Созвучия библейской истории о потопе и вавилонской очевидны. Но явны и большие различия. В то времякак эпос о Гильгамеше рассказываето споре многих богов, которые сами не совсем сознают своих действий, Бог действует в библейском рассказе в суверенной свободе. Он наводит потоп, и Он же охраняет человека от гибели Своим свободным избирательным решением. Да и решение навести потоп возникло не из произвольного каприза Бога. Гибель вызвало зло людей, то, что названо порчей земли. Однако Бог оставляет одну семью и по одной паре от всех творений, чтобы с ними все начать снова, как в начале. Бог желает начать новую историю человечества.
Заключение первого союза
Первое, что делает Ной после потопа, на новой земле – совершение жертвоприношения. Он, очевидно, приносит жертву Единому, спасшему его самого и его род от гибели (Быт. 8:20). Бог не просто принимает его жертву; Он заключает с Ноем завет – первый завет, о котором упоминает Библия (Быт. 9:8-11: ««что не будет более истреблена всякая плоть водами потопа» (11 ст) », 12-17- знамение завета).Перед нами очень важный эпизод притчи, ведь завет – это союз, заключаемый Богом с тем, с кем у Него устанавливаются особые, уникальные отношения, будь то отдельный человек, клан или целый народ. Бог ставит Свой лук на облаках (в синодальном переводе радугу) как знак союза между Ним и землею. Слово «ке́шет» (евр.tv,q,), использованное в 13 стихе, означает «боевой лук», которым воин пускает стрелы (ср. Авв 3,9-11), и также означает «радугу». Знамение радуги часто толкуется так: Бог отложил и повесил на облака Свой боевой лук и оказал миру свою волю к благодати. Есть также и другое предположение. Согласно многим древневосточным параллелям лук – оружие божества-творца, которым одолевается или убивается хаотическая власть воды. «Лук Бога на облаках» согласно этому знак напоминания, что Бог-Творец помнит о Своем господстве над всякой жизнью.
Праистория до сих пор наводила на вопрос, сможет ли Бог и далее выносить этот мир, все более наполняющийся нечестием. Не раскается ли Он в сотворении человека, мира, неба, земли и всякой души живой? Библейский рассказ о потопе дает ответ, который, подобно другим рассказам праистории, имеет этиологический, обосновывающий смысл. Он изображает, что Бог некогда действительно раскаялся, что сотворил человека и других живых существ. Бог действительно перед началом нынешней истории человечества поддался разочарованию и уничтожил все живое на земле. Однако, в Своей благодати Он в то же время спас от гибели одного человека с семьей и одну пару от всякого рода живых существ. Ной – действительно праведник, благодаря праведности которого у человечества появляется ещё один, данный Богом шанс начать историю с чистого листа. Ною и его семейству Бог дал, после того, как они вышли из ковчега, чудесное обетование, что больше никогда не проклянет землю и не погубит никакую плоть из-за человека, «потому что помышление сердца человеческого — зло от юности его...» (8,21). Итак, Бог хранит Свое творение вопреки злу человечества! Он не отнимает Своей руки от него, хотя земля испорчена. Эта история говорит об «эсхатологическом суде над миром», но с точки зрения его спасения. Собственно, Бог мог бы погрузить в хаос этот мир в любое мгновение. Он мог бы отнять Свою охраняющую руку. Ибо все намерения человека – «зло от юности его» (Быт. 8:21; в еврейском тексте именно так – יצרלב йецер лев, «намерения сердца»). И это говорится, в известном смысле, даже не в укор человеку, ведь Бог принимает жертву праведника и даёт новый шанс человечеству; это просто констатация печального факта человеческой испорченности, притом испорченности изначальной, связанной с фактом грехопадения, не испорченности конкретного человека собственно, а повреждённости человеческой природы как таковой, и никакая катастрофа здесь ничего не может изменить.Они заслужили только погибель. Но, тем не менее, Бог больше этого не допустит. Его решение благодати в том, что, несмотря на развращение, Он человечество несет и держит. В Его неизменной творческой верности основано то, что Он более не погружает мир в хаос. Этот мир удерживается над бездной только благодатью Божией.
Герменевтический вывод
Именно тут видим мы границу человеческой праведности, тот предел, который не в состоянии перешагнуть человек, не могущий сам, собственными усилиями, изменить свою природу, и именно поэтому не может один «хороший человек» (и даже множество «хороших людей», действующих заодно) изменить мир. Всех усилий праведников языческого мира едва хватает на то, чтобы мир снова не рухнул в пропасть. А для того, чтобы изменить ситуацию в мире кардинально, нужно особое усилие Божие и особый Его план, куда входит и выращивание Им Себе особого народа, и пришествие в мир Мессии.
[1]Таинственная фраза о «сынах Божиих», которые «входили к дочерям человеческим» (Быт. 6:2)напоминает о существовавших в древности в некоторых языческих святилищах обрядах. Так, напр., в храмах Великой богини практически до самого конца истории древнего язычества практиковалась ритуальная проституция, причём храмовые жрицы прежде, чем отдаться пожелавшему их взять мужчине, вводили себя посредством особых ритуальных плясок в состояние бурного и буйного экстаза; при этом считалось, что во время экстаза в них вселяется либо дух самой Великой богини, либо один из её духов-служителей. От совокупления с такой жрицы рождались часто дети, которые по вере древних были особыми полубогами. Употребляемое здесь автором еврейское слово נפלים нефалим обозначало не просто «исполинов», но прежде всего тех, кого в Греции называли титанами – мифологическими великанами, из которых многие (если не все) не раз бросали вызов небу и богам-олимпийцам. Этот связанный с древними великанами богоборческий мотив несомненно был важен для автора Пролога, который, говоря об «исполинах», что они «издревле славные люди», намекает, очевидно, не только на практику храмовой проституции (несомненно весьма древнюю), но и на предания, связанные с мифологическими гигантами (а персонажи, подобные греческим титанам, известны в мифологиях большинства средиземноморских народов). На двух упомянутых аллюзиях и строится описание допотопного человечества, исповедующего самые тёмные формы язычества и бросающего вызов небу и Всевышнему.
[2]Европейские и американские миссионеры, которые, приезжая сто или двести лет назад с миссией к первобытным племенам, с удивлением обнаруживали, что практически всем им известно о Едином – Творце неба и земли. Позже данный феномен был исследован этнографами и религиоведами, что и позволило им выдвинуть концепцию прамонотеизма, т.е. единобожия, существовавшего у первобытных племён уже в период верхнего палеолита, и впоследствии ими утраченного (вера в Единого была у Египта, Греции, Вавилонии, Индии):они редко стали обращаться к Единому Богу, который был далек от них, а к природным богам. Ной – был пророком, имевшим общение с Личным Богом, в отличие от многих людей. Конечно, в исторически обозримый период все они были уже язычниками, но обращает на себя внимание то, что наиболее древние и известные пророческие центры языческого мира связаны со святилищами либо солнечного бога (как, напр., оракул Амона в Египте, Шамаша в Вавилоне, Аполлона, изначально связанного с почитанием солнца и солнечного света, в Дельфах), либо бога-громовника (как, напр., оракул Адада в Вавилоне илиЗевса в Додонах в Греции). Между тем, у упоминавшихся уже выше первобытных племён солнце считается всевидящим оком Единого, небо же – завесой, отделяющей мир от своего Творца; а это, в свою очередь, позволяет предположить, что вышеупомянутые святилища были изначально посвящены Единому, и бывшие там пророки пророчествовали также во имя Единого. Возможно, они оставались последним оплотом умиравшего древнего монотеизма, пока сами не выродились окончательно, превратившись в такие же центры язычества, какими были все остальные храмы. Если так, то и Ной вполне мог быть одним из таких древних пророков Единого.