы) открывают смелого мыслителя. «В начаде XIX-го века Шеллинг был тем же, чем Христофор Колумб в XV-ом, пишет их теоретик, князь Одоевский, он открыл человеку неизвестную часть его мира, о которой существовали только какие-то баснословные предания его души». Генуэзский мореплаватель, опираясь на гипотезу о сферичности земли, открыл новый путь в Индию, а немецкий идеализм призывает своих московских сторонников отказаться от иллюзорного Просвещения французов и мужественно пуститься по океану внутренней жизни, в поисках самопознания. Этот умозрительный процесс принимает грозный нигилистический смысл в диалектике Гегеля, в мучительном умственном отрицании, необходимом, тем не менее, для достижения примирения с действительностью. Этот процесс, идеалистический по своей сущности, обусловлен либеральными намерениями: рассеять иллюзии и предрассудки, являющиеся препятствиями для свободного развития мысли.
Славянофил Иван Киреевский принимает во внимание три начала, которые по соображениям французских историков, создали Европу: наследие древней культуры, христианство, нашествия варваров, России недостает только первого начала. Нужно ли сожалеть об этом или радоваться? Его близкий друг Хомяков заходит еще глубже: если католичество злоупотребляло схоластикой Аристотеля, то православие от неё было избавлено и смогло обеспечить христианскую Соборность и Цельность личности. Эта духовная гармония подтверждается естественной гармонией, которую представляет собой, несмотря на крепостное право, сельская община. Враждебно относясь к Петровскому государству, славянофилы желают возрождения сельского общинного строя под покровительством православной Церкви вне какой-либо политической опеки.
Западники же ссылаются на историю Европы, долгую и неустанную вековую борьбу за гражданские права и признание прав человека. Будучи частью Европы, Россия должна следовать ее примеру. Это влечение к Западу не скрывает озадаченность западников перед расцветом буржуазии и ростом пролетариата. Будучи либералами во имя просвещения, они берегутся от «военного деспотизма» Николая в салонах, в печати, в литературе, в университете, этих зачатках общественности, или же удаляются в изгнание, как Герцен, в форме либерального протеста, в Лондон с «Колоколом», первым органом свободной печати, доступным вплоть до России, или как Бакунин, в форме анархистского вызова: «Страсть к разрушению есть вместе с тем и творческая страсть».
Вызывающее множество упреков царствование Николая I, тем не менее, совпадает с Золотым веком русской литературы, Пушкиным, Лермонтовым, Гоголем. Оно одновременно стесняло и оплодотворяло творческое воображение, развивало самопознание во имя свободы. Никогда не переживала Россия такого умственнного раскрепощения. Кроме того, систематическая отправка студентов в Германию, в соответствии с союзнической политикой по отношению к Пруссии, готовит будущее поколение университетских профессоров, в частности юристов, способных умело осуществить неизбежную государственную реформу, оставшуюся вне досягаемости авторитарного режима Николая I: поражение в Крыму обнаружило его слабости.