Порой вещи внезапно заканчиваются; в одну минуту есть, а в другую… пропадает. Порой они крошатся медленно, как любимые боксеры. Ты носишь их каждый день, потому что они прекрасно облегают тело, становясь почти второй кожей. Ты даже не стираешь их часто, хоть и есть запах, потому что боишься, что стиральная машинка встряхнет их, порвет нити. Но все равно им приходит конец. Трусы рассыпаются. Рывок в порыве страсти, или просто снимаешь их и – бац. Ничего не осталось. Ты голый. И заднице холодно.
Я знал, что все кончено, когда собирался снять свое нижнее белье. И не смог.
Джен выбралась из душа и закончила наносить на обнаженное тело душистый лосьон от Виктории Сикрет. Она сверкала глазами, глядя на меня, и обычно я сразу твердел от этого взгляда. Но, хотя друг стал чуть тверже, как всегда было при виде обнаженных женщин, что поделать, дальше дело не продвигалось.
И тут я понял, что это. Это был конец. Без секса что у нас оставалось? Ничего. Совсем ничего. Жалкая парочка цеплялась друг за друга… ради чего? Не знаю. Не дружбы. Не любви. Может, из страха. Скуки.
Гадость.
– Что такое? – проурчала она. Она не понимала, почему я не снимал боксеры, почему не гладил себя в предвкушении.
Что такое? Будто ты не знаешь. Осознание било меня тонной кирпичей. Перри, Ребекка и Эмили были за дверью. Как насчет того, что ты изменяла мне за моей спиной, неизвестно как долго? Еще и с Брэдли? С этим придурком?
Я не сказал это. Я не хотел, чтобы она поняла, что я знаю. Я просто знал, что все кончено. И мой шанс на счастье, которого я не заслуживал, был не в нашей спальне. Был не с винной крошкой, хоть она и была роскошной. Он был на кухне. Где смеялась с новыми подругами смелая темноволосая красавица.
– Я не в настроении, – сухо сказал я, когда она потянулась к моему поясу. Я забыл, что ей нравилось, когда я говорил нет. Хоть это бывало редко.
Она покачала идеальной задницей в воздухе. Любой назвал бы меня геем за то, что я не отреагировал на Джен на четвереньках, золотой обнаженный мед на белых простынях. Но даже с геем было бы приятнее, чем попасть в водоворот лжи и накладных ногтей.
– Декс, – сказала она, ее голос стал выше.
– Мне нужно готовиться. Как и тебе, впереди праздник, а времени мало, – сказал я и отошел от нее. Чтобы подчеркнуть решение, я быстро надел черные брюки. Они жутко чесались, я редко носил их, но хотел выглядеть хорошо. Мне нужно было впечатлить кое–кого. Я надеялся, что это сработает.
Я отвернулся от Джен, поискал одинаковые носки. Я был рассеян, намеренно отвлекал себя, пока она не потеряла интерес. Джен знала, что ей пора готовиться, и она тоже собиралась впечатлить Перри.
Я услышал, как она вздохнула и слезла с кровати. Она надела жуткое платье стиля Ким Кэттролл 80–х через голову, поискала туфли и покинула комнату.
Как только дверь закрылась, я выдохнул с облегчением. Верьте или нет, но меня даже уколола совесть. Самооценка Джен была удивительно хрупкой, и я не хотел, чтобы мы шли на вечеринку на взводе. Но она сама была в этом виновата. Как и я.
Может, мы все–таки подходили друг другу. Как я мог судить ее, когда сам был не лучше?
Смех зазвучал за дверью и прогнал мои сожаления. Перри. Сегодня мне нужно было думать только о ней. Не о Джен. Даже не о себе. Только о Перри. Мне нужно было вести себя правильно только с ней. Может, тогда противный голос в моей голове заткнется.
Я надел белую нарядную рубашку и черный пиджак и посмотрел на себя в зеркало. Может, дело было в невысоком росте, но я всегда ощущал себя обезьяной в костюме. Но выглядело неплохо. Я знал, что я был красив, мог даже напоминать Бонда. И я был удивительно живым как для того, кто чуть не умер прошлой ночью.
Я перестал смотреть на себя, чтобы не стать таким, как парни, говорящие со своим отражением («Да, усы сработают, чувак, и девчонки поведутся на твой опасный вид»). Я схватил галстук и вышел в гостиную, где громко играли «Beastie Boys».
Джен прислонялась к стойке с бокалом вина в руке. Она с приглашением вскинула брови, значит, не сильно на меня злилась. Может, она уже была пьяна.
– Завязывать или нет? – спросил я, идя к ней.
А потом меня словно развернуло притяжение, я замер и посмотрел в сторону колонок.
Бирюзовый сатин. И грудь. О, эта грудь.
Я смотрел на Перри и не мог дышать. Дело было не только в ее груди, изгибах бедер и талии, от которых я начал твердеть. Она была прекрасной. Она была свежей, живой, сияющей и… такой настоящей.
Не знаю, как долго я смотрел на нее из другого конца комнаты, впивался в нее взглядом, но этого хватило, чтобы ширинка натянулась. Джен сказала что–то про фотографию.
Мне не нужно было это. Этот момент навеки остался в моей голове. В этот миг я понял, что все пропало.
МИСТЕР САМОРАЗРУШЕНИЕ
Когда мы вошли в квартиру, стало ощущаться напряжение. И даже Жирный кролик не разбил лед между нами, ведь он был заперт в ванной. Этот лед был особенным. Он держал нас так плотно, не давал опустить защиту. Эта стена возникла после того, как мы разнялись в том снежном переулке. О, я хотел это снова, хотел ее ноги вокруг себя. Мне это нужно было.
Перри прошла по кухне и прислонилась к стойке спиной ко мне. Она сбросила туфли, каблуки соблазнительно слетели с ее ног. Ее голова была опушена, спина – выгнута, и ее плечи и гладкая сливочная кожа казалась открытой и спелой. Я сбросил свои туфли и снял пиджак в предвкушении.
Нам нужно было слиться. Лед таял от жара, а во мне уже было столько жара, что было больно. Что–то нужно было делать.
Я осторожно пошел к ней, боясь спугнуть ее, испортить шанс резкими движениями. Поэтому я медленно убрал волосы с ее плеч, чтобы освободить место для своих губ.
Она не вздрогнула. Она ожидала это.
Она хотела это, а я хотел ее.
Я хотел только ее теперь и навеки.
Я прижал губы к укусу пчелы. Это был знак, что она была готова рисковать за меня, а я был должен ей больше, чем поцелуй.
Я целовал ее спину, плечо, ощущал, как она дрожит подо мной. Я пытался развернуть ее лицом к себе, но она не спешила. Я прижался грудью к ней, прижался всем к ней, поцеловал уголок ее рта. Мне нужно было, чтобы она развернулась ко мне, чтобы я все ей отдал.
Она сделала это. Она только развернулась, а я уже был на ней, ладони гладили ее лицо, волосы, пытались вобрать сразу всю ее.
Остановиться не вышло бы.
Я прижал ладони к ее спине и поднял ее на кухонную стойку. Она обвила меня ногами, и я задрал ее платье над бедрами.
Ох, черт.
Я чуть не пустил слюни от ее открытого вида. Мой голод уже был ненасытным.
Как и ее. Ее взгляд был жадным, неуправляемым. Она разорвала мою рубашку. Пуговицы разлетелись. Было бы смешно, если бы моя голова не была так затуманена похотью. Я расстегнул ее платье и снял, пока ее полные груди не свалились, как тяжелые мечты, с неба. Я пытался утонуть в них, пробовал, лизал и не мог насытиться.
Она отклонилась, и я понял, что она хотела большего. Я нежно надавил на нее ладонью, пока ее спина не оказалась на стойке. А потом я схватился за ее бедра и склонился туда. Я начал гладить языком нежное внутреннее местечко, пока не смог пробраться глубже. Как и на острове, я был вознагражден ароматной влажностью. Я поглощал ее, пока она не схватила мою голову и потянула наверх.
Я сделал что–то не так? Я не знал, что сделаю, если мы не зайдем дальше. Буду ласкать себя в ванной вечность.
– Хочешь, чтобы я остановился? – спросил я. Я был слишком мягок? Слишком груб. Что это такое?!
– Нет, – сказала она голосом, от которого встали волоски. – Я хочу тебя внутри.
Мои глаза расширились.
Будет сделано.
– Есть, мэм, – сказал я ей.
За секунды мы обнажились, впервые сделали это одновременно. Ее взгляд упал на мой член, и я обрадовался, заметив ее страх. Я не мог винить ее. Казалось, я заводился все тридцать два года, и теперь был большим и стальным.
Она обвила меня ногами и притянула к себе. Я опустил пальцы и тер ее, пока не убедился, что она достаточно скользкая, чтобы выдержать меня, а потом схватил свой член и ввел внутрь. Она была тугой. Очень тугой. Я едва мог выдержать это, я пытался придумать, как удержать все под контролем. Я не собирался зайти так далеко и кончить на второй секунде. Я был не в старшей школе.
Я несколько раз выдохнул, пытаясь замедлиться. Она хотела по–другому.
Ее ногти впились в мой зад, подгоняя меня. Я старался поддерживать темп, отдаляя оргазм. Я скользил лицом и руками по ее телу, цеплялся за каждый миг, за каждый шанс. Кто знал, когда у меня снова будет такой шанс.
А потом я уже не мог держаться. Секс с Перри был… ну, я был удивлен, что продержался так долго, особенно когда она шлепнула меня по заднице и прижалась ко мне. Но я не хотел кончать первым. Я помнил о манерах.
Я снова начал тереть ее, ощущая ее жар. Я вонзался все глубже и быстрее, пока мы оба не затерялись. В стонах.
Я взорвался в ней. На миг я увидел ее глаза, и она увидела меня, и вдруг мы оказались в другом месте, в другом мире мерцающего воздуха. Это длилось вечность.
И в этой вечности я заметил себя.
Это был не просто секс. Не просто связь.
Это была любовь.
Я по уши был в любви к ней. Нет, так не описать. Я вырывал сердце и бросал ей, молил ее забрать его. Я падал с величайших высот, и внизу не было батута. Я отдавал ей все в своей жизни, каждый дюйм души, чтобы она гордо носила это. Я был бывшим королем на коленях перед королевой. Просил шанс. Я был бессильным, беспомощным.
Я мог поклясться, что больше такого не будет.
Любовь ранила.
Я не мог пережить снова, если все пойдет не так.
Против своих инстинктов я вышел из нее и ушел в ванную, не оглянувшись. Это было слишком.
Я потерял все еще до начала.
Я трусливо прятался от будущей боли. Как я мог любить ту, что не любит меня? Даже я не любил себя.
Потом я вышел из ванной и увидел, что дверь логова закрыта. Она был там, кто знал, что она думала и чувствовала. Было ужасно так ранить ее, как я сбирался. Но выбора не было. Так будет лучше. Для нее это все поверхностно.
Я надел штаны пижамы и пошел к дивану. Голова кружилась, я был пустым. Лед снова замерзал, начав с моего сердца.
Вот. Так безопаснее. Лучше.
Я уткнулся лицом в руки и задумался, что сказать дальше.
Она выбралась из логова. Я слышал, как она идет ко мне. Мне не нужно было поднимать голову, чтобы ощущать ее тревогу.
– Ты в порядке? – спросила она, голос дрожал.
Черт. Она пыталась быть вежливой. Но она боялась. Сильно.
Она не любит тебя. Я почти кричал это в голове. Она сказала тебе, что не любит тебя, ты видел правду в ее глазах. Любить ее – значит ранить себя.
Я мог терпеть боль, но не эту дорогу снова.
Она коснулась меня ладонью. Я вздрогнул.
– Декс, – сказала она. – Поговори со мной.
Ага, будто разговоры что–то исправят. Я пытался говорить с ней до того, как все запуталось. Я знал, что она сказала.
Я не ответил, и она схватила мою руку и попыталась отодвинуть ее от моей головы.
– Декс, прошу! – завопила она.
Я посмотрел на нее. Я не знал, что она видела.
Как и она.
Она склонилась вперед.
– Что такое? Что случилось?
– Ничего, – слова вырвались из меня. – Надеюсь, ты так это и запомнишь.
Она вдохнула.
– Как это понимать?
О, она знала.
Я вырвался из ее хватки.
– А ты как думаешь?
Она не повелась. Она была упрямой. Наивной.
– Декс, просто скажи мне, о чем ты говоришь. Хоть это ты сделать должен.
Мне пришлось рассмеяться. Она не поверила.
– Я ничего не должен тебе, Перри.
Прозвучало хуже, чем я ожидал. Но дело было не в моем долге. У нее был шанс, она отвернулась от него.
– Декс, да что с тобой? Почему ты так себя ведешь?
– А почему ты так себя ведешь? – раздраженно парировал я. – Не унимаешься ни секунды.
Да, гадко получилось. Я не сдержался. Все хорошее во мне заменил гнев. Злость была лучше страха. Причинять боль лучше, чем страдать самому.
– Что? – выдохнула она. – У нас только что был секс, и ты перепугался как…
– Я не перепугался! – рявкнул я.
Она не верила.
– Тогда что это такое? Потому что еще час назад все было хорошо.
Я уткнулся головой в ладони. Она была права. Все было хорошо. Были мы. Мы были идеальны. А теперь все изменилось, и я не знал, что делать.
– Я знал, что это ошибка. Это все изменило.
Показалось, что она ахнула. Плевать.
– Это не была ошибка, – закричала она. – Как можно так говорить?
Я решил довести до конца, наслаждаясь своим гадким поведением.
– Легко. Ты слишком много в этом видишь.
Есть ли у нее настоящие чувства к этому?
Она выглядела так, словно я ударил ее по лицу. Она прислонилась к дивану, задыхаясь, сжимаясь. Она словно умирала из–за меня.
Я не довел до конца, я пронзил ее словами, как копьем. Мои слова разрывали ее на части изнутри. Почему? Для нее ведь это был лишь секс? Она не любила меня, да? Почему тогда так страдала? Это был всего лишь я. Всего лишь Декс.
– Перри, – осторожно позвал я. Она не распрямлялась, словно из нее высасывали жизнь.
Ее голова вскинулась, кто–то заменил ее глаза на глаза гадюки.
– Что это было для тебя, Декс? – она оскалилась в бездонной ненависти. – Интрижка? Зуд, который нужно было вывести из тела? Еще одна зарубка на столбик кровати? Еще один человек, которого ты испортил психически и физически?
Ох, я не мог говорить.
Она продолжала, с горечью глядя на меня.
– Ладно, есть в этом и другая сторона. Рада знать о твоих чувствах.
Моих чувствах?
Я не успел понять, а ока бросилась к логову. Она бросала вещи в свою сумку. Собиралась.
Я вскочил на ноги и побежал за ней.
– Куда ты?
Я схватил ее за руку, она вырвалась и оттолкнула меня с силой. Я был поражен ее силой, гнев окутывал ее. Я этого не ожидал.
– Ты понятно объяснился, Декс, – сказала она, выдавливая слова. – Ты все понятно сказал.
– Перри, стой, – вяло запротестовал я. – Ты не можешь уйти сейчас, там снег, а ты в пижаме, – я не знал, как объяснить, но что–то нужно было делать. Мне не нужно было, чтобы она покинула меня. Я думал, мы поссоримся, а потом поговорим. Как всегда.
– Я ухожу и не вернусь! Ребекка была права насчет тебя. Ты просто испуганный мальчишка!
Что сказала Ребекка? Не важно, мне нужно было остановить ее. Она вела себя безумно. Все не должно было так пойти. Ей было все равно. Должно было!
Я в панике схватил ее, чтобы удержать. Я притянул ее к себе, хватка была крепкой. Я пытался понять, удержать.
– Почему тебя так это ранит?! – завопил я. Голос дрожал. – Ты говорила, что не любишь меня!
С силой она вырвалась из моей хватки и пошла к двери. Я потянулся к ней, но она в ярости обернулась. Она посмотрела мне в глаза, и я увидел правду. Увидел все. И было слишком поздно.
– Не только ты умеешь врать, Декс!
Вот она.
Правда.
Она любила меня. Она соврала. Она все это время любила меня.
Она любила меня. Меня.
А я все испортил.
Она ушла в ледяную ночь, ее браслет с якорем был разорван и на полу. Она ушла из моей жизни под снег. В моих руках было все, что я хотел, и я разрушил это раньше, чем что–то смогло получиться. Я раздавил все, что у нас было. Я разбил единственные важные для меня отношения, втоптал в землю и закрыл слоями грязи.
Я рухнул на колени, не в силах осознать, что наделал. Я потерял самое ценное. Пропало больше, чем часть меня. Казалось, без Перри от меня ничего не осталось.
Я рухнул на бок и сжался на полу.
Пол не казался достаточно низким, и я заплакал.
Так я оставался, рыдая, сжимая в руке разорванный браслет, пока Джен не вернулась с вечеринки. Даже она сжалилась надо мной.
Как и любой сделал бы. А что бы вы ощутили к человеку, который держал мир в руках и выбросил это?
Вы подумаете: «Как ему не противно жить с собой?».
Хороший вопрос.
Вот и посмотрим.
УБРАТЬ ДЕМОНА
– Декс, сюда!
Я оглядывал ресторан в поисках источника английского акцента, звавшего меня. Голос Ребекки входил в категорию голосов, которые могли описывать мою жизнь.
Я увидел ее в углу и пошел к ней. Ресторан был хипстерской пиццерией недалеко от моей квартиры, и в шесть тут было полно народу. Она выглядела изысканно, как всегда, с головы до пят в черном узком платье, которое натянулось на ее бедрах и оттенило ее вампирскую бледную кожу. Любой мужчина отдал бы все за ночь с Ребеккой, но она, к сожалению для всех, была за другую команду.
Она встала со стула и полезла обниматься, ее улыбка была шире обычного. Я не видел ее несколько недель, и мы оба бывали в лучшем состоянии.
Она пару секунд крепко обнимала меня, а потом отпрянула и прижала нежные пальцы к моему бицепсу и снова сжала.
– Не соврал, – отметила она с гордым видом. – Молодец. Выглядишь отлично.
Я и ощущал себя так. Хотя нет, я ощущал себя ужасно. Но до этого было еще хуже.
– Ты выглядишь потрясающе, – честно сказал я и сел за столик.
Она отмахнулась от комплимента и насладилась им по–своему, а потом заказала себе напиток, когда подошел официант. Я заказал виски с колой, как обычно.
Она дождалась, пока уйдет официант, и удивленно посмотрела на меня.
– Серьезно?
Я отклонился на мягкую кожаную спинку.
– Что?
– Я думала, ты начал с нового листа.
Я фыркнул.
– Да. Хожу каждый день в спортзал, бегаю. Перестал курить, принимать лекарства. Но от всего сразу я избавиться не могу. Я не супергерой.
Она сжала вишневые губы. Я видел, что она вспоминает Рождество, когда они с Эм пришли забрать меня на праздничное собрание в паб. Хорошо, что у них был старый ключ Джен от квартиры, а то все пошло бы плохо. Они обнаружили меня у балкона в нижнем белье, без сознания с пустой бутылкой бурбона рядом.
– С… этим покончено, – я защищался. – Ты знаешь, что я был в плохом месте не в то время.
Она печально улыбнулась и медленно кивнула.
– Знаю. Я не сужу. Честно, я не могла бы зависать с тобой, будь ты другим.
– Если тебе приятно знать, то я все еще пью и смотрю порно.
– Вот это мой мальчик, – похвалила она. Официант принес наши напитки, и мы стукнулись стаканами.
– За друзей, – сказала она.
– За друзей, – согласился я.
Я сделал большой глоток, пузырьки щекотали нос, и я напрягся. Слезящимися глазами я смотрел на Ребекку. Она смотрела на мои глаза со странным выражением лица.
– Что? – спросил я.
Она пожала плечами.
– Не знаю, Декс. Твои руки, плечи… Ты хорошо выглядишь. Приятно видеть.
– Достаточно хорошо, чтобы ты сменила сторону? – пошутил я, зная, что она будет лесбиянкой до последнего дня.
Она отхлебнула напиток. Я упустил безобидный флирт с ней.
– Лучше не говори Эм, – продолжил я. – Хотя, может, стоит рассказать ей. Вдруг и она захочет увидеть Декса в действии, – подмигнул я ей.
Она захихикала.
– Ладно тебе. Свинью никак не изменить.
Я выдавил улыбку, хотя ее слова меня немного ранили. Это она обо мне думала? Так все обо мне думали?
Она помрачнела, что означало, что я плохо скрывал эмоции. Без лекарств было даже сложнее. Я все ощущал в десятикратном размере, и было сложно игнорировать это. Мне было жаль женщин, расправляющихся с эмоциями всю жизнь.
Я кашлянул и тревожно поднял меню, рассеяно разглядывая его в поисках еду.
Без лекарств я постоянно ощущал голод, потому и усиленно занимался спортом.
– Как Джен? – невинно спросил я.
Ребекка была немного потрясена. Она понизила голос и склонилась ближе.
– Мне рассказать тебе правду?
Я быстро взглянул на нее, изображая холод.
– Не важно. Мне все равно.
– Она живет неплохо. Я не очень рада этому, но работать с ней так проще.
Я вздохнул и кивнул.
– Да?
Джен. Зачем я вообще спрашивал? Стой, мне плевать.
– Ага, – подтвердила она, глядя на меня в поисках перемен. – Думаю, с Брэдли она счастлива. Это странно видеть. И она все еще раздражает.
Я улыбнулся от выбора ее слов и продолжил выбирать пиццу. Я радовался, что Джен ушла из моей жизни, но слышать ее слова было больно. Я не скучал по Джен, но было не честно, что она была счастлива, а я ощущал себя гадким ничтожеством почти все время. Я был в порядке только в те мгновения, когда я бегал, поднимал гантели или удовлетворял себя.
Ребекка опустила ладонь на мою, пытаясь заглянуть мне в глаза.
– Ты правильно сделал, Декс.
– Точно, – буркнул я.
– Только потому, что… – она замолчала.
Я пронзил ее взглядом. Я не хотел, чтобы она заканчивала.
Она промолчала. Похлопала по моей руке.
– Ты знаешь, что поступил правильно. Вы с Джен все равно расстались бы. Ты заслужил кого–то лучше.
Нет. Но я оценил ложь.
Я быстро улыбнулся и посмотрел на меню. Я отвлекал мысли начинкой, когда зазвонил телефон.
Я виновато посмотрел на нее, подумав, что это Джимми. Он пытался заставить меня вернуться в «Эксперимент в ужасе». После ухода Перри и моего позорного падения, заедания горя Читос и бурбоном, шоу меня вообще не волновало. Я ушел, когда ушла и Перри. Теперь я вытаскивал себя из ямы, и Джимми требовались мои услуги. Поговорить о работе. Без Перри я не видел смысла продолжать. Без нее я хотел бы делать что–то другое.
Я выудил телефон из кармана и быстро взглянул на экран. Это был не Джимми. Это был другой номер.
Мое сердце перестало биться. Я посмотрел на Ребекку.
– Где код местности 503? – быстро спросил я.
– А?
– Код местности 503! – в панике повторил я.
Ее лицо побледнело.
– Портлэнд.
Я не мог двигаться. Не мог дышать. Ребекка, к счастью, выхватила из моей руки телефон и ответила за меня, пока звонок не оборвался.
– Алло? – сказала она и нахмурилась, слушая. – Да, есть. Могу узнать, кто звонит?
Я закусил губу, грудь сдавило без кислорода. Она посмотрела на меня большими глазами, рот чуть приоткрылся.
– Привет, Ада. Это Ребекка, – сказала она. – Что происходит? Ты в порядке?
Я тут же протянул руку за телефоном. Я все еще не дышал, но хоть двигался.
Она посмотрела на меня и кивнула.
– Хорошо, успокойся. Передаю телефон Дексу.
Она вложила телефон в мою ладонь и кивнула на двери. Похоже, я получал приватный разговор.
Я быстро улыбнулся ей и прижал телефон к уху, выбираясь из кабинки.
– Ада? – спросил я, идя мимо занятых столиков.
– Декс? – я услышал ее юный тонкий голосок.
– Привет, что такое? Перри в порядке? – я не хотел спрашивать и чувствовал, что не имел права, но не видел другой причины звонка Ады. Мы давно расстались. Но где–то в глубине своего черного сердца я знал, что Перри не в порядке
Я умудрился выйти из пиццерии на холодную улицу, когда Ада сказала:
– Нет, она не в порядке. С ней что–то случилось.
Я чуть не выронил телефон. Но я все равно не выдержал. Я прислонился к кирпичной стене и съехал на землю, ноги не держали меня.
– Декс? – завопила она. – Ты еще там?
Я закрыл глаза и подавил страх.
– Да. Я здесь. Что случилось?
– Не знаю.
– Она ранена? – мой голос дрогнул. Я сглотнул, молясь.
– Не совсем.
– Ада…
– Не знаю, Декс. Не стоило даже звонить тебе. Но я не знаю, что делать. Я думаю, что она одержима. Она… сама не своя, и я тоже видела то, что хочет забрать ее. Они привязали ее к кровати.
– Кто они?
– Мои родители. Максимус.
– Максимус?! – взревел я. Прохожие посмотрели на меня и ускорили шаги, проходя мимо. Мне было все равно. Этот гнев я сдерживать не мог. – Что он там забыл?
– Он с Перри… не знаю. Он козел, это важно. Декс, она уходит. Правда, уходит. Не знаю, что делать. Мы очищали дом, а потом Максимус развернул все так, словно Перри безумна. Боюсь, они увезут ее. Ты знаешь, в психушку. Но что–то в ней убивает ее, Декс. Убивает ее.
Я едва заметил, что дверь ресторана открылась, вышла Ребекка. Она стояла рядом со мной, но я не мог смотреть на нее. Не мог двигаться. Не мог осознать, что происходит. Что–то захватило Перри и убивало ее. Такое плохое, что Ада позвонила именно мне из всех людей ради помощи.
– Я сделаю все, что смогу, – сказал я ей, пытаясь добавить решимости в голос. – Обещай, что сбережешь ее, пока я не доберусь туда.
– А если я не смогу? Они не слушают меня. Они ведут себя так, будто она – зверь… а она сейчас как зверь и ведет себя! – Ада всхлипывала. Ада была крепкой в свои пятнадцать. Ее слезы из–за Перри были последним кинжалом в мое сердце.
– Ада, послушай. Я позабочусь об этом, ладно? Я не позволю ничему с ней случиться, ты меня понимаешь? Я сделаю все, что могу, чтобы убедиться, что она придет в норму. Дай мне день, дай мне еще пару часов, и я прибуду и все исправлю. Ты меня поняла, малышка?
Я услышал, как она всхлипнула и притихла. А потом сказала:
– Хорошо. Но поспеши.
– Я напишу тебе, когда выеду, – сказал я.
– Спасибо. Спасибо, Декс, – сказала она. – Я знала, что ты не так плох, как все говорят.
О, спасибо.
– Ага, увидим. Держись, ладно?
– Ладно, пока.
Я не успел попрощаться, разговор был закончен. Я посмотрел на Ребекку, которая в ужасе смотрела на меня. Я трясся.
– Мне нужно к Перри, – сказал я дрожащим голосом. – Она в беде.
Ее глаза расширились, она помогла мне встать на ноги, пока люди не подумали, что я безумен.
– Чем я могу помочь? – спросила она. Я видел страх на ее лице. Она тоже переживала за Перри. И вдруг я понял, как разочарована была Ребекка, когда мы с Перри расстались. Конечно, она поехала в Портлэнд, хотя я просил ее не делать этого. Она тоже пострадала от этого. Она страдала от моих ошибок.
Я не мог ощущать себя еще хуже. Еще ужаснее. Никогда. Я был свиньей, как и сказала Ребекка. Но я не мог думать сейчас об этом. Я месяцами делал это. Жалел себя. Это был лучший шанс проявить себя. Это ничего не отменит, но… я не мог жить, ничего не сделав. Хоть я не был очень рад этому, Перри все еще была для меня важнее всех. Было больно думать о том, что она далеко. Но думать о том, что она может не быть собой… было невыносимо.
Я покачал головой и поцеловал ладонь Ребекки.
– Спасибо, что помогла мне пройти все это. Я сделаю пару звонков и уезжаю.
– Ты вернешь ее, – сказала она, хотя не знала, в какой беде Перри. – А потом привезешь сюда, и мы вместе съедим пиццу.
Я пообещал ей это и побежал в сумерках по улице.
ПОМОЩЬ
Гнев заставляет совершать глупости.
Это я узнал сегодня, а еще «доверяй инстинктам» и «не лажать на публике сложно».
Я знал гнев. Я старался не давать ему править мной, но у меня было много причин злиться. Но я неплохо справлялся. Я мог взорваться случайно, но большую часть времени прогонял гнев на глубину. Или не ощущал его. Как с гуся вода.
Я еще не подъехал к улице Перри, а уже знал, что нас ждет беда. Я это слышал. Не спрашивайте, как, и вообще о многом меня не спрашивайте. Поверьте, ответов у меня нет. Но я слышал в голове, наверное. Макс говорил всем успокоиться. Я ощущал собрание людей, властей, не только ее семьи. И, когда мы подъехали, и я увидел копов, я не удивился.
Но я не был готов.
Стоило придумать план, а не выбираться из машины и идти к дому, держа Перри за руку, поддерживая ее. Я хотел, чтобы ее родители, Макс, копы видели, что я не похищал ее, она пошла по своей воле. Я эгоистично хотел показать себя им. Ткнуть им в глаза. Типа, смотрите, кого ваша дочь выбрала, ха–ха–ха.
Ага, я такой. Стоило уже понять.
Но я не был готов к реальности. Зная Макса и наши дурацкие отношения, я все еще не думал, что он так легко подставит меня. Или ее. Он должен был заботиться о ней. Черт возьми, он же совал свой… нет, даже думать не хочу. Стошнит.
Когда отец Перри бросился на меня с ревом, я не ожидал такого. Заслужил ли я удар? Да. Точно да. После того, как я поступил с Перри, после, вы знаете,… я заслуживал это. Я заслуживал тысячу ударов, и в других обстоятельствах я бы с радостью выдержал шквал итальянских костяшек. Но дело было не в том. Они думали, что я забрал их дочь, выкрал ночью, чтобы делать с ней страшное. Я бы поиграл с ней в идеале, и ей бы понравилось. Но в этот раз я спасал Перри. Никому не было дела.
Глупый я решил, что можно поговорить с полицией, словно это были разумные люди. Рассказать, что все это недоразумение, чтобы мы посмеялись над этим. Я не ожидал, что они набросятся на меня так, словно я убил мэра Портлэнда.
Щелк. Щелк. И холодные наручники на запястьях.
Меня еще не арестовывали, но я думал, что мне хотя бы скажут пройти с ними или заменят эти наручники пластиковыми. Я не был угрозой для общества. Но мои руки завели грубо за спину, сковали, и коп зачитал мои права.
Часть меня хотела смеяться от бреда, я хотел сказать им заткнуться, я достаточно раз смотрел «Закон и порядок», чтобы знать свои права. Но юмор покинул меня. Я ощущал беспомощность, когда появился Максимус и сковал Перри своими дурацкими руками.
Время замедлилось, и мы беззвучно общались. Перри и Макс смотрели на меня, а я разрывался между желанием понять, что хочет Макс, и дать Перри понять, что с ней все будет в порядке.
Проблема была в том, что я был в наручниках, и меня толкали в машину. Я не знал, буду ли я в порядке, как я мог быть уверен в ней? Я нарушил данное себе обещание, что я сделаю все, чтобы защитить ее. Словно у меня были силы, словно я был героем. Я лишь вышел из машины, а меня уже ударили и арестовали.
Макс не сводил с меня пронзительный взгляд, он склонился к Перри и прошептал ей на ухо:
– Не борись с этим, Перри. Слушайся меня. Я не позволю им забрать тебя, но тебе нужно успокоиться, – моя кровь кипела, лицо пылало. Он снова пытался занять мое место. СНОВА! Рыжий гад говорил Перри, моей Перри, успокоиться, пока она боролась в его объятиях.
Перри не слушала, ее мысли обрушились на меня. Она переживала за меня сильнее, чем за себя. Из ее глаз лились слезы, в них пылал гнев, отзывающийся во мне.
Я буду в порядке. Я старался передать ей слова взглядом. Я не знал, поняла она или нет, потому что проблема стала не во мне.
Высокий мужчина, склонив голову, в костюме, похожий на ребенка в вещах на вырост, вышел из дома и спокойно пошел к Перри и Максу. Доктор Фрибоди, что ли, врач Перри. Я не встречал его, но видел достаточно психиатров, чтобы узнать его сразу. Это был враг, и он пришел за ней.
Я кричал, наверное, пытался попасть к ней, но копы удерживали меня.
Пока что.
Они толкнули меня в машину на заднее сидение. Я завопил, извиваясь, борясь, и увидел, как тень врача упала на Перри. Мое сердце тоже оказалось в тени, словно в жизни произошло затмение.
Я потерял ее раз. Я не мог потерять ее снова.
Я боролся на сидении, машина поехала от дома по улице. Я кричал, вопил, копы угрожали мне тем, что я не понимал. Я уже не понимал английский. Я слышал и отвечал только гневу.
А гнев делал глупым.
Я знал, что сбежать из полицейской машины было почти невозможно. Я знал, что, если попытаюсь выбить окно, это не выйдет со скованными руками. Нога могла застрять в стекле, если не повезет. И что потом? Как–то вылезти из окна, пока машина едет 20 миль в час.
Я знал все это. А гнев – нет. Гнев бурлил во мне, я хотел вернуться к Перри, пока мог, и это возвысило меня на другой уровень. Короче, я обезумел.
Дальше все было размыто.
С ревом мысленным и не только, я отклонился и выбросил ноги вперед. Ботинки ударили по стеклу и разбили его вспышкой света, осколки снегом заполнили машину.
Завизжали тормоза, но машина не остановилась. Не было времени. Я не знал, как так легко разбил стекло, как и не знал, как выбрался из машины ногами вперед. Я не знал, что лечу по воздуху пару секунд, пока мое плечо не ударилось о траву у дороги, и я перекатился, как тряпичная кукла. Не знаю, как я вскочил на ноги, стряхивая осколки стекла с волос, и побежал обратно, не оглядываясь на копов.
Не знаю, как все это произошло. Я знал лишь, что мне нужно к Перри, нужно забрать ее оттуда. Если Макс, врач или кто–то еще тронут хоть волосок с ее головы, я их разорву. Если вы думаете, что я стал там Халком, то вы себе не представляете. Даже я не знал, что будет, но понимал, что будет страшно.
К сожалению, хоть я не чувствовал боли, и стекло сыпалось с меня на бегу, и я был недалеко от Перри, я бежал с руками за спиной. От этого было неловко. И в сгущающейся темноте было плохо видно. Мои ботинки, что помогли мне сбежать, зацепились за корень, и я полетел к земле.
Лицо встретилось с землей. Останется след.
Я застонал и скривился, содранная щека болела. Я не могу думать об этом. Я встал на ноги, шагнул и услышал:
– Ни с места!
Как в фильмах. Так они и закричали. Жаль, что не добавили в конце «гад». Я хотел бы застыть по своей воле, но они развернули меня. Офицер передо мной подозрительно напоминал парня их фильмов про танцы, его лицо скривилось от страха и румянца. О, он направлял на меня тазер.
Я оскалился. В гневе ничто не могло остановить меня. Я начал двигаться.
А потом затрещало электричество в воздухе. Мое тело напряглось до боли, стало твердым, как доска, по мышцам ударил миллион зарядов. Я боролся. Мне нужна была власть. А теперь я застыл и ощущал, что происходит. О, только бы не запачкать штаны.
Я опускался на землю. Дыхание застревало, тело содрогалось. Грязь снова тянулась к моему лицу.
Как только я рухнул на землю как мешок картошки, это прекратилось, и я выругался так, что обычный Декс покраснел бы. Боль закончилась, и я остался с ощущением, что меня растоптали буйволы… еще и заряженные током.
В состоянии полного истощения я не мог сопротивляться, и офицеры быстро подняли меня на ноги, вызывая другую машину. Они боялись пленника, и, когда меня подвели к остановившейся машине, я понял, почему. Я увидел, какой ущерб оставил, выпав на землю. Я видел разбитое заднее стекло. Я не знал, как сделал это, и, судя по взглядам офицером, они тоже не понимали.
Я ехал в участок в обитой камере. Видимо, теперь я был угрозой, если не был ею раньше. Они могли обвинить меня в сопротивлении при аресте, попытке побега. Мой гнев, необходимость вернуться к Перри, все еще бурлил во мне, но в этот раз разум забрал власть. Я теперь едва ощущал силу. Я надеялся, что удар током не навредил.
В участке мрачного вида индивидуальности задавали вопросы. Меня сфотографировали, и я улыбался (у меня ведь красивая улыбка). Я думал, меня покажут врачу, ведь меня били током, но они даже не упомянули это, и я не хотел испытывать удачу. Меня лишили вещей: телефона, денег, блокнота.
Я потом меня ощупали. Я не знал, на месте ли мои яйца, и они нашлись, когда офицер Зукотти их нащупал. Печально, но после расставания с Джен только это меня и порадовало. Хорошо, что Зукотти был нежным.
Лишив меня при этом гордости, они повели меня к камере. Стражи прошли со мной мимо камер, полных отбросами, преступниками и пьяницами (всех было много) Портлэнда и втолкнули меня в камеру с одним парнем.
Он сидел на алюминиевом унитазе, от него воняло так, что глаза слезились. Кошмар. Я хотел отвернуться, дать ему уединиться, но это было сложно, ведь в камере были только пара матрасов на каменных плитах и рукомойник. И унитаз. И мужчина на нем.
Потом я узнал, что его звали Гас.
Мы с ним даже поладили. Он был большим и широким, как накачанный слон или большой кузен Вин Дизеля, а еще покрытым с головы до ног татуировками. Они были даже на его лысой голове. Но он удивительно хорошо говорил. Он был здесь до меня, я не спрашивал, каким было его преступление. Я не знал, как реагировать, если он скажет, что убил арендодателя («О, круто. Продолжай»). Но он начал расспрашивать меня. Наверное, он решил, что между нами нет секретов, если я видел его на унитазе.
– Все дело в девушке, – начал я и скривился от того, каким клише это звучало. Мы сидели напротив друг друга на холодных матрасах. Я не знал, который час.
– Разве так не всегда? – ответил Гас. Тоже клише.
– Ага. Не всегда. У меня. Но она… она – сундук проблем.
– Проблемы и женщины идут рука об руку, – Гас сжал руки. Я слышал, как трещат кости. Он улыбнулся, слепя меня зубами. – Вот так они делают.
Я не знал, сколько могу рассказать Гасу, чтобы он не посчитал меня психом, но если не рассказать правду сокамернику, то кому ее можно рассказать?
– Ты пытался убить ее?
Он сказал это так бодро и искрен