Его клонит в сон. И он закрывает глаза, оставаясь лежать под пеленой стихшего с ночи бурана, не чувствуя тепла, выдыхая последний кислород из лёгких.

Он, полный энтузиазма и азарта от предстоящего пути, скидывает в рюкзак минимальный запас необходимых вещей, грезя о скором восхождении на очередную вершину. Он переполнен живой энергией, неукротимой силой и безудержным желанием. Чанёля манили горы, манили заснеженные пики, которые покорялись им и были собственной гордостью и способом доказать своё превосходство над горной стихией. Чанёль натягивает теплый свитер, впитывая домашнее тепло перед долгожданной поездкой. Он может и не ехать, но ему хочется дышать. Дышать полной грудью мерзлым горным воздухом, хочется поскорей увидеть трепещущий под ветром лагерь из палаток и быстрей снарядиться для восхождения по маршруту новой горы. Горы всегда зовут Пак Чанёля. Всему виной «попытка без препятствия».

На этот раз стужа тает под ярко вспыхнувшим пламенем, и Ким долго смотрит на него, ловя собственным отражением глаз каждый блик и неловкое движение. Помятая сигарета дрожит в пальцах, впивается в губы горьким дымом, но Чонин отчаянно до слез вытягивает его, почти задыхаясь. Кашель рвется изнутри, душит горло саднящими тисками, в глазах темнеет, но он отводит сигарету лишь на секунду.

Ким пробегается взглядом по комнате. Всё, что от него осталось: груда вещей, небрежно запиханная им комками в шкаф перед поездкой; еще не выветрившийся запах тела в ткани вязаного свитера; компакт диски с музыкой и груда журналов об альпинизме. Он оставил после себя слишком много, чтобы вот так забыть о том дне. А еще крепкие, как алкоголь, реальные воспоминания, ощутимые на коже: здесь, в этой самой комнате Чанёль целовал Чонина так горячо и чувственно, пробираясь грубоватыми ладонями под ткань тонкого поло на спине. И шатен дрожал крупкой дрожью в его руках, крепко обнимал, врываясь развязными пальцами в копну темных чанёлевских волос, впечатывая в каждый сантиметр своего тела их близость.

За окном в темноте, кажется, светятся белоснежные верхушки гор. При свете дня снежные рельефы кажутся прекрасными и величественными на фоне светлого зимнего неба. Вроде бы они совсем близко, но в то же время эти горы так далеки. Из-за них Чонин обрёл сгусток нервов, привычку курить, отправляя своё здоровье, и беспокойный сон. Каждую ночь он просыпается с мокрыми глазами, в холодном поту, слыша во сне стонущие горы, чей свист, похожий на страшные снежные бури, вводит его в безумство. Слышит горные стоны? Псих какой-то! Но Чонин слышит их, слышит каждую ночь с тех пор, как Чанёль совершил восхождение.

И теперь они говорят с Чонином.

Горы говорят с ним.

Ты помнишь, как вы любили друга в вашей постели, растворяясь в сладострастных звуках ваших хриплых голосов, и как его тепло ещё долго хранилось в тебе. Он обнимал тебя, сгребая в объятия, а ты молча жался к его груди. Зачем молчал? Всему виной «попытка без препятствия». И что ты теперь будешь делать? Так и продолжишь сходить с ума от неутомимых ужасных стонов, спускающихся откуда-то с гор? Скоро это загонит тебя в безумство. Ты должен понять, зачем они зовут тебя…

Чонин сжимает в пальцах светлый фильтр сигареты. Ментоловый дым уже переполнил его легкие и теперь сочится из них во всем органам, которые напрочь сгнили от яда и недостатка полноценного питания.

«Мой ледяной Кай» - так называл его Чанёль.

- И действительно, - хмыкает Чонин, - ледяной.

Тогда ты даже не пытался остановить его, не разобрался в одном: любишь его или нет. Ты всегда игнорировал его чувства, а когда полюбил – любил молча, боясь признаться. Ты промолчал, Кай. А горы продолжают звать тебя…

Чонин бросает взгляд на телефон с проводом. Сотни раз у него возникало желание перерезать его к чертям, но когда Чонин был готов оборвать связь со всем миром, он вдруг останавливался. А вдруг из главного лагеря его соединят с Чанёлем. А вдруг…

Он встает у окна. Синие губы сминают сигарету. Холод опутывает тело, сливается с ним, не оставляя и капли тепла. Чонин вздрагивает крупной дрожью, чувствуя, как сводит желудок. Чувствует, как очередной порыв ветра влетает в комнату, как по коже ползет ледяное оцепенение. И он думает «А Чанёлю было так же холодно?», но понимая ясность ответа, шатен хватается губами за сигарету и жадно выпивает яд до отчаянного хрипа.

Тогда всё время перед финальным восхождением на вершину было спокойным для Чонина, пока он не услышал звонок из лагеря…

Чанёль не может спуститься.

-Хён, ты меня слышишь? Как ты?

- Мне безумно холодно, Чонин, но от твоего голоса стало гораздо теплее.

-Мне не терпится тебя увидеть.

За тобой отправили ребят, тебя спасут!

-Горы продолжают стонать, Чонин-а.

Он почти выдохся, силы были на исходе. Чанёлю хотелось остановиться, но не переставал двигаться – что-то тянуло его вниз. Какая-то неведомая сила сжимала холодом грудь, ветер был готов вжать его тело в мерзлую землю и похоронить под пеленой снега. Он оторвался от остальных, его разворачивали назад, но он взошёл на вершину один и увидел долгожданный вид заснеженной долины с высоты чуть более восьми тысяч метров. Стоило ли оно того?

Чанёль оседает у самого края обрыва, держась из последних сил. Виски стягивает, в глазах какой-то туман. Сил абсолютно нет, так же как и кислорода - только на пару вдохов. Он слышит, как стонут горы. Как стонет мёртвая зона…

Чонин закусывает ребро ладони от внутренней боли, внутреннего кровотечения. Так холодно. Так больно. Он замерзал там один, в горах, пока к нему отправили людей. Чонин помнит его голос – хриплый, низкий, простуженный. Чанёль был рад слышать его, и поэтому не терял того позитива. Нельзя. Нельзя, чтобы ледяной Кай беспокоился за него.

Громкий стон сдавливает уши парня. Он оседает на холодный пол, зажимает уши ладонями и кричит изо всех сил, стараясь заглушить горный вопль, который раздирает душу, скребется ледяными руками по стенкам его сердца.

- Прекрати, прекрати стонать!

Но утробные стоны не прекращались.

- Что же ты хочешь от меня? Скажи, - беспомощно всхлипывает Чонин, зарываясь пальцами в свои волосы, сдавливая виски и ощущая, как мокрый снег тает на его холодной коже сильными ожогами, прожигая её и добираясь до внутренностей. Снежинки ломают кости, стоны раздирают душу. – Прости меня, я не успел сказать многого… Не своди меня с ума больше, пожалуйста. Прекрати стонать, Пак Чанёль….

- Ким Чонин вызывает Пак Чанёля! Приём! Приём.

- Я замерзаю, мне не хватает кислорода.

- Пак Чанёль… Держись! Ты должен держаться!

- Зачем? Мы оба знаем – спускаться поздно.

Я люблю тебя, Ким Чонин.

Конец связи.

Холод пробивал его, ударяясь о тело мёртвым ветром под дых. Кислорода почти на самой вершине оставалось на пару вздохов. Всю ночь шёл буран, он замёл его, почти похоронил под собой. Чанёль не чувствовал ног, он не мог пошевелиться, только мысли бились запертой птицей в висках. Все тело заледенело, покрывая обжигающей корочкой льда кожу, ресницы. Рация шипит в последний раз, в последний раз он разговаривает со своим ледяными Каем, голос которого, кажется, вовсе оттаял, и теперь в его сердце нет осколка льда. Кай любит его, но вот горы… Свист мёртвого ветра проносится над могучей заснеженной вершиной, и остатки стихшего бурана замели заледеневшие трупы людей, похороненные навеки. Горы забрали их, горы забирают и Пак Чанёля. Выморожен, разломан. Без кислорода в легких, но с гордостью внутри.

Его клонит в сон. И он закрывает глаза, оставаясь лежать под пеленой стихшего с ночи бурана, не чувствуя тепла, выдыхая последний кислород из лёгких.

Именно в тот момент горы начали стонать. Горы стонут… голосом Пак Чанёля.

Он выдохнул лишь последнее: «Приди за мной, Ким Чонин».