ОДИН В ПОЛЕ ВОИН...
Владимир Бондаренко. Вы, Юрий Дмитриевич, нынче — один в поле воин. Нет, ясно, что вы — не один. Есть друзья, соратники, но еще яснее, что даже и в одиночестве вы никогда не сдадитесь, будете продолжать свою и литературную, и политическую борьбу за Россию. Наше время интересно для такого писателя-сверхреалиста, как вы? И чем интересно?
Юрий Петухов. Такого времени в истории России еще не было. Значит, писателю вдвойне интересно. Всё, что происходит в России — и есть сверхреализм. Иначе не назовешь. Даже если брать самые страшные её периоды, татаро-монгольское иго, Смуту, нашествия всевозможные, Великая Отечественная война, — у нас всегда был какой-то выход. А сейчас положение практически безвыходное. Мы попали в такие силки, откуда прямых выходов нет. Наша элита тщетно пытается влиться в глобальную элиту. Забывая при этом про русский народ. Но народ сам ничуть не лучше. Он тоже растворяется среди других языков и народов, среди других традиций и культур. И здесь задача писателя — описать это, понять это, всколыхнуть народ, всколыхнуть верхи: не сравнивая с прошлым и не предлагая использованные выходы, а определить новые правила игры и сопротивления. Наши социологи, наши политологи пытаются осмыслить ситуацию, исходя из западных моделей. И ничего у них не получается. Осмыслить происходящее сегодня в России, по-моему, может только писатель. Понять, прочувствовать, соединить в один узел, и суметь разрубить его. Мне кажется, в этом направлении кое-что получается у Александра Проханова. Если говорить о писателях, нам всем надо брать пример с него. И не уподобляться сочинителям, которые сочиняют на потребу невзыскательной публике.
|
|
В.Б. Вы кто по натуре, пессимист или оптимист? У вас нынче тяжелое положение, завели уголовное дело за две ваши книги, "Геноцид" и "Четвертая мировая", которые запрещены официально. Хотя я никакого экстремизма в них не нахожу. И никакой особой поддержки в печати ни от левых, ни от правых. Даже Владимира Сорокина защищали более яростно. Надеюсь, всё-таки, коллеги из любого союза писателей не дадут прокурорам отправить вас за решетку. Ведь это прецедент, когда писателя судят лишь за художественные тексты, за художественную оценку происходящих событий. Но, вижу, вы не впадаете в уныние. Как издатель — задумали новую блестящую серию "Библиотека сверхреализма", в которую войдут романы Проханова, Личутина, Зульфикарова, Пронина, Лимонова, Галактионовой, Мамлеева, Кима, Козлова и многих других выдающихся русских писателей любого направления. Вы хотите привлечь даже Владимира Сорокина. Такая широта ваших издательских поисков говорит против вашего якобы экстремизма. Не говорит она и о вашем личном пессимизме.
Как вы считаете, после гнилых 90-х годов сейчас какой-то свет в оконце есть? Или вы не верите ни в какую новую пятую империю?
Ю.П. Я не только верю в новую империю, я просто не вижу другого выхода. Пятая это будет империя, или шестая, седьмая, — дело не в числах. Они условны. Единственный выход для России — только имперский путь. Естественно, я оптимист. Если бы я не был оптимистом, я бы давно бросил писать. Как сделали многие хорошие, но сломавшиеся русские писатели. Или писал бы такую чернуху, что всем Сорокиным не угнаться. Но я — оптимист. Таким был и буду. Пишу о борьбе и сопротивлении великого русского народа. Мы выкарабкаемся, другого выхода у нас нет. Об этом и моя "Звездная месть", и "Бойня", и все мои книги. Я, как историк Руси, стараюсь найти и историческую базу. Мы обречены на то, чтобы победить и выстоять, чтобы создать рано или поздно эту новую русскую империю.
|
|
Но ничего не будет, если все мы будем сидеть, сложа руки, на печи. По щучьему велению ничего у нас не получится. Врагов у России всегда много: и внутри, и снаружи. Несмотря на нашу генетику, которая и обеспечивает наш прорыв в будущее, бездельничая, отказываясь от сопротивления, мы проиграем. Как ни покажется удивительным, я поддерживаю Проханова и с его идеей "партии третьего срока", с новым выдвижением Путина на пост президента России. Никакие преемники не смогут удержать тенденции роста. Поэтому я, со всей своей критикой в адрес Путина, поддерживаю его на третий срок. У него очень много не получается. Очень много ошибок. Но общее направление выбрано правильно. Причем, мне кажется, где-то на уровне его подсознания. Ему надоело унижаться перед Западом, надоело давить в себе русскость. Думаю, ничего лучшего мы сейчас себе не подберем. А нам надо работать. И, прежде всего, Александру Проханову, как основному идеологу России. Надо воспитывать власть в нужном направлении.
В.Б. Как вы пришли к своему сверхреализму, который стали разрабатывать еще в советское время? Ведь первый ваш роман в серии "Звездная месть" вышел ещё в 1990 году. Вы думаете, что время традиционного реализма ушло безвозвратно? Что нужны новые формы для описания нынешних событий? Или ваш сверхреализм идет как бы параллельно большому русскому стилю? Связан с особенностями вашего писательского дара? Как вы относитесь с одной стороны, к прозе Валентина Распутина, Василия Белова, Владимира Личутина, с другой стороны, к прозе, по-моему, близких вам Александра Проханова, Юрия Мамлеева, Юрия Козлова, Сергея Сибирцева?
|
|
Ю.П. Что касается традиционного русского реализма, то он не умер, и никогда не умрет. То, что создано веками, что увековечено русскими гигантами, от Толстого до Бунина, будет постоянно развиваться. Хотя, я уверен, у каждого реалиста есть и мгновения сверхреализма. Скажем, у Распутина в "Прощании с Матёрой", у Белова в "Привычном деле", у Личутина в "Беглеце из рая". Русский реализм — это осевое направление в литературе. Оно было, есть и будет. Столбовую дорогу никто отменить не может. А сверхреализм дает возможность расширить поле реализма. Когда мы видим несусветную дурость мира, в котором всё нелогично, всё не связано, нам требуется иное видение предмета. Иное постижение. Включается наше подсознание, наше сверхсознание. Мы даем отпечаток того, что происходит в мире. Пусть это — измененное зеркало нашего подсознания, всё равно оно существует, и значит, дает возможность прояснить мир. Я считаю, что тенденция сверхреализма будет расти во всем мире. Ибо ушла былая ясность и простота событий. Я не связываю сверхреализм напрямую с мистикой. Особенно с мистикой игровой, гробокопательской, голливудской отделки. Мы — не эзотерики, не гробокопатели, мы методами сверхреализма познаем реальный мир. За сверхреализмом будущее.
В.Б. Насколько я знаю, за сверхреализмом есть и неплохое прошлое. Даже в России. Вельтман. Одоевский. Вагинов. Михаил Чулков. Тот же Михаил Булгаков. Андрей Белый "Петербург". "Котлован" платоновский. Из недавних — проза Григория Климова. Вы сами ощущали влияние известных русских писателей прошлого? Кто ваши литературные учителя?
Ю.П. Что касается литературных кумиров, их у меня не было. "Не сотвори себе кумира". Кумиры будут только мешать. Чем больше их возвеличишь, тем больше потом будет разочарование. Согласен с вами, что сверхреализм с его плетениями реального и сказочного, возник у нас, начиная с восемнадцатого века. даже со "Слова о полку Игореве", где див кличет по древию... Латиноамериканских авторов я ценю, но сверхреализмом их творчество не считаю. Это, наверное, мистический реализм. Мифологический реализм. Завязано всё на местной мифологии.
А учителя были. Прежде всего, Гоголь. Его к сугубому реализму и не отнесёшь. Это был первый сверхреалист мирового размаха. Очень ценю Салтыкова-Щедрина. "История одного города" — это разве реализм? Белый — безусловно. Булгаков — безусловно. Из недавних времен, из вашей группы "сорокалетних", очень ценю "Альтиста Данилова" Владимира Орлова, ныне подзабытого, а напрасно. Это был настоящий прорыв в сверхреальное.
В.Б. Думаю, "Альтист Данилов" был бы хорош и органичен в вашей серии "Библиотека сверхреализма". Впрочем, и нет такого реалиста, у кого бы нельзя было найти прорывов в запредельное, в сверхреализм. Такие прорывы есть даже у Александра Фадеева, у Михаила Шолохова, у Леонида Леонова. С другой стороны, любой талантливый сверхреалист опирается на ценности реализма: и в обрисовке психологии героя, и в живописании его быта. Что вы цените в реалистической прозе? И чем привлекательна проза сверхреализма для самых дотошных бытописателей? Есть ли постоянно действующая взаимосвязь?
Ю.П. В настоящем реализме ценно всё. Если говорить о русской литературе, то мы ею воспитаны, сформированы. Мы с вами, наше поколение и есть — плоды русского великого реализма. Где грань между реализмом и сверхреализмом? Думаю, как в жизни, так и в литературе, прямых граней не существует. Где грань между физикой и химией? Химией и биологией? Географией и природоведением? Её нет в природе. Она существует лишь в учебниках. Пушкин, Гоголь, Лермонтов, Достоевский — они все сверхреалисты. Когда надо для замысла, для художественной убедительности, они легко выходят за пределы обыденности. Просто мы выходим на новый уровень зрения. Возьмём микроскоп — и увидим то, что таится в складках вещного мира. Возьмём телескоп — и раскроем тайны постоянно творящегося мироздания. Мы начинаем видеть проблемы с разных сторон. Шире и глубже. Это уже не просто природный взгляд. Расширение видения. Может, это и есть — одна из главных задач литературы? Можно, конечно, расширить видение мира, входя в наркотический транс. Но есть другой способ не меньшего расширения сознания — чтение художественной литературы. Он, может быть, более трудный, подростку легче накуриться "травки". Но путь наркотранса — это путь смерти и распада. А путь литературы — сближение с вечностью. Путь становления личности. Я уверен, без литературы нет и не может быть крупной личности.
В.Б. Интересно, Юрий Дмитриевич, а чем отличается сверхреализм в вашем понимании от "фэнтези", от приключенческой фантастики? Если конкретно, чем, кроме особенностей писательского дарования, отличается литература Юрия Петухова от литературы Сергея Лукьяненко с его "Дозорами"? Или это всё тоже очень условно и зависит лишь от художественного воплощения? От таланта автора?
Ю.П. Да, границы между "фэнтези" и сверхреализмом во многом условны. Там, где сочинитель не выходит за рамки фантастического повествования, или детективного, там рамки легко определить. Другие планеты, монстры, острый сюжет — это всё в рамках беллетристического жанра. Не всю фантастику следует относить к литературе. Часто это просто товар. Четыре пятых из того, что пишут наши фантасты, — коммерческое чтиво, не более. Кто из них почестнее, сам себя писателем не считает. Нетребовательный читатель. Нетребовательный, иногда и коллективный писатель. Но если мы говорим о Станиславе Леме, это уже из другой области, большой литературы. Там, где мы видим новое неожиданное восприятие мира, — начинается сверхреализм. Поэтому четкой грани между фантастикой и "фэнтези", "фэнтези" и сверхреализмом нет. Многие мои романы, которые чисто по формальным признакам можно отнести к фантастическим, были цехом фантастов отвергнуты как "не-фантастика", а читателями — тоже не из числа поклонников фантастического жанра — очень тепло приняты. Слишком много идей. Слишком много социальных размышлений. Слишком много исторических прогнозов. Кстати, наверное, из-за этого к ним сейчас и прицепились мои недоброжелатели, испугавшиеся художественной пропаганды русскости. (!)
Как будто может существовать вненациональная литература... Я ведь сам начал задумываться над природой своих сочинений именно после таких придирок. Поначалу вполне добросовестно считал себя фантастом. Меня убедили: и читатели, и прокураторы, — что это не так, называя меня проповедником и чуть ли не пророком тех или иных идей.
В.Б. Вас считают и писателем, и историком. Книги ваши относят: одни — к жанру художественной литературы, другие — к историческим исследованиям. У вас вышли десятки книг. Их тиражи исчисляются сотнями тысяч экземпляров. Думаю, нынешние нелепые преследования лишь увеличат вашу популярность. Но вы-то сами кем себя считаете: историком или писателем? Скажем, мой старший сын — историк. Кельтолог. Изучает кельтскую цивилизацию, хотя иногда и пишет сверхреалистические рассказы и эссе. Его старший друг в Лондоне — Александр Пятигорский, тоже ученый-востоковед, хотя и пишет время от времени прозу. А кто вы, Юрий Петухов?
Ю.П. Наверное, литератор, писатель. Хотя истории уделяю очень много времени. Кстати, высоко ценю книги о кельтской цивилизации вашего сына Григория Бондаренко. Особенно "Повседневную жизнь древних кельтов", вышедшую недавно в "Молодой гвардии". Я сам увлечен историей кельтов. У кельтов и славян много общего.
Но не будем смешивать литературу и историю. Когда я занимаюсь историческими исследованиями, пишу свою трехтомную "Историю русов", мои литературные фантазии уходят на самый задний план, вперед выходят факты. В науке можно создавать новые версии истории, но только — исходя из реальных фактов. В истории нельзя фантазировать, надо исходить из научных данных. Там спорят разные исторические школы, спорят и со мной, но исходя из моей трактовки реальных исторических фактов, а не из придуманных легенд.
Почему многие говорят о фантастичности моей истории? До меня никто не работал на стыке таких наук, как антропология и мифоанализ, лингвистика, археология. Каждый копал в своем направлении. Поэтому получались скудные версии. Но когда мы всё соединяем вместе, даже самые проверенные классические схемы сводим воедино, то получаем неожиданный результат. Это обобщение и называют фантазией Юрия Петухова. Моя хорошая репутация писателя повредила моей репутации историка. Мол, что с него взять — он ведь фантаст, вот и пишет фантастические книги.
В.Б. Очевидно, и английскому классику в жанре "фэнтези" Толкиену при работе в Оксфордском университете вредила его писательская популярность. Думаю, только время всё расставит на свои места. И Олжаса Сулейменова всерьез не воспринимали с его нашумевшей книгой — прежде всего потому, что он был всего лишь поэт. Так же не рассматривались всерьёз те или иные версии Александра Казанцева или Валентина Пикуля. Писателя заведомо исключают из списка серьезных историков. Впрочем, читателю это не мешает увлекаться не только вашей "Звездной местью" или "Бойней", которую я бы включил в число наиболее заметных произведений о нашей действительности, но и вашей "Историей русов". Среди её страстных поклонников я знаю немало писателей. Это, в том числе, и мой друг Владимир Личутин.
Ю.П. В главном, я, конечно, писатель. Хотя чисто фантастических работ у меня немного. Главные книги отношу к сверхреализму. Как историк, конечно, я работаю более раскрепощено, чем, скажем, археологи или лингвисты. Но археологи и лингвисты не могут свести результаты своих работ воедино, они замечательны своими частностями. А кто-то должен и выводы делать. Одно другому помогает. Конечно, моя "История русов" не вышла бы без трудов археологов и лингвистов. А мои исторические исследования помогают мне как писателю. У меня же много и исторической прозы.
В.Б. А вам не кажется, что беда наших историков — в излишней европоцентричности? Но ведь нельзя в центр мировой истории ставить лишь одну из цивилизаций. Скажем, Китай развивался задолго до всех европейских цивилизаций. Конфуций и Лао Цзы писали свои великие книги задолго до европейских мыслителей. И с точки зрения Поднебесной история Европы смотрится совсем по-другому. А кельтская цивилизация? Она тоже не вписывается в узкие европоцентричные рамки. Вот и нашей России в этой евроистории места не находится. А как понять особый путь России, особенности русской цивилизации без погружения в наше древнее языческое прошлое? Всё равно окраиной Европы мы никогда не будем. Это удел Польши. Наши западники столетиями — допускаю, что искренне — хотят сотворить из России какую-то иную Германию или Францию. Каждый раз — что в 1917 году, что в 1991 году — это заканчивается крахом. Может быть, оставим Европе — европово, а сами займемся привычным русским имперским делом?
Ю.П. Я на эти вопросы отвечаю всеми своими книгами: "История русов", "Суперэтнос", "Дорогами богов", "Четвертая мировая", "Геноцид" и другими. Европоцентризм — явление давнее и понятное. Это болезнь нашей исторической науки и в царское время, и в советское, и в нынешнее время. Еще Шпенглер об этом писал. Мы идем этим путём, потому, что нас тянут за уши этим путём. Я знаю хорошо Европу. Ценю её, люблю многих немецких писателей и историков. Но надо с этого пути сходить. Мы и страну свою погубим, и народ русский. Мы будем ценить их священные европейские камни. Но у нас-то даже камни другие. И священные знаки другие. Из нас упорно делают нечто межеумочное между Европой и Азией. А мы — Россия, Русь!
Обратившись к нашей антропологии, археологии и лингвистике, мы видим, что наш народ — носитель иного генетического кода, нежели европейцы. Заинтересовавшиеся прочтут мои книги. Русские — это начало человека нового типа. Стволовое направление. Центральное его звено. И потому история мира в случае гибели России, думаю, будет печальной. Когда мы удаляемся на Запад, мы все больше видим людей иного антропологического, неандертальского типа. Мы идем на восток, и видим там синантропический тип. Тут ни возмущаться, ни удивляться нечему. У неандертальцев было очень развито абстрактное мышление. У синантропов более развито образное мышление. У русских не должно быть комплекса неполноценности перед европейцами. Мы вполне самодостаточная цивилизация. С очень большим, глубоким прошлым. Нам есть, что о себе сказать.
В .Б. Как вы относитесь к концепции Льва Николевича Гумилева?
Ю.П. Очень ценю. Но не всё принимаю. Симбиоз Руси и Степи не во всем мной воспринимается. Он более тюрколог, и это сказывается. В Древней Руси не обнаружено монголоидов в большом количестве. Значит, не было и симбиоза.
В.Б. Расскажите немного о себе. Откуда вы родом. Как пришли в литературу?
Ю.П. Родился я в Москве, на Чистых прудах, в мае 1951 года. Отец — военный. Родом из-под Воронежа. Дед — герой Первой мировой войны. К сожалению, погиб в трудовых лагерях. Отец — сирота. Но вырос, получил образование, стал полковником. Прошел финскую войну, Великую Отечественную войну. Работал в военных журналах. Член Союза журналистов. Мама из-под Ленинграда. Работала библиотекарем. Когда в школе нам задавали сочинение, я стал писать вольные рассказы. Уже с какими-то элементами фантастики. Учительница по литературе, Клара Васильевна, где-то в пятом классе так и сказала: Петухов, ты у нас писателем станешь. У меня были целые тетради с сочинениями. Потом они затерялись. После школы попал в армию. Затем институт связи. Сказалась, наверное, специальность отца, он был военный связист. Но литература владела мной постоянно. Очень трудно мне было с идеями сверхреализма где-то напечататься. Это и не фантастика была, и не реализм. Никто своим считать не хотел. Поэтому первыми публикациями стали литературные рецензии. Так сказать, вошёл в литературу через черный ход критики.
Уже было статей двадцать опубликовано в газетах и журналах, когда вышла небольшая книжечка моих армейских впечатлений. Я служил в Венгрии, еще когда Советский Союз был могучей державой и мы контролировали пол-мира, даже больше. Дай Бог вернуться когда-нибудь к тем временам. Я это и описал в пределах возможного. Потом в издательстве "Современник" вышел в 1983 году сборник повестей и рассказов "День вчерашний, день завтрашний". Затем в "Молодой гвардии" издали книгу. Я стал писателем. Но всё сверхреалистическое собиралось в письменном столе. И только с началом перестройки сразу всё и прорвалось. Книги раскупались мгновенно.
В.Б. Что считаете наиболее удачным в своем творчестве? Пятитомник "Звездная месть", романы-антиутопии "Бойню" или "Громовержец", историческую прозу? Ведь по судьбе вы оказались тотальным одиночкой. Ваша сверхреалистическая проза была чужда почвенническим журналам "Наш современник" и "Москва", ваши позиции русского националиста и империалиста оказались чужды и враждебны либеральным сверхреалистам. Но вы оказались стойким бойцом. Основали сверхреалистическую газету "Голос Вселенной" с огромным тиражом, издавали свои журналы и антологии. Основали издательство. И всё оказывалось удачным. Всё окупалось. Вы не замечались критиками, но замечались читателями, стали популярны в кругу любителей и фантастики, и русской истории. Впрочем, помню, еще в начале перестройки, в период "Голоса Вселенной", я обратил на вас внимание в газете "День". Но, не скрываю, это был единичный случай, вы оставались вне любой критики. И продолжали делать свое дело. Продолжали служить России. За это служение Родине и завели нынче на вас уголовное дело. Впрочем, в чем-то мы схожи. На меня тоже в 1992 году завели уголовное дело по тем же трем статьям, до 5 лет тюрьмы за мои публицистические статьи в защиту России. И дело длилось два года, пока его, к счастью, не закрыли. Также нелепо придирались даже к переделанным фамилиям героев. Я не понимаю, как могли ваши лживые псевдоэксперты обвинить вас в нападках на президента, если у вас нет Путина, а есть Капутин. Так и меня трепали за вымышленного героя Иудовского. И я точно так же работал, выпускал газету, выпускал книги. И тоже никакая демократическая общественность не собиралась меня защищать. Поэтому мне давно плевать на все выдуманные права человека, которые вспоминаются только тогда, если задевается какой-нибудь либерал. Уверен, и у вас всё закончится хорошо, об этом деле вы напишете еще одну книгу. Есть еще силы, есть планы у издателя, писателя и журналиста Юрия Петухова?
Ю.П. Планов много. И сделано немало. Дороги мне и пять томов "Звездной мести", которые уже вышли миллионами экземпляров. Дорог роман "Бойня", где я предвидел всё, с нами произошедшее. С "Бойни", несомненно, пошла вся обойма антиутопий в русской литературе. От "Кыси" Толстой до "Дня опричника" Сорокина. На "Бойню" написали даже пародию. Потом внезапно замолчали. Абсолютно все. Обидно, что царит заговор молчания. Не ругают, не хвалят — не замечают. Но есть читатели. Рад встрече с вами. С газетами "Завтра" и "День литературы". Рад нашему сотрудничеству. Рад, что в серии "Библиотека сверхреализма" первым выйдет роман Александра Проханова "Крейсерова соната", что к книжной ярмарке успеет выйти ваша книга "Трудно быть русским". Мы — из партии победителей, и другими уже не будем.
В.Б. Думаю, в этой серии мы дадим и вашу "Бойню". А что сейчас пишете?
Ю.П. Добиваю третий том "Истории русов". Вся трилогия выйдет в издательстве "Вече". До этого у них уже публиковался мой двухтомник о Скифии. Дописываю роман "Перейти на ту сторону". Там описывается будущий переворот в России. Если сочтут его пророчеством, тоже могут осудить. Много времени уходит и на судебные дела. Затаскали по всем прокуратурам и судам. В работе несколько рассказов, один из них принесу в "День литературы".
В.Б. Вы считаете себя государственником?
Ю.П. Всегда считал себя и державником, и государственником. И даже империалистом. В самом хорошем смысле — империи добра и справедливости, крепкого и могучего государства, которое служит своему народу. Мы сможем обустроиться только в процессе имперского строительства.
В.Б. Ваше отношение к современной русской литературе?
Ю.П. Отношение двоякое. Есть такое ощущение, что передо мной и рядом со мной были и есть великие предшественники и сверстники. Белов, Распутин, Проханов, Личутин… Чуть помоложе Сегень, Миша Попов, Юрий Поляков, ушедший раньше времени Петр Паламарчук. И дальше какая-то тьма наступает. Снижение всех критериев. Для меня это трагедия. Меня поразило, как Проханова могли сравнивать с Денежкиной. Это уже полная безвкусица. Конечно, среди молодых есть талантливые люди, но они выбирают коммерческий путь. Осознанно пишут то, что продается. Писатель — это жертвенность, осознанное безденежье.
В.Б. К тому же, нет никакой государственной политики в области литературы. Все брошено на рынок. Но никогда литература не определялась рынком. Это гибель для литературы. Если государство и дальше будет отстранятся от литературы, она погибнет. Выживут лишь одиночки. Такие как вы, или Проханов.
Ю.П. Это как с армией. Государство, не содержащее свою литературу, будет в плену чужой литературы и погибнет, как это и случилось с Советским Союзом. Если "День литературы" не поддерживается государством и гибнет — значит, у государства нет своей культуры, своей идеологии. Значит, это колония, а не государство. Власть всегда должна дружить с ведущими русскими писателями, какую бы горькую правду они порою ни говорили.
Будет расцвет нашей национальной культуры — будет и национальный подъём. Писатель в лицо говорит правду — вот и вся наша задача. Наш национальный крест.
https://westnik-2012.ucoz.ru/news/2009-02-05-472