НОВЫЙ АМЕРИКАНСКИЙ “ИЗОЛЯЦИОНИЗМ” Д. ТРАМПА: ВЫЗОВЫИ ВОЗМОЖНОСТИ ДЛЯ РОССИИ
ЧЕРНОМОРСКО-СРЕДИЗЕМНОМОРСКОМ РЕГИОНЕ
Современный глобальный мир стремительно разрушается на ряд магрорегионов, погружаясь в состояние, которое можно охарактеризовать как положение ни войны, ни мира – все больше регионов охватывает военно-политическая и внутриполитическая нестабильность, которая является производным фактором структурирования нового мирового порядка. Формирование нового мира происходит по двум историческим векторам: субъектами международных отношений пересматриваются итоги окончания двух мировых войн: «холодной войны» и Второй мировой войны. Разумный консенсус по структуре и принципам новой системы международных отношений между пятью-шестью центрами силы (США, Китай, Россия, Великобритания, Германия, Индия) пока не найден. Причем, если за первой тенденцией стоят государства полупериферии – группа БРИКС, то пересмотр итогов Второй мировой войны связан как с объективными причинами – данный режим существует уже более 75 лет и связан продолжительностью существования системы, переставшей отвечать вызовам времени, имперской усталостью США в рамках интервенциализма и тех внешних условий, при которых она создавалась – необходимость «сдерживания» СССР, которого уже не существует более четверти века. Эти две глобальные тенденции экстраполируются на регионы мира, где они проявляются в гибридизации форм конкуренции между разными центрами силы. Очевидно, что в этой цепочке политических событий отягощающим фоном выступает глобальный экономический кризис, служащий драйвером многих внутриполитических и внешнеполитических решений. Являясь экономической периферией Запада, Российская Федерация после 2007 года пытается начать пересмотр итогов «холодной войны». Однако, по сути, логика Москвы была ответной на продолжающееся сокращение российской зоны влияния в мире и на постсоветском пространстве. Россия в 2008 и в 2014 году приостанавливает западную экспансию в Черноморском регионе, однако прежние механизмы давления, включающие финансово-экономические санкции, угрозы интервенций и механизмы «цветных революций» дополняются довольно открытым военно-политическим давлением в рамках выхода США из договора о ракетах средней и малой дальности (РСМД), что в ближайшее время изменит стратегические подходы по взаимному ядерному сдерживанию. Региональные оттенки данных тенденций имеют амбивалентный характер, когда США и ведомая ими коалиция разрушается за счет внутренних противоречий, но продолжают наступление на Россию, в то же время РФ проводит встречную наступательную политику и восстанавливает часть советских позиций за рубежом. Утрата же большей части возможностей после 1991 года была связана с потерей суверенитета России над своими окраинами, пространственное освоение которых проходило последние 400 лет.
Сам характер последних президентских американских выборов 2016 года, а также последующий период политического противостояния показали, что в целом в США произошел раскол элит. Основой данного элитного противостояния является конфликт мироустроительных картин будущего и определение места Соединенных Штатов в ней. Этот же конфликт сводится к противоречию между финансовыми – глобалистскими элитами – и американским истеблишментом, выступающим за возвращение в США промышленного и наукоемкого производства с одной стороны, и против использования мощи Вашингтона в интересах “глобальных финансовых элит”, с другой. В экономической области это конфликт между выбором спасать глобальную финансовую систему, которая является системой американского федерального резерва, за счет американской реальной экономики или спасать американскую экономику за счет финансовой системы США.
В политическом аспекте такая экономическая политика связана с эрозией мирового политического порядка и экономического уклада, сложившегося после 1991 г., или даже масштабнее – после окончания Второй мировой войны, и с окончанием, пусть временным, проекта глобализации, а также с определенным отходом на хорошо укоренившиеся в американской культуре, но забытые рельсы американского изоляционизма и логике односторонних действий и свободы рук от союзов времен “холодной войны”.
Целью данной статьи является выявление и исследование новых основ и принципов американской внешней политики после 2016 г., для чего необходимо определить основные причины трансформации американского внешнеполитического курса; проанализировать исторический опыт и культурные традиции реализации американской внешней политики; на основе анализа двух основных доктринальных документов США: Стратегии национальной безопасности-2017 и Национальной оборонной стратегии-2018 – показать роль пространственного фактора в мышлении президентской администрации Д. Трампа в отношении различных регионов мира, в том числе, в отношении России, постсоветского пространства и региона Большого Средиземноморья; и в итоге показать новые американские внешнеполитические подходы и их последствия для России.
Методология исследования состоит в применении системного и геополитического подходов. Первый обусловил творческое применение принципов диалектики, заложенных в американской внешнеполитической традиции – между изоляционизмом и интервенционизмом, с одной стороны, и политическим реализмом и идеализмом, с другой; методов анализа и синтеза, историко-генетического и историко-системного методов и метода обобщения.
Логика исследования включала в себя два этапа. На первом – теоретическом – авторы выделили параметры американского изоляционизма и его соотношение с традициями американского интервенционизма. На втором – более прикладном этапе – были проанализированы два доктринальных документа администрации президента Д. Трампа: Стратегия национальной безопасности и Национальная оборонная стратегия. Синтез и сопоставление первого и второго этапов позволяет определить сущность внешней политики американского президента, ее рамки и характер.
Как отмечает советский исследователь Е.И. Попова, “на протяжении многих десятилетий изоляционизм оказывал весьма заметное влияние на формирование внешней политики США, ее методов и тактики. Каждый поворот во внешнеполитическом курсе страны, начиная с конца XVIII в. и вплоть до 1950-х годов неизменно сопровождался появлением изоляционистских группировок и острой борьбой между изоляционистами и интервенционистами. <…> В американской <…> историографии изоляционизм чаще всего трактуется как подлинное содержание внешней политики США до 1941 г. (с некоторыми отступлениями при Вильсоне, отчасти при Рузвельте). Эта политика определялась якобы отказом от союзов с европейскими державами и особенно с Англией.” [2, c.78-79].
Появление доктрины изоляционизма американская историография относит к выступлениям Джона Адамса в 1775 и 1776 гг. Так называемое завещание Вашингтона 1796 г. предписывало воздерживаться от каких-либо политических союзов с европейскими странами, кроме временных, продиктованных чрезвычайной необходимостью, так как подобные союзы втянут США в европейские конфликты, свяжут свободу их действий. Это положение изоляционисты объявили классической, основополагающей формулировкой своей доктрины. Острая борьба между изоляционистами и интервенционистами разгорелась в период появления Доктрины Монро – второй “священной заповеди” американского изоляционизма.
Сам термин “изоляционизм” впервые появляется в середине XIX в. Особенно громко изоляционисты заявили о себе в связи с испано-американской войной 1898 г. Эта борьба обостряется в годы создания Версальско-Вашингтонской системы и в канун Второй мировой войны. Американские историки неоднократно заявляли, что лозунги изоляционизма стали безнадежным анахронизмом, что бомбы, упавшие на Перл-Харбор 7 декабря 1941 г., навсегда похоронили их. Однако в конце 1940-х и начале 50-х годов некоторые политики США, сторонники создания “позиции силы”, попытались снова апеллировать к доктрине изоляционизма, требуя отказа от плана Маршалла, НАТО и других форм сотрудничества с Европой, замены их политикой одностороннего диктата США [3].
Таким образом, можно выделить параметры американского изоляционизма, как в классическую его эпоху, так и после выхода внешней политики США из географических рамок Доктрины Монро:
1. Приоритет национальных интересов и их реалистическая интерпретация над идеалистическим мессианством по распространению американских ценностей за пределами Америки.
2. Ограниченная логика в вопросах заключения союзов за пределами Западного полушария и поддержание монопольного права применения силы в этой части света. Взгляд с другой стороны дает следующую производную: США будут препятствовать распространению чужой логики “баланса сил” на американском континенте, в то же самое время, они руководствовались даже в изоляционистский период (1776-1941 гг.) этой логикой в своих интересах за пределами своего “заднего двора”.
Дилеммы американской внешней политики по линии “изоляционизм и интервенционизм” описывает патриарх американской политической мысли Г. Киссинджер: “Специфические черты, обретенные Америкой по ходу ее исторического развития, породили два противоположных друг другу подхода к вопросам внешней политики. Первый заключается в том, что Америка наилучшим образом утверждает собственные ценности, совершенствуя демократию у себя дома, и потом служит путеводным маяком для остальной части человечества; суть же второго сводится к тому, что сами эти ценности накладывают на Америку обязательство бороться за их утверждение во всемирном масштабе” [4, с.10]. Эта диалектика американской внешней политики накладывается еще на одну двойственную пару, наполняющую ее смыслами – политический реализм и политический идеализм.
Политический реализм и мессианский идеализм по распространению американских ценностей явно проявились в деятельности двух рядом стоящих в истории США американских президентов Теодора Рузвельта (1901–1909) и Вудро Вильсона (1913–1921). Рузвельт полагал, что Америка должна руководствоваться логикой “баланса сил” и, следовательно, “сфер влияния” в реализации своих национальных интересов в независимости от внутреннего политического и экономического уклада военно-политического партнера, в то же время, В. Вильсон был сторонником распространения американских ценностей на весь мир, что сделало бы этот мир более безопасным и более совершенным.
Таким образом, четыре переменные: изоляционизм, интервенционизм, реализм и идеализм – лежат в основе системы координат американской внешней политики, которая была сформирована уникальным историческим опытом, географией США и культурным кодом американской элиты. Причем, идеалистические и реалистические подходы в равной степени служили обоснованием американской внешней политики как при реализации изоляционистской, так и интервенционисткой внешней политики.
Идеи американского изоляционизма лежали в основе внешней политики США в период с 1776 по 1941 гг., что составляет 165 лет исторического пути Америки, тогда как период американского интервенционизма с 1941 по 2016 гг. – 75 лет. Следовательно, большую часть своей истории США находились на изоляционистских рельсах развития.
Соединенные Штаты болезненно переходили от внешнеполитической парадигмы изоляционизма к интервенционизму. Первая попытка состоялась в конце Первой мировой войны при Вудро Вильсоне, который выступил перед американским конгрессом 8 января 1918 г. почти за год до окончания войны. Однако Британия и Франция не подпустили США к подведению итогов конфликта, американское общество оказалось не готово, а элиты расколоты. В итоге Вашингтон вернулся в привычные рамки изоляционизма. Вторая попытка, уже успешная, перехода к интервенционизму состоялась в 1941 г. со вступлением США во Вторую мировую войну. В обоих случаях США был нанесен психо-исторический урон – гибелью американских граждан на Лузитании и в Перл-Харборе. То есть, изоляционистская парадигма показывала уже неспособность обеспечить национальную безопасность США и граждан США.
Несмотря на очевидную разницу во внешнеполитических подходах, принципы изоляционизма и интервенционизма имеют под собой одну цель: обеспечение национальной безопасности в широком понимании этого термина.
В течение XIX столетия американские военнослужащие периодически участвовали в операциях за пределами западного полушария, в том числе в Триполи (1801–1805, 1815), Алжире (1815), Греции (1827), Суматре (1832, 1838–1839), Либерии (1843), Китае (1843, 1854, 1856), Анголе (1860), Японии (1863–1864, 1868) и Корее (1871). Но во всех этих случаях использовались лишь небольшие рейдерские группы, защищавшие американские торговые суда и граждан США. Для этих так называемых эскадр, часто состоявших из горстки плававших поодиночке кораблей, США даже построили базы в бассейнах Средиземного моря и Тихого океана и в Ост-Индии. Но ни рейдерские группы, ни заморские базы не являлись средством установления постоянного американского присутствия. Соединенные Штаты были заинтересованы лишь в защите своих торговых связей и не заботились о поддержании равновесия сил в отдаленных регионах мира [5]. Однако в Западном полушарии позиция Штатов оказалась более жесткой. Они призвали европейские государства ограничить свое влияние в этой части мира.
Обращаясь к исторической традиции разделения “сфер влияния” в западной цивилизации, можно выделить два подхода в ее реализации – два вида баланса сил: французский raison de tat – национальный интерес и английский balance of power. Французский предполагает непосредственное участие субъекта в одном из разыгрываемых балансов, тогда как английский баланс сил предполагает дистанционное разыгрывание субъектом различных комбинаций без непосредственного участия, и только, когда ситуация становится критической, субъект всей своей мощью вступает в игру на стороне, которая позволяет ему разрешить свои национальные интересы в полной мере. После того, как конкурент повержен, при английском балансе стоит задача выстраивания новых балансов с участием победителей и побежденных, с тем, чтобы не позволить чрезмерного усиления одной стороны за счет другой [4, с. 45-88].
Исторический опыт показывает, что balance of power, несмотря на более выгодную методологию, лежащую в основе его реализации, имеет все же значительные издержки. Победившая континентальная сторона при поддержке субъекта, разыгрывающего баланс, как правило, усиливается настолько, что мировому гегемону приходится создавать систему сдерживания уже вокруг бывшего союзника, затрачивая при этом значительное количество ресурсов и жизненных сил нации.
Синхронизация западных традиций реализации различных видов баланса сил дает основание и для следующего вывода: логика французского баланса работает для американской внешней политики, когда она переходит на уровень активного интервенционизма, в то же время, английский баланс характерен для тех периодов истории США, когда преобладали изоляционистские тенденции и Вашингтон руководствовался чаще односторонними действиями с ограниченным вовлечением в военно-политические союзы.
Ключевым фактором, объясняющим попытку поворота Америки от изоляционизма к интервенционизму, является экономическая мощь США. При первой попытке выхода из рамок изоляционизма при В. Вильсоне в 1918 г. США располагали чуть более 20% мирового ВВП. В 1945 г. этот показатель более чем удвоился и достиг 52% [6]. В настоящее время, по разным оценкам, американский ВВП составляет от 18 до 23% мировой экономики [7, 8].
То есть, в экономическом плане появились детерминирующие предпосылки перехода США от политики интервенционизма к изоляционизму.
Исторический опыт “перенапряжения” великих держав подробно исследовал в своей работе “Взлеты и падения великих держав” Пол Кеннеди, который полагает, что основной ошибкой элит, теряющих силу гегемонов, является попытка сохранения чрезмерных имперских обязательств, когда недостаточные внутренние ресурсы и относительный рост других центров силы не позволяют реализовать этот курс [9].
Известны ли истории примеры добровольного отказа от гегемонии? Британия, ближайший современный союзник США, в 1945 г. сделала этот отказ от гегемонии управляемым. Однако действия Британии начались ранее во время подписания Атлантической хартии между Франклином Рузвельтом и Уинстоном Черчиллем 14 августа 1941 г. И именно эта хартия может являться исторической точкой выхода США из логики изоляционизма.
После победы на президентских выборах Д. Трамп организовывает первую встречу с Т. Мэй 27 января 2017 г., которая приходит к власти 11 июля 2016 г. после начала процесса выхода Великобритании из ЕС. “Брексит”, Крым, приход Д. Трампа могут рассматриваться как разумный компромисс элит в пользу процессов регионализации и как следствие объективного проявления кризиса глобализации.
Американский исторический опыт показывает определенную схожесть периодов развития Америки в начале ХХ и ХХI вв. Внешняя политика Д. Трампа с его ярко выраженным реализмом и внешнеполитической риторикой находит исторические аналогии с периодом и характером президентства Т. Рузвельта. Хотя 26-й американский президент не выходил за рамки Доктрины Монро, он существенно расширил ее пределы и был сторонником реализма и баланса сил во внешней политике, а Америка реализовывала принципы “большой дубинки” и статус “мирового полицейского”. Рузвельт получил Нобелевскую премию мира за послевоенное урегулирование российско-японских отношений (1906 г.), при этом он с опорой на Британию остановил руками японцев геополитическое продвижение русских к Тихому океану, однако, ясно понимал угрозу для США, исходящую от Японской империи, и предпринимал действия по военно-политическому сдерживанию Токио.
На практическом уровне характер внешней политики Д. Трампа выразился в тексте документов, которые определяют американскую внешнюю политику: Стратегии национальной безопасности (National Security Strategy), подписанной в декабре 2017 г., а также Национальной оборонной стратегии (National Defense Strategy), вышедшей в январе 2018 г.
Первый документ состоит из четырех основных разделов, показывающих концептуальные основы новой американской внешней политики: 1) Защита американских граждан, территории и американского образа жизни; 2) Содействие процветанию Америки; 3) Подержание мира через силу; 4) Продвижение влияния США в мире – анализ текста Стратегии национальной безопасности позволяет выделить новые подходы во внешней политике США.
Во-первых, в ней признается, что внешнеполитические подходы последних двух десятилетий по вовлечению своих соперников в глобальную мировую торговлю и американский мировой порядок показали свою неэффективность. Вашингтон рассчитывал на их превращение в союзников-акторов в своих регионах, однако, они нарастили свои конкурентные преимущества и повернули их против Америки (речь идет о Китае и России, Северной Корее и Иране). Вашингтон признает, что эти державы и центры силы создали условия для невозможности присутствия США в отдельных регионах [10, c.2-3]. “Хотя американские вооруженные силы остаются самыми сильными в мире, они потеряли свое исключительное превосходство” [10, c.3]. В разделе “Поддержание мира через силу” администрация Трампа заявляет, что будет добиваться того, чтобы регионы мира не управлялись одной державой [10, c.3], в этом тезисе де факто признавая многополярный мир. Инструментами достижения доминирования будут являться механизмы создания благоприятного для США баланса сил.
Продвижение американского влияния и американских ценностей будет происходить через готовность США разделять ответственность в различных регионах со своими союзниками, при этом сделана оговорка о том, что американцы должны оставаться реалистами и понимать, что американские ценности не являются универсальными [10, c.4].
Во-вторых, в Стратегии признается, что “открытость дорого обошлась Америке” [10, c.7]. Сама структура документа демонстрирует, что теперь внутренние проблемы являются приоритетными.
В-третьих, президентская администрация выделяет два уровня конкурентов, которые размывают существующий мировой порядок. На первом помещены стратегические конкуренты – Китай и Россия (competitors), на втором – соперники: Северная Корея и Иран (adversaries). Отметим значительную семантическую разницу между понятиями competitor и adversary, которыми в Стратегии-2017 обозначены силы, не являющиеся союзниками США. Если термин adversary фактически констатирует наличие враждебных отношений, не акцентируя внимание на их инициаторе, то competitor подразумевает противостояние на равных, в которое обе стороны вовлечены и при этом не способны выйти из него без потерь. И если в Стратегиях, появившихся при предыдущих президентах, встречаются единичные случаи упоминания “потенциальных врагов” или “бывших врагов” (potential adversary, former adversary), то впервые именно в Стратегии Д. Трампа появляется сам термин competitor в значении “стратегический конкурент”. В Стратегии-2010 Б. Обамы и Стратегии-2006 Дж. Буша встречаем лишь однократные упоминания потенциальных конкурентов (potential competitor s), которые, тем не менее, не конкретизируются [11, 12]. А в документе 2002 г., изданном администрацией Дж. Буша, вопрос о значимости России, как мировой державы, официально снят с повестки: “Россия больше не является стратегическим соперником США” (strategic adversary) [13, c.26].
Так как политические цели Китая и России не фиксированы, США будут стремиться их изменить. В анализируемой Стратегии подчеркивается, что Китай ограничивает влияние США в регионе путем распространения своего экономического доминирования и создания модели выгодного сотрудничества для своих соседей, тогда как Россия ищет пути своего державного возрождения в сфере ближнего зарубежья, чтобы ослабить американское виляние и разделить западные альянсы, рассматривая ЕС и НАТО как угрозы, развивая новые военные технологии [10, c.25].
В-четвертых, признается мир конкурирующих великих держав, с которыми США будут искать пространство сотрудничества с позиции силы, навязывая свою модель кооперации. В то же самое время, уже сегодня Китай и Россия способны ограничить доступ США в отдельные районы мира [10, c.3], что вынуждает Вашингтон признать наступление неминуемого нового “статус-кво” в мировом порядке [10, c.28].
В-пятых, в заключительной части документа перечислены регионы, которые представляют критическое значение для Вашингтона, и основные принципы внешней политики в их отношении: представляется, что последовательность расположения регионов в Стратегии показывает их степень значимости для США.
1) Хотя Китай и Россия пытаются распространить свое влияние на весь мир, наибольшим образом они взаимодействуют с непосредственными соседями. В Индо-Тихоокеанском регионе среди главных союзников США по сдерживанию Китая названы Япония, Австралия и Индия, при этом появление последней в качестве одной из мировых держав США приветствуют, что влечет неминуемое наращивание военно-технического и стратегического сотрудничества с Дели. В качестве морских партнеров по сдерживанию Китая также указаны Тайвань, Филиппины, Таиланд, Индонезия, Сингапур, Вьетнам, Малайзия.
2) Россия ведет подрывную работу, чтобы показать европейцам, что Америка – недостаточно надежный союзник и партнер Европы. Китай же приобретает стратегическое присутствие в регионе за счет “нечестной торговли и инвестирования” в ключевую индустрию, новые технологии и новую индустрию. Подчеркивается, что укрепление НАТО возможно только, если каждая страна-участник будет “честно платить за свою безопасность” [10, c.48]. При этом на восточном фланге НАТО США будут продолжать укреплять обороноспособность партнеров и союзников с целью повышения их самостоятельных оборонительных возможностей. Предполагается, что США и Европа будут вместе противостоять “российской агрессии” и угрозам со стороны Северной Кореи и Ирана. Вместе с европейцами США будут ограничивать доступ Китая к новым чувствительным технологиям. США ожидают, что европейские союзники к 2024 г. увеличат оборонные расходы на 2% от ВВП, а из общего объема расходов на оборону 20% пойдут на увеличение военных возможностей.
3) Соединенным Штатам придется реалистично воспринимать Ближний Восток и не забывать о своих интересах в регионе, где, несмотря на многочисленные вызовы, постоянно возникают возможности по продвижению американских интересов. При этом главным их проводником выступает Израиль [10, c.49]. США будут выстраивать партнерство с нациями, которые прошли реформирование, что позволит им создать выгодный баланс сил. Главный девиз – безопасность через стабильность в регионе. Вашингтон будет способствовать постепенным реформам в государствах региона, продолжая борьбу с враждебными идеологиями и совершенствуя систему сдерживания Ирана. Подчеркнем, что важным условием выступает сохранение необходимого военного присутствие в регионе для защиты США и их союзников от террористических атак и для сохранения благоприятного регионального баланса сил [10, c.49-50].
4) Интересы США в регионе Южной и Центральной Азии (регион Афганистана и Пакистана) включают противостояние террористическим угрозам для США и союзников, при этом присутствие Вашингтона в регионе должно быть строго пропорционально угрозам. Пакистан не должен выступать в роли дестабилизирующей силы, что будет обеспечено за счет давления со стороны США, а в Афганистане необходимо поддерживать стабильную ситуацию. Особо отмечается, что Индии будет оказано содействие в деле выхода на уровень регионального лидерства, в том числе, в Индийском океане. А поддержка Штатами народов Южной Азии в деле укрепления суверенитета и своей государственности станет сдерживающим фактором экспансии Китая. США будут работать со странами Центральной Азии с целью обеспечения беспрепятственного доступа в данный регион для реализации программы по борьбе с терроризмом [10, c.50].
5) Стабильность Западного полушария – залог военно-политической стабильности и экономического процветания США, ведь регион является естественным барьером для действий противников США: Ирана и Северной Кореи – в непосредственной близости от границ Америки. Стратегия признает, что Россия и Китай активно работают на оперативном пространстве в Западном полушарии для продвижения своих интересов в ущерб интересам США. Китай стремится втянуть весь регион в свою сферу влияния через систему государственных инвестиций и займов, а Россия продолжает свою неудавшуюся политику эпохи “холодной войны”. Обе страны поддерживают диктаторский режим в Венесуэле и пытаются расширить военные поставки в регион, что побуждает США углублять связи с ключевыми игроками в этом полушарии, особенно – с Канадой. Средством становится применение режима санкций и дипломатическое давление против враждебных политических режимов [10, c.51].
6) Стратегия-2017 обозначает Африку как динамически развивающийся регион, который в перспективе станет емким рынком сбыта для американских товаров. На фоне того, что Китай расширяет экономическое и политическое присутствие в регионе, США необходимо расширить свое экономического присутствие путем сотрудничества с правительствами, ориентированными на реформы [10, c.52-53].
В заключении указывается, что документ составлен на основе принципов реализма, так как признает верховенство силы в международной политике, в качестве главных субъектов международных отношений – суверенные государства, а в качестве главной ценности – национальные интересы [10, c.55].
Как мы видим, Стратегия национальной безопасности-2017 предполагает существование многополярного мира, развитие силового лидерства Америки, поддержку выгодного для США баланса сил в ключевых регионах мира, стратегическое “сдерживание” Китая и России и оперативное противодействие Ирану и Северной Корее.
Кроме того, документ демонстрирует, что США будут придерживаться изоляционизма в экономической сфере, тогда как в военно-политической сфере логика интервенционизма будет продолжена, однако уже с учетом ограниченности американских ресурсов. Таким образом, новая внешняя политика США будет синтезом изоляционизма с опорой на “свободу рук” и силовых действий с интервенционизмом – продолжением логики присутствия в ключевых регионах мира.
Национальная Оборонная стратегия принята в январе 2018 г. и конкретизирует деятельность администрации на военном направлении, при том, что Стратегия национальной безопасности является рамочным документом. Четко и не двузначно документ признает, что модель мирового порядка, сложившаяся после Второй мировой войны, изменилась: “...Китай и Россия подрывают международный порядок на системном уровне, получая выгоды от этого процесса” [15, c.2]. Выделяется два уровня конкурентов: 1. Китай и Россия; 2. Северная Корея, Иран. С первой категорией предполагается долговременная конкуренция, имеющая стратегическое измерение. Со второй группой государств предполагается тактический уровень конкуренции. Терроризм признается вторичной угрозой.
В документе перечислены приоритеты оборонной политики:
-Защита Америки от нападения;
-Поддержание существующих военных преимуществ в глобальном масштабе и в ключевых регионах мира;
-Сдерживание противников через устрашение от агрессии в отношении американских жизненно важных интересов;
-Обеспечение условий, при которых деятельность всех ведомств будет скоординированной, направленной на продвижение влияния и интересов США в мире;
-Поддержание благоприятного регионального баланса сил в Индо-Тихоокеанском, Европейском регионе, на Ближнем Востоке и в Западном полушарии;
-Защита и поддержка американских союзников от военной агрессии со стороны конкурентов и при этом достижение справедливого разделения оборонных обязанностей по общей защите;
-Отказ, предотвращение или сдерживание государств-противников и негосударственных субъектов от приобретения, распространения или использования оружия массового уничтожения;
-Предотвращение ситуации, когда бы террористы могли проводить операции против Соединенных Штатов и американских граждан, союзников и партнеров за рубежом;
-Обеспечение доступа в критические регионы мира и критические пространства, которые являются конкурентными в настоящее время: космос, киберпространство, Арктика и т.д.;
-Непрерывная модернизация ВПК и армии;
-Создание инновационной базы в области национальной безопасности XXI века, которая эффективно будет поддерживать все операции военного ведомства [15, c.4].
В трех ключевых регионах – Индо-Тихоокеанский, Европа и Ближний Восток – любая агрессия будет сдерживаться посредством политики устрашения [15, c.5]. По мнению разработчиков Национальной оборонной стратегии, военная политика США должна быть предсказуемой на стратегическом уровне и непредсказуемой на тактическом – операционном [15, c.5]. США должны строить механизмы своего влияния через систему союзников, между тем они должны сохранять стратегическую гибкость и свободу действий, так как этого требует глобальная стратегическая ситуация [15, c.7]. Сдерживание России и Китая будет проходить через механизмы “устрашения”, которые будут носить стратегический и долговременный характер.
Изменения, произошедшие в мире за последние несколько лет, и признание этих силовых трансформаций требуют от США срочной и безотлагательной модернизации Министерства обороны в значительных масштабах.
Сопоставление концепций Стратегии национальной безопасности 2017 и Национальной оборонной стратегии 2018 позволяет сделать выводы и определить рамки, характер и основные направления американской внешней политики администрации Д. Трампа.
Во-первых, внешняя политика США в ближайшее время будет основываться на большей самостоятельности от своих союзников, акценте на силовом воздействии на своих конкурентов: Китай, Россию, Иран и Северную Корею – и будет направлена на формирование благоприятного для США “баланса сил” в различных регионах мира с недопущением контроля одной державой какого-либо из мировых регионов. При этом США будут искать пространство сотрудничества с Китаем и Россией, однако, делать это с позиции силы и на условиях Вашингтона. Представляется, что в этих условиях Вашингтон и Лондон вновь обретут союз и согласованность действий периода 1940-х гг.
Во-вторых, США будут настаивать на большем финансовом вкладе союзников в обеспечение своей и общей безопасности. Тем самым американцы де-факто будут способствовать большей военно-политической самостоятельности и изменению архитектуры мира. То, что десятилетиями ранее делали Китай и Россия, пытаясь построить многополярный мир “снизу”, в настоящее время создается американцами, но уже “сверху”.
В-третьих, оба документа демонстрируют, что США намерены “сдерживать российский авантюризм” [10, c.7] на периферии границ России, которые одновременно образуют дугу нестабильности, примыкающую к НАТО, однако, происходить это будет за счет партнеров. Тема расширения НАТО не затрагивается, а Украина и Грузия даже не упоминаются. Российская партия Вашингтона в обоих документах уступает китайской, что показывает иерархию конкурентов. КНР будет окружена союзниками США, и главная работа по сдерживанию Китая будет возложена на Индию, из которой США собираются сделать мировую державу в Индо-тихоокеанском регионе. Сдерживание конкурентов – Китая и России – будет проходить в логике “английского баланса сил”.
В-четвертых, Вашингтон выделяет три критических для себя региона, контроль над которым позволит ему сохранить доминирующее положение: Индо-Тихоокеанский регион, Европу, Ближний Восток – и дополняет их еще тремя: Южная и Центральная Азия с центром в АфПак, Западное полушарие и Африка. Во всех указанных регионах просматривается логика сдерживания экспансии Китая, хотя разработчики Стратегии отмечают, что Россия тоже нашла оперативное пространство для продвижения своих интересов в этих регионах. Вашингтон будет стремиться изменить внешнеполитические планы элит Китая и России, так они не являются устойчивыми.
В-пятых, Черноморско-Средиземноморский регион (регион Большого Средиземноморья) отдельно не выделяется США, однако, он является частью трех центральных для американской внешней политики регионов мира – Европы, Ближнего Востока и Африки. США будут сохранять присутствие в этих районах, формируя для себя выгодный баланс сил, и не допускать попадания любого из них под контроль одной державы. Такая постановка дает определенные рамки для реализации российского внешнеполитического курса, которые заключаются в разделении сфер влияния в Черноморском регионе с Турцией и недопущении “третьего лишнего” с одновременным формированием для себя выгодного баланса в Средиземноморском регионе через расширение круга союзников [16]. Выделение первостепенной китайской угрозы во всех этих регионах также формирует благоприятные условия для России, так как механизмы “сдерживания через устрашение” будут в первую очередь направлены против Поднебесной.
В-шестых, логика и контекст Стратегии национальной безопасности-2017 и Национальной оборонной стратегии-2018 свидетельствуют о переходе США к стратегической обороне при сохранении силового, технологического и экономического лидерства. Внешняя политика при этом будет основываться преимущественно на схеме “английского баланса сил”. Односторонность, “английский баланс”, “мир через силу”, свобода рук во внешней политике и силовых акциях, предсказуемость на стратегическом уровне и непредсказуемость на оперативном – все это черты, больше связанные с изоляционизмом, однако, такие характеристики как “контроль над ключевыми регионами мира и недопущение попадания этих регионов в руки одной державы”, “сохранение доступа во все важные регионы мира