Я обернулась взглянуть на Дэниела с Горацио, подошедших к двери. К моему удивлению, Дэниел рассмеялся. Да так заразительно, что я последовала его примеру, попутно размышляя, не свернуть ли Госс шею и где потом спрятать тело. Похоже, Горацио, который раньше не позволял себе улыбаться, тоже оценил комизм ситуации.
Спустившись в намытую до блеска пекарню, я зашла в булочную, обнаружила злосчастный телефон и отперла дверь. На пороге, переминаясь с ноги на ногу от нетерпения, стояла Госс. Я сунула трубку ей в руки, и она прижала ее к груди (какой ни на есть) с пафосом, достойным мексиканского мыльного сериала, и с укоризной изрекла:
– Я же могла пропустить важный звонок!
Увидев у меня за спиной Дэниела, она открыла рот, и я поняла: сейчас последует заключение о том, с какой целью мы с Дэниелом заперли все двери и почему так долго ей не открывали. Напомнив Госс, что ее ждут важные звонки, я выпроводила ее, заперла замки и прислонилась спиной к двери. Тут мы с Дэниелом переглянулись, и на нас напал такой приступ смеха, что мы опустились на ступени и, обхватив друг друга, хохотали до изнеможения. Как только я успокаивалась, Дэниел издавал заразительный смешок, и приступ возобновлялся. Сначала Горацио молча наблюдал за нами, а потом, оценив в полной мере неразумность двуногих, удалился в гостиную и погрузился в сон.
– Ну вот мы и одни, – севшим от волнения голосом сказал Дэниел.
– Наконец‑то, – добавила я. – Одни. Хоть и пришлось для этого посидеть на холодных ступенях, нам это удалось.
– Знаешь что? – сказал мой гость. – Пока никто не позвонил в дверь с сообщением о пожаре или приземлении марсиан, я тебя поцелую. – И тут же перешел от слов к делу.
|
|
Руки у Дэниела были сильные, а губы нежные как шелк. Я чуть отстранилась перевести дыхание и заметила, что ресницы у него загнутые и неправдоподобно черные. Красавчик Дэниел. На свете столько стройных девушек, а он целует меня. И как целует! Когда он разжал объятья, я вся горела, все еще ощущая прикосновения его пальцев на спине. И все мое естество противилось окончанию этого поцелуя.
– Ну что ж, – тихо сказал он. – Теперь я знаю ответ на свой вопрос.
– Какой вопрос? Ты никогда меня ни о чем не спрашивал, – пробормотала я.
– Я все время думал: как ты целуешься? На этот вопрос без эмпирических данных не ответишь. Может, поднимемся со ступенек?
– Давно пора, – согласилась я, и мы отправились в гостиную, за которой располагалась спальня. Я вдруг подумала, что на моей кровати с легкостью могут разместиться не только двое людей, но и Горацио…
Но тут я внезапно поняла, что еще не время. Я же ничего о нем не знаю! Просто хочу быть с ним. Да, хочу, безумно хочу, но с тех пор, как мы с Джеймсом расстались, у меня не было любовника, и сейчас не то сдали нервы, не то наступило резкое поумнение.
Почувствовав перемену настроения, Дэниел присел на диван рядом со мной. У меня большой диван с горой подушек, такой уютный, что через пару часов встать с него можно только с помощью подъемного крана. Дэниел привлек меня к себе и тихо сказал:
– Я не тороплю тебя, киска. С тех пор как умерла Сара, у меня никого не было, и я не уверен, помню ли…
– Сколько прошло с тех пор? – спросила я, прильнув к нему. Моя щека чувствовала жар его тела. Во времена ледникового периода, когда наши предки жили в пещерах, этому мужчине цены бы не было.
|
|
– Уже четыре года. Она погибла во время теракта. Меня тогда не было в Тель‑Авиве, а когда приехал, мне даже не дали с ней проститься. Потом я вернулся сюда. Мне нравится жить в Австралии. А у тебя есть кто‑нибудь?
– Никого. С тех пор как мы разошлись с Джеймсом, я, кажется, потеряла уверенность в себе. И с головой ушла в работу. Пекари не ходят на дискотеки. Впрочем, я и раньше не ходила. Мне жаль, что твоя жена погибла.
– Мы с ней прожили всего несколько месяцев. Даже толком не успели узнать друг друга. Очень жаль, что я так и не успел узнать ее получше…
Я молча прижалась к нему еще теснее. Меня так давно никто не обнимал, и я уже почти забыла, что это такое. Моя бабушка не уважала нежности.
Потом мы пошли на кухню и закончили обед. А когда Дэниел ушел, мы с Горацио улеглись в кровать, да так там и остались. День выдался на редкость нервный, а когда я психую, меня всегда клонит в сон.
Глава седьмая
Люблю субботу! Просыпаюсь по привычке ровно в четыре утра, а потом с наслаждением поворачиваюсь на другой бок и сплю себе дальше. За окном пробуждается город, Мышиная Полиция несет свою службу, ну а мы с Горацио сладко спим аж до десяти утра. Потом в отличном настроении иду готовить завтрак, после чего можно и книжку почитать. Новости подождут до великого поста, а то и до еврейской пасхи. Мне и без телевизора хорошо. Пусть мир идет своим путем, а я иду своим, и мы друг друга не замечаем – как две кошки на одной крыше.
Кроме того, мне нужно закупить продукты, убраться в доме и – о, ужас! – решить, что же надеть вечером. Боже праведный, в чем же ужинать с Джеймсом в «Венеции»? Не в рабочей же одежде! Идеальным вариантом был бы костюм в пастельных тонах с ярким шелковым шарфом или легкой кашемировой шалью, но в моем гардеробе ничего похожего нет. Зато есть внушительная коллекция футболок и спортивных брюк. Если заявиться в таком виде в ресторан, метрдотель наверняка грохнется в обморок. Нет, я не настолько жестока.
|
|
Итак, начнем с завтрака – абрикосовый джем, кофе с молоком и булочки, испеченные не мной (рекомендую французскую булочную на Литтл‑Коллинз‑стрит), а на закуску несколько глав из новой книги Джейд Форрестер. Любовный роман с навороченным сюжетом. Автор живописует своих героев, по большей части мелких, неказистых блондинов, так, что они становятся желанными в глазах любой женщины. Впрочем, в ее романах есть место и для высоких красавцев‑брюнетов. Мышиная Полиция явилась на совещание к Горацио, после чего вся троица улеглась почивать на залитом солнцем балконе. Ничто так не успокаивает, как вид спящих кошек. Утро выдалось замечательным.
Я волокла из бакалейной лавки продукты (кошачий корм весит тонну! Как‑то раз я обмолвилась об этом своим питомцам, но эти неблагодарные и ухом не повели!) и думала о Дэниеле. Почти у самой двери меня догнала Мероу и выхватила одну сумку. Я была уже на последнем издыхании.
– Что у тебя там? Кирпичи, что ли? – спросила она.
– Кошачьи консервы, – ответила я, открывая дверь, – и сухой корм. Ну и прочая мелочь для меня, – добавила я, шагнув за порог.
И тут же на чем‑то поскользнулась, выронив в полете свои пакеты и со всего маху грохнувшись на пол. Испугавшись шума, кошки молниеносно смылись. Эти животные обладают удивительным даром избегать места, в которых что‑либо случается. Помню, как Мистиньетта, старая сварливая серая кошатина, жившая у меня до Горацио, забралась на каминную полку и сознательно столкнула зеркало – вот такая ей пришла в голову блажь! Я своими глазами видела, как зеркало падает, а когда оно грохнулось об пол, в гостиной остались лишь сломанная рама и море осколков, предвещавшие семь лет невезения. А кошки уже и след простыл! Спустя пару минут она вышла из кухни, всем своим видом давая понять, что ее в гостиной вовсе не было и что все это время она терпеливо ждала, когда же нерадивая хозяйка наконец нальет ей молочка. И вообще – она уже слишком стара для лазанья по каминным полкам. В жизни не встречала такой нахалки! Разве что политики могут потягаться с Мистиньеттой.
Я со стоном села, потерла ушибленные места – вроде руки‑ноги целы! – и принялась собирать с пола покупки. На мою удачу, яйца, молоко и замороженный горошек оказались в сумке, которую несла Мероу Замороженный горох имеет обыкновение распространяться со скоростью вулканической лавы, и собрать его весь в замороженном виде не представляется возможным.
Интересно, на чем это я поскользнулась? Наклонившись за банкой консервированных ананасов, закатившейся под стул, я обнаружила листок бумаги, который на моем натертом до блеска полу отлично заменил скейтборд. «Нечестивая, готовься к смерти! – гласило послание. – Коринна Чапмен, тебе не жить!»
Я молча протянула листок Мероу. Теперь угроза приобрела личный характер. И этот псих знает, где я живу. Мероу молча извлекла из кармана листок со словами: «Ведьмы должны гореть на костре! Мириам Каплан, готовься к смерти!»
На этот раз проняло и невозмутимую Мероу: ее трясло. Мне тоже стало, мягко говоря, не по себе. Нужно срочно принимать меры. И неважно, что сейчас всего‑навсего четыре часа дня и за окном светит солнце. Усадив Мероу на кухне, в самом любимом убежище женщин всех времен, я налила нам по бокалу коньяка. И – о, чудо из чудес! – колдунья, которая читала мне нотации по поводу ослабления чакр в результате злоупотребления алкоголем, подняла бокал и залпом его осушила.
– Он знает, где мы живем, – сказала Мероу, слегка закашлявшись. – И знает мое настоящее имя.
– Так ты Мириам Каплан? – спросила я, тоже немного покашляв.
– Была. Лет двадцать тому назад, – ответила Мероу. – Теперь все знают меня как Мероу, и я никому никогда не говорила, как меня зовут на самом деле. Откуда он узнал мое имя? Кто он такой?
– Может, заклинание все же подействует, – заметила я. Коньяк делал свое дело.
– Уже подействовало, – с убеждением заявила Мероу. – Оно работает. У этого психа ничего не получится. Послания как раз и свидетельствуют о том, что у него что‑то не ладится, и поэтому не стоит бояться.
– Может, и не стоит, но я почему‑то боюсь, – призналась я.
– Потому что ты ни во что не веришь, – заметила колдунья и, плеснув себе новую порцию коньяка, продолжила: – Я должна верить в свою карму. И я верю, но, сказать по правде, тоже боюсь.
– Дай‑ка мне бутылку.
Приняв еще дозу, я принялась раскладывать продукты; ничто так не успокаивает, как привычные занятия. Чтобы прийти в себя и немного отвлечься, мы с Мероу принялись болтать о разных мелочах. Я удивилась вслух, отчего производители самой прочной и красивой упаковки выпускают кошачий корм, который Горацио в рот не берет. Мероу в свою очередь поинтересовалась, можно ли приучить кошек к вегетарианской пище, на что я ответила: в этом случае они будут воспринимать своих хозяев либо как крупное плотоядное, гнусным образом присваивающее все мясо себе, либо как потенциальный обед.
Тут Горацио и Мышиная Полиция с настороженными мордами материализовались на кухне. Всем своим видом они как бы говорили: «Если подобное безобразие повторится, кухня не место для кота, получившего тонкое воспитание (да и для выросших на помойке тоже!). Если же это больше не повторится, то срочно требуется поддержка в виде кошачьего корма – чтобы несчастные животные поскорее оправились от шока, полученного в результате внезапного падения ста килограммов живого веса и продуктов». Мышиная Полиция кинулась приветствовать Мероу и даже позволила погладить себя за обкусанными в боях ушами и по вздымающимся от волнения бокам. Горацио запрыгнул на стол, обнюхал мой стакан, недовольно поморщился и вернулся на балкон ловить последние лучи ультрафиолета.
– Нужно сообщить в полицию, – подытожила я. – И спросить у госпожи Дред, не получала ли она очередное послание. О господи, а Госс и Кайли?
– Давай я поговорю с ними, – предложила Мероу – А ты сходи к госпоже Дред.
– Лучше позвоню – она мне оставила номер мобильного.
Мне совсем не хотелось покидать уютную кухню и залитый солнцем балкон. Мероу ушла, заставив меня запереть дверь. Я позвонила госпоже Дред. Оказалось, что и ей пришла анонимка, хотя поначалу моя она была явно не расположена к откровенности. Содержание послания было примерно таким же, но с еще большим количеством восклицательных знаков. «Верный признак больной головы!» – сказал бы мой учитель английского. Час от часу не легче! Я позвонила старшему констеблю Уайт. Она обещала подъехать и велела не трогать письма руками (толку‑то!), а положить их в пластиковый пакет. Достав из ящика стола пакет, я запихнула туда оба послания. Листок, который принесла Мероу, тоже просунули под дверь без конверта.
Вскоре вернулась колдунья. Девочек дома не было, но ей удалось извлечь письмо из‑под двери их квартиры. Тем лучше: пусть они ничего об этом не узнают. В пакет отправился третий листок с аналогичным текстом: «Госсамер Джадж и Кайли Мэннерс, развратные потаскухи, скоро вы умрете!!!» На этот раз три восклицательных знака и снова полная осведомленность. Отхлебнув коньяка и сбросив шаль, Мероу уставилась в пустоту. Алкоголь развязал подруге язык, и она стала посвящать меня в подробности своей жизни.
– Я родилась на ярмарочной площади в Джилонге, – начала она. – Родители мои приехали из Польши и всегда подвергались гонениям. Как Гитлер начал, так и повелось.
– Так ты цыганка? – тихо спросила я.
– Наполовину. Отец спас мать от пограничника, который хотел ее изнасиловать. Родных у мамы не было. Она хотела бежать из Польши, но попалась. Отец родом из Австралии. Он работал санитаром. Тогда австралийцев было везде полно: зайди в первый попавшийся бар в любом уголке света и за барной стойкой обязательно встретишь австралийца. Так говорил отец. Он считал, что австралийцы славные работящие ребята, которые всегда возвращаются домой. Как бумеранг. И до конца дней называют Австралию домом. Как тебе это? Вот отец и привез маму домой и даже попытался жить как цыган, но не смог, бедняга. Грязь, неустроенный быт… Мать любила отца и тоже старалась стать австралийкой, только и у нее ничего не вышло: для цыганки жизнь в этой стране казалась слишком правильной, чистой и далекой от земли и пыльной дороги, которая всегда звала маму. Так что родители расстались, а мне приходилось по шесть месяцев в году строить из себя примерную школьницу, а оставшиеся полгода – босоногую цыганку.
– Да, тяжело тебе пришлось! – посочувствовала я, желая продолжить разговор.
– Да, но мне нравилась такая жизнь. Цыгане, как правило, не знают другой жизни, да и большинство австралийцев тоже, а у меня была возможность выбора. И я его сделала – стала колдуньей. А колдуны всегда сами ищут дорогу в жизни, не повторяя судеб отца или матери. Я выбрала магию викка. Я знала древние заклинания и обряды, умела гадать на картах таро – научилась у одной румынки, когда мне было двенадцать. Старинная магия – вещь достаточно ограниченная, дерзкая попытка управлять миром в соответствии со своей волей, как сказал Краули.[8]Магия викка гораздо моложе. Ее создал в двадцатые годы Джеральд Гарднер. Это магия света. А колдовство, которое использовала мама, уходит корнями в далекое прошлое, и ее любимые обряды можно отнести к черной магии.
– Так ты занимаешься белой магией? – поинтересовалась я.
– Не совсем, – ответила ворожея, сверкнув белозубой улыбкой. – Я дочь Тьмы и знаю, что мне по силам черная магия, поэтому изо всех сил стараюсь к ней не прибегать. И вообще, я не позволяю себе даже тех смягченных заклинаний, которые порой используют маги викка. Когда я готовила мамино фирменное зелье «Все против тебя», я ощутила его силу. А оно напиталось моей. Я чувствую, как оно действует и набирает мощь.
– Вот и хорошо! – улыбнулась я. – Думаю, в данном случае ты можешь сделать исключение. Этот тип сам нарвался.
– Не он один, – пробормотала Мероу, разглядывая свои пальцы, обхватившие бокал с коньяком. – Зря я это сделала. Я всегда боялась, что это произойдет. Понимаешь, у меня на самом деле хорошо получаются заклинания.
– Раз я смогла завязать с курением, значит, и ты сможешь отказаться от заклинаний, – с убеждением сказала я. – Мне так нравилось курить, я ни дня не могла прожить без сигареты. Знаешь, когда я делала затяжку, сразу ощущала себя более уверенной, собранной, менее усталой и голодной. Меня до сих пор тянет курить, но я способна сопротивляться этой тяге. Значит, и ты сможешь.
– Ты же иногда куришь, – с укоризной заметила Мероу.
– А ты иногда прибегаешь к заклинаниям. Если на то есть уважительная причина, – парировала я. – Кстати, ты собираешься поставить в известность полисменшу?
– Нет, – отрезала Мероу.
– Хорошо, давай поговорим об этом психе, – начала я. – Раз он может беспрепятственно входить в дом, значит, дело дрянь. Что мы о нем знаем? Во‑первых, он большой любитель Библии…
– Да уж! – согласилась Мероу. – Может, он христианский фанатик?
– То же самое можно сказать и про Савонаролу, – возразила я.
– Верно, и он тоже заслуживает проклятия, – огрызнулась Мероу.
Я от души порадовалась. Судя по всему, Мероу потихоньку начала смиряться со своей темной сущностью.
– А во‑вторых, он терпеть не может блудниц и ведьм, – продолжала я. – Пока что его гнев распространяется исключительно на нецеломудренных женщин и гадалок, верно?
– Верно. Если допустить, что и госпожа Дред относится к первой категории.
Мероу отхлебнула еще коньяка. Интересно, сколько она еще выпьет и где мне ее уложить, когда я пойду на ужин? Думаю, кушетка ей подойдет, да и кошки будут рады возможности расположиться на теплом неподвижном теле. Впрочем, пока Мероу в норме, а вот мне пора завязывать с алкоголем, а то я не сумею в полной мере насладиться дорогим ужином.
– Еще распутницы у нас в доме есть?
– Может, миссис Пемберти? – предложила Мероу.
Мы покатились со смеху. Миссис Пемберти было трудно заподозрить в распутстве, особенно если учесть, что ее мопс Трэддлс закусает до смерти любого, кто осмелится подступиться к хозяйке.
– Вряд ли, – ответила я.
– Пока этот тип только пишет письма, – заметила Мероу. – Так что сейчас можно просто держать двери на замке и быть начеку.
– На том и порешим! – согласилась я. – А теперь мне нужен твой совет по поводу куда более важного дела.
– Какого же? – Мероу вскинула бровь.
– В чем мне пойти на ужин в «Венецию»? – взвыла я. Когда прибегаешь к посторонней помощи при выборе туалета, неизбежно испытываешь некое унижение. В недрах шкафа обнаружится, скажем, футболка с надписью «Роберт Смит»; три пары джинсов с дыркой на интимном месте; платье зеленого цвета, которое, как вы наивно полагали, при свете дня не будет выглядеть столь пугающим; красный жакет, который вам давно мал (но ведь вы в нем поступали в университет!); поношенное черное платье, видавшее виды; и прочая одежка с оторванной подкладкой, без пуговиц или молнии. И это несмотря на то, что примерно раз в полгода я провожу в шкафу ревизию и иной раз заставляю себя пришить пуговицу или заштопать дырку. Впрочем, Мероу, не будучи жертвой моды, меня вряд ли осудит, тем паче после обильных возлияний. Поразмыслив, она выудила из шкафа приличного вида черные брюки, черные кожаные босоножки на плоском каблуке, еще ненадеванный индийский блузон (подарок мамы) и пурпурный шифоновый шарф с блестками, который я купила на распродаже и намеревалась сотворить из него наволочку для диванной подушки. Сначала я возражала против столь смелой комбинации, но Мероу убедила меня примерить и посмотреть, что получится. Как ни странно, в результате получился шикарный наряд. А я не привыкла быть шикарной. Блузон из черного хлопка закрывал проблемные места, да и брюки стройнили. Сама бы я сроду не додумалась так подобрать вещи.
Но Мероу на этом не остановилась. Она отыскала маленькие серебряные сережки и собрала мои волосы в хитроумный узел на затылке, закрепив его серебряной заколкой, привезенной не помню кем из Греции. Затем быстро и уверенно подвела мне глаза и подкрасила губы с помощью моей не слишком разнообразной косметики. В результате я почувствовала себя госпожой Дред, но, если откровенно, выглядела при этом отменно.
– Признайся, тебе это не впервой, – сказала я Мероу.
– У меня четыре младших сестры, – усмехнулась та и поинтересовалась:– А перетечет ли этот ужин в романтическую ночь?
– Нет. – Я покачала головой. – Это с Джеймсом‑то? Ты что, шутишь? Вернусь не позже десяти.
– Ну, мне пора, а то Белла обидится, – сказала Мероу. – Подруга, ты классно выглядишь! Позвони, когда вернешься. Думаю, всем нам нужно заботиться друг о друге.
– И о миссис Пемберти? – пошутила я.
– И о ней тоже, – ответила моя прорицательница и ушла, велев запереть за ней дверь, что я и сделала.
Об уборке в таком наряде не могло быть и речи, поэтому я уселась почитать Джейд Форрестер, пока не пришла пора отправляться в ресторан. В личных делах Джеймс никогда не отличался пунктуальностью (это на встречи с клиентами он всегда приезжал вовремя), а я люблю приходить загодя. Я давно заметила: те, кто полагают, что за десять минут можно проехать через весь Мюнхен и успеть сесть на поезд, уходящий в Италию, и те, кто приходят на свидание на час раньше и гуляют по округе в обществе бездомных собак, как правило, сочетаются узами брака. Наверное, это так на небесах шутят.
Город готовился к ночной жизни, а я, никуда не спеша, руки в брюки, брела по Свонстон‑стрит к ратуше. В отличие от, скажем, Сиднея, где плоская поверхность встречается исключительно на вокзалах и столиках кафе, в Мельбурне только один холм, но довольно крутой. Поэтому я предпочитаю идти медленно, любуясь красивым видом и разглядывая прохожих, а не мчаться галопом, не замечая ничего вокруг. К тому же в мои планы не входило вламываться в «Венецию» в мыле. Вечер был теплым, одежда – удобной: босоножки не терли ноги, блузон не резал под мышками, а шифоновый шарф обращал на себя внимание. Прохожие на меня оборачивались, а панк с зеленым ирокезом одобрительно заметил: «Чума!»
С тех пор как мы обзавелись собственным маньяком, «Инсула» уже не казалась столь уютной, и я с удовольствием ушла из дома. Я так давно никуда не ходила по субботам, а сегодня у меня целых два свидания! Правда, одно из них с неприятным мне человеком. Зато с отличной едой. И я успею морально подготовиться к дежурству в «Супах рекой», поскольку вернусь домой сытая, а если повезет, то и напитая (если можно так выразиться). Похоже, так оно и будет. Если, конечно, Джеймс полностью не изменил своим привычкам, что вряд ли.
Я остановилась, осмотрела витрину роскошного книжного магазина и взглянула на часы. Я, как всегда, вовремя.
Расправив плечи, я поднялась в большой зал ресторана «Венеция», где, по всей вероятности, меня проводит за столик жутко важный метрдотель, и, если Джеймс верен себе, я еще полчаса буду щипать хлеб и пить воду. Однако и к этому повороту событий я подготовилась, захватив с собой книгу Джейд Форрестер и примерив ледяной взгляд. Каково же было мое удивление, когда радушный метрдотель проводил меня за столик, за которым уже сидел Джеймс и с мученическим лицом изучал меню.
Заметив меня, Джеймс вздрогнул.
– Коринна! Ты выглядишь… ты выглядишь прекрасно! Я бы сказал, весьма аппетитно.
Метрдотель отодвинул стул, я села и взглянула на Джеймса. Вот мужчина, с которым я спала несколько лет. Я точно знаю, как заставить его прекратить храпеть (хотя самое надежное средство – гильотину – я так и не испробовала). Я знаю, что он любит есть на завтрак. Во всяком случае раньше знала. А теперь передо мной сидит незнакомец, причем весьма непривлекательный. Раньше Джеймс был похож на бывшего баскетболиста, а теперь еще больше обрюзг – костюм на нем вот‑вот лопнет – и облысел. Под глазами – темные круги, верхняя губа слегка подрагивает. Костюм у него до‑рогущий и обувь – бьюсь об заклад! – тоже, но это не делает его счастливым и довольным собой и жизнью.
– Рад тебя видеть. Спасибо, что пришла, – заученной скороговоркой пробормотал Джеймс. – Сразу видно, у тебя все хорошо.
– Как поживают Ивонна и малыш? – осведомилась я.
Он выпятил грудь так, что она почти сровнялась с животом. Сейчас предъявит фотографии ребенка. «Бедняга Джеймс!» – думала я, пока он возился с бумажником. Со мной тебе было некомфортно, так ведь? Я и сама не подарок, да и предки у меня более чем странные. Короче, сладкой парочки из нас не получилось.
Я с должным вниманием изучила ворох снимков. Милый ребетенок. Похож на Уинстона Черчилля. (На мой взгляд, все малыши на него здорово смахивают.) И жена милая. А в чем это она? Неужели в небесно‑голубом фартуке с рюшами? Ну да, тот самый фартук. Видно, я его оставила, когда уходила от Джеймса. Коринна, ты сделала правильный выбор!
Официант принес еще одно меню размером с полстола. Предложенным ассортиментом блюд можно было бы накормить весь Багдад. Я вернула меню официанту и сказала Джеймсу со сладкой улыбкой:
– Заказывай на свой вкус.
Понятия не имею, что означают все эти итальянские названия, а знак уважения, глядишь, подтолкнет Джеймса к откровенности, и дело обойдется без личных обид. Он всегда обижался, когда я не соглашалась с его планами. Только он называл это не личной обидой, а жесткой дискуссией.
Джеймс с официантом приступили к совещанию, пересыпая диалог чужеземными словами: «тортеллини», «боттарга», «инволтини»… У меня возникло желание достать книжку, но я как вежливая девочка делать этого не стала, решив оглядеть зал.
«Венеция» – ресторан довольно старый. Почти все большие столы занимают семьи. Это заведение с традициями: тут деды ужинают с внуками, которые, можно сказать, выросли под бдительным оком почтенного метрдотеля в сверкающих очках. Белоснежные льняные скатерти, массивные серебряные приборы… Мимо прошмыгнул официант со старинной мельницей для перца – издалека можно подумать, что у него на плече гранатомет.
Стены расписал относительно недавно – в 1930 году – некий художник, которому, похоже, на словах объяснили, как выглядят фрески Пьеро делла Франческа, однако сам он их в глаза не видел. Впрочем, получилось весьма недурственно. Венецианская тема прослеживалась в пейзажах в духе Канолетто и здоровенной модели гондолы, выполненной из серебряной проволоки. Рассмотрев все, что можно было, я перевела глаза на Джеймса и официанта. Слава богу! Кажется, решение принято. Оба взмокли от усердия. Потом сомелье стал предлагать вина, а Джеймс – с жаром отвергать вариант за вариантом. Дабы ускорить процесс, я уже хотела предложить каждому по ножу, но они все‑таки пришли к консенсусу. Как раз вовремя: еще чуть‑чуть – и мое терпение лопнуло бы! Я вдруг отчетливо вспомнила, до какой степени меня всегда бесило занудство Джеймса, в том числе при выборе блюд и вин.
Наконец Джеймс угомонился, и через пару минут принесли первое блюдо.
– Равиоли с утиным фаршем и грибами под гранатовым соусом, – объявил Джеймс. – А себе я взял устрицы aньолотти. Давай выпьем по стаканчику хорошего белого вина.
Я была польщена. Бутылка хорошего белого вина стоит больше пятидесяти долларов. А очень хорошего – больше сотни. Не понимаю, зачем столько тратить на вино: ведь чтобы оценить вкус, надо его выпить, а если выпьешь, ничего не останется. Однако равиоли были очень вкусные, о чем я и сообщила.
– Джеймс, так чем же могу быть тебе полезна? – спросила я, когда, унеся пустые тарелки, официант налил нам по бокалу красного вина. Это было кьянти, но только не те красные чернила, что я пила в студенческие годы, а легкое молодое вино, похожее на божоле нуво.
– Я что, не могу пригласить свою бывшую жену в ресторан? – заворчал Джеймс.
– Ну, допустим, можешь, – согласилась я. – Но только не в «Венецию».
Он промолчал, и нам как раз принесли второе блюдо. Мне – перепелов. Ням‑ням!
– Перепела, фаршированные ветчиной с шалфеем, под соусом из коньяка и красной смородины, а на гарнир – полента, – объявил Джеймс с таким видом, будто подстрелил дичь лично. – А себе я заказал жареную свинину по‑сицилийски с мятой и яблоками в коньяке.
Тем временем официант с благоговейным видом раскладывал на блюде овощи: крошечную брокколи, микроскопические цуккини и новорожденный молодой картофель, запеченный с розмарином. Ужин был на самом деле хорош, и я не хотела ссориться с Джеймсом. Пока. Это я всегда успею. Отведаю лучше перепелов. Потрясающе! Мясо нежно‑розовое, сочное, а коньячный соус смягчает жирную ветчину и сластит шалфей. Великолепно! За такой трапезой можно сплетничать часами.
Поначалу мы болтали обо всем и ни о чем. Я отметила необыкновенно теплую и сухую для этого времени года погоду, рассказала про своих соседей, обсудила экономический климат (не хуже обычного), расспросила про бывших друзей, и мы перешли на перемывание косточек.
– Представляешь, Том наконец‑то расстался со своей жуткой подружкой, – сообщил Джеймс.
– С которой? С француженкой Мариэль?
– Нет, ты ее не знаешь. С Мариэль он уже давно расстался. Представляешь, француженка ударила его подносом. На вечеринке у него в офисе. В результате все пирожные оказались на полу, а Том чуть не лишился работы. Потом эта Мариэль стала встречаться с каким‑то художником и уехала с ним во Францию. Я имею в виду итальянку. По‑моему, ее звали Елизавета.
– И что же сотворила эта? – поинтересовалась я.
Терпеть не могу Тома, школьного товарища Джеймса. Во‑первых, он редкостный зануда, строящий из себя первоклассного знатока вин. Когда он рассуждает о достоинствах бургунди, можно свернуть челюсть от скуки. Место Тома на флоте: он запросто заговорит любое цунами. А во‑вторых, этот тип как‑то раз полез ко мне целоваться на кухне, а потом сказал Джеймсу, будто бы инициатива исходила от меня. Поэтому я прекрасно понимаю, почему Мариэль в один прекрасный день треснула его подносом. Тома, видимо, влечет к темпераментным женщинам. Первая жена Тома после его четырехчасового монолога о шампанском чуть не прирезала его кухонным ножом, после чего Том обратился в бегство и не останавливался до тех пор, пока не встретил на своем пути Мариэль, которая, в свою очередь, использовала вместо ножа поднос с десертом. Интересно, что же сделала Елизавета?