МРАЧНЫЙ КАРНАВАЛ
Содержание:
НУЛЕВОЙ ПАЦИЕНТ
КОНЕЦ
МЁРТВ!
ЧЕМУ ТЕБЯ НИКОГДА НЕ НАУЧАТ В СТАРШЕЙ ШКОЛЕ
БЕЗОПАСНОСТЬ — ЭТО ВСЕГО ЛИШЬ ИЛЛЮЗИЯ
Я ЗАБЕРУ ПОГОДУ С СОБОЙ
КНИЖНЫЙ ДОМИК
ОТЕЦ
СЛОМЛЕН!
БЕССЕРДЕЧНЫЙ… И ГОРЖУСЬ ЭТИМ!
БОГ ВСЕХ НАС СПАСЁТ!
АЛАН
ЖИЗНЬ, КОТОРУЮ ТЫВЫБРАЛ
ЧЕЛОВЕК, КОТОРОГО ДЁРГАЛИ ЗА НИТОЧКИ
Я НЕ ГОТОВ МЕНЯТЬСЯ
СПАСИБО ТЕБЕ
О НЕТ
НАСЛАЖДАЙСЯ СВОИМ УБИЙСТВОМ
УСЛЫШЬ МЕНЯ!
ПОСЛЕДНИЕ ЛЮБИМЫЕ СЛОВА
Нулевой Пациент
Люблю писать вступления к своим романам. Делать это легко и интересно, когда основная работа позади, а все проблемы более или менее логично решены.
Писать я, конечно, люблю, но вступления у меня никогда не получалось написать хорошо, в чём вы сами можете прямо сейчас убедиться. Не знаю, что со мной. Однако, это правда очень трудно - написать первые слова, за которые зацепится придирчивый взгляд читателя, так, чтобы заинтересовать и заставить читать дальше, желая узнать продолжение. Вот оно, наверное, писательское искусство. Может быть, когда-нибудь и я им овладею.
Прошёл всего месяц с тех пор, как я закончил работу над "Историями, Которые Мы Рассказываем Сами Себе". За это время происходило мало чего интересного, однако вдохновение моё не иссякало, а наоборот било ключом, что, наверное, и позволило мне написать второй концептуальный сборник всего за месяц. Концептуальный сборник... Интересно, использовал ли кто-нибудь это словосочетание до меня? Наверное, да, ведь пока один человек придумывает, другой уже где-то независимо воплощает его мысли в реальность. Как бы там ни было, за этот месяц я окончательно определил жанр, в котором планирую работать дальше: роман в новеллах. Мне определенно нравится, как это звучит. Именно так теперь следует определять тот жанр, в котором я принял решение работать.
После того, как я написал первый роман и отправил его всего восьми человек из своего самого близкого окружения, меня прозвали писателем, с чем я категорически не согласен. Писатель - это мастер слова, человек с огромным читательским опытом и обильным количеством пухлых рукописей, которые долгое время пылились у него в столе и ждали своего часа. Писатель - это сложная, никому не нужная профессия, которая сегодня переживает далеко не самые лучшие времена. Сейчас писателями и поэтами именуют бездельников, моралфагов и диванных философов, которые умеют лишь лить чернила, говоря очевидные вещи и повторяя чужие мысли. Недавно слушал программу на радио, во время которой случайная девушка искала себе пару. В чат написал парень и назвался поэтом. На вопрос ведущего, как она относиться к поэтам, девушка ответила:
— Поэт это хорошо, главное, чтобы работа была.
Смешно, но в тоже время и грустно. Это когда-то поэт был больше, чем просто поэтом. Сейчас всё изменилось и люди, которые плетут из слов паутину, никому стали не нужны. А труд такой и вовсе отказываются оплачивать, особенно у нас в стране, где хороших современных авторов можно пересчитать по пальцам. Устал я заходить в книжные магазины и видеть на полках русской литературы штампованные детективные романы Донцовой, а затем смотреть на полки зарубежных произведений и терять разум от невероятного количества действительно хороших современных произведений.
Во вступлении к своему первому роману я написал, что мне не нужно, чтобы мои книги продавали в магазинах и делал акцент на том, что навсегда останусь подпольным писателем, чьи книги будут (или не будут) читать только особенно близкие друзья. Нет у моих книг будущего, я это знаю. Но не смотря на это, я бы хотел когда-нибудь написать нечто такое, что с гордостью можно было бы поставить на полку современной русской литературы на передний план. Но это так, мечты, которые останутся мечтами.
Так вот, писателям жить тяжело. Их труды не ценятся, людям плевать на них. Если ты писатель, то обязательно должен писать что-то хорошее, жизнерадостное, чтобы люди могли поржать хорошенько. В ином случае общество называет тебя женоненавистником и боится то, о чём ты пишешь. Я посветил этому целых пятьсот страниц, подробно разобрав ситуацию, когда люди закрывают глаза на важные проблемы, игнорируют суровую реальность, предпочитая жить под небом из сахарной ваты, и рычат на тех, кто постоянно "пытается разрушить эту идиллию". Люди хотят быть уверены, что живут в утопии, поскольку со всех сторон их окружают проблемы, которые они упорно отказываются видеть.
Писатели это те люди, которые настолько хорошо владеют словом, что способны с помощью него заставить любого человека испытывать радость, злость, печаль. Которым достаточно написать несколько строк, чтобы влюбить в себя человека или пробудить любовь в сердце случайного прохожего. Это профессионалы своего дела, для них слово "писатель" - это не просто прозвище, а название их профессии, их дела, которому они себя посветили. Поэтому я не имею права называть себя писателем, нет. Я не умею вот так же, не умею. Я не писатель. Мои слова способны лишь раздражать, а не заставлять людей плакать от радости. И только когда я пойму, что мои слова обрели силу и оказывают на читателя невероятное воздействие, я гордо подниму голову и скажу: теперь я писатель. А пока что нет.
В процессе работы я много раз пытался понять, что же такое "Мрачный Карнавал"? Наверное, я понял. Прежде всего, это мой эксперимент над самим собой, моя попытка создать примерный набросок того, каким я хотел бы видеть своё дальнейшее творчество. Не скажу, что у меня это получилось сделать хорошо, однако для себя я сделал выводы и точно понял, что хочу написать в следующий раз. Благодаря этому роману я понял, как именно я хочу писать.
"Мрачный Карнавал" - это история о безымянном пациенте, который, умирая от неизвестной болезни, название которой вы сможете определить сами, оглядывается на свою прожитую жизнь и в последние секунды делает выводы, меняясь буквально перед самой смертью. На фоне этой истории и обильного количества монологов главного героя развиваются действия других новелл, события в которых никак не связаны с основной, фундаментальной историей, на которой и строится идея всего романа в целом. Однако эти новеллы важны для понимания общего смысла всего романа, они создают необходимое настроение и заключают в себе одну из самых важных мыслей. Именно это я хотел изобразить ещё в своём первом романе, однако в последний момент отказался от затеи создавать фоновую историю, которая связывала бы все новеллы, придавая сборнику необходимую целостность. В этот же раз я воплотил свой замысел, но не могу сказать точно, получилось ли это у меня сделать хорошо. Скорее нет, чем да. Однако повторюсь - данный роман экспериментальный и лишь намечает то направление, в котором я хочу развиваться и как хочу писать в дальнейшем.
За моей спиной лежат две рукописи. Одна - начатая в двенадцать лет и представляющая из себя полноценный научно-фантастический роман, который я вряд-ли когда-нибудь завершу. Вторая - роман в духе лучших работ Стивена Кинга, одна из тех рукописей, за которую мне не стыдно, однако и она, возможно, так и не будет завершена и опубликована. Опыта у меня много, как и желания, но нет уверенности в том, что я делаю нечто полезное. Чьи-то слова меняли ход истории. Мои же вызывают смех.
В процессе написания ещё первого романа в новеллах я постоянно был окружён людьми, которые постоянно говорили мне:
— Зачем ты тратишь на это время? Это никому не нужно, с помощью этого нельзя будет заработать на хлеб!
Но я продолжал писать и закончил вовремя. Добился ли я этим чего-то? Вряд-ли, ведь после написания первого романа ничего в моей жизни не изменилось.
В то время, когда писался первый роман в новеллах, я переживал не самые лучшие времена. Возможно, именно личные трагедии и подтолкнули меня к столь неугомонной работе. Я чувствовал себя плохо тогда и моё настроение явно передалось всему сборнику, а следовательно и читателю. Однако, несмотря на всю ту боль, что я испытывал, мне удалось превратить своё поражение в победу, извлечь некую выгоду для себя даже, казалось, из самой ужасной ситуации. Я просто сел и стал писать одну новеллу за другой без остановки, до тех пор пока не понял, что получается нечто большее, чем просто личный дневник. Благодаря первому роману я почувствовал себя намного лучше и, как бы смешно это не звучало, просто махнул рукой на все свои старые невзгоды и извлёк из них пользу для своих новелл. Для своих новелл... Почему мне так смешно, когда я пишу это? Сошёл с ума? Нет, наверное, я просто не воспринимаю свою работу всерьёз, от того и смеюсь, ощущая себя одиноким семнадцатилетним подростком, который ещё "ничего не смыслит", но уже смеет критиковать и что-то говорить. Да, я СМЕЮ!
Пересматривая данный сборник, я снова и снова убеждаюсь в том, насколько верно я выбрал для него название. Назвать этот роман в новеллах не иначе как карнавалом я не могу. Поймите, для меня имеет особый смысл фраза "сними маску". У меня с ней связано огромное количество печальных воспоминаний. И в тоже время мне это даже нравится - скрываться под маской, вечно переполнять себя дуализмом и контрастами. В конце концов, мы живём с вами в золотую эпоху гротеска, чем я активно и пользуюсь. Я создал так много лживых образов самого себя, что теперь, оглядываясь назад, сравниваю своё прошлое с настоящим карнавалом, на котором я скрылся за маской. И лишь теперь я понял, что только здесь, на страницах собственных историй, способен существовать я настоящий. В остальном же я лишь притворяюсь, играю в имитацию радости, счастья, печали, влюбленности. На каждый случай жизни у меня есть особая маска, которую очень тяжело удержать на лице. Забавно, я написал роман, поставив в центр него безымянного человека, который размышляет о своей прожитой в пустую жизнью. Эта книга именно об этом лирическом герое, это его карнавал. Но в тоже время я создал частично автобиографичный роман, поместив какие-то свои черты в характер главного героя и написав то, что волнует лично меня, а не пациента. Теперь это выглядит так странно... Я пытался отделиться от центрального героя, но чем больше пытался, тем сильнее он становился похож на меня. Карнавал, маскарад в чистом виде! Я пытаюсь вырваться за его пределы, но не могу. Похоже, что я здесь главный кукловод и в тоже время марионетка.
Я остался верен своему эмоциональному стилю, продолжив часто пересекать лирику с прозой и создавая так называемые "философские монологи", которые лишь помогают лучше понять историю, которая рассказывается в данном сборнике. Сделал я это даже не смотря на то, что многим были такие монологи не понятны, они казались лишними и совершенно неуместными. Однако в данном романе я не смог обойтись без них.
Итак, добро пожаловать на последний мрачный карнавал.
Конец
Что ж, добро пожаловать в эту трагичную сказку, рад видеть тебя вновь.
Как видишь, я немного болен и потому мне тяжело говорить. Жаль, что приходится встречать тебя в столь печальной атмосфере, но ведь когда я договорю ты продолжишь дышать, в то время как настанет мой час умирать. Мне не поможет твоя улыбка, но я и не хочу, чтобы ты оплакивал меня. Если посмотришь на моё отражение, то поймёшь каким же ужасным человеком я был. Доктора одели меня в черный костюм, чтобы моя болезнь была мне к лицу. Я хотел бы сказать, что всё только у меня впереди, но похоже, что всё осталось далеко позади. Кто знал, что я буду ненавидеть так много вещей? Когда закончится нелепый траур, прошу напиши на стене:
"Он был злым человеком, без и сердца и души!"
У меня нет новых историй и никогда больше не будет. Я закончил свой путь и теперь стою на краю. Слушай этот писк кардиомонитора, который стоит рядом со мной. Я думаю, что ты хочешь, чтобы я что-то тебе рассказал. Но сегодня я лишь пациент, больной человек, который смотрит и еле видит тебя перед собой. Боюсь, что ты пришёл в тот момент, когда я готов закрыть глаза навсегда. Я хочу выбросить все свои надежды в окно и последовать за ними, но мне не хватает сил. Как там правильно прощаться с людьми? Скажи мне "прощай", соври, что любишь меня, поцелуй и уходи прочь. Не печалься, мне наплевать на твою дружелюбную улыбку, ведь сегодня ты увидишь, как я БУДУ ЛИТЬ СЛЁЗЫ!
Прошу, не рыдайте на моих скорых похоронах. Я хочу, чтобы вы веселились и не думали обо мне. Сделайте из траура в мою честь праздник и вздохните спокойно. Отметь этот день как большой праздник без доли скорби на лице. Я не достоин твоей чистой слезинки и моя ранняя болезнь лишь подтверждает это. Помню я обещал сам себе, что когда вырасту БУДУ ЖИТЬ ВЕЧНО!
Но теперь я понимаю, что нет, так просто не могу принять свою смерть! И вот теперь я смотрю назад, вижу ту жизнь, которую прожил. Я говорю бред, за горой шуток скрываю боль! Я кричу "эй, спаси меня!"
Да, я кричу! Спаси меня! Пока я ещё живой! Кричу СПАСИ МЕНЯ! Забери в последний раз всю мою боль! Помоги мне встать!
СПА-СИ МЕ-НЯ!..
Мёртв!
Когда ещё я был живой, то всё время искал поддержки в лицах незнакомцев. Я менял людей, как перчатки, без разбора заводя новых "друзей". Я окружал заботой тех, кто причинял мне лишь боль и кто с удовольствием бы скинул меня в пропасть! Я любил тех, кто не любил меня, презирал тех, кто всегда был ко мне добр. Слепой, глухой, немой я шёл по жизни, окружённый злыми лицами. Потратил всю свою жизнь, даруя ненависть тем, кто меня любил. Помощь воспринимал как зло, а зло чужое принимал с радостью. Моя грязная душа отправится не на небеса, а прямиком в кипящий котел и там получит то, что я заслужил при жизни. Теперь меня это не волнует, ведь я смотрю назад, поскольку в будущем меня ничего не ждёт. И, оборачиваясь, понимаю, что раскрыл душу для всех врагов, скрыл себя от всех друзей и потерял то, что не заслужил...
Когда моё сердце перестало биться, никто в результате не пришёл. Я не ценил своих настоящих друзей и теперь даже не смею просить их о прощении. Хоть и окружали меня часто друзья, но я все равно чувствовал себя одиноким. Я не умел ценить людей, не понимал, кто был мне действительно дорог. Остался в темноте один, думая, что всё сделал правильно. И кто же я теперь? Забытый всеми, кто меня когда-то любил.
Теперь я мёртв! И моё сердце больше не бьётся, а глаза никто не закроет. Да, я мёртв! Потерял всякий шанс исправить то, что натворил. Так много ошибок умерло со мной и ненависть была одной из них. Только теперь, когда я мёртв, я понял, что всю жизнь был не прав.
Ох, я мёртв...
Сгорел, потратил всю энергию впустую. Держался за то, что приближало меня лишь вот к такому концу. Я был глупцом с рождения и теперь глупцом умираю. Как же много я мог исправить, но я лишь всё оставил, чтобы вы могли взглянуть на ту печальную, неверную жизнь, которую я прожил. Кричал, что не хочу жить по правилам, которых не знал. Я обещал себе и всем, что буду лучше других, но видели бы вы меня теперь... Человека, ошибшегося во всём!
А теперь я мёртв! И я не успел сказать так много слов. Я мёртв! И мне придется с этим смириться. Никогда не услышу добрых слов, ведь я променял их на ненависть. И всё, что было тогда, теперь причиняет мне боль. Я мёртв и теперь делайте, что хотите со мной.
МЁРТВ!
Чему Тебя Никогда Не Научат в Старшей Школе
В четверг днём Лилли стояла возле стенда объявлений в коридоре старшей школы имени Роберта Виллиара и, крепко прижав к груди гору учебников и съежившись, чтобы как можно меньше проходящих учеников случайно задевало её хрупкое тельце, изучала объявление, которое было вывешено здесь ещё неделю назад, глядя на него из под лобья своими вечно мокрыми серыми глазками. Круглые синие очки увеличивали её глаза, однако это не прибавляло красоты её заурядной, простенькой и робкой внешности. Чёрные волосы были заплетены в косу, перекинутую через плечо, из которой постоянно торчали непослушные волосинки. Даже одежда её лишь до конца показывала, кто она. Серенькая мышка с круглыми очками, из-за которых она выглядит смешно. Пугливая и чересчур скромная восемнадцатилетняя девушка, с ростом всего лишь пять футов и невероятно тихим, похожим больше на шёпот больного ангиной человека, голосом.
Лилли прекрасно осознавала, какая она на самом деле. Иногда она смотрелась дома в зеркало, пристально вглядывалась в своё отражение и постепенно из её влажных глаз начинали течь слёзы, а губки дрожать. Когда из-за слёз терялась возможность что-либо видеть, она кидалась к кровати и плакала в полной тишине, чтобы ни единое существо не слышало её жалкий голосок. Чтобы никто не знал, как она страдает, видя в своём отражении не девушку, а тень, пустое отражение истинной женской красоты и грации, которой обладали все её одноклассницы. У них-то будет всё, они в центре внимания, они красивые. У них будут мужья и... Дети. Их обязательно полюбят, а сердце получит нежность и заботу. А что получит она? Ничего, у неё ничего не будет, поскольку она для этого общества просто глупенькая, серенькая мышка, которую мог раздавить кто угодно одним лишь мизинцем.
Чтобы успокоиться хоть немного, она принималась вновь перечитывать "Кэри", слушая при этом "Pink Floyd", постерами с которыми была обвешана целая стена в её скромной, темной комнатушке. Иногда это помогало, а иногда - нет. Она не могла себя контролировать, поэтому предпочитала сушить слёзы на глазах с помощью фена.
Но бывали моменты, когда ей что-то овладевало, печаль сменялась вдохновением и желанием творить. Жить и творить! И тогда она подходила к мольберту, брала новый лист бумаги, доставала несколько упаковок засохших красок вместе с палитрой и принималась тихонько, неспеша рисовать. Рисование было у неё дома под запретом, как и любое иное творчество. Отчим считал, что ей ничем не поможет искусство. Что для такой некрасивой, апатичной девушки спасение может быть лишь в образовании, которое она и должна стараться получать, не отвлекаясь на всякую ерунду вроде рисования бесполезных картин.
— К чёрту это искусство! - обычно орал на неё отчим, когда заставал Лилли за рисованием, которому она, к слову, отдавалась всей душой. - Красочки тебя не спасут, ничем не помогут!
С этим словами он обычно принимался рвать холсты, размазывая краски по полотну и превращая начатую картину в мятую гущу бумаги, состоящую из разводов. Разрывал одну картину за другой, постоянно при этом крича ей о пользе образования и судьбе горе-художников, которых он считал лентяями слабохарактерными, которые могут только ныть и рисовать свои паршивые, никому не нужные картинки.
В такие моменты Лилли отходила в самый дальний угол комнаты, которую она уже давно считала клеткой, зажимала розовые ушки руками, закрывала глаза и старалась провалиться под землю, умереть, исчезнуть, сгинуть навсегда, выпасть из этого мира и никогда, никогда не возвращаться! Она желала окончательно растаять и слиться с тенями, превратившись в безликое пятно, которое никто не будет замечать. Загнанная в угол, она увядала, как серый бутон розы, стараясь стать недоступной для гневных тирад отчима.
— Всё твоё искусство чушь! - кричал на неё он, тыча в лицо скомканными холстами, с краёв которых стекала краска. - Ты должна не этой ерундой голову себе забивать, а знаниями! Знаниями!
Она не смотрела на него и даже не решалась пискнуть хоть что-нибудь в ответ.
Закончив орать на неё, отчим уходил, не забыв хлопнуть посильнее дверью, из-за чего Лилли вздрагивала всем телом и сразу же понимала, что теперь она в безопасности. Пока что.
Она выходила из своего уголка и начинала собирать разбросанные по комнате краски, а затем аккуратно, даже с некоторой материнской заботой, принималась раскладывать их по коробочкам. Краски были такие яркие и сочные, что хотелось вылить их на себя, лишь бы загубить ту серость, внутрь которой она буквально упакована, упрятана, словно в чулан.
Когда комната была приведена в порядок, вдохновение и желание творить исчезали надолго, прятались вместе с ней в той серой тени и не решались высунуться.
Лилли подходила к шкафу, тихонько открывала его скрипучую дверцу и звала своего друга, который тут же выбирался наружу, готовый поговорить с ней о чём угодно.
Друга звали Зоси. Он не был настоящим, его в принципе не существовало. Он был воображаемым блондинистым мальчиком со смешным завитком на голове. Он был лишь её воображением, порождением фантазий в минуты одиночества и глубокой печали.
— Он снова порвал твою картину? - как бы спрашивал Зоси, усаживаясь на кровать.
Лилли кивала. Казалось, она видела своего друга по-настоящему, будто он действительно существовал и сидел рядом с ней. Но нет, это было лишь её бурное, творческое воображение. То самое, которое всегда помогало ей творить, когда она в тайне от родителей писала картины по ночам с фонариком в одной руке и с кистью - в другой.
— Не переживай, Лилли, - мягко говорил Зоси, глядя на неё так добро и ласково, что ей хотелось расплакаться. - Ты ведь художница, настоящая художница. Ты рисуешь великолепные, наполненные чувствами картины. Под слоем красок у тебя скрывается целый духовный мир человеческой души. Зачем расстраиваться, если каким-то невежам этого просто не дано понять, а?
Лилли лишь всхлипывала и кивала.
— Я тебе обещаю, - произнес Зоси, - ты станешь великой художницей и твои картины будут выставлять в Лувре, а продавать за десять, нет, за сто миллионов долларов!
Мечты, которые так красиво описывал ей её воображаемый друг, действовали на Лилли успокоительно, и вскоре она придавалась сладостному забвению, постепенно засыпая, пока Зоси якобы пел ей песню про волшебную страну, где все люди живут счастливо.
Теперь она стояла в коридоре школы, вновь и вновь пробегая глазами по старому объявлению, которое гласило:
"Открыт конкурс рисунков, посвященных дню защиты природы! Просим всех желающих сдать свои работы в кабинете 16А не позднее 15-го числа!"
Лилли вздохнула. Пятнадцатое число было уже завтра, а она ещё не приступала к работе, поскольку всю неделю провозилась с докладом по истории. А стоило ли вообще участвовать? Ведь далеко не факт, что она сможет выиграть... Ну разве она художница? Нет, она серая тень, лишённая даже имени. Она Никто.
Неожиданно кто-то сильно толкнул её в бок, из-за чего она упала на пол, выронив из рук учебники. Растянувшись на холодном, грязном кафеле, она услышала девичий смех, который звучал где-то над ней. Поправив очки, она смогла увидеть, что прямо над ней стоит и хохочет в окружении подруг Айви Брук, красавица из параллельного класса, желанная девушка во всей школе и "клёвая стерва" как её называли парни, всегда ходящая с золотыми, закрученными волосами. И вот эта красавица стоит сейчас, нет, возвышается и смеётся во всё горло, обнажив свои острые, белоснежные клыки, которыми она, наверное, без проблем насмерть кусает тех девок, которые смеют встать у неё на пути к чему-либо.
— Что, мышка, ослепла от моего блеска? - язвительно спросила она у лежащей на полу Лилли. Её подруги как по команде засмеялись, одобрив "остроумие" Айви. Мимо шли другие ученики и с интересом буквально выворачивали свои головы, стремясь увидеть происходящее как можно лучше. Увидеть, но никак не вмешаться.
Лилли хотела ответить что-нибудь, но не могла. Как она, серая мышь, смеет противостоять Айви, любимице всей школы? Разве она может? Нет, не может, она просто никчемная девчушка, которая и вовсе исчезает на фоне таких красивых девушек вроде Айви. Само её существование ставит под сомнение понятие красоты.
Айви ещё немного посмеялась, глядя на то, как Лилли пытается ответить что-нибудь, шевеля губами, но потом ей надоело, и она, окружённая со всех сторон подругами и гогочущими бойфрендами, двинулась грациозной походкой дальше по коридору, не забыв перед уходом пнуть учебник Лилли.
Когда гламурная процессия ушла, Лилли встала на ноги и отряхнула свою серую одёжку от пыли и грязи. После чего собрала не спеша с полу все учебники и вновь как ни в чём не бывало встала перед стендом изучать объявление. Она уже давно поняла, что если не хочешь впадать в печаль, то нужно сразу же забывать всё то плохое, что с тобой произошло и как бы отматывать время назад. Жизнь давно казалась Лилли неким подобием киноленты. Если какой-то кадр тебе не нравится, то нужно отмотать плёнку на кадр назад, вырезать гнилой дубль, склеить ленту и продолжить смотреть свой фильм, убеждая себя в том, что всё хорошо, никакой потери кадров. Что твой фильм целостен.
В этот момент за её спиной открылась дверь мужского туалета и от туда вышел Скотт... Имя она забыла, да и не особо печалилась по этому поводу, ведь она совсем не знала его, а он, возможно, даже не подозревал о её существование.
Лилли обернулась и через плечо посмотрела на него. Светлые волосы, которые он, казалось, никогда не причесывает, а оставляет такими, какими они были после сна, квадратное, заострённое у подбородка лицо, синие, жёсткие глаза, наполненные всегда цинизмом и каким-то презрением ко всем, разбитый нос... Разбитый нос?
Да, нос у него действительно оказался разбит, из него текла кровь, и Скотт пытался всеми силами остановить кровотечение, зажимая покрасневший нос пальцами руки и как можно быстрее стараясь идти по коридору мимо учеников. Впрочем, Лилли уже привыкла видеть его со следами побоев. Скотт без шрамов и травм сам не похож на себя, так что разбитый нос удивлял её не долго.
Посмотрев ему вслед, она лишь дернула носиком и продолжила изучать объявление, думая о том, как было бы интересно попробовать нарисовать картину ярко-красной кровью.
***
За два дня до описываемых событий Эван серьезно влип, влип в который раз и на этот раз по-крупному. Собственный язык и резкие высказывания вновь подвели его, из-за чего он был вынужден готовиться к худшему.
Будучи очень вспыльчивым, гордым и эмоциональным человеком, который не умеет сдерживать свои мысли и чувства, он не раз получал по башке за "чересчур дерзкие высказывания", которые он позволял себе по поводу и без. В принципе, Эвана это не сильно то беспокоило, ведь если его бьют, значит он говорит правильные вещи, которые некоторые особенно тупые и недалёкие личности не переваривают и, что ещё хуже, не понимают и даже не хотят понимать. Насилие для слабаков, для безвольных слабаков, у которых голова пуста, в связи с чем они просто не способны владеть языком, тем самым не сильно отличаясь от животных. Именно поэтому Эван не видел ничего плохого в том, чтобы подойти к кому-нибудь придурку и сказать ему в лицо, что он воплощение всех грехов природы. Чаще всего никто его не понимал, но те, кто всё-таки умудрялись понять, что их только что оскорбили, незамедлительно пускали в ход кулаки, стремясь причинить неугомонному Эвану как можно больше боли в профилактических целях.
И вот в который раз Эван не сдержался и прямо в лицо сказал Айви, что она шваль, чьё будущее закончится лет этак в тридцать, когда она перестанет быть достаточно красивой девушкой для проституции, а останется лишь алкоголичкой с кучей любовников, которые бросили её вместе с детьми, будущего у которых тоже не будет, ибо какая из неё мать? Выслушав его с жирной, намалеванной красной помадой улыбкой, Айви кивнула, назвала Эвана в ответ бесполезным комом мусора и посоветовала как можно быстрее закопать себя живьём, после чего развернулась и, виляя бедрами, отправилась к своему парню Тео, которому пересказала речь Эвана максимально плаксивым голосом, выставив себя полностью униженной и прибавив от себя несколько новых деталей. И пусть Эван сказал всё по существу, не соврав ни в чем, Тео было наплевать, поскольку в такие моменты в нём говорила лишь упрямая и слепая гордость и желание не показаться тряпкой в глазах первой красавицы школы. Поэтому уже на биологии в шею Эвана прилетела скомканная записка следующего содержания:
"После этого урока в туалете на втором этаже. Даже не пробуй удрать, сделаешь себе только хуже. Тео."
Прочтя записку, Эван обернулся назад и напоролся взглядом на смазливо улыбающуюся Айви, которая помахала ему пальцами. В ответ на это в глазах у Эвана лишь вспыхнула пара черепов.
— Мистер Скотт, вы меня слушаете? - обратилась к Эвану учительница, вырвав из пучины размышлений.
— Конечно слушаю, - ответил Эван и попытался улыбнуться, но у него ничего не получилось.
— Тогда вам не составит труда повторить то, о чём я сейчас рассказывала, верно?
— Вы рассказывали о Чарльзе Дарвине, вернее, вспоминали о нём.
Учительница поморгала, удивившись правильному ответу, которого она не ожидала услышать. Эван смотрел на неё полным безразличия взглядом и ждал, думая лишь о предстоящей встрече в туалете.
— Верно, Эван... А кто такой Чарльз Дарвин?
— Это тот учёный, чьи труды окончательно подтвердили, что никакого Бога не существует.
В классе раздались смешки. Эван оставался спокойным.
— И вам не стыдно говорить такое? - возмутительно спросила учительница.
— За правду то? Нет, не стыдно. Я не живу в заблуждениях и вам не советую.
— И откуда же это у вас такие глубокие познания в области Дарвина?
— Самообразование, мисс. Самообразование всегда будет незаменимой вещью, лучше любого школьного учебника.
— Почему вы так решили?
— Школа не обучит вас тем вещам, которые действительно потребуются. Наша ведь система образования... - Эван постучал костяшками пальцев по столу. - Деревянная, абсолютно не мобильная. Она не учит, она запихивает в нас всё подряд с расчетом на то, что, может быть, нам эти бесполезные знания понадобятся. Есть что-то нужное, а есть куча ерунды, которая забывается уже на следующий день. Мы не можем изучать лишь то, что нам действительно понадобится, нет. Мы должны обязательно делать из себя вундеркиндов, а не специалистов в каких-то определенных областях. Зачем сосредотачивать свои силы на чем-то одном, если можно погнаться за кучей зайцев, а затем сесть в лужу...
— Мистер Скотт, всё это следует говорить не мне, а директору. А лучше и вовсе правительству.
Эван испустил короткий смешок.
— Когда-нибудь эта система образования угробит страну окончательно, - сказал он. - Вам никогда не казалось название нашей страны весьма ироничным? Просто послушайте: Хьюментари... Брр!
Эван скривился, вызвав новый смех у одноклассников.
— Мистер Скотт, мне кажется, что пора поговорить с вашей матерью.
— Попробуйте. Желаю вам удачи. Может, хоть вам удастся достучаться до неё, ведь родному сыну сделать это не удалось.
Сказав это, Эван опустил голову и стал неотрывно смотреть на изрисованную парту.
— Что ж, ладно, - сказала учительница и, решив, видимо, не усугублять ситуацию, продолжила урок, не обращая более внимания на притихшего Эвана.
Сразу после урока Эван не спеша направился в туалет, обдумывая варианты развития событий. Думать было особо не о чем: либо Тео изобьет его до полусмерти, либо довольно жёстко пригрозит. К обоим вариантам Эван был готов и именно благодаря своей уверенности так легко шёл на очередной вызов. Его нельзя было назвать трусом, ведь в отличие от многих он не боялся говорить, говорить по-настоящему. Он отвечал головой за любую свою фразу и никогда, ни под каким давлением не отказывался от своих слов.
Зайдя в туалет, внутри которого витал неприятный запах, а света было совсем немного, он сразу же увидел у противоположной стены рослого Тео, с телосложением медведя и мозгами под стать этому зверю. Эван не знал, что его бесило в этом переростке больше всего: нелепая заострённая чёлка, вечно грязная синяя толстовка с автографом Мэтью Сандерса, закончившегося свою карьеру футболиста в недавней аварии, или может голос, напоминающий карканье вороны, которая предварительно подавилась сыром, украденным у кого-нибудь. Эван решил, что, наверное, больше всего его в этом субъекте бесила непробиваемая тупость и неспособность увидеть очевидное буквально под своим же носом.
Рядом с Тео стоял щупленький парень, который по бледности кожи мог сравниться с белилами. На лбу у паренька выступил пот, а ручонки дрожали и подергивались, словно он был не человеком, а тряпичной игрушкой. Хотя, в лапах Тео любой человек превращался в набитую ватой игрушку.
— Закрой ка покрепче дверь, Эван, и подойди ко мне, - скомандовал Тео, когда увидел вошедшего. - Я уж думал, что ты зассышь и не посмеешь прийти.
— Хоть раз такое было? - с вызовом спросил Эван и подошёл к ним поближе, встав напротив Тео так, что незнакомый паренёк теперь находился между ними. Даже находясь в вонючем туалете рядом с человеком, чью девушку ты оскорбил не в первый раз, дерзость Эвана никуда не пропадала, а с каждой минутой он сам чувствовал себя ещё более уверенным. Ведь раз он находится здесь, значит Тео его слова не нравятся, что автоматически делает его, Эвана, правым. Этот принцип работал всегда. Насилием отвечают те, кому нечего ответить, когда они слышат великую и ужасную правду.
Тео усмехнулся и, достав сигарету, закурил. Вонь в туалете сразу же усилилась.
— Понимаешь ли, Эван, - сказал он, - ты себе слишком много позволяешь. Ты и раньше себе позволял слишком много, но теперь... Старшая школа просто вдарила тебе по мозгам, ты совсем за базаром не следишь. И знаешь, что самое обидное? Ты мне симпатичен! Удивлён? Ну так вот, мы могли бы отлично спеться. Ты парень башковитый, язык у тебя хорошо подвешен, с красноречием проблем нет. От тебя требуется лишь одно - не скандалить со мной и моими приближенными.
Эван слушал его с выражением тоски и усталости на лице, стараясь при этом как можно меньше дышать. Вступать в фан-клуб Тео он был не намерен, особенно если ради этого нужно было жертвовать своим правом говорить.
Тео выдохнул облако едкого дыма.
— Ты подумай сам, Эван, - продолжил он, - тебе ведь не нужны враги вроде меня? Зато представь, что будет, если мы станем корешами, а? Я ведь просто хочу, чтоб ты понял - я даю тебе выбор. Либо быть со мной, либо же...
Тео стиснул руку паренька, который всё это время стоял рядом с ними, обливаясь потом и мечтая исчезнуть. Подняв её, он приложил горящий огарок сигареты к ногтю указательного пальца паренька, после чего нажал и провернул сигарету так, что она смялась. Парень стиснул зубы, стараясь не издать ни звука, пока Эван, хмурясь, наблюдал за действиями Тео, которые были похожи на пытки инквизиции.
Кинув потушенную об ноготь парня сигарету, Тео достал перочинный ножик и, подковырнув тот же самый обожженный ноготь, резко дёрнул, вырвав его с корнем.
Паренёк дико закричал от боли и, схватившись за свой окровавленный палец без ногтя, побежал к двери, подгоняемый пинком Тео.
— Я думаю, что мы друг друга поняли, - обратился Тео к Эвану, который продолжал хмурясь смотреть на дверь. - Это было что-то вроде наглядного урока. В следующий раз мне придется показывать это на тебе, Эван. Понятно?
Эван посмотрел на него и кивнул.
— Отлично. Будь паинькой. А теперь можешь идти.
Молча Эван вышел из туалета и направился на урок, размышляя о случившемся.
— Ну что, Скотт, испугался? - подскочила к нему Айви с довольной улыбкой на пол лица.
Эван посмотрел на неё как-то странно, после чего повторил всю свою утреннею речь, прибавив несколько крепких выражений и красочных прилагательных. Удивлённая его неожиданной вспыльчивостью, Айви мигом стёрла самодовольную улыбку с лица, дослушала Эвана, после чего кивнула и сказала ледяным голосом:
— Ты труп, Скотт.
Гневно сверкнув глазами, она как можно резче развернулась всем корпусам, да так, что её каблуки заскрипели по кафелю. Не удостоив его больше ни одним словом, Айви максимально гордо, словно по подиуму, пошла прочь.
На математике Эван сидел подперев голову левой рукой, больше думая не о себе, а о парне, которому Тео вырвал ноготь в туалете.
— Мистер Скотт, вы с нами или витаете в третьем астрале? - обратилась к нему мисс Крейвут, учительница, которая, по её собственными словам, проработала в школах двадцать лет. Не смотря на этот в<