Известны различные способы изгнания и изведения мышей и обереги от них. Для избавления от мышей обходили вокруг дома с освященной пасхальной едой, разбрасывали скорлупки пасхальных яиц по углам дома. Чтобы мыши не наносили ущерба в хозяйстве, на Рождество запрещалось вынимать одежду из сундуков. В течение всего святочного периода называли мышей не иначе как «панночками», а в некоторых местах вообще никогда не упоминали о них за едой.
Чтобы мыши не поели зерна, снопы с поля начинали свозить в овин в тот день недели, на который пришелся в этом году праздник Благовещения. Считали, что везти снопы надо поздно вечером или ночью, когда все спят, причем так, чтобы не встретиться по пути с женщиной. По дороге сквозь спицы колес телеги бросали камни. Снопы с первого воза ставил в овине раздевшийся донага мужчина. Для мышей опрокидывали набок первый сгруженный с воза сноп или оставляли им зерна на дне телеги. От мышей помещали в овине палку, с помощью которой до этого удалось разнять ужа и гадюку. В некоторых местах под снопы стелили ольховые ветки, а на дно сусеков клали ветки бузины. У южных славян оберегам от мышей посвящены специальные «мышьи дни».
Судя по поверьям и народным приметам, существует определенная связь между мышами и зубами человека. Считается, например, что если мыши поедят неубранные остатки ужина, то у хозяина будут болеть зубы. От зубной боли едят хлеб или сыр, объеденный мышами. Первый выпавший у ребенка молочный зуб бросали за печь со словами: «Мышка, мышка, на тебе репный зубок, а дай мне костяной», «Мышка, мышка поиграй и отдай». Распространены способы лечения грыжи с помощью мыши: пускают мышь «на грыжу», чтобы укусила, или прокалывают мышь, продевают сквозь нее нитку или шнурок и подпоясывают им больного.
|
|
Ласка
Ласка в древнеславянской мифологии ассоциируется с эротической символикой и хтоническим началом. В славянских диалектах существуют общие названия для ласки, куницы, горностая, белки, барсука. Ласка, куница, лисица и белка представлены в качестве одного и того же персонажа в различных вариантах сказочного сюжета об ожившей шкурке животного. Всех этих зверей роднит целый ряд общих мифологических характеристик. Хтоническая природа в той или иной степени обнаруживается у большинства этих животных. Например, у горностая в фольклорных текстах: «Как водою он ходил да рыбой-щукою, / По поднебесью летал да ясным соколом, / По подземелью ходил белым горностаем». Клады «выходят» из земли в виде белых зайцев, горностаев, кошек и т. п. Указать местонахождение клада может ласка, если ласково к ней обратиться. В белорусских и украинских песнях известен архаический мотив Мирового Древа: горностай, бобры или соболи обитают у корней райского дерева; в русских песнях этому соответствует стоящее на горе дерево (кипарис), которое «кунами обросло, соболями расцвело».
В народных поверьях обнаруживается глубокое родство ласки с гадами, что проявляется, в частности, в общих названиях для ласки и змеи, червя, мыши. Подобно змее, ласка считается ядовитой. В разных вариантах былички в одной и той же роли выступают ласка, ящерица или уж: они отравляют питье людям, унесшим их детенышей, но когда находят их на прежнем месте, опрокидывают сосуд с питьем. Как уж, лягушка (и ведьма), ласка способна отбирать молоко у коров, а пробегая под коровой, портить его, отчего в нем появляется кровь. У ласки и родственных ей животных обнаруживается родство с птицей, что определяется глубоким мифологическим родством хтонических животных и птиц. Так, ласка может называться «ласточкой», отождествляться с ней или представляться в виде зверька с крыльями. Названия ласки и ласточки родственны по происхождению. Им обеим свойственна женская символика, и обе они покровительствуют скоту, но могут явиться причиной появления молока с кровью и т. д. Известны сходные песенные тексты о летящем и роняющем перья горностае или бобре.
|
|
Ласке присущи также и функции домового (реже представленные у кошки, белки, лягушки, червя). У южных славян считается, что убийство ласки (как и домовой змеи) повлечет за собой смерть кого-либо из домашних или любимой скотины. По словацкому поверью, в ласке воплощена душа хозяйки дома, подобно тому, как в облике змеи предстает душа хозяина дома. Распространено представление о ласке как охранительнице дома (и скота). В некоторых местах ее называют «домовиком», считают, что она живет в каждом доме, в земле под домом, в подполье, под порогом конюшни, в хлеву (т. е. в местах обитания домовых духов). Как и домового, ласку можно увидеть, войдя в хлев со свечой в Страстной четверг, и по окраске ее шерсти определить, какой масти следует держать скотину. Присутствие ласки в хлеву способствует размножению скота, причем той же масти, что и ласка. Каждая корова имеет свою ласку-покровительницу той же масти. Считается, что вслед за убитой лаской умрет и корова одной с ней масти. Сходства между лаской и домовым проявляется и в том, что они по ночам мучают скотину, заезжают коней (так, что утром кони оказываются в пене), заплетают им гриву в косу. Домовой по ночам может также заплетать косы женщинам и бороды косичкой старикам, а ласка ночью погрызть женщинам волосы, а мужчинам усы.
|
|
У южных славян образ ласки связан с прядением и ткачеством: в легендах в ласку обращена невестка, проклятая свекровью за то, что ленилась прясть или, наоборот, кроме прядения, ничем не хотела заниматься; в качестве оберега от ласки выносят во двор и кладут у ее норы прялку с веретеном. В белорусской детской песенке ласка говорит, что она занималась тканьем у Бога. У гуцулов ей посвящается день св. Екатерины (7 декабря), покровительницы прях и браков. У русских же роль пряхи и ткачихи особенно ярко представлена у «горностайки» — персонажа сказов об ивановских ткачах. Горностайка шьет лапками в снегу серебряную стежку. Мальчик-ткач помогает ей распутать серебряную снежную пряжу, спутанную метелью, за что получает от нее волшебную пряжу, благодаря которой ткацкий станок работает сам собой. Сдирая с себя серебряный пух, она прядет из него нервущуюся нитку и, бегая взад-вперед как челнок, прядет серебряную пряжу. Мотки и копны пряжи, которые в лесу во время метели горностайка сматывает из своего серебряного волоса, оказываются потом сугробами снега. С мотивами ткачества в различных традициях связаны также куница, выдра, белка и др. Так, известны свадебные песни о кунице, скачущей по ткацкому стану или играющей с соболями на ткущемся полотне. В загадках челнок загадывается как летающий барсук, за которым тянется кишка, или как скачущая в воде выдра, за которой свертывается озеро.
У этой группы животных отчетливо выявляется любовно-брачная и эротическая символика. Одни из них выступают как женские, другие — как мужские персонажи. У южных славян распространены наименования ласки, связанные с названиями невесты или молодухи. Чтобы умилостивить ласку, к ней обращаются как к девушке с обещанием выдать ее замуж. У западных украинцев невесту в свадебных песнях тоже иногда называют «ласицей».
У южных славян ласка используется в любовной магии: чтобы муж любил жену, она рассекает пополам пойманную ласку и заставляет мужа пройти между частями ее тушки. Любовно-эротическая символика горностая и куницы отчетливо видна в различных вариантах сказочного сюжета «Ночные видения»: по спящим мужу и жене «бегаить гарнастайка, да прамежда их ласкаитца», «гарнастай бегаить, да пализываить яго и жонку»; кунка «перескакивает с мужа на жену, с жены на мужа». Показательны в этом отношении и диалектные названия женских гениталий: «куна», «куница», «соболетка», «горностай», «ласица». В фольклорных текстах с ними отождествляется и выдра. Белка, увиденная во сне, предвещает мужчине знакомство с кокеткой или женитьбу, преследование белки — разорение из-за увлечения женщиной сомнительного поведения, а видеть во сне белок, грызущих орехи на деревьях, значит «попасться в дамское общество, преисправно колорированное характеристикою камелийною».
Общим элементом, связывающим два автономных комплекса представлений — женскую брачноэротическую символику и роль покровителя дома и скота, — является функция плетения, которая в качестве женского занятия (прядения и тканья) объединяет ласку — невесту с рядом женских прядущих существ, в том числе с домашними духами и русалкой, а как плетение конских грив — роднит домовую ласку и с образом домового, и с женскими духами (русалками и т. п.). В последней своей функции образ полесской ласки-домовика можно рассматривать как связующее звено между западно- и южно-славянскими женскими демонологическими персонажами (зморой, богинками и вилами) и восточно-славянским мужским образом домового. Кроме того, в обоих комплексах представлений присутствуют любовно-брачные мотивы, которые, с одной стороны, свойственны южнославянскому образу Ласки-невесты и аналогичным образам других пушных зверей (особенно куницы) в восточнославянском фольклоре, а с другой — характеризуют также отношение ласки к скоту («любовь» к скотине одной с ней масти) в восточнославянской традиции. Эротическая символика проявляется и в некоторых ткачес-ких представлениях, связанных с пушными зверями.
Насекомые
Насекомые — хтонические существа, воспринимаемые как нечисть (кроме пчелы и божьей коровки) и поэтому подвергаемые ритуальному изгнанию. Для насекомых характерна символическая соотнесенность со скотом. В символике муравьев, блох, вшей, клопов, мух, пчел существенную роль играет признак множественности.
С гадами насекомых роднит дьявольская природа (дьявол сотворил мух, ос, шершней, шмелей), ядовитость (бабочки, пауки, медведки и др.), использование в обрядах вызывания дождя (вши, блохи, пауки, медведки, муравьи). По украинскому поверью, мошки, комары, мухи завелись из пепла; согласно южно-славянским легендам, блохи, мухи и комары произошли из искр от змеиного удара хвостом по углям, блохи — из горсти земли, из праха или пепла змеи, вши — из пыли, пепла, из крови змеи.
У всех славян распространены представления о насекомых как образе души: в виде мухи, бабочки, муравья, жучка душа покидает тело человека во время сна; особенно ведьмы, в виде мухи или бабочки она вылетает из умирающего и посещает родной дом после смерти; светлячков воспринимают как души людей, с душами живых членов семьи отождествляют зимующих в доме мух.
Разнообразны ритуально-магические способы изведения насекомых у восточных славян. Часто пойманного таракана хоронили, считая, что остальные пойдут за ним следом. Сажали его в лапоть или клали в «гробик» из репы или ореховой скорлупы и везли на ниточке на кладбище, там закапывали и ставили крестик. Иногда привязывали таракана ниткой за лапку и тащили на кладбище, когда туда везли покойника. По пути голосили: «Забери, голубчик, всех своих братиков, сестричек да мою хату мне очисть». Таракана бросали в могилу, когда в нее опускали покойника. Клопов спроваживали на «тот свет», подкладывая в гроб покойнику и приговаривая: «Куды гроб, туды клоп». Разыгрывали похороны блохи с мухой, посаженных в огурец: наряжались попом, кадили смолой, голосили, стучали в косы, изображая колокольный звон, всей деревней провожая «мертвецов» на кладбище. Закапывая блоху, причитали: «Попрыгунья-блошка, подогни ножки, перестань скакать, пора ложиться помирать».
В некоторых местах таракана всей семьей волокли из дома на нитке через плечо и погоняли хворостиной: «Нейдет, пойдет… Ухнем!» Тянули за ниточку через дорогу под пение свадебной песни о том, как везут невесту с богатым приданым в новый дом. В день св. Тимофея Прусского (10 июня) выволакивали на двор в лапте пару прусаков и секли лапоть с угрозой: «Убирайтесь, прусаки, не то побьют вас мужики!» Выносили на коромысле двух тараканов к реке, приговаривая: «Пошли, поехали, живые покойники», а затем бросали в воду. Иногда тараканов бросали вслед выгоняемому стаду, веря, что все тараканы уйдут за стадом в поле.
От насекомых избавлялись также путем передачи или подбрасывания кому-либо. Незаметно приносили тараканов соседям, в сенях читали заговор: «Сорок тараканов, сорок первый таракан — вся стая их, идите к соседу такому-то, а в нашей избе чтобы не слышно, не видно — духу не было. Аминь, аминь, аминь». Клопов бросали священнику в спину со словами: «Куда поп, туда и клоп», тайком клали ему в шапку или под седло лошади, говоря: «Попы, попы, возьмите наши клопы».
В заговенье Рождественского поста одна женщина обегала вокруг дома верхом на кочерге и стучала в дверь, а другая выходила к ней верхом на помеле. Первая спрашивала: «Чем заговелись?» — «Хлебом-солью». — «А клопы чем заговелись?» — «Клоп клопа съел». На Новый год открывали настежь дверь и выгоняли из хаты тараканов старым веником: просили их идти поколядовать к соседям. Сверчков отсылали «к Месяцу на свадьбу», разъезжая по хате верхом на клюке с распущенными волосами. Мух изгоняли по окончании жатвы, высылая на небеса за снегом: «Черные мухи из хаты, белые в хату».
От тараканов избавлялись лишь «бескровным» способом. Бить и давить их, особенно черных, считалось грехом, поскольку черные тараканы в доме предвещают богатство и счастье. Их даже приносили с собой при переезде в новый дом и прикармливали по большим праздникам, так как верили, что благодаря черным тараканам лучше будет «вестись» скот. Когда тараканы покидали дом сами, считали это предвестьем пожара или смерти кого-нибудь из домашних. Роль домашнего покровителя приписывалась и другим насекомым. В Полесье верят, что паук приносит в дом богатство и благополучие, называют его «хозяином». У поляков запрещалось убивать пауков в хлеву, иначе скот будет сохнуть. По поверьям чехов, поляков, украинцев, присутствие в доме стрекочущего сверчка сулит счастье и деньги. Хорошей приметой считали также появление в доме муравьев.
Бабочка
Воплощение души. В разных районах России при виде бабочки или мотылька говорят: «Вот чья-то душка летает». Иногда их и называют душами или душечками. По поверью поляков, душа умирающего покидает тело в виде бабочки. Родопские болгары верят, что душа умершего в виде бабочки или мухи посещает родной дом на сороковой день после смерти. Представление о бабочке как о душе умершего порождает поверье о ней как предвестнице смерти, а иногда и образе смерти. У белорусов рассказывают, как однажды старая женщина сидела вечером у раскрытого окна и ей на рукав села влетевшая в окно ночная бабочка «Смерцічка ты мая», — ласково сказала женщина. В ту же ночь она скончалась.
По поверью болгар, сербов и хорватов, душа ведьмы во время сна покидает ее тело в облике бабочки. Такая бабочка может по ночам душить спящих людей и сосать их кровь, как вампир.
В ряде случаев поверье о душе ведьмы в виде бабочки трансформируется в поверье о самой ведьме, принимающей облик бабочки, или в поверье о бабочке как слуге или помощнице ведьмы, выполняющей ее волю. У южных славян ночную бабочку часто называют «ведьмой». Сербы иногда специально мучат и увечат ночную бабочку, в которой видят обращенную ведьму, с тем чтобы на утро опознать в ком-нибудь ведьму по ожогам и ранам на теле. Ночной бабочке, залетевшей в дом, подпаливают крылья и отпускают со словами: «Приди завтра, дам тебе соли». И если на следующий день кто-нибудь придет попросить соли, то его отождествляют с той злой душой, которая в виде бабочка прилетала в дом. Болгары верят, что ведьма напускает на скотину больших пестрых бабочек, которые садятся на коров или на овец, ползают по ним и отбирают у них молоко. На Юрьев день большая бабочка ведьмы-магесницы, летая по полям, способна отобрать и урожай жита (то же может сделать и сама ведьма), поэтому рано утром в этот день на ниве выжинают крест. Согласно поверью, большую черную бабочку, посылаемую ведьмой красть молоко у овец, ведьма выводит магическим способом из большого яйца. Ср. образы зооморфных домовых духов, приносящих своему хозяину-колдуну богатство, которых производят на свет из петушиного или другого необычного яйца.
У западных славян ночную бабочку соотносят с другим демоном — «морой» или «зморой», мучающей людей по ночам. По поверью поляков, облик ночной бабочки принимает «змора» — соседка в виде бабочки или комара в полночь проникает в дом сквозь оконные щели и, садясь на спящих, налегает на грудь, давит, душит их. Способность душить спящих часто приписывается и некоторым другим животным и демонам, особенно лягушке и домовому.
Некоторые приметы связаны с первыми весенними бабочками. В Полесье считают, что если весной появится много красных или желтых бабочек, то будет сухое лето и много меда, а если белых — мокрое лето и обилие молока. В Моравии символика цвета бабочек иная: если увидишь весной первую бабочку белую, то умрешь в предстоящем году, а если красную — будешь жить (по другим поверьям, будут болеть глаза). В Болгарии верят, что у человека будет белое или красное лицо в зависимости от того, какого цвета будет первая увиденная им весной бабочка — белой или красной. Белорусы Витебской губернии гадали по полету первых весенних бабочек: чем выше они летают, тем выше вырастет лен.
Муравьи
Муравьи почитались у славян символом домовитости. Заберутся ночью под оставленный на земле деревянный кружок — значит, место счастливое, можно на нем строить дом.
РАСТИТЕЛЬНЫЙ МИР
Деревья
В древнерусских памятниках XI–XVII вв. сообщается о поклонении язычников «рощениям» и «древесам», о молениях под ними («рощением… жряху»). О существовании у славян в древности священных рощ упоминает в «Чешской хронике» Козьма Пражский (XII в.); о священных рощах полабских славян сообщает немецкий священник и миссионер из Гольштейна Гельмольд (XII в.), написавший «Славянскую хронику». Судя по подробным описаниям подобных мест, выбранных для свершения культовых обрядов и сохранившихся кое-где на Русском Севере («кусты»), в белорусском Полесье («прощи») и у болгар, в начале XX в. это были, как правило, обнесенные оградой участки леса. В этих местах почитание деревьев соединилось с элементами христианского культа.
Внутри рощи находилась какая-нибудь святыня — дерево, часовня, крест и др. Рощи считались заповедными: там не рубили деревьев, не собирали хворост. В дни престольных праздников там совершались крестные ходы.
К категории почитаемых и священных относились и отдельные деревья, особенно старые, одиноко растущие в поле или вблизи целебных источников, а также такие, с которыми связано явление чудотворных икон. К этим деревьям приходили люди, чтобы избавиться от болезней, сглаза, бесплодия и др. Они приносили дары и жертвы (вывешивали на деревьях полотенца, одежду, лоскуты), молились, прикасались к деревьям. Через дупла и расщелины таких деревьев пролезали больные, как бы оставляя за пределами этого отверстия свои болезни.
Для мифопоэтического сознания славян характерно последовательное сближение дерева и храма как священных мест, где совершались обряды. Об этом свидетельствуют многочисленные предания, легенды и апокрифические рассказы о постройке церквей вблизи почитаемых деревьев, а также о деревьях, посаженных на месте прежней церкви: в Житии Адриана Пошехонского рассказывается, например, о чудесных целительных свойствах рябины, посаженной на могиле святого, на месте, где раньше стояла церковь.
В одном сербском предании повествуется о священной сосне: когда эту сосну сломала буря, ее как местную святыню поместили за иконостас в церкви.
Поляки вешали на старые почитаемые деревья кресты, образки и др.
Вблизи священных деревьев совершались различные обряды. У южных славян практиковался обычай венчать молодых вокруг дерева (или предварять этим действием церковный обряд венчания). У сербов, болгар и македонцев многие обряды и торжества проходили у «записа» — священного дерева (обычно — дуба или плодового дерева), на коре которого был вырезан крест. В праздник, во время обхода полей с крестным ходом, священник с прихожанами совершал здесь молебен от града и засухи; здесь же устраивали праздничные трапезы, закалывали жертвенных животных, жгли костры на масленицу; вблизи «записа» освящали воду, крестили детей, давали клятвы, устраивали суды и т. п. Каждый год «запис» освящали и причащали, обновляя на нем крест и закладывая под кору ладан.
При отсутствии священника старому дереву лесного орешника можно было даже «исповедаться»: став на колени и обхватив его руками, человек каялся в грехах, просил у дерева прощения.
Дубы, вязы и другие крупные деревья относились к заповедным. Запрещалось рубить их и вообще наносить дереву какой-либо ущерб: нарушение этих запретов приводило к смерти человека, мору скота, неурожаю. Такие деревья, согласно поверьям, оберегали людей от бед, а также считались покровителями окрестностей: сел, домов, колодцев, озер, охраняли от града, пожаров, стихийных бедствий.
В славянской мифологии и фольклоре известен образ дерева, являющий собой центр мироздания: «На море, на Океане, на острове Кургане стоит дуб, под тем дубом кровать, на кровати лежит девица, змеина сестрица, я к ней прихожу, жалобу приношу на казюлей, на ужей». Такое дерево соотнесено со всеми тремя мирами (подземным, земным и верхним — небесным) и соединяет их (со. Мировое Древо). В корнях дерева обитают змеи и нечистые духи (Бузина), а вершина связывается с Богом, небом, солнцем и птицами (верба). Известен, в частности, сказочный сюжет о дереве, по которому человек попадает на небо. В восточнославянском фольклоре он представлен сказками — небылицами о дураке, забирающемся на небо по дубу и удивляющемся чудесам, которые он там увидел (коровы дешевы, а комары дороги и т. п.). Согласно поверьям, дерево — это тот путь, по которому осенью змеи уходят в вырей. Дерево, связующее земной и подземный миры, фигурирует и в западнославянских мифологических рассказах о подмененных демонами детях: чтобы вернуть себе сына, женщина относит подменыша под какое-нибудь дерево, а позже забирает оттуда своего ребенка. На дерево забрасывали (или относили к нему) вещи, от которых нужно было избавиться — отправить на «тот свет» (предметы, бывшие в соприкосновении с покойником, старые свадебные атрибуты и т. п.): (ср. обычаи сжигать, закапывать, пускать по воде эти предметы).
Дерево воспринималось как метафора дороги, как путь, по которому можно достичь загробного мира. Это общий мотив славянских поверий и обрядов, связанных со смертью: «уйти в кокорье», «глядець у дуба», «дубеть», «дуба дать» и др. в значении «умереть, умирать». Существовали поминальные игры, имитирующие лазание по стволу, поверья о русалках (умерших девушках или детях), спускающихся с деревьев на землю на Троицкой неделе и по окончании ее тем же способом возвращающихся на «тот свет» (береза).
Характерны представления о посмертном переходе души человека в дерево. Так, белорусы полагали, что в каждом скрипучем дереве томится душа умершего, которая просит прохожих помолиться за нее; если после такой молитвы человек заснет под деревом, ему приснится душа, которая расскажет, как давно и за какие грехи она заточена в это дерево. Сербы считали, что душа человека находит успокоение в дереве, растущем на его могиле; человек, сорвавший с кладбищенского дерева ветку или плод, причиняет душе невыразимые страдания, и она преследует такого человека по ночам, мучает его бессонницей и т. п. С кругом этих поверий связаны славянские баллады о заклятых людях, превращенных в дерево: «Ты стань, сноха, там рябиною… Отростками — малы детушки», о деревьях, выросших на могилах невинно гонимых влюбленных (баллада «Василий и Софья»: «На Василье вырастало кипарисно дерево. На Софее вырастала золота верба. Они вместе вершечками свивалися и вместе листочками слипалися»), а также сказки о чудесной дудочке, которую сделали из дерева, выросшего на могиле убитого, и которая рассказала о преступлении. Эти фольклорные сюжеты относятся, как правило, к людям, умершим или погибшим молодыми, раньше отведенного им срока; их прерванная жизнь как бы стремится к продолжению в иных формах.
В основе многих поверий и обрядов лежат представления о тесной связи между человеком и деревом, о соотнесенности их судеб и жизненных этапов. В частности, существовали запреты рубить определенные породы деревьев, обусловленные верой в то, что дерево, как и человек, должно умереть само: «Топором рябину нельзя сечь — пока не засохнет сама своею смертью». Дерево (как и растение вообще) соотносится с человеком по внешним признакам: ствол соответствует туловищу, ветки — рукам или «детям», сок — крови и т. п. Есть «мужские» и «женские» деревья (ср. «береза» — «березун», «дубица» — «дуб») и по форме (у «березы» ветки распускаются в сторону, у «березуна» — вверх). При рождении ребенка для него сажают дерево, веря, что ребенок будет расти так же, как развивается дерево. Соответственно высохшие или вывороченные с корнем деревья предвещают человеку смерть. Вместе с тем в некоторых поверьях рост дерева вызывает истощение человека и приводит к его гибели. У восточных славян не разрешалось сажать у домов крупные деревья (дуб, каштан, ель), так как считалось, что если дерево перерастет посадившего его человека, то он умрет, а если перерастет дом — то умрет хозяин или погибнет вся семья. У южных славян запрещалось сажать орешник, так как верили, что как только его ствол сравняется по толщине с шеей человека, его посадившего, или орех даст первые плоды, человек умрет.
Дерево тесно связано с областью демонологии. Дерево — это место обитания различных мифологических персонажей: русалки, например, живут на березах; черт сидит в корнях бузины или в дуплистой вербе; вилы и самодивы — на больших раскидистых деревьях, ветвями которых играют. Часто демоны живут в колючих кустарниках (боярышник — это дерево вилы) и в проклятых деревьях (ср. черт в осине). В быличках, повествующих О сборищах ведьм, устраиваемых в купальскую ночь, шабаш обычно происходит на горе или на дереве. Под такими деревьями нельзя спать, ломать их ветки и т. п., иначе демоны накажут человека, нашлют на него болезни и несчастья. Наиболее же известен запрет стоять под деревом во время грозы, поскольку громовержец (Перун, Бог, Илья), преследуя прячущегося под деревом змея, черта и другую нечистую силу, может поразить и само дерево, и стоящего под ним человека.
Деревьям отводится заметное место в славянской календарной и семейной обрядности (ср. ряженые в зелень, троицкие обряды с березой, свадебное деревце и др.), ритуальной практике и народной медицине славян (ср. обычай «переносить» на дерево различные болезни, см. Бузина, Осина, Рябина).
Мировое Древо Жизни
О им волы природы очень многочисленны и многогранны. Нет такого символа, который бы означал саму природу. Зато ей посвящено довольно много магических знаков. Это, прежде всего, природа волшебная. Поэтому начнем с символов Мирового Древа (Древа).
Мировое Древо (у скандинавов — ясень Иггдасиль) — «ось мира», оно держит на себе все миры. В кроне расположился мир Прави. У ствола — Явь, в корнях, там, где ютится Мировой Змей Юша, — Навь. Шаман, будучи в трансе, может совершить путешествие по этим мирам.
Отголосок древнего мифа о Мировом Древе мы видим в сказке про волшебный боб, там старик выращивает волшебную бобовую лозу до самого неба и забирается по ней на облака.
Образ дерева — одно из величайших изобретений человечества. Возник он давно и определил структуру всех мифологических систем. Благодаря Мировому Древу человек увидел мир как единое целое и себя в этом мире как его частицу… Дерево вошло в нашу генетическую память, в сферу бессознательного. Как доказывают психологи, на определенном этапе развития детской психики оно дает знать о себе как вошедший в плоть и кровь первичный образ: если ребенок много рисует, то в его рисунках преобладает дерево. Некоторые психологи полагают, что это и есть Мировое Древо, Дерево Жизни — место встречи человека со Вселенной, их общий символ — символ всякого целого, составленного из частей, основа любого языка с его ветвящимися фразами, идея, пронизывающая поэзию, живопись, архитектуру, любые игры, хореографию, социальные, экономические и даже психические структуры.
На него, как на ось, стали нанизываться все элементы мира: от конкретных богов и животных до отвлеченных понятий вроде временных категорий. Вертикальная структура Мирового Древа складывалась из трех частей, или уровней: нижнего (корни), среднего (ствол) и верхнего (ветви). Так сформировались в воображении древних основные космические зоны, а с ними и сдвоенные противоположности: земля — небо, земля — преисподняя, огонь (сухое) — влага (мокрое), прошлое — настоящее, настоящее — будущее, день — ночь. Эти пары перемешались в структуре древа с троичными единствами: прошлое — настоящее — будущее; предки — современники — потомки; три части тела: голова — туловище — ноги; три стихии: огонь — вода — земля. Пары и тройки охватывали самые разнообразные формы жизни. Люди постигали взаимосвязь противоположностей, суть всякого развития.
Мировое Древо — основа для упорядочения мышления, памяти, восприятия. Образы внешнего и внутреннего мира нанизываются на этот ствол, и теперь их можно выразить в знаковых системах — в словах, числах, формулах, изображениях. Дерево с его тремя уровнями схематизируется в сознании, и вот уже возникают абстракции и символы. Рядом с лошадьми и пчелами появляется солнечное колесо, вписанный в круг восьмиконечный крест. Этот символ мы встречаем и в православных церквях, и в тибетских храмах.
К каждой из трех частей Дерева относились определенные существа. Вверху, на ветвях, изображали птиц, посередине, у ствола — копытных (оленей, лосей, коров, лошадей), иногда человека и пчел, а у корней — змей, лягушек, рыб и бобров. Бог восседал на самой верхушке древа. Иногда он вступал в битву со змеем или драконом и освобождал похищенный ими скот. Дерево, символизировавшее зачатие и плодородие, изображали на женских одеждах.