Рэн, который последние тридцать минут притворялся спящим, приоткрывает один глаз и смотрит на меня. Все смотрят на меня. Все, кроме Карины, которая не сводит глаз с двери, как будто мечтает о побеге.
— Тебе не нравится, когда я не обращаю на тебя внимания. Не нравится, когда уделяю слишком много внимания. Тебе просто не угодишь, Уэсли.
— Ну что ж… — Фитц ухмыляется. — Поскольку мы так старательно используем правильные имена друг друга в этом классе, «доктор Фитцпатрик» думаю было бы более уместно. На самом деле ученику не подобает называть меня по имени.
Моя очередь усмехнуться.
— И нам бы не хотелось, чтобы сейчас между учеником и учителем возникла какая-то неуместность, не так ли?
Рэн закрывает глаз, который открыл, и снова закрывает лицо рукой. Его совершенно не трогает моя маленькая раскопка. С другой стороны, у Фитца не такое бесстрастное лицо, как у моего друга. Его щеки краснеют. Он проводит рукой по волосам, что может показаться небрежным для остальной части класса, но выглядит чертовски взволнованным для меня.
— Давай просто продолжим занятие, хорошо? Поскольку вы так увлечены моим сегодняшним уроком, лорд Ловетт, почему бы вам не подойти сюда и не поиграть в небольшую игру. Расскажи нам о графе Монте-Кристо. Думаю, нам следует немного поспорить.
«Неправильный выбор слов. Ты не хочешь играть со мной ни в какие игры».
Большинство моих одноклассников стали бы спорить о том, что им поручили это задание, но я не подаю виду. Встаю и направляюсь в начало класса, одаривая Фитца холодной, отстраненной улыбкой, становясь рядом с ним. Когда мы все сидим на удобных диванах или в изъеденных молью креслах с откидной спинкой, Фитцу, должно быть, так легко чувствовать, что он контролирует ситуацию. При росте в шесть футов он, должно быть, чувствует себя гигантом, возвышаясь над всеми нами. Ну, сейчас я стою рядом с ним, и у него ни хрена не осталось преимущества.
«Может, я и вдвое моложе тебя, но во мне шесть футов три дюйма, ублюдок, и я определенно накаченнее тебя».
Фитц прочищает горло. Подходит к своему столу и садится на его край, сложив руки перед собой с выжидающим выражением на лице.
— Ну? У тебя есть тема для дебатов? Ты вообще читал эту книгу, Дэш, или... ты просто стоишь здесь и тратишь время впустую?
О, выпускаем когти, не так ли? Бедняге не нравится, что я доставляю ему неприятности. Скорее всего он боится того, что, по его мнению, я знаю, и пытается заставить меня вести себя прилично. Ну, я не из тех, кого можно запугать. Может быть, пришло время Уэсли Фитцпатрику понять это.
Смотрю на него сверху вниз и в уголках моего рта появляется легкая улыбка.
— Хочешь тему для дебатов? Как насчет концепции неизбежности в книге? Я думаю, что враги Эдмона неизбежно в конце концов станут жертвами его гнева. До того как Эдмона заперли в этой камере, он был рассеян. Но как только оказался в ловушке, ему не оставалось ничего лучшего, как планировать свою месть. Обстоятельства были таковы, что не оставалось ничего лучшего, как сосредоточиться на этом отчаянном порыве. «Только несчастье раскрывает тайные богатства человеческого ума, — цитирую я. — Для того чтобы взорвать порох, его надо сжать. Тюрьма сосредоточила все мои способности, рассеянные в разных направлениях. Они столкнулись на узком пространстве, а вы знаете, из столкновений рождается электричество, из электричества молния, из молнии — свет ». — Я пригвождаю его ледяным взглядом. — Мне продолжать?
Фитц массирует пальцами висок, смеясь с излишним энтузиазмом.
— Ну, черт возьми. Очень впечатляет. Мне следовало бы знать лучше, чем бросать вызов человеку твоего воспитания о знании классики. Ты ведь выучил наизусть все произведения Александра Дюма еще до того, как тебе исполнилось шесть лет, не так ли? — Он качает головой, все еще ухмыляясь, как идиот. — Мне действительно жаль тебя. У тебя, наверное, было немного друзей в детстве, а?
«Ух. Агрессия? Опрометчиво, чувак. Очень опрометчиво».
Я показываю ему зубы.
— Думаю, да. Наверное, именно поэтому мои друзья так важны для меня сейчас. И я буду отчаянно защищать их.
Мои угрозы уже даже не завуалированы. Я выбрал эту цитату из «Графа Монте-Кристо» по определенной причине. Раньше мое внимание не было сосредоточено. Я не был сосредоточен на нем, но теперь, когда это так, потребуется лишь малейший толчок, чтобы подтолкнуть меня к действию. «Из столкновений рождается электричество, из электричества молния, из молнии — свет ». Его действия будут иметь последствия, и я — последствие, с которым Фитц не захочет иметь дело.
— Боже, Ловетт, какого черта ты делаешь? — Необычайно крикливая Мара Бэнкрофт, сидит на диване с цветочным принтом рядом с Кариной. — Ты задал нам тему. Садись уже. Никто из нас не подписывался на твой душещипательный момент: «Боже мой, я так люблю своих друзей».
Фальшивый английский акцент, которым она попугайничает, оскорбителен. Во-первых, это акцент «кокни»[7], который совсем не похож на классический британский акцент, который отец вдолбил в меня с детства. Судя по пародии Мары, она не знает разницы между дальним членом королевской семьи и статистом в актерском составе гребаного «Оливера». Раньше я никогда не задумывался о ее существовании, но сейчас... очень быстро решаю, что не стал бы мочиться на нее, даже если бы она была в огне.
— Почему бы тебе не трахнуть себя зараженным гепатитом дилдо, Бэнкрофт? — четко произношу я, чтобы убедиться, что она понимает меня сквозь мой гребаный английский акцент.
Весь ад вырывается на свободу. У Мары отвисает челюсть. Она прижимает руку к груди, на лице появляется шокированное выражение, и девушки, сидящие в первом ряду, начинают визжать.
— О боже мой! Фитц! Ты не можешь позволить ему так говорить! Боже мой!
За этим следуют еще: «О, боже!». Потом в дополнение парочка: «Это сексуальное домогательство!» и «Что за отвратительные слова!». Парни просто смеются и толкают друг друга локтями, кричат и швыряют в Мару скомканные бумажки.
Рэн теперь сидит, небрежно сцепив руки за головой, как будто развалился в шезлонге на пляже, ожидая, когда наконец подалут «Пина-Коладу», которую заказал пять минут назад. На его лице появляется крошечная веселая ухмылка. Ликование же Пакса более открыто. Он лежит на полу, наставив на меня пальцы-пистолеты, как будто я только что сделал весь его чертов год.
— Жестко, Ловетт. Чертовски жестко!
— Да, это было чертовски невоспитанно. — Фитц драматично вздыхает. — Хорошо, ваша светлость. Я либеральный парень большую часть времени, но это было уже чересчур. Ты должен извиниться перед Марой.
— Спасибо за предложение, но я, пожалуй, откажусь.
Фитц выглядит удивленным.
— Никаких извинений?
Я качаю головой.
— Нет.
— Тогда ладно. — Он обходит стол с другой стороны и достает из верхнего ящика стола ярко-розовый блокнот. Класс бунтует, когда Фитц что-то строчит, бросает ручку, вырывает верхний лист из блокнота и протягивает его мне. — Поздравляю. Ты являешься первым получателем официального наказания, которое мне пришлось выдать за весь год. Надеюсь, ты гордишься своим достижением.
Я принимаю листок бумаги и с размаху кланяюсь.
— Я в восторге, черт возьми.
ГЛАВА 15
КЭРРИ
— Что за засранец. Можешь поверить, что он сказал мне таакое? И вообще, какого хрена Рэн делает? Он просто сидел и улыбался, как идиот. Рэн должен был вырубить его или что-то в этом роде. Так поступил бы любой нормальный парень.
Обед почти закончился, а Мара все еще разглагольствует о том, что Дэш велел ей пойти и трахнуть себя зараженным гепатитом дилдо. Единственный раз, когда она перестала болтать об этом, это когда сунула в рот немного своего салата «Уолдорф» и не могла говорить, потому что жевала.
Я потягиваю свой апельсиновый сок, изо всех сил желая, чтобы она сменила тему, но точно зная, что этому не бывать.
— Но Рэн ведь ненормальный, так ведь? В том-то все и дело. Они все ненормальные, черт возьми. Дэш хамит и думает, что может говорить все, что ему заблагорассудится. Так что, да. — Я киваю для выразительности. — Да, я могу поверить, что он сказал это тебе. Потому что он дерьмо. И Рэн — дерьмо. И Пакс — дерьмо.
— А что Пакс? — Глаза Прес широко распахнуты, когда она садится рядом с Марой.
Можно было подумать, что она насытилась Паксом Дэвисом после того, как тот заговорил с ней на злополучной вечеринке, но нет. Сейчас она так же без ума от парня, как и всегда. При звуке его имени в столовой академии, ее уши навострились, а зрачки расширились.
— Ничего. Мы говорим не о Паксе, — огрызается Мара. Она говорит как вспыльчивый и раздражительный ребенок. — Мы говорим о Дэшиле Ловетте и о том, каким отвратительным он был со мной на утреннем уроке английского. Кстати, где ты была? — Мара бросает обвиняющий взгляд в сторону Пресли, как будто она оскорблена тем, что той не было в классе, чтобы защитить ее честь.
Щеки Пресли краснеют.
— Моя мама в городе. Она отвезла меня к врачу и... — Прес краснеет еще больше. — И посадила меня на таблетки. Она взломала мою электронную почту и прочитала фанфики, которые я отправляла своей подруге домой.
Я спрашиваю:
— Фанфики?
Мара говорит:
— Таблетки?
Пресли выглядит так, словно вот-вот умрет от смущения.
— Ладно. Да. Ну и что? Я пишу фанфики. Я не публикую их в Интернете или что-то в этом роде. Единственный человек, который их читает — это Сара, и она никогда никому их не покажет.
— Ты пропускаешь ту часть, где твоя мама заставила тебя принимать противозачаточные, Прес, — повторяет Мара.
— Почему это так важно? Вы обе принимаете таблетки.
— Так и есть, ты права. Но у меня много секса, а у Кэрри месячные вышли из-под контроля. Зачем тебе понадобилось принимать таблетки из-за какой-то истории, которую ты написала?
Несмотря на весь ее опыт и смекалку, Мара иногда бывает немного туповатой.
— Потому что в истории было полно секса, — говорю я. — Живописного секса. А мама Прес не хочет, чтобы ее единственная дочь залетела в старшей школе. И... о... о нет. Пресли. О чем твой фанфик? Скажи мне, что в нем не фигурирует парень по имени Пакс?
— Нет, — надменно отвечает она. — Если хочешь знать, его зовут Дакс, и вся эта история совершенно не связана с моей жизнью здесь, в Вульф-Холле. — Если подруга говорила также, когда пыталась продать эту ложь своей матери, неудивительно, что сейчас она принимает противозачаточные средства.
В глазах Мары пляшут озорные огоньки. Она наклоняется ближе к Прес с заговорщическим видом.
— Какого цвета волосы у девушки в этой твоей истории, ты, маленькая шлюшка?
— Рыжего. Какая разница! Перестань смеяться! Рыжие волосы встречаются гораздо чаще, чем вы думаете!
— Я хочу прочитать это возмутительно-непристойное произведение, — заявляет Мара.
— Нет. Ни за что. Ни в коем случае. — Прес так яростно качает головой, что чуть не вытряхивается со своего места. — Мама все равно заставила меня удалить письма. Теперь они исчезли.
— Я не такая доверчивая, как твоя мама, подруга. Ты немедленно выуживаешь это дерьмо из корзины.
— Нет!
Бедная Пресли. С первого курса мы были вынуждены давать и делать все, что Мара хочет. Замечательно, что на этот раз Прес заступается за себя и говорит «нет», но мне также интересно, как долго это продлится. Когда Мара нацеливается на что-то, она подобна собаке с костью — та не сдается.
— Прошу прощения.
Я поднимаю взгляд, и у меня перехватывает дыхание. Моя улыбка исчезает. Рэн Джейкоби стоит рядом с нашим столиком с чашкой кофе навынос в руке и смотрит прямо на меня. Мой язык словно сделан из наждачной бумаги. Его глаза тревожного оттенка зеленого — такие яркие, что кажутся ненастоящими. Из нагрудного кармана его полуночно-черной рубашки на пуговицах торчит какое-то перо.
— Карина, верно? — Парень наклоняет голову под углом, словно он инопланетянин, все еще пытающейся понять, как работает язык человеческого тела.
— Э-э... Рэн? — Мара машет рукой перед моим лицом, пытаясь привлечь внимание парня. Он бросает на нее такой пустой взгляд, что у меня по спине пробегает холодок. Однако Мара кокетливо улыбается, предпочитая не обращать на это внимания. — О, привет. Да, помнишь меня? Я та девушка, с которой ты переписывался, Мара. Сегодня вечером мы идем на свидание. Ты пригласил меня потусоваться.
Рэн выглядит смущенным. Он делает глоток из своего кофе из стаканчика.
— Я знаю, кто ты.
— Ладно. Итак..? — Мара пожимает плечами, поднимая руки вверх. — Что ты делаешь? Почему клеишься к моей подруге прямо у меня на глазах?
Искаженный лай смеха вылетает из его рта.
— Клеюсь к ней? Даже не собирался. Я спросил, зовут ли ее Карина.
— Ты знаешь, что это так, — говорю я сквозь стиснутые зубы. — Чего ты хочешь, Рэн?
Его взгляд возвращается ко мне, внезапно становясь более сосредоточенным.
— Ничего особенного. Я только что понял, что мы на самом деле не знали друг друга. Какова твоя история?
— Какова моя история? — Если мой голос звучит недоверчиво, то это потому, что, черт возьми, так я себя чувствую.
— Да. Откуда ты? Почему ты здесь? Твои родители военные?
«Ладно, что сейчас происходит?» — задаю я вопрос в своей голове.
— Эй! Джейкоби! Какого хрена? — спрашивает Мара вслух. — Ты не задал мне ни единого личного вопроса. Зато Кэрри устроил допрос с пристрастием. И говоришь, что не клеишься к ней?
— Я уже знаю о тебе все, что мне нужно знать.
Она откидывается на спинку стула.
— Серьезно? Откуда же я тогда? Почему я здесь? Мои родители военные?
— Все это не имеет отношения к делу.
— Ах нет? — Ее голос на три октавы выше, чем нужно. Ребята за соседним столиком смотрят на нас.
— Потому что ты совершенно ясно изложила свои намерения. — Парень указывает на нее своим стаканчиком с кофе. — Ты хочешь, чтобы я тебя трахнул. Хочешь, чтобы мой член был у тебя во рту, а мои пальцы — в твоей киске. Это все, что мне нужно знать о тебе.
Ее челюсть падает на пол во второй раз за сегодняшний день. На этот раз моя челюсть присоединяется к ее. Прес смотрит на свою еду, ее шея и грудь покрыта красными пятнами.
— Что за?.. — ахает Мара.
— Ты сама спрашивала обо мне что-то личное? — спрашивает он. — Знаешь ли ты хоть что-нибудь обо мне из нашего разговора, когда пыталась узнать меня получше?
Мара нервничает.
— Потому что сообщения, которые ты мне присылала, граничат с порнографией. Не совсем светская болтовня. Я не говорю, что в этом есть что-то неправильное. Мне нравится хорошая фотка киски так же сильно, как и любому другому парню…
Мара вскакивает со своего места, два круга унижения окрашивают ее щеки. Ее нижняя губа тревожно подрагивает, перед слезами.
— Сегодня что, день «прикопайся к Маре»? Ты отвратителен. Я отправила это тебе лично!
Рэн остается лишенным каких-либо эмоций. Он делает еще глоток кофе.
— Не умно посылать интимные фотки своего тела парням, которых ты едва знаешь.
— Ты прислал мне фотографию своего члена! — Мара официально перешла черту истерии. — Если я недостаточно умна, посылая тебе обнаженку, тогда сам то ты какой?
Он одаривает ее волчьей ухмылкой.
— На самом деле это был член Марка Уолберга. Я нашел его в Интернете.
— Кто, черт возьми, такой Марк Уол... О, боже! — Мара выскакивает из-за стола, оставляя телефон, сумку и недоеденный салат «Уолдорф».
Рэн смотрит ей вслед с социопатической апатией. Он действительно выглядит разочарованным, когда пытается сделать еще один глоток кофе и понимает, что стаканчик пуст. Парень ставит его на стол и снова обращает свое внимание на меня.
— Итак. Еще раз, откуда ты?
Черт возьми. Ты, должно быть, шутишь.
— Зачем тебе это знать?
— В последнее время Дэш был с тобой очень дружелюбен. Я подумал, что было бы неплохо, если бы и я тоже узнал о тебе немного больше. С тех пор, как один из моих лучших друзей заинтересовался тобой, понимаешь?
Это, должно быть, какая-то шутка.
— Поверь мне, Дэш не дружелюбен ко мне. И то, как ты только что разговаривал с Марой, было чертовски отвратительно. Ты ведь это понимаешь, верно? Уходи!
Рэн просто улыбается.
Улыбается и уходит.
Пресли прочищает горло.
— Возможно, сейчас не лучшее время поднимать эту тему... но должна сказать, я всегда чувствую себя невидимкой, когда происходит такое дерьмо.
«На грани» и близко не подходит к описанию моего настроения на оставшуюся часть дня. Я взволнована. Как на иголках. Неврастеничка. В панике. И не потому, что Рэн Джейкоби был груб со мной. У меня есть гораздо более важные вещи, о которых нужно беспокоиться.
Я изнываю на истории и испанском языке. Дэша нет ни в одном из этих классов, что здорово и в то же время очень неудобно, потому что я боюсь его увидеть, и мне очень нужно поговорить с ним. Все больше и больше с каждой секундой. К счастью, я знаю, где он будет, когда закончится мой последний урок. В то время как все мои одноклассники устремляются к выходу, взволнованные тем, что сегодня пятница и им разрешено покинуть территорию академии, я единственная идиотка, пытающаяся пробраться в библиотеку.
Когда я прихожу, миссис Ламбет закрывает двери. Пытаясь справиться с замком, пожилая библиотекарша подпрыгивает, когда я появляюсь рядом.
— Господь Всемогущий, дитя. Ты напугала меня. Что, черт возьми, ты делаешь, пытаешься убить меня?
— Мне очень жаль, миссис Ламбет. Я хотела получить фору в выполнении своих заданий. Если я все это сделаю сейчас, то смогу наслаждаться выходными.
Технически библиотека должна оставаться открытой до шести вечера в течение недели, но редко кто из нас пользуется ею после звонка. У нас есть онлайн-доступ к большинству материалов, необходимых для выполнения домашних заданий, и парты для занятий в уединении наших собственных комнат. Кроме того, в библиотеке, якобы чертовски много привидений, и признаю, что здесь становится очень жутко, как только стемнеет.
Миссис Ламбет не впечатлена.
— Я составляю каталог новых дополнений, мисс Мендоса. Ты войдешь, и наступит полночь, прежде чем я дойду до этого.
— Я буду читать и заниматься, клянусь. Это всего лишь я. Мне не нужна нянька. В какие неприятности я могу вляпаться?
Она хмыкает.
— Забавно, что ты спрашиваешь. Джозеф Квентин использовал компьютеры академии для оплаты метамфетамина в даркнете в прошлом месяце.
Черт возьми. Если она не впустит меня в библиотеку, это не будет концом света, но будет означать, что мне придется ждать еще полтора часа, чтобы получить ответы. Не думаю, что смогу ждать так долго. Моя голова вот-вот взорвется, и служащим придется оттирать серое вещество с пола, если я буду вынуждена терпеть этот уровень беспокойства так долго.
Библиотекарша ворчит, глядя на меня сквозь линзы бутылок из-под кока-колы своих читателей.
— Я никому не могу доверять работу с компьютером, дитя. Нет, если я не смогу присматривать за тобой. Мне нужно убедиться, что ты не заказываешь метамфетамины.
Не думаю, что она даже знает, что такое метамфетамин, но чертовски уверена, что не хочет, чтобы я покупала что-либо из этого. Не в ее дежурство. Дарю ей, как я надеюсь, обаятельную улыбку.
— Мне не нужно пользоваться компьютером. Мне нужно тихое местечко для работы и место, чтобы разложить свои книги. Вот и все.
Женщина думает об этом. В конце концов, она поворачивает медный ключ, торчащий из замка, вправо, открывая дверь.
— Если я услышу хоть один твой писк, дитя, тебе придется за это поплатиться. Я не смогу составить каталог, если происходит какое-то дурачество.
— Спасибо, спасибо, спасибо. Вы даже не услышите, как я дышу.
По правилам Вульф-Холла, каждый, кто попадает под наказание, должен явиться в библиотеку после последнего урока, чтобы искупить свои грехи. Лично мне никогда не выписывали листок о задержании, поэтому никогда не приходилось терпеть унижение сидя за «столом непослушания», как это называют миссис Ламбет и два других дряхлых библиотекаря. Хотя я точно знаю, где он находится, и кто будет сидеть за ним сегодня.
За стопками справочных материалов, мимо секции «Биология» и за углом, где находится секция аудио-видео, стол запихнут в самый дальний угол библиотеки. Именно здесь, как предположила директор Харкорт, плохо воспитанным ученикам лучше всего отбывать наказание, никого не беспокоя. Она не учла тот факт, что никто на самом деле не может видеть, что здесь происходит, или что мистер Джоплин (не родственник Дженис — мы спрашивали) буквально никогда не остается с детьми, за которыми тот должен присматривать. Это, без тени сомнения, худшее место во всей библиотеке, где они могли бы поставить стол для отбывания наказания. Однако это отсутствие надзора со стороны преподавателей Вульф-холла сегодня работает в мою пользу.
Дэшил сидит ко мне спиной. Его голова качается вверх и вниз в такт, который слышит только он. Я вижу маленькие белые капсулы в его ушах — что строго запрещено — когда подхожу к столу, вздыхая с облегчением, что Дэш не слышит моего приближения. Мое сердце бьется так сильно, что он, должно быть, чувствует, как гром сотрясает землю у него под ногами. Мне действительно нужно справиться с безумной физической реакцией, которую парень вызывает во мне — я не могу позволить себе разваливаться на куски каждый раз, когда нахожусь в пределах двадцати футов от него.
Я почти у стола.
«Ох, черт, я уже почти у стола. Что, черт возьми, я собираюсь сказать? Что, черт возьми, он собирается сказать?»
Я так нервничаю, что почти разворачиваюсь и иду обратно тем же путем, каким пришла, но в последнюю секунду заставляю себя идти вперед. Бросаю свою сумку на стол рядом с открытым учебником Дэша по математике, а затем отодвигаю стул и сажусь, прежде чем поддаться панике и сбежать.
Досадно, но Дэшил даже не поднимает взгляд от книги. Он застывает, неподвижно уставившись в стол, широко раскрыв глаза и не моргая. Парень ждет секунду, устало вздыхает, а затем начинает игнорировать меня и продолжает читать.
— Так не пойдет, Дэш. Посмотри на меня.
Он продолжает смотреть в книгу.
Мудак.
— Дэш, вынь эти чертовы наушники. Мне нужно те…
Мое нетерпение берет верх надо мной. Я протягиваю руку и выдергиваю AirPod из его правого уха. Взгляд, которым парень меня одаривает, когда поднимает голову, достаточно холодный, чтобы снова заморозить тающие полярные ледяные шапки. Что несомненно хорошо для изменяющегося климата. Но не так уж хорошо для моего беспокойства.
— Верни его, Мендоса. Эти штуки работают только в том случае, если воткнуты оба.
— Я знаю об этом. — Зажимаю в руке AirPod, затем просовываю руку под стол. Не думаю, что он схватил бы меня за запястье и разжал пальцы, но не собираюсь рисковать. — Не волнуйся. Это займет всего минуту, а потом ты сможешь получить его обратно. Мне нужно твое безраздельное внимание всего на секунду.
— Удачи тебе с этим. С две тысячи десятого года я изо всех сил стараюсь сосредоточить хотя бы половину своего внимания на чем-либо. — Словно в подтверждение своих слов, Дэш снова смотрит в книгу и морщит нос. — А ты знаешь, что у датчан нет слова «пожалуйста»? Странно, правда? Напрашивается вопрос, как бы я попросил тебя оставить меня в покое прямо сейчас, если бы мы по какому-то необъяснимому повороту судьбы оказались датчанами.
Боже, я собираюсь, черт возьми, прибить его.
— Ты буквально самый неприятный человек, с которым я когда-либо сталкивалась, знаешь это? В одну секунду твой язык у меня во рту, а в следующую…
— Этим словом слишком часто злоупотребляют.
— Что? Что ты, черт возьми, такое…
— В буквальном смысле. Слово «буквально» употребляется самым неподобающим образом. О боже, ты... э-э-э... буквально хуже всех. — Он изображает пантомиму со своим лучшим акцентом, подражая голосу гламурной девицы. — Кто бы они ни были, они не самые худшие. Хуже всех был Гитлер. Или Сталин. В девяноста процентах случаев следует использовать более точный термин. Люди так преувеличивают…
— Я не преувеличиваю, Дэш. Ты буквально самый неприятный человек, которого я когда-либо встречала. А теперь закрой рот. — Он так ошеломлен, что исполняет мое желание и захлопывает рот. Я наклоняюсь к нему через угол стола, пытаясь сдержать свой гнев. Если не буду осторожна, то закончу тем, что закричу и устрою такое «дурачество», что у миссис Ламбет из ушей пойдет пар. — Сегодня днем в столовой я столкнулась с Рэном Джейкоби.
Дэш выпрямляется, прищурив глаза. Так, так, так. Похоже, я завладела по меньшей мере восьмьюдесятью процентами его внимания. Этого будет достаточно.
— Он вел себя очень странно. Рэн проигнорировал Мару, но знаешь, что? У него была куча вопросов ко мне. Странно. Может, ты в курсе, почему? — Олдермен ненавидит сарказм. Он говорит, что это низшая форма остроумия. И пытался отучить меня от этого на протяжении многих лет, но ему не очень везло. Если бы тот был здесь прямо сейчас, то закатил бы глаза так сильно, что потянул бы чертову мышцу.
Дэшил закрывает книгу и откидывается на спинку стула.
— Что он хотел узнать? — Ровный, спокойный и совершенно лишенный эмоций голос. Вопрос задан спокойно, но что-то в многогранных глазах Дэша говорит мне, что он испытывает много эмоций. Его пальцы дергаются на поверхности стола.
— Он хотел знать, служат ли мои родители в армии. Хотел знать, откуда я родом.
— И что? Это вполне нормальные вопросы. Во всяком случае, здесь, — добавляет он. — Семьдесят пять процентов учащихся в школе из семей военных. Нет никого из Маунтин-Лейкс. Не похоже, чтобы он мог сделать что-то странное с такой информацией. Вот если бы он спросил, есть ли у тебя какие-либо опасные для жизни аллергии... это могло бы немного встревожить.
В чем-то он прав. При обычных обстоятельствах вопросы, которые задавал Рэн, не были бы поводом для беспокойства. Однако здесь все не просто. Мои обстоятельства ненормальны. И не были нормальными с тех пор, как я сбежала из Гроув-Хилла. Меньше всего мне нужно, чтобы кто-то вроде Рэна Джейкоби совал свой нос в мои дела.
— Я частное лицо и не хочу, чтобы все всё знали обо мне. Мне это не нужно. Если бы ты мог сказать ему, чтобы он просто занимался своими делами…
— Если ты хочешь сохранить тайну, последнее, о чем ты должна просить меня, это сказать Джейкоби, чтобы тот отвалил. Это все равно что размахивать красным флагом перед быком. Сумасшедшим быком, у которого не все в порядке с головой. Ну, ты знаешь. Психически.
— Да, да, я уже знаю, что он не в своем уме. Пожалуйста, Дэш. Я не шучу, ясно? Если он планирует выкапывать для тебя компромат на меня, потому что считает, что выполняет свой долг хорошего приятеля или что-то в этом роде, тебе нужно поставить его в известность. Скажи ему, что между нами ничего не происходит.
Ни с того ни с сего Дэш раздувает ноздри и сжимает челюсти, его глаза искрятся электричеством. Он наклоняется ко мне, обнажая зубы.
— Между нами ничего не происходит. Ты думаешь, я ему этого не говорил? Рэн и Пакс... они делают все, что хотят, Карина. Мы не дергаем друг друга за поводки, не сдерживаем друг друга. Мы получаем достаточно этого дерьма от наших родителей. Наша дружба не так работает. Только не связывайся с Рэном. Он будет безвреден, как только выяснит, что хочет знать. Ему больше всего на свете нравится просчитывать людей. Вы, ребята, для него как увлекательные коробки с головоломками. Если ты не ответила на его вопросы, он, скорее всего, пойдет и залезет в твое академическое досье. Прочтет о твоих родителях и проверит, откуда ты родом, и на этом все закончится.
— Мы с тобой оба знаем, что слова «безобидный» и «Рэн Джейкоби» совсем не сочетаются. Не тогда, когда он что-то задумал. Должно быть, у него есть причина лезть в мои дела. Разве вы, ребята, не говорите об этом? Чего он хочет?
С другой стороны библиотеки тишину нарушает грохот, за которым следует напряженное «Тысяча чертей!» Я могу представить себе высокую стопку книг на тележке миссис Ламберт, шатающуюся, качающуюся туда-сюда, а затем рухнувшую на пол. Мне следовало бы пойти и помочь бедной женщине, но к тому времени, как я вернусь, Дэш уже покинет библиотеку.
Мы просто смотрим друг на друга.
— Ему ничего не нужно. Ему просто скучно. Если ты не отреагируешь, ему станет еще скучнее, и тогда он сдастся. Это касается и Пакса. Если Пакс что-нибудь сделает или скажет…
У меня будет сердечный приступ, положа руку на сердце, честное слово.
— Кто сказал что-нибудь о Паксе? При чем здесь Пакс?
Дэш закатывает рукава рубашки, раздраженно выдыхая. И мне приходится взять себя в руки. Прошлой ночью он показал мне свою кожу без следов в моей спальне, когда снял одежду и остался стоять в одних боксерах. И была слишком увлечена его грудью и прессом, чтобы обращать внимание на его предплечья, но сейчас я не могу перестать смотреть на них. Что, черт возьми, со мной не так? Все это время я была такой осторожной, такой старательной, чтобы ничего не испортить и не проговориться, но Рэн Джейкоби вот-вот раскроет мой самый большой, самый грязный секрет, а я сижу здесь и восхищаюсь предплечьями Дэша?
Я больна.
Я порочна.
Я категорически, абсолютно, безусловно облажалась. Если не смогу взять себя в руки, вся моя жизнь развалится, и это не будет каким-то величественным, впечатляющим развалом. Это будет одна-единственная нить, истрепанная и оборванная очень глупым образом. Копы потащат меня обратно в Гроув-Хилл быстрее, чем я успею крикнуть «Убойный отдел». У меня будет достаточно времени, чтобы подумать о мускулистых, сильных предплечьях Дэша после того, как окажусь в тюрьме за убийство гребаного торговца героином.