Принципиально новый этап в истолковании личности Христа начался в эпоху Просвещения в XVIII в. Просветители объявили, что единственным инструментом разрешения всех человеческих проблем должен быть разум. На основании рационализма (ratio (лат.) — разум) они предприняли попытку подвергнуть критике все истины христианской веры. Их философские и исторические исследования о Христе и о возникновении христианства оказали влияние на широкие круги общества, склонив их к отказу от хранимого Церковью знания Христа.
В нашем веке эта тенденция в протестантских странах выразилась в учении о различии Христа исторического и Христа веры. Тот Христос, в которого верят христиане, согласно автору этой теории Бультману, отличается от реального исторического лица — человека Иисуса. Но Христос веры помогает христианам жить и в качестве идеи оказывает влияние на развитие человеческой истории.
Рассмотрим более подробно историю представлений о Христе от эпохи Просвещения до нашего времени. По мнению Реймаруса (XVIII в.), Христос был простым учителем, проповедовавшим Царство Божие как земную реальность, как новое устройство человеческих отношений. Реймарус считал, что восклицание Христа на Кресте: «Боже мой, Боже мой, для чего Ты Меня оставил?» — показывает Его отчаяние из-за невозможности установления такого царства.
В XIX в. Давид Штраус (1808— 1874) утверждал, что все, что мы знаем об Иисусе — это миф, однако, независимо от этого, Христос остается вечной истиной. Отрицание историчности не уменьшает значения религиозных истин. Рассказы о чудесах, согласно Штраусу, были легендами христиан. При этом он отказывался при 55
знать историческим источником опыт и впечатления тех, кто был свидетелем жизни Христа.
Эрнест Ренан (1823— 1892) — наверное, самый известный критик христианства. Согласно ему, Христос был человеком, который представлял Себя Сыном Божиим и требовал от людей покаяния. Главным в Его учении была любовь. Из-за сопротивления религиозных властей Он из проповедника любви сделался чем-то вроде революционера под видом Мессии. В конце концов Он был предан и казнен.ЛРенан создал романтический образ Христа, пренеб-
регая реальностями Евангельского повествования.
ИДЕОЛОГИЧЕСКИЕ ШТАМПЫ
Вокруг личности Христа возникла обширная литература и вне области богословия. Эта литература отражает точки зрения идеологических течений, под влиянием которых находились различные писатели. Кроме этого, большую роль сыграло для авторов их отрицательное отношение к тому христианству, которое им было известно.
Романтики прошлого века видели в Христе идеал доброты. Они представляли Его проповедующим на лоне природы братство людей. Такое представление о Христе встречается у многих людей и сегодня. Это Христос многих писателей, художников, режиссеров и проповедников гуманистических идеалов.
Сторонники коммунизма пытаются представить Иисуса революционером. Согласно их мнению, Иисус выявил ужасные недостатки современного Ему общества и Своим учением выразил протест против них. После Его смерти последователи сделали из Него Бога и основателя своей религии. В действительности же, как думают коммунисты, Он был провозвестником социальных перемен.
Некоторые последователи Маркса (например, Каутский), исходя из его учения о религии и обществе, создали свой портрет Христа. Они пытались представить Его пролетарием, коммунистом своего времени, обращавшимся к широким пролетарским массам и обличающим угнетателей народа: римских завоевателей и сотрудничавших с ними иудеев. Его проповедь, говорят марксисты, может быть понята только в контексте экономической и социально-политической ситуации, в которой находились окружавшие Его люди.
Другое представление о Христе дают исследователи, работающие в области психоанализа. Например, Фрейд, своеобразно понимая свободу и призывая к освобождению человека от любого принуждения, истолковывал веру в Христа как попытку человека
освободиться от комплекса «садиста-отца», то есть Бога иудеев, который внушал страх, как садист-отец своим детям.
Ко всем этим и другим, не перечисленным здесь мнениям и представлениям о Христе мы можем относиться с большим или меньшим вниманием. Но подобно тому, как узнавать, например, о
любом человеке лучше от тех, кто его знает и любит, так и о Христе лучше составлять мнение, основываясь на свидетельствах знавших и любивших Его людей: апостолов, написавших Евангелия и Послания. Но замечательное отличие Христа от любого известного в истории человека состоит в том, что узнать Его лично, а не понаслышке, может каждый, вступив с Ним в общение, которым живет Церковь.
Приложение к уроку №10
В романе великого русского писателя Ф. М. Достоевского «Братья Карамазовы» один из героев сочиняет поэму о приходе Христа в годы торжества инквизиции в Испании. Великий инквизитор, увидев чудеса, совершаемые Христом, приказывает Его арестовать. Ночью он посещает Его в тюрьме и говорит:
«Реши же сам, кто был прав: ты или тот, который тогда вопрошал тебя? Вспомни первый вопрос; хоть и не буквально, но смысл его тот: «Ты хочешь идти в мир и идешь с голыми руками, с каким-то обетом свободы, которого они, в простоте своей и в прирожденном бесчинстве своем, не могут и осмыслить, которого боятся они и страшатся, — ибо ничего и никогда не было для человека и для человеческого общества невыносимее свободы! А видишь ли сии камни в этой нагой раскаленной пустыне? Обрати их в хлебы, и за тобой побежит человечество как стадо, благодарное и послушное, хотя и вечно трепещущее, что ты отымешь руку свою и прекратятся им хлебы твои». Но ты не захотел лишить человека свободы и отверг предложение, ибо какая же свобода, рассудил ты, если послушание куплено хлебами? Ты возразил, что человек жив не единым хлебом, но знаешь ли, что во имя этого самого хлеба земного и восстанет на тебя дух земли и сразится с тобою и победит тебя и все пойдут за ним, восклицая: «Кто подобен зверю сему, он дал нам огонь с небеси!» Знаешь ли ты, что пройдут века, и человечество провозгласит устами своей премудрости и науки, что преступления нет, а стало быть, нет и греха, а есть лишь только голодные. «Накорми, тогда и спрашивай с них добродетели!» — вот что напишут на знамени, которое воздвигнут против тебя и которым разрушится храм твой. На месте храма
твоего воздвигнется новое здание, воздвигнется вновь страшная Вавилонская башня, и хотя и эта не достроится, как и прежняя, но все же ты бы мог избежать этой новой башни и на тысячу лет сократить страдания людей, ибо к нам же ведь придут они, промучившись тысячу лет со своей башней! Они отыщут нас тогда опять под землей, в катакомбах, скрывающихся (ибо мы будем вновь гонимы и мучимы), найдут нас и возопиют к нам: «Накормите нас, ибо те, которые обещали нам огонь с небеси, его не дали». И тогда уже мы и достроим их башню, ибо достроит тот, кто накормит, а накормим лишь мы, во имя твое, и солжем, что во имя твое...
И вот вместо твердых основ для успокоения совести человеческой раз навсегда — ты взял все, что есть необычайного, гадательного и неопределенного, взял все, что было не по силам людей, а потому поступил как бы и не любя их вовсе, — и это кто же: тот, который пришел отдать за них жизнь свою! Вместо того чтоб овладеть людскою свободой, ты умножил ее и обременил ее мучениями душевное царство человека вовеки. Ты возжелал свободной любви человека, чтобы свободно пошел он за тобою, прельщенный и плененный тобою. Вместо твердого древнего закона — свободным сердцем должен был человек решать впредь сам, что добро и что зло, имея лишь в руководстве твой образ пред собою, — но неужели ты не подумал, что он отвергнет же наконец и оспорит даже твой образ и твою правду, если его угнетут таким страшным бременем, как свобода выбора? Они воскликнут наконец, что правда не в тебе, ибо невозможно было оставить их в смятении и мучении более, чем сделал ты, оставив им столько забот и неразрешимых задач. Таким образом, сам ты и положил основание к разрушению своего же царства и не вини никого в этом более. А между тем то ли предлагалось тебе? Есть три силы, единственные три силы на земле, могущие навеки победить и пленить совесть этих слабосильных бунтовщиков, для их счастия, — эти силы: чудо, тайна и авторитет. Ты отверг и то, и другое, и третье и сам подал пример тому...
Знай, что я не боюсь тебя. Знай, что и я был в пустыне, что и я питался акридами и кореньями, что и я благословлял свободу, которою ты благословил людей, и я готовился стать в число избранников твоих, в число могучих и сильных с жаждой «восполнить число ». Но я очнулся и не захотел служить безумию. Я воротился и примкнул к сонму тех, которые исправили подвиг твой. Я ушел от гордых и воротился к смиренным для счастья этих смиренных. То, что я говорю тебе, сбудется, и царство наше созиждется. Повторяю тебе, завтра же ты увидишь это послушное стадо, которое по перво-
му мановению моему бросится подгребать горячие угли к костру твоему, на котором сожгу тебя зато, что пришел нам мешать. Ибо если был, кто всех более заслужил наш костер, то это ты. Завтра сожгу тебя. Dixi*.