МЕЖДУНАРОДНАЯ ФЕДЕРАЦИЯ БОЕВЫХ ИСКУССТВ «ШОУ-ДАО» и НИПКЦ «ВОСХОД» 6 глава

Даос в этой притче прекрасно знал психологические ло­вушки, с помощью которых он мог манипулировать мировоз­зрением и поведением людей, и его с полным правом можно было бы назвать гениальным целителем человеческих душ.

Тема психологических ловушек настолько меня увлек­ла, что я стал собирать особенно увлекательные истории на эту тему, и некоторые из них настолько забавны, что мне бы хотелось о них упомянуть. Конечно, я не могу полностью ручаться за их точность и достоверность, поскольку я услы­шал их от других, но достоверность, наверное, даже не слиш-

ком и важна. В нашей стране происходят и более удивитель­ные вещи.

Итак, в уездном городе Н. жила компания весьма пью­щих мужичков, которые к тому же все, как один, были авто­любителями. Выезжая на дачу к одному из них, чтобы на лоне природы раздавить пару бутылочек, они каждый раз минова­ли пост ГАИ, где обычно дежурили их знакомые милиционе­ры, которые закрывали глаза на то, что они садятся за руль в нетрезвом виде.

И вот друзья, как всегда, отправились на дачу, но, про­езжая мимо поста ГАИ, они увидели на посту нового, незна­комого им милиционера. Затем они, естественно, напились в стельку, но, поскольку остатки сознания еще теплились в их затуманенных алкоголем мозгах, никто не хотел садиться за руль, чтобы не лишиться прав. И только один из них, которо­му уже было море по колено, решил отвезти остальных в го­род. Отважный водитель буквально на днях купил по дешёв­ке «запорожец» у водителя-инвалида, и ему не терпелось обновить покупку, с которой он даже не снял знак, предуп­реждающий, что за рулем инвалид.

И вот «запорожец» проезжает мимо поста ГАИ, мили­ционер делает знак остановиться, водитель тормозит, и вся нетрезвая компания погружается в отчаяние, предчувствуя, что сейчас их приятель лишится прав до конца своей жизни.

Расстроенный водитель открывает дверцу, и, поскольку он не способен даже держаться на ногах, он вываливается на асфальт и из последних сил на четвереньках ползет к посто­вому.

Милиционер, заметив на машине знак инвалида, видя ползущего к нему на карачках человека, естественно, прихо­дит в ужас, издалека, махая жезлом, приносит ему свои изви­нения и умоляет несчастного инвалида поскорее уехать.

«Инвалид» заползает обратно в свою инвалидную ма­шину, трогается с места и уезжает. До приятелей не сразу доходит смысл происшедшего, но, сообразив, что к чему, они хохочут, как ненормальные.

В данном случае милиционер попался в ловушку додумывания ситуации. Было темно, и он находился на таком рас­стоянии, что не мог почувствовать запах. Если бы милицио­нер не был так эмоционально вовлечен в происходящее и не терзался угрызениями совести из-за того, что заставил полз­ти по асфальту полупарализованного человека, он бы избе­жал попадания в психологическую ловушку.

Следующая история тоже связана с милицией и алкого­лем.

Два приятеля, один из которых был участковым мили­ционером, решили по-русски отметить какую-то знаменатель­ную для них дату и для этого уединились на квартире мили­ционера с несколькими бутылками водки, вина и подходя­щей случаю закуской.

На следующее утро гость проснулся с гудящей от по­хмелья головой. Принявший больше хозяин спал, как уби­тый, и растолкать его так и не удалось. Гость, назовём его Васей, решил прогуляться, но обнаружил, что его одежда за­лита вином, заляпана томатным соусом от кильки и не годит­ся для прогулок. Недолго думая, он застирал свою одежду, повесил её сушиться, надел милицейскую форму и отправил­ся подышать свежим воздухом.

Только вышел на улицу — к нему подбегает женщина, хватает за рукав и говорит: «Товарищ милиционер, у меня муж пьяница, бьёт меня, пожалуйста, разберитесь с ним».

Васе всё равно делать было нечего, и, назвавшись име­нем своего друга, он пошёл разбираться с пьяным мужем. Но поскольку Вася не был настоящим милиционером, он не стал читать тому морали и угрожать забрать его в участок. Вася предпочёл потолковать с мужиком по душам. Они распили полбутылочки водки, а новоявленный представитель право­порядка тем временем задушевно беседовал с хозяином, так доходчиво объяснив, что не стоит бить женщину, когда мож­но полюбовно улаживать все споры, что незадачливого мужа прошибла слеза и он торжественно поклялся никогда больше не поднимать на жену руку.

Вася покинул счастливое семейство и продолжил свою прогулку, пока его снова кто-то не остановил. Так, до вечера Вася ухитрился в лучшем виде разобраться с ещё нескольки­ми делами. Когда он вернулся к другу, настоящий милицио-

нер всё ещё спал. Вася снял форму, повесил её в шкаф, надел свою одежду и отправился домой.

Каково же было удивление милиционера, когда через несколько дней от облагодетельствованных Васей жителей района в отделение пошли благодарственные письма, в кото­рых говорилось, как хорошо тот справляется со своими обя­занностями, и вообще какой он приятный и достойный чело­век. В результате начальство даже объявило ничего не пони­мающему милиционеру благодарность за хорошую службу.

В этой истории есть два подтекста. Один — это то, что она является очевидным случаем психологической ловушки, когда люди привычным образом реагируют на форму, не об­ращая внимания на то, что поведение человека в форме явля­ется совершенно нетипичным и этой форме не соответству­ет, то есть что форма не соответствует содержанию.

Второй подтекст представляет собой уже другую тему, рассматриваемую учением Спокойных, — тему нестандарт­ных решений, которые во многих случаях оказываются го­раздо оптимальнее казалось бы очевидных и общепринятых действий.

Историю о следующей психологической ловушке — ло­вушке незнания — мне рассказал один из моих учеников.

В одном собачьем питомнике, где хозяева оставляли животных на передержку, овчарка заболела стригучим лиша­ем, и ее на машине, принадлежащей питомнику, повезли в больницу. Шофер, ведущий машину, чем-то когда-то досадил инструктору-собаководу, и инструктор решил отыграться на нем. В непринужденной манере он завязал разговор и объяс­нил шоферу, что собака больна стригучим лишаем, а это бо­лезнь крайне опасная и исключительно заразная.

— Теперь машина пойдет на списание, — сообщил ин­структор, — ее даже хлоркой отмыть не удастся. Бациллы лишая уже витают в воздухе повсюду, и скоро у тебя начнут чесаться разные места, а потом ты станешь лысеть и шелу­шиться.

— А как же ты? — спросил испуганный шофер.

— У меня к лишаю иммунитет, — беспечно ответил инструктор.

На прощание он посоветовал шоферу никому не гово­рить о том, что он заразился стригучим лишаем, потому что тогда люди испугаются и перестанут общаться с ним.

На следующий день в питомнике инструктор подслушал, как шофер плачется своему напарнику о подцепленном стригучем лишае, присматриваясь к своей руке и почесывая ее.

Инструктор подошел поближе, критически осмотрел руку шофера и, скорбно покачивая головой, сказал с видом знатока:

— Это придется выжигать каленым железом...

Конечно, научиться распознавать психологические ло­вушки и избегать их — задача практически невыполнимая, но стремиться к лучшему проникновению в суть вещей и яв­лений — достойная цель для последователя даосизма.

Одно из основных упражнений, помогающих в распоз­навании психологических ловушек, это наработка умения со­поставлять форму и содержание, сознательно посылаемые сигналы с подсознательными проявлениями организма. В данном случае пословица «не верь глазам своим» верно отра­жает одну сторону медали, хотя пословица другой стороны медали могла бы звучать как «не верь интуиции своей».

Человек, знающий, как обмануть глаза, обманывает фор­мой. Но люди более высокого уровня мастерства способны обманывать и содержанием, то есть они способны продуци­ровать воздействующие на человека на подсознательном уров­не сигналы, вызывающие чувство доверия, страха, подчине­ния или какое-либо другое чувство.

В случае, когда в психологическую ловушку заманивает не только форма, но и содержание, подобной ловушки крайне трудно избежать. Тут уже необходимо совершенно новая спо­собность проникновения в глубинную суть происходящего, но это тема для отдельного разговора.

По канонам Спокойных попадание в психологические ловушки они приравнивали к болезни. Впрочем, болезнью они считали любое состояние, отличное от состояния универсаль­ной гармонии, в котором «всадник на спине ветра наблюдает за серединой».

Излишняя доверчивость — это болезнь.

Излишняя недоверчивость — это болезнь.

Излишняя эмоциональность — это болезнь.

Недостаток эмоциональности — это болезнь.

Ярость — это болезнь.

Альтруизм — это болезнь, и т. д. и т. п.

Дать чётко сформулированное формальное определение нормы, естественно, было невозможно. Осознание нормы или меры вещей и явлений приходило постепенно на интуитив­ном уровне вместе с осознанием подлинной сущности сре­динного пути. Задумываясь о том, что представляет собою норма, избегая попадания всё в большее число психологи­ческих ловушек, даос становился всё ближе и ближе к норме, ближе и ближе к истинной гармонии.

ГЛАВА 3

Незадолго до преддипломной практики мне довелось познакомиться с удивительным человеком, и это знаком­ство стало для меня началом нового этапа погружения в ча­рующий мир целительства.

Я направлялся на встречу с одной из своих подружек, которая должна была состояться недалеко от кинотеатра «Мир». Летнее солнце палило немилосердно, у меня еще ос­тавался запас времени, и я не смог удержаться от соблазна заскочить в манящее прохладой небольшое кафе, приветли­во распахнувшее двери на центральной аллее парка, примы­кающего к кинотеатру.

— Надо же, в конце концов, хоть иногда доставлять себе удовольствие, — подумал я и, с сомнением оглядев хлипкие пластиковые кресла, уселся на прочный деревянный табурет

— единственное сооружение, внушавшее мне доверие.

Я заказал три стакана сока — яблочный, виноградный и томатный — и задумался над тем, не стоит ли побаловать себя пирожными, как кто-то тронул меня за локоть. Я повер­нул голову. Мне приветливо улыбался студент сельхозинсти­тута, учившийся на одном из начальных курсов агрономи­ческого факультета. Мы познакомились примерно год назад, и он страстно увлекся Шоу-Дао. При первой же возможности мы с ним уединялись в одном из бесчисленных коридоров «Альма матер», и после каждой такой встречи, длящейся обычно от пяти до десяти минут, он покидал меня, доволь­ный и счастливый, как медали, унося на себе энное количе­ство свежих синяков.

Глядя на его сияющее лицо, я каждый раз вспоминал любимую поговорку Ли: «Не больно, значит неправильно».

— Если ты не ощутишь хотя бы часть мощи приема на своем собственном теле, ты не сможешь обрести увереннос­ти в нем, — объяснил мне Учитель.

— Сколько лет, сколько зим, — воскликнул я, вставая с табурета и заключая Захара в объятия.

— Учитель, есть подработка! — поспешил сообщить он.

— Это очень кстати, — обрадовался я, и, решив, что по такому случаю тарелочка пирожных уж точно не помешает, направился к стойке бара, бросив на ходу:

—Тебе что-нибудь купить?

— Сок и пару бушеточек, — откликнулся Захар. Мы уселись напротив друг друга, наслаждаясь ощуще­нием уюта и предвкушая удовольствия общения и совмест­ной трапезы. Когда первый голод был утолен, Захар, дожевы­вая кусок бушетки, сказал:

— Есть возможность хорошо заработать. Нужен иглоукалыватель.

В те времена слово «рефлексотерапевт» еще не получи­ло широкого распространения, и человека, применявшего методы рефлексотерапии, даже не имеющие отношения к акупунктуре, называли простым и понятным словом «иглоукалыватель».

— Я к твоим услугам, — бодро откликнулся я. — Когда приступать и кого надо сделать ежиком?

В этот период моей жизни мне пришлось изменить сво­им принципам и время от времени браться за работу, кото­рую оплачивали. Это было связано с тем, что мою маму уже несколько раз оперировали по поводу рака и деньги, требую­щиеся на лекарства, на подарки врачам и медсестрам и на усиленное питание, многократно превосходили возможности нашего семейного бюджета.

Захар расправил плечи.

— Начну по порядку, — сказал он. — Пару недель назад я отправился в городскую парилку, и там один забавный де­дуля попросил меня сделать ему массаж. Я промассировал его совершенно бескорыстно, но в конце концов он чуть ли не насильно всучил мне двадцать пять рублей.

Названная сумма произвела на меня впечатление, по­скольку по тем временам она превышала половину моей сту­денческой стипендии и составляла почти четверть зарплаты инженера.

— Ты лучше переходи к делу, меня мало интересуют размеры твоих гонораров, — сказал я, вовремя вспомнив о том, что рискую опоздать на свидание.

— Я просто хочу показать, что дедушка умеет быть бла­годарным, — лукаво подмигнул мне Захар. — Завтра поздно вечером я снова отправляюсь к нему. Похоже, он ищет чело­века, сведущего в иглоукалывании и массаже, и я порекомен­довал ему тебя.

— И где обитает твой щедрый дедуля? — поинтересо­вался я.

— В зоне Новоромановки. Тебе наверняка известны там районы частных застроек, где живут корейцы.

— Ты хочешь сказать, что дедуля — кореец? — удивил­ся я.

— А разве я об этом не упоминал? — в свою очередь удивился Захар.

Это обстоятельство стало решающим аргументом. Мне показалось очень странным, что щедрый корейский дед пы­тается отыскать иглоукалывателя среди представителей сла­вянского населения, поскольку из рассказов Учителя и Лин о местной корейской общине я знал, что среди крымских ко­рейцев было немало искусных лекарей и что корейцы жили очень замкнуто, предпочитая решать свои личные проблемы в тесном кругу общины.

Захар проводил меня к месту свидания. Моя подружка запаздывала, и мы, отойдя в безлюдный переулочек, приня­лись с энтузиазмом мутузить друг друга, как сказал Захар, для лучшего усвоения вкусной и здоровой пищи.

На следующий день я отправился в Новоромановку, где мы должны были встретиться с Захаром. Было около десяти часов вечера, и опустившаяся на город ночь была прекрасна. Воздух был прозрачен и чист, блюдечки мерцающих южных звезд кокетливо подмигивали мне с высоты. Захар опазды­вал, и это давало мне возможность лишний раз насладиться таинственными пейзажами ночи. Прождав более получаса, я задумался о том, что, если так пойдет и дальше, я рискую провести под звездами всю ночь, но шестое чувство подска-

зывало мне, что нужно еще подождать и что встреча, кото­рая мне предстоит, обещает стать совершенно особенной.

Минут через пятнадцать в конце улочки замаячила стре­мительно приближающаяся фигура Захара. Он размахивал руками, еще издалека выкрикивая извинения и объясняя при­чину задержки.

— Это была девушка моей мечты. Я просто не мог ее оставить, — задыхаясь и обливаясь потом, сообщил он. — Я знал, что ты меня дождешься. Все вышло совершенно слу­чайно. Ее родители так редко уезжают из дома, а тут нам как раз выпал шанс...

— Для даоса любовь священна, — улыбнулся я. Несколько минут спустя мы постучались в калитку не­большого домика. Дверь открыла улыбчивая, но немногос­ловная женщина средних лет. Она провела нас через двор, а затем по блистающим чистотой комнатам, давая нам возмож­ность по достоинству оценить аккуратность и трудолюбие корейского народа.

Хозяин домика оказался и улыбчив, и многословен.

— А, это и есть долгожданный доктор, — воскликнул он. — Спасибо, Захарушка, спасибо!

Он притянул Захара к себе, крепко обнял его и, расцело­вав в обе щеки, незаметно сунул деньги в нагрудный карман его рубашки. Передача двадцати пяти рублей прошла в луч­ших традициях контрактной передачи информации в шпион­ских боевиках.

Захар, подозревая, что в его присутствии больше не нуж­даются, спросил:

— Так я пойду?

— Давай сначала покушаем, — сказал старый коре­ец. — Из моего дома никто голодным не уходит. Затем он переключил свое внимание на меня.

— Ты можешь звать меня дедушка Давы, — обнимая меня, сказал старик. — А теперь пойдемте за стол.

Я хотел было возразить, напомнив о том, что лечение не рекомендуется проводить на полный желудок, но сдержался, понимая, что мои возражения были бы бесполезны.

Дедушка Давы провел нас в самую большую комнату дома и усадил за внушительных размеров деревянный стол, уставленный всевозможными яствами. Тут были и воздуш­ные пирожки из почти прозрачного белого теста, казалось вот-вот готовые вспорхнуть, как вспугнутые голубки, и мисочки, наполненные красной и черной икрой, и разнообразные сала­ты, и непонятным образом приготовленное мясо, происхож­дение которого я на глаз не смог определить.

Хозяин радушно потчевал нас, и только сейчас я смог внимательно рассмотреть его. Я поразился тому, насколько колоритной была его внешность. В глубоких морщинах вы­разительного и приветливого лица прятались маленькие чер­ные глазки, излучающие энергию и лукавство. Его многое повидавшие на своем веку руки, как корнями мангровых де­ревьев, были опутаны выпуклыми венами.

Старый кореец щедрой рукой накладывал нам на тарел­ки новые и новые блюда. Когда глаза Захара осоловели и выражение его лица свидетельствовало о том, что его изму­ченный едой организм больше не способен принимать до­полнительные порции пищи, дедушка Давы поднялся из-за стола и бережно проводил до двери дорогого гостя.

Я, не в силах пошевелиться, остался сидеть на своем месте, впадая в полусонную медитацию воспоминаний и пос­ледовательно воспроизводя в памяти все новые для меня вку­сы этого удивительного застолья.

Вскоре кореец вернулся, и мы направились в его спаль­ню, которая, как и все комнаты в этом доме, буквально ослеп­ляла чистотой. Несмотря на небольшие размеры, спальня ка­залась просторной, поскольку единственными предметами, находившимися в ней, были большой удобный стул и широ­кая кровать, застеленная белым покрывалом.

Мы обменялись несколькими общими фразами обо всем и ни о чем, а затем я, решив, что пришло время перейти к делу, расстелил на полу газету и выложил на нее из сумки спирт, вату, иглы и прочие предметы, которые могли мне при­годиться при лечении.

— Что вас беспокоит? — спросил я.

— Ты же доктор, вот ты и догадайся, — лукаво сказал кореец.

Он ловко стянул рубашку и штаны и улегся на кровать. Моему взору предстал ряд воронкообразных шрамов, при­чудливым узором украшавший его тело в самых разных ме­стах. По их расположению я понял, что над дедушкой Давы поработал опытный врач и что у него болят ноги.

Я неторопливо стал складывать свой реквизит обратно в сумку.

— Что такое? Почему, дорогой, ты убираешь свои меди­цинские приспособления? — забеспокоился старый кореец.

— Я буду лечить вас другим способом, — сказал я. В моей голове уже созрел план лечения.

— И что же ты будешь со мной делать, если не колоть? — с несколько игривой интонацией поинтересовался дед.

— Я буду вас жечь, — в тон ему ответил я.

На счастье я прихватил с собой самодельные полынные сигареты. Я последовательно прогрел все круглые шрамики, оставшиеся от контактного прижигания травяными конуса­ми. Эта процедура заняла много времени. Мы разговорились, и старик объяснил мне, что он прибег к моим услугам пото­му, что его личный врач был в отъезде.

Так на месяц я стал врачом дедушки Давы. Он так ни разу и не сказал мне, от чего я должен был его лечить, но отметил, что от моего прижигания в его состоянии наступи­ло значительное улучшение.

С каждым новым сеансом дедушка Давы чувствовал себя все лучше и лучше, и по мере выздоровления он становился все более приветливым и откровенным со мной.

Я начал дополнять прижигание полынной сигаретой массажем болезненных зон, прорабатывать зоны шрамов на­жатием с долгой задержкой руки, выполнять некоторые дру­гие манипуляции, совмещая несколько методов воздействия.

Старый кореец потчевал меня историями из своей жиз­ни, а затем он неизменно приглашал меня к столу, на котором нас среди прочих блюд неизменно поджидали объемистые миски с черной и красной икрой.

Не выдержав, я однажды поинтересовался, откуда бе­рется икра в таких количествах, поскольку в то время купить икру в магазине было практически невозможно, и дедушка Давы объяснил, что чёрную икру доставляют из Астрахани его родственники, скрывая контрабандный товар в автомо­бильных шинах, поэтому она и выглядит помятой. Не знаю, говорил ли это дедушка Давы в шутку или всерьез, да, чест­но говоря, меня это и не беспокоило. Больше всего на свете мне хотелось познакомиться с личным лекарем старого ко­рейца, который вскоре должен был вернуться из своей по­ездки.

За столом дедушка Давы снова увлекался воспоминани­ями. Он говорил неправильно с уникальным, удивительно приятным акцентом, придававшим его речи особую вырази­тельность и очарование. Однажды он с энтузиазмом принял­ся рассказывать о своей жизни во время Великой Отечествен­ной войны. Выглядело это примерно следующим образом:

— Ой, как было плохо! Шел война, был тяжелый пери­од для нашей Родина. Народ воевал, страна голодал. Люди плохо жили.

Неожиданно протяжно-жалостливые интонации его речи сменялись на бойко-веселые с резким поднятием тона.

— Я хорошо жил, — говорил он, и темп его речи посте­пенно убыстрялся. — Я на железный дорога работал. На один станция начальник русский, за все отвечай. Его заместитель корейца ни за что не отвечай. Заместитель корейца лесом ва­гон с верхом грузит. На второй станция начальник русский за все отвечай, а его заместитель корейца ни за что не отвечай. На второй станция заместитель корейца верхушка леса сни­май. Хорошо жил...

На столе одно блюдо сменяло другое, на смену воспо­минаниям о войне приходили воспоминания более приятные...

— Один девушка любовница дом подарил, — вещал дедушка Давы, мечтательно закатывая глаза. — Сорок ты­сяч!

Сделав выразительную паузу, чтобы мы по достоинству оценили его щедрость, старик, неожиданно спохватившись, что его могут неправильно понять, многозначительно доба­вил:

— Новый деньга!

Дедушка Давы обвёл взглядом наши лица, выражаю-

щие подобающее случаю восхищение, и продолжил свой рас­сказ:

— Второй девушка любовница дом подарил. Тридцать тысяч! Новый деньга! Один мальчик сиротка бегал по двору, мама погиб, папа погиб, дал двадцать тысяч на его воспита­ние, новый деньга. Теперь большой человек — председатель обкома.

Дедушка Давы явно перепутал должности, и ему каза­лось, что «председатель» звучит солиднее, чем «секретарь».

— К себе в край зовет, — между тем продолжал коре­ец. — Говорит — ни в чем нуждаться не будешь!

Из рассказов дедушки Давы я узнал, что он был весьма уважаем в тесном кругу корейских семей. В своем роде он был местным «капо де тутти капи»*, если проводить анало­гии с «Крестным отцом», но, естественно, в его случае в ус­ловиях Советского Союза сфера действий корейского «капо» по большей части ограничивалась экономической деятельно­стью, хотя за многословием экзотичного старика нередко уга­дывалось нечто, о чем он предпочитал не распространяться. В чем-то жизнь корейской общины напоминала мне расска­зы Учителя о выживании клана Спокойных среди чуждых им народов. Община жила по своим собственным законам, стараясь по мере возможности избегать столкновений с ко­ренным населением и правоохранительными органами, гиб­ко и разумно приспосабливаясь к обстоятельствам.

Дедушка Давы твердой рукой регулировал жизнь общи­ны. Большинство корейских семей зарабатывало на жизнь, выращивая ранние арбузы, лук, овощи и фрукты на частных огородах или на взятых в аренду у государства землях. От дедушки Давы зависело, куда каждая из семей поедет прода­вать свою сельхозпродукцию. Старик распределял места так, чтобы у всех семей был приблизительно равный доход и что­бы никто никому не мешал в торговле на рынке. Великолеп­но зная ситуацию на всех основных рынках Советского Со­юза, дедушка Давы руководил делами так, что община про­цветала. Конечно, иногда случались и неприятные инциденты, вроде столкновений с конкурентами кавказского происхож-

* Капо де тутти капи (итал.) — высший титул главы итальянской мафии.

дения, но мудрый патриарх ухитрялся улаживать и эти про­блемы.

В дедушке Давы, почти по О. Генри, удивительным об­разом сочетались черты гангстера и филантропа.

— Я всегда людям помогай, — объяснил мне как-то дедушка Давы. — С Дальний Север друг приехал, говорит — страдают там русские люди. Местная власть не даёт водку продавать, вино продавать. Сухой закон, понимаешь, ввели. А как рабочему человеку без водки на холоде жить? Вот я и помог. Партию арбузов на север отправил.

Половина арбузов бесплатно в детские дома передал, а в другая половина для страдающий рабочий спирт шприца­ми впрыснул. Связи свои использовал — через два дня арбу­зы на месте были. Друг у меня есть — в транспортная авиа­ция работает. А если бы официально перевезти просил — на две недели груз бы застрял. Рабочие спасибо говорили.

Похоже, что делать инъекции арбузам дедушке Давы понравилось, и он неоднократно пользовался этим методом. Однажды на бахчу одного корейца из общины колоритного патриарха совершили налёт жившие в соседней деревне рус­ские конкуренты по арбузному бизнесу. Арбузы у трудолю­бивого корейца удались на диво, чего по какой-то причине не смогла перенести загадочная русская душа. Вооружённые палками налётчики в открытую пришли на поле и под акком­панемент забористого мата перебили почти поспевшие ар­бузы.

Ответный удар не заставил себя ждать. Месть, хотя и не была столь демонстративной, оказалась достойной. Дедуш­ка Давы под покровом ночи отправил корейских детишек на поля интервентов. Детишки были вооружены шприцами, ко­торыми они впрыскивали керосин в готовые к сбору арбузы. Эффект превзошёл самые смелые ожидания. Возмущённые покупатели, попробовав пожароопасные плоды, вернулись на рынок, объединились, и, пылая негодованием, перевернули лотки с товаром и забросали продавцов их же собственными арбузами.

Ещё один раз дедушка Давы воспользовался инъекция­ми, когда на одном из российских рынков конкуренты кав-

казской национальности, угрожая физической расправой, по­требовали у корейцев по дешёвке продать им все свои арбу­зы и убраться с рынка. По совету патриарха корейцы, не всту­пая в конфликт, арбузы таки продали, но зато в недрах каждо­го арбуза таился очередной сюрприз.

Так, по мере возможности не прибегая к насилию, но действенно и эффективно, корейский «капо де тутти капи» отвечал ударом на удар, всё же предпочитая не наносить уда­ра первым.

Дедушка Давы регулярно прибегал к нехитрым приемам первобытной магии. Впервые я столкнулся с этой чертой его характера, обратив внимание на то, как он прячет под подуш­ку в спальне здоровенный кинжал.

— Готовитесь защищаться от врагов? — пошутил я.

— Ты знаешь, дорогой, мне часто снится плохой сон, — ответил дедушка Давы. — Когда снится плохой сон, когда за мной кто-то бежит, когда на меня кто-то нападать, я хватай во сне кинжал за ручку, от меня все убегай. Я с кинжал — меня все боятся.

Не знаю, отчего дедушку Давы терзали ночные кошма­ры — то ли оттого, что он слишком много кушал перед сном, или у него действительно было много врагов, но верно одно — кинжал действовал безотказно, мгновенно отпугивая всех противников.

Когда в его семье кто-то болел, дедушка Давы брал шер­стяные ниточки и завязывал на них узлы. Нитки могли быть разного цвета, но обязательно шерстяные. Он подолгу, тща­тельно и неторопливо раскладывал их на подоконниках и шкафах, и никто в мире не смог бы убедить его в том, что это средство вряд ли поможет.

Старый кореец пытался влиять и на погоду, совершая странные ритуалы, отдаленно напоминающие мне обряды Буду. Если дедушке Давы нужна была теплая солнечная по­года, он, убивая очередную курицу, брызгал ее кровью на за­ранее насыпанные небольшие горки сухого песка, а если для получения хорошего урожая срочно требовался дождь, ста­рик наливал в блюдечко воду и затем окроплял ее кровью курицы.

И, хотя в натуре дедушки Давы слишком откровенно проглядывало что-то первобытно-жутковатое, он был исклю­чительно обаятельным, добрым и щедрым человеком. Я от­носился к нему с искренней теплотой, не будучи склонным морализировать по поводу его несколько вольного отноше­ния к закону, но одна черта его характера неизменно короби­ла меня, несмотря на то что, согласно заповедям Шоу-Дао, я старался и ней относиться терпимо. Дело в том, что дедушка Давы был страстным и неисправимым собакоедом.

После того как я несколько раз отведал исключительно вкусно приготовленное мясо, старый кореец с лукавой усмеш­кой открыл мне секрет его происхождения и признался, что отлавливает бродячих собак. В порыве великодушия дедуш­ка Давы пригласил меня на «охоту», и я, несмотря на то что подобное мероприятие не вызывало у меня энтузиазма, не смог отвергнуть столь экзотическое предложение.

Несколько дней спустя мы отправились на охоту. Де­душка Давы вооружился лишь большим мешком. Когда я спросил его, не нужна ли ему приманка, старик лукаво отве­тил, что у него — свой собственный метод охоты и приманка ему не потребуется.

Примерно четверть часа мы блуждали по пустынным вечерним улицам, пока не наткнулись на крупную кудлатую дворнягу.

— Тише, не мешай! — шепнул мне дедушка Давы. Он сделал несколько шагов по направлению к собаке, слегка согнул колени и, наклонившись в ее сторону, каким-то особенным, приторно-сладким голосом пропел:

— Куть-куть-куть!

Псина замерла на месте и, с любопытством наклоняя голову из стороны в сторону, уставилась на старого корейца.