Вертикальная структура Дерева больше связана с космологией, а горизонтальная — с магическими ритуалами. Чаще всего Дерево изображалось с восемью ветвями, по четыре с каждой стороны. Имело оно и четыре главных цвета: красный, черный, белый, синий.
Хорошо известно, что для древних славян деревья были не просто строительным материалом. Наши языческие пращуры видели в них таких же, как и они сами, детей земли и неба, притом обладающих ничуть не меньшим правом на жизнь. Из дерева, согласно некоторым легендам, были сотворены самые первые люди — значит, деревья древнее и мудрее людей. Срубить дерево — все равно что убить человека. Но ведь и избу надо строить!
Русские крестьяне предпочитали рубить избы из сосны, ели, лиственницы. Эти деревья с длинными ровными стволами хорошо ложились в сруб, плотно примыкая друг к другу, хорошо удерживали внутреннее тепло, долго не гнили. Однако выбор деревьев в лесу регламентировался множеством правил, нарушение которых могло привести к превращению построенного дома из дома для людей в дом против людей, приносящий несчастья.
Конечно, даже и речи не могло быть о том, чтобы поднять руку на дерево, пользовавшееся почитанием, «священное». Существовали целые священные рощи, в которых все деревья считались божественными, и грех было срывать с них даже ветку.
Священными могли считаться и отдельные деревья, привлекавшие внимание необычайными размерами, возрастом или особенностями развития. Как правило, с такими деревьями были связаны местные легенды. До нас дошли сказания о праведных стариках, на закате дней превращенных богами в деревья.
Никогда не решился бы древний человек срубить дерево, выросшее на могиле. Еще в конце XIX в. крестьяне показывали ученым-этнографам большую сосну, выросшую якобы из косы загубленной девушки; а что, если в дереве поселилась человеческая душа? Верным признаком этого в Белоруссии считали издаваемый деревом скрип: в скрипучих деревьях, согласно поверьям, плакали души замученных людей. Тот, кто лишит их пристанища, наверняка будет наказан: поплатится здоровьем, а то и жизнью.
В некоторых местах России очень долго держался строгий запрет на рубку вообще всех старых деревьев. По мнению крестьян, грешно было отнимать у лесных патриархов право на естественную, «стихийную» смерть от ветровала или просто от старости. Покусившийся на подобное дерево неминуемо должен был сойти с ума, покалечиться или умереть. Грехом почиталась и рубка «молодика» — молодого, недозрелого леса. В этом случае мифологическое воззрение основывалось на вполне естественном стремлении сберечь молодые деревья, не достигшие наилучших кондиций. По отношению же к «лесным старцам» действовал закон мифологического мышления: старший — значит главный, почитаемый, священный.
Деревья с аномалиями развития — большим дуплом, вросшим в ствол камнем или другим каким-либо предметом, с необычной формой ствола, с удивительным переплетением корней — также рубке не подлежали: «не такие, как все» — мало ли какая сила могла в них затаиться!
В разных областях существовали и запреты на рубку некоторых пород. В первую очередь, конечно, это относилось к «проклятым» деревьям, таким как осина и ель. Эти породы энергетически неблагоприятны для человека, «выкачивают» из него жизненную энергию, и это свойство сохраняют даже предметы, сделанные из их древесины. Так что нежелание наших предков жить в еловом или осиновом доме было опять-таки не лишено оснований. С другой стороны, человек, срубивший вполне «доброжелательную» липу, должен был непременно заблудиться в лесу. По всей видимости, боги сурово вступались за дерево, веками обувавшее, а то и одевавшее народ…
Не годились для строительства мертвые, сухие деревья. Оно и понятно: такие деревья не имеют в себе жизненных сил, на них печать смерти — чего доброго, занесут ее в дом. И даже если в доме никто не умрет, «сухотка» привяжется обязательно. В ряде мест по этой причине избегали рубить деревья зимой, когда они лишены соков и «временно мертвы».
С представлениями о смерти, загробном мире связан и запрет, налагавшийся на деревья, упавшие при рубке макушками в северную сторону, «на полночь»: эту сторону света наши предки ассоциировали с вечным мраком, зимой, безжизненным холодом — словом, потусторонним миром. Вставь такое дерево в сруб, и люди в доме долго не проживут!
Особая и очень опасная разновидность запретных деревьев — это «буйные», «злые», «прокудливые». Такое дерево как будто стремится отомстить человеку за свою гибель: может придавить лесоруба, а вытешут из него бревно для избы — того и гляди, обрушит весь дом на голову жильцам. Даже щепка от подобного дерева, нарочно подложенная злым плотником, способна была, по мнению русских крестьян, разрушить новый дом или мельницу. Если же «буйную» лесину рубили на дрова — следовало опасаться пожара!
Белорусы называли «буйные» деревья «стояросовыми». Вот откуда наше выражение «дубина стоеросовая», означающее глупого и недоброго человека.
«Буйные» деревья, согласно поверьям, чаще всего вырастали на заброшенных лесных дорогах, в особенности — на перекрестках таких дорог. Дело в том, что славяне приписывали дороге большой мифологический смысл, притом отрицательный. Дорога, уходящая вдаль, по мнению наших предков, уводила в конечном итоге на тот свет — ибо за пределами племенной территории, как известно, начиналось царство неведомых сил, и была близка граница между мирами умерших и живых. А кроме того, дорога мыслилась язычниками как своего рода «горизонтальная проекция» Мирового Древа, соединявшего миры. Не случайно сохранились загадки о дороге, типа: «Когда свет зародился, тогда дуб повалился, и теперь лежит», а ученые-этимологи утверждают, что слова «дерево» и «дорога» в русском языке восходят к одному корню. Витой ствол, закрученный против солнца, также не внушал доверия язычникам.
Существовал и запрет на использование в строительстве деревьев, посаженных человеком. В первую очередь — садовых деревьев, притом находящихся внутри ограды усадьбы. Ученые считают, что дело тут в мифологическом осмыслении таких противоположностей, как «свой» — «чужой», «природный» — «культурный», «дикий» — «домашний». Дерево, взятое в лесу и используемое для строительства человеческого жилья, непременно должно было претерпеть «смену качества»: из «чужого» сделаться «своим». С садовым деревом такого превращения заведомо произойти не могло, а кроме того, садовые яблони и вишни были для наших языческих предков едва ли не членами семьи…
Если первые три дерева, намеченные к рубке, по какой-либо причине оказались непригодными, то в этот день лучше вовсе не браться за дело — не будет добра.
* * *
Но вот дерево выбрано. Как же поступали с ним дальше наши прапрадеды? В отличие от большинства современных людей, древние славяне твердо знали: когда дерево рубят, оно плачет от боли. Кстати, современные научные исследования подтвердили языческое убеждение. Цветок в горшочке буквально «сходит с ума» от ужаса, когда к нему приближается человек, только что погубивший другое растение: это показали электронные приборы, подключенные к его листьям. Значит, следует объяснить дереву, что рубят его не просто так, ради развлечения. Надо снять передним шапку, поклониться земным поклоном и рассказать о том, что нужно построить дом. А еще лучше — положить рядом с деревом угощение (например, кусочек хлеба с маслом), чтобы древесная душа выбежала из ствола полакомиться и не испытала лишних страданий.
Так поступали на глазах исследователей африканские дровосеки; отголоски подобных же верований сохранились и в украинском обычае оставлять на земле хлеб-соль и денежку при начале сбора лекарственных трав.
Когда же дерево срублено, следует посмотреть, не легло ли оно макушкой на север (северная сторона, «полночь», ассоциировалась у наших предков с зимой, холодом, вечным мраком) и не повисло ли на ветвях соседей: это знак — ищи другое место в лесу и начинай дело заново.
И уж конечно, вернувшись из леса, непременно следует попоститься и тщательно вымыться: лучше всего — очистить себя банным потением, чтобы души деревьев «потеряли след» и не разыскали обидчика.
Мало, однако, было свалить дерево и перетащить ствол к месту строительства. Древние правила предписывали тщательно осмотреть приготовленное бревно: нет ли в нем какого опасного изъяна, к примеру «пасынка» — сучка, идущего из глубины, при выпадении которого остается скошенное отверстие? Еще в XIX в. у славян от Польши до Алтая бытовало убеждение, что подобное бревно в срубе вызовет скорую смерть хозяина дома. Недаром в Польше такое бревно называли «волком», а также «свечой».
Не волшебная природа тоже нашла отражение в символах. Например, лес изображался как несколько схематически нарисованных деревьев.
Дуб
Символизирует мужское начало, мощь, силу, твердость. Связан с образом громовержца Перуна, служил местом и объектом жертвоприношений.
У балтийских славян дуб или священная роща, в которой преобладали дубы, считались местом пребывания божества. По сообщению немецкого автора Герборда, в г. Штетине, в земле поморян (начало XII в.), был «огромный густолиственный дуб, под которым протекал приятный источник; простой народ почитал дерево священным и оказывал ему большое чествование, полагая, что здесь обитает какое-то божество».
Немецкий хронист Гельмольд рассказывает о священной роще в земле вагров, одного из племен полабских славян: здесь среди очень старых деревьев росли «священные дубы, посвященные богу этой земли Прове… Здесь был и жрец, и свои празднества, и разные обряды жертвоприношений. Сюда каждый второй день недели имел обыкновение собираться весь народ с князем и жрецом на суд».
Почитание дубов у восточных славян до XVIII–XIX вв. сохраняло кое-где религиозный характер: возле них служили молебны, совершали бракосочетание, обращались к ним в заговорах, приписывая им целительную силу. Духовный регламент (1721 г.) констатировал, что некие «попы с народом молебствуют перед дубом, и ветви оного дуба поп народу раздает на благословение». В конце XIX в. белорусы Минской губернии рассказывали легенду о том, что давным-давно «рос на одной полянке стародавний дуб очень больших размеров. Если кто, бывало, ударит его топором, то непременно с тем случалось несчастье. А когда по приказанию владельца срубили этот дуб, то, падая, он раздавил всех рубивших его, и, кроме того, целую неделю свирепствовала страшная буря, с громом и молнией, причинившая много бед». В Сербии каждая сельская община имела по нескольку священных деревьев (обычно — дубов), так называемых «записов» (см. Мировое Древо). В Болгарии недалеко от Софии было три чтимых дуба, которые охраняли окрестные поля от града бурь и других бедствий. Ежегодно на Троицу их обмазывали священным маслом или даже сверлили ствол и вливали туда масло.
Кое-где у старообрядцев-беспоповцев еще в середине XIX в. брачный союз заключался таким образом: парень, сговорясь с девицей, отправлялся вместе с ней к заветному дубу и объезжал его три раза кругом. В Воронежской губернии пользовался уважением древний дуб; выйдя из церкви после венчания, молодые направлялись к нему и трижды объезжали вокруг.
Наиболее раннее свидетельство о языческом жертвоприношении у дуба относится к X в. Константин Багрянородный в трактате «Об управлении государством» сообщает о том, что на острове св. Григория
(Хортица) росы (русь) «совершают свои жертвоприношения, так как там растет огромный дуб. Они приносят в жертву живых петухов, кругом втыкают стрелы, а иные приносят куски хлеба, мясо и что имеет каждый, как требует их обычай».
На культовую роль дуба указывают и археологические находки: в 1975 г. со дна Днепра подняли древний дуб, в ствол которого было вставлено 9 кабаньих челюстей; в 1910 г. подобный дуб извлекли со дна Десны (по-видимому, эти деревья использовали при совершении жертвоприношений).
У ряда европейских народов дуб посвящался богу-громовержцу. На связь дуба с культом Перуна у славян указывает, и частности, местность «Перунов Дуб», упоминаемая в древнерусской грамоте 1302 г.
Отражение архаической связи громовержца с дубом можно видеть в русских и, главным образом, белорусских заговорах и сказках, в которых Гром, царь Гром, Перун, Илья-пророк, архангел Михаил или Бог поражают Дуб или змею на Дубе своим орудием — «Перуном», огненной или каменной стрелой, камнем, каменным или железным молотом.
В средневековых апокрифах («Беседа трех святителей», «От скольких частей создан был Адам») дуб или железный дуб изображается как Мировое Древо: он был посажен в начале сотворения мира, стоит «на силе Божией» и держит на своих ветвях остальной мир. В колядке карпатских русинов сотворение мира описано следующим образом: вначале не было ни неба, ни земли, а только одно синее море, а посреди него два дубочка, на их ветвях сидели два голубя; они достали песок и камень со дна моря и создали из них остальной мир. Как дерево вселенских масштабов изображается дуб в загадках, например: «Стоит дуб-вертодуб, на том дубе-стародубе сидит птица-веретеница; никто ее не поймает: ни царь, ни царица, ни красная девица» (мир, небеса и солнце). В украинских закличках дождя с дуба или вербы падает горшок с борщом, поставленный для птиц, после чего и начинается дождь.
В заговорах и песнях дуб. отождествляется с мужчиной, а береза — с женщиной. На Украине мать ребенка, страдающего бессонницей, обращалась к дубу с заговором: «Дубе, Дубе! Ты черный: у тебе, Дубе, белая Береза, у тебе Дубочки сыночки, а у Бе-резочки дочки. Тебе, Дуб и Береза, шуметь та густи, а рожденному (имярек) спать та рости!»
Если же ночной плач («криксы») донимал девочку, то заговор начинался так: «Береза, Береза! Ты бела: у тебе, Береза, черный Дуб» и т. д.
В Житомирской области в заговоре от детской бессонницы обращались к дубу, каждая ветка которого имеет собственное имя: ветка с желудями — мужское, а без желудей — женское. Если бессонницей страдала девочка, то в заговоре упоминается имя ветки-мальчика, и наоборот. Знахарка или мать ребенка предлагали дубу «покумиться» и не трогать детей друг у друга.
В народной медицине к дубу прибегали при зубной боли, грыже, грудной жабе и других заболеваниях. В конце XVIII в. в Пронском уезде пользовался большим уважением толстый старый дуб со сквозным отверстием, через которое протаскивали по три раза детей, больных грыжей, после чего дерево перевязывали поясом или кушаком. В Воронежской и Саратовской губерниях больных детей носили в лес, раскалывали там надвое молодой дубок, трижды протаскивали через него ребенка, а затем связывали дерево ниткой.
Рябина
Дерево, используемое в магии и народной медицине, главным образом в качестве оберега.
В Новгородской губернии, вернувшись с кладбища, вешали над дверью рябиновые прутья, чтобы покойник не возвратился домой. В Воронежской губернии сваха сыпала жениху за голенище рябиновые коренья, чтобы на него не навели порчу на свадьбе. В 1630 г. некий сын боярский, обвинявшийся в колдовстве, рассказал на следствии, что, идя на свадьбу к своему брату, он сломил по дороге ветку гнилой рябины и сказал: «Как хто пойдет на свадьбу или куды-нибудь и сломит… ветку ребины, и того де человека притка (болезнь) никакая не возьмет».
При различных болезнях человек трижды пролезал сквозь рябину, расколотую надвое и связанную по краям, или сквозь рябиновый куст. В Житии Адриана Пошехонского рассказывается, что после мученической смерти святого (1550 г.) его тело закопали на пустоши, где росла рябина; на это место один раз в году, в Ильинскую пятницу, съезжались из разных городов люди и устраивали ярмарку; сюда же приходили больные — взрослые и дети, которые пролезали сквозь ветки рябины, ища исцеления. На Русском Севере пастух отправлялся в лес и вырывал с корнями три деревца — рябину, ель и сосну, расщеплял их до вершины, клал в воротах и по ним первый раз выгонял скот на пастбище весной.
В сборнике заговоров второй четверти XVII в. из Олонецкого края сохранилось несколько текстов, обращенных к рябине. «Заговор от портежа, насылки, переполоха» произносили весной возле рябины, стоящей на муравейнике; можно было также сделать посох из рябины, погрызть его и оставить щепочку во рту за щекой, чтобы не бояться никаких «кудес» (колдовства) во время пути. Заговор от лихорадки произносили у корня рябины, а потом, вырыв его из земли, клали на постель возле больного человека. В начале заговора «от грыжи младенцу» описаны «две рябины, две кудрявые», растут они на белом камне посреди моря-океана, и между ними висит золотая колыбель с младенцем.
В России и Белоруссии существовал запрет рубить, ломать кусты рябины, использовать рябину на дрова, обрывать цветы и даже ягоды рябины. Белорусы Гродненской губернии считали рябину мстительным деревом: кто ее поломает или срубит, тот вскоре умрет сам или же умрет кто-нибудь из его дома. Рябину нельзя было рубить и потому, что знахари «переносили» болезнь с человека на рябину: кто срубит такое дерево, сам заболеет и умрет.
По русским и белорусским поверьям, у того, кто причинит рябине вред, будут болеть зубы. При зубной боли тайно на утренней заре вставали перед рябиной на колени, обнимали и целовали ее и произносили заговор: «Рябина, рябина, возьми мою болезнь, отныне и до веку тебя не буду есть», а потом возвращались домой, не оглядываясь и стараясь ни с кем не встречаться.
Согласно сборнику заговоров XVII в., следовало вынуть сердцевину из рябины, растущей на муравейнике, и сказать: «Болят ли у тебя, рябина, коренья или телеса? Так бы у раба Божия (имярек) зубы не болели вовеки».
В народных песнях, преимущественно лирических, рябина символически сопоставляется с тоскующей женщиной, а горечь ее ягод ассоциируется с безрадостной жизнью.
Символические функции рябины у русских и белорусов во многом объясняются красным цветом ее ягод. Украинцы и западные славяне приписывали аналогичные функции бузине.
Лещина, лесной орешек
Кустарник, плоды, ветки и древесина которого широко используются в продуцирующих целях. Венки из лещины клали на сосуд, в который первый раз доили овец в Юрьев день (у южных славян); из ее веток плели корзину, в которую снимали вылетевший из улья рой пчел, чтобы было больше меда; подкладывали ветки лещины под насест, чтобы курица вывела больше цыплят; втыкали кусочки лещины в одежду новобрачных и плели из ее веток венки для них же, изготовляли из древесины лещины первое веретено для начинающей прясть девочки, чтобы работа у нее спорилась.
Лещина широко известна в магии и в качестве оберега. Южные славяне употребляли ее для облегчения родов, для лечения лихорадки, бородавок и многих других болезней. У болгар, поляков, хорватов и словенцев в магии было весьма популярно разжигание огня из веток лещины: это предшествовало магическому ритуалу «гашения горячих углей в воде», проводимому в лечебных целях, а также служило способом распознавания ведьмы, отбирающей у коров молоко: при разжигании такого огня ведьма начинала испытывать мучения.
Словенцы во время рождественских гаданий, вызывая на перекрестке нечистую силу, очерчивали себя магическим кругом с помощью ветки лещины.
Ветки лещины нашли разнообразное применение в календарных обрядах: словенцы и хорваты использовали их для ритуального стегания людей и скота; поляки, чехи и словаки освящали ветки лещины в Вербное воскресенье, украшали ими жилье на Троицу.
У южных славян лещина часто выступала в роли дерева. В Боснии известны рассказы о том, что лещине можно было исповедаться, а ее плоды или почки употреблялись вместо просфоры на Рождество и Пасху. Жители Боснии в том случае, если в доме случалась беда, обходили трижды вокруг лещины и просили Бога помочь им. Лещина обнаруживает приметы дерева познания: сербы считали, что если положить в рот мясо змеи, жившей под лещиной, то начнешь понимать язык животных, а если съесть сердце такой змеи, поймешь язык трав.
Во всех славянских традициях лещина относится к тем благословенным деревьям, в которые, как полагали, не бьет гром. Ветки лещины, кол, крестики и большие кресты, сделанные из нее, втыкали в поля и виноградники, ставили в углах домов, хлевов и амбаров, жгли лещину при грозе; человек мог чувствовать себя в безопасности, спрятавшись во время грозы под лещиной, заткнув за пояс ветки лещины или прикрепив их к шапке, поскольку, как считалось, в этом случае дьявол не сможет спрятаться под шляпу от преследующего его грома. Ореховую палку, с помощью которой человеку случалось отогнать змею от жабы, сербы держали в доме, поскольку она отводила любое зло, в том числе разгоняла градовые тучи.
Связь между лещиной и громом можно усмотреть и в представлении о том, что наряду с папоротником, цветущим в купальскую ночь, чудотворными свойствами обладает и ветка лещины, цветущая также один раз в году: на Благовещение, в Страстной четверг или на Ивана Купалу. Если оторвать такую ветку и идти туда, куда она ведет, можно найти клад, раскрыть водный источник.
Вместе с тем известны поверья о том, что гроза (гром) в одну из летних ночей портит орехи. Они чернеют, червивеют, а чаще сгорают изнутри. Это случается обычно в ночь накануне Ильи, на Купалу, в ночь накануне дня св. Петра и Павла, а у восточных славян — обычно в так называемую рябиновую ночь (летнюю ночь с сильной грозой), часто приходящуюся либо на Купалу, либо на канун Успения Богородицы.
По поверьям, лещина прогоняет змей и иных хтонических существ, противостоящих «высшим силам». Прутьями из лещины изгоняли змей 1 марта и на Благовещение и изготовляли из древесины лещины посох для овчара или пастуха. Жители Сербии считали, что прутом лещины легче всего убить змею, поэтому дети, расхаживая босиком по траве, носили с собой палку из лещины, полагая, что она защитит их от укуса. У чехов прутом из лещины хозяева били по стенам дома и хозяйственных построек, изгоняя оттуда мышей.
Лещина имеет отношение к области смерти и «тому свету»: плоды лещины были своего рода «хтонической едой»: на святки, т. е. в период, когда среди живых незримо присутствовали души предков, хозяева обязательно рассыпали орехи по полу и кидали в углы (где обитали души), тем самым прикармливая их.
Причастность лещины к области потустороннего, к смерти прослеживается в специфическом ритуале, известном болгарам и сербам. При рождении в хозяйстве ягненка (жеребенка и т. д.) все домашние стремились как можно быстрее поднять его с земли, и первый, взявший его на руки, произносил: «Пусти ореховое, возьми кизиловое». Тем самым только что родившееся животное физически отрывали от хтонической сферы и желали как можно быстрее оставить ее («пусти ореховое») и начать расти и крепнуть («возьми кизиловое»); ср. представления о кизиле как дереве здоровья и крепости.
В фольклорной символике лещина присутствует и эротическая тема. У русских запрещалось ломать лещину потому, что от этого якобы «парней девки не будут любить, а бабы мужиков». В украинских песнях часто фигурирует «ореховая корчма» с красавицей-хозяйкой: такая корчма воспринимается как место веселья, гуляний и внебрачной любви. Плоды и ветки лещины нашли широкое применение в любовной магии. К примеру, у южных славян, если девушка хотела покорить парня, она должна была сорвать молодую ветку лещины и трижды ударить ею парня по спине, после чего он уже не мог бы смотреть ни на кого другого.
Клен
У славян дерево, в которое превращен («заклят») человек. По этой причине кленовое дерево не используют на дрова («явор от человека пошел»), не подкладывают листья клена под хлеб в печи (в листе клена видят ладонь с пятью пальцами), не делают из него гроб — «грешно гноить в земле живого человека») и т. д.
Превращение человека в явор — один из популярных мотивов славянских баллад: мать «закляла» в явор непослушного сына или дочь; музыканты, идущие через рощу, где растет это дерево, срубают явор и делают из него скрипку, которая голосом сына (дочери) рассказывает о вине матери. В балладах о матери (или жене) — отравительнице явор вырастает на могиле убитого сына (мужа) или его сажают на этой могиле. Есть также типичное для восточно-славянских причитаний обращение к умершему сыну: «Ай мой сыночек, мой же ты яворочек».
В южно-славянской традиции, где подобные баллады неизвестны, клен тем не менее также мыслится причастным к человеческой судьбе. Согласно сербским поверьям, если сухой клен обнимет несправедливо осужденный человек, клен зазеленеет; если же к зеленеющему весной клену прикоснется несчастливый или обиженный человек, дерево высохнет.
Клен широко используется в календарной обрядности славян — на Троицу, в день Святого Духа и в другие праздники ветками клена украшали дома, хозяйственные постройки, ворота и др.
Верба
Верба — кустарник или дерево, в народной культуре символизирующее быстрый рост, здоровье, жизненную силу, плодородие. Молодая, особенно освященная в Вербное воскресенье, верба защищает от стихийных бедствий, нечистой силы, болезней и т. п., в то время как старая, верба считается прибежищем чертей, водяных и других «нечистиков» и местом, куда можно отсылать болезни.
Как символ роста верба выступает в заклинаниях, благопожеланиях и других ритуалах. Сербы заплетали венки из вербы в Юрьев день, «чтобы прибыль в доме росла, как верба весной». Ср. восточнославянские магические формулы типа «Расти, как верба», произносимые в Вербное воскресенье при битье вербой.
В день Сорока мучеников у сербов в Алексинацком Поморавье пастух стегал скот ветками вербы и кизила, говоря: «Будь здоров, как кизил, и расти, как верба!», а девушки и парни ходили вместе к зарослям вербы, хлестали друг друга вербными ветками и произносили такое же заклинание.
Хлестание вербовой веткой, освященной в Вербное воскресенье, производилось у восточных славян в Юрьев день. Затем эту ветку втыкали в поле, бросали в пруд, затыкали за иконы и т. п. В Боснии в Юрьев день сербские девушки опоясывались вербой, чтобы на будущий год быть с «пузом», т. е. выйти замуж и забеременеть. Опоясывали вербным прутиком подойник, «чтобы прибывало молоко».
В пасхальный понедельник в Чехии, Моравии, Силезии и Польше парни били девушек сплетенными вербовыми прутиками «помлазками», а во вторник девушки били парней. В Моравском Загорье в Духов день проходили конные состязания за обладание венком из вербы; победитель назывался «королем».
На Волыни и в Подолье девушки украшали цветами деревце или ветку вербы на Ивана Купалу и водили вокруг них хоровод, а затем парни врывались в девичий круг, захватывали вербу и разрывали ее на части.
В Словении и Хорватии в день Невинных младенцев (28 декабря), называемый иногда «днем битья», мальчики ходили с вербовыми прутьями, били взрослых и требовали от них выкуп.
Сербские додолы нередко рядились почти исключительно в ветки вербы и ходили с вербой или с вербовыми палками в руках.
Ветки вербы, освященные в Вербное воскресенье, использовались для защиты от грома, грозы и бури. Русские верили, что верба, брошенная против ветра, прогоняет бурю, брошенная в огонь — усмиряет его, а посаженная в поле — оберегает посевы (Тамбовщина), что выброшенные во двор ветки останавливают град. Белорусы ставили при граде пучок освященной вербы на подоконник (Витебщина); в Карпатах при грозе ломали освященную вербу и жгли в печке, «чтобы дым отвел грозу и дьявол при этом не прятался в трубе».
Поляки при буре и граде кропили тучу освященной вербой и святой водой и жгли ветки вербы, клали их на подоконник. Болгары также жгли освященную вербу от грозы и града, хорваты сжигали мелкие ветки вербы, а большой горящей вербовой веткой хозяйка дома крестила грозовую тучу, «чтобы она рассеялась». Во многих местах (у сербов, поляков) из освященной вербы делались кресты; их втыкали в пахотную землю для защиты урожая от града.
Первый выгон скота и первая пахота обычно не обходились без освященной вербы. Ею били скот в Юрьев день и у русских при первом выгоне лошадей в ночное (чаще всего на Николу вешнего), тогда весь день лошадей стегали не кнутом, а вербой. В Белоруссии с освященной вербой выходили и на первую пахоту ярового поля, и на распахивание целины.
Целительным средством освященная верба считалась у всех славян. Сербы и македонцы опоясывались ею при жатве, «чтобы не болела спина», витебские белорусы окуривали ею больной скот, растирали ее в порошок и засыпали им раны, делали из нее и можжевельника отвар и пили при больном горле, желудке, лихорадке, употребляли для примочек от опухолей и ушибов.
У поляков больной передавал свою болезнь вербе: сначала он опоясывался соломенным перевяслом, а потом скрытно от всех шел к молодой вербе и опоясывал ее тем же перевяслом; верба засыхала, лихорадка проходила. У сербов исцеление от болезни осмыслялось как венчание болезни с вербой: «Я обвенчал свою болезенку с вербочкой». При этом на вербу ставили зажженную свечу длиной, равной окружности головы больного.
Сербы вновь выученный заговор сначала произносили «на вербу», а потом уже заговаривали людей и скот. Так поступали, «чтобы заговор так же легко принялся, как принимается верба».
Старую вербу считали проклятым деревом в некоторых районах Сербии, Боснии, Македонии и Польши. В районе Скопля (Македония) вербу называли проклятой, потому что она не давала плодов, тени.
Сербы-боснийцы говорили, что верба была проклята и потому она обыкновенно гнилая изнутри. В нее стрелял из лука, и ее проклял св. Сысой; он метил в сатану, который в ней прятался. Поляки в Вармии и на Мазурах полагали, что верба — злое дерево: по этиологической легенде, из вербы были сделаны гвозди для креста, на котором был распят Христос. В наказание за это верба стала бесплодной, трухлявой и с кривым стволом.