Николай Михайлович Рубцов




 

Основные темы и мотивы лирики Рубцова — Родина-Русь, ее природа и история, судьба народа, духовный мир человека, его нравственные ценности: красота и любовь, жизнь и смерть, радости и страдания. Драматизм мироощущения поэта, обусловленный событиями его личной судьбы и судьбы народа. Взаимодействие романтического и реалистического начал, символики и быта как характерная черта стилевого своеобразия лирики Рубцова. Традиции Тютчева, Фета, Есенина в поэзии Рубцова.

 

«Громкие» («эстрадные») поэты противопоставляются «тихой лирике».

Приметы внешнего успеха перестают восприниматься как верное свидетельство поэтического достоинства.

— Почему? Какие тенденции в обществе вызвали это изменение? Общая проблема поэзии 70—80-х годов — отношение к традиции.

— Почему обозначилась именно эта проблема?

«Традиция создавала необходимый культурный резонанс, мыслилась как форма иносказания и приращения смысла, способ освобождения».

«Органичные поэты»: В. Соколов, Н. Рубцов, А. Прасолов.

«Книжные поэты»: А. Тарковский, Д. Самойлов, Б. Ахмадулина, Ю. Мориц, А. Кушнер.

 

Детство Рубцова, родившегося в 1936 году, связано с Русским Севером. Он не мог назвать родиной Емецк, где родился и прожил всего год. Не стала родиной пристанционная Няндома. Со смертью матери и трагедией первого года войны связалось воспоминание о Вологде. Вот что писал Рубцов в рассказе «Золотой ключик»:

«Шел первый год войны. Моя мать лежала в больнице. Старшая сестра, поднимаясь задолго до рассвета, целыми днями стояла в очередях за хлебом, а я после бомбежек с большим увлечением искал во дворе осколки и, если находил, то гордился ими и хвастался. Часто я уходил в безлюдную глубину сада возле нашего дома, где полюбился мне один удивительно красивый алый цветок. Я трогал его, поливал и ухаживал за ним, всячески, как только умел. Об этом моем занятии знал только мой брат, который был на несколько лет старше меня. Однажды он пришел ко мне в сад и сказал:

— Пойдем в кино.

— Какое кино? — спросил я.

— „Золотой ключик“? — ответил он.

— Пойдем, — сказал я.

Мы посмотрели кино „Золотой ключик“, в котором было так много интересного, и, счастливые, возвращались домой. Возле калитки нашего дома нас остановила соседка и сказала: „А ваша мама умерла“. У нее на глазах показались слезы. Брат мой заплакал тоже и сказал мне, чтоб я шел домой. Я ничего не понял тогда, что такое случилось, но сердце мое содрогнулось, теперь часто вспоминаю я то кино „Золотой ключик“, тот аленький цветок и соседку, которая сказала: „А ваша мама умерла...“1».

Так в сердце ребенка запечатлелся трагически противоречивый, звучащий горьким диссонансом аккорд любви, счастливой сказки и смерти. «...Вологда — земля для меня священная, и на ней с особенной силой чувствую я себя и живым, и смертным», — признавался поэт (из письма Г. Я. Горбовскому, 1965).

В письме 1968 года В. И. Другову, секретарю по идеологии Вологодского обкома КПСС, Рубцов рассказал о своей жизни «без всякого художества и подробностей» так: «Родился я в 1936 году. Родителей лишился рано, поэтому исключительно мало знаю о них. С пяти лет воспитывался в различных детдомах Вологодской области, в частности в Никольском Тотемского района. Там закончил семь классов, и с тех пор мой, так сказать, дом всегда находился там, где я учился или работал. А учился я в двух техникумах — в лесотехническом и горном, работал кочегаром тралового флота треста „Севрыба“, слесарем-сборщиком... в г. Ленинграде, шихтовщиком2 на Кировском (бывшем Путиловском) заводе, прошел четыре года военной службы на эскадренном миноносце Северного флота. В 1962 г. сдал экстерном экзамены за десять классов и поступил на заочное отделение Литературного института им. Горького в Москве. В настоящее время — студент-заочник последнего курса этого института. Начиная с того же 1962 г. я постоянно жил и зарабатывал, как говорится, на хлеб (а также занимался студенческими делами) в г. Вологде и ее окрестностях. Но постоянного адреса все это время не имел. Снимал „углы“, ночевал у товарищей и знакомых, иногда выезжал в Москву — на период экзаменационных сессий. В общем, был совершенно не устроен». Современные ученики, как правило, не знают, что в то время квартиру для себя нельзя было купить: ее (или место в общежитии) можно было получить от государства, встав в особую очередь. Для этого надо было где-то служить или работать (лучше всего на заводе). Рубцов, желая заниматься литературой и числясь студентом-заочником, не имея собственного дома, практически не мог рассчитывать на получение квартиры. Общежития того времени не были похожи на современные: в комнатах могло жить до десяти и более человек. Рубцов мечтал о своем доме, но не мог найти в себе силы, чтобы униженно просить (а иначе в тот период было невозможно) выделить ему отдельное жилье. Сирота, он был «подранком войны», несущим в своем сердце неизбывное горе одиночества и ощущение ценности каждого человека, уникальности встреч. Пребывание в детском доме, а затем учеба в двух техникумах в маленьких северных городках не могли ему дать хорошего образования. Годы, проведенные на Северном флоте, вряд ли активно способствовали расширению его литературного кругозора. Тяжелая работа, неустроенная жизнь — все вело к тому, что природный талант Рубцова должен был заглохнуть. Но случилось иначе. 1955 год. Рубцову 19 лет. Он работает на заводе в Ленинграде, ходит в литературный кружок. Его призывают на военную службу во флот, в город Североморск, что в 25 километрах от Мурманска — в Кольском заливе Баренцева моря.

Я труду научился на флоте, И теперь на любом берегу Без большого размаха в работе Я, наверное, жить не смогу... Нет, не верю я выдумкам ложным, Будто скучно на Севере жить. Я в другом убежден: Невозможно Героический край не любить! («Мое море»)


Здесь, на эсминце, Рубцов находит людей, которые тоже любят поэзию и поддерживают его интерес к стихам. Выходит первая — машинописная — книжка Рубцова, которая называлась «Волны и скалы» (1962). Не раз писал он восторженные строки о море, называл милым «Суровый берег, выплывший из мрака / Уступами дремотных, хмурых скал!». Но постепенно все более ясным становится другое, сокровенное:

Где движет шторм разбойных волн отряды, Любовь к земле горит у нас в крови. Жизнь моряка, как пушка без заряда, Без этой вдохновляющей любви. («Возвращение»)


Этой самой землей, любовь к которой вдохновляла поэта, в наиболее трудные годы помогая ему держаться на плаву, стала тихая Вологодчина: Никола — село, в котором находился детский дом, где будущий поэт закончил семилетку, и Тотьма — небольшой районный городок на берегу Сухоны, где

...Много серой воды, много серого неба, И немного пологой родимой земли, И немного огней вдоль по берегу... («На реке Сухоне»)

Вот что писал Рубцов о Никольском, об этих «красивых и грустных местах»: «Здесь великолепные (или мне только кажется) холмы по обе стороны неширокой реки Толшмы, деревни на холмах (виды деревень), леса, небеса. У реки, вернее, над рекой, сразу у въезда в Николу (так здесь коротко называют село), под березами — разрушенная церковь. Тоже великолепная развалина! В этой местности когда-то я закончил семь классов (здесь для души моей родина), здесь мне нравится, и я провожу здесь уже второе лето» (из письма А. Я. Яшину от 22.08.64).
Следующее письмо Яшину датировано 25 сентября 1964 года. Вчитаемся в его строки: «Пишу все из того же села Никольского, откуда написал Вам предыдущее письмо. Вы его получили? Не выезжаю в Москву, в институт потому, что перехожу на заочное. А еще потому нахожусь именно здесь, что здесь мне легче дышится, легче пишется, легче ходится по земле». Время, проведенное поэтом в Никольском, было особенно плодотворным. Сейчас здесь музей Николая Рубцова. В древней Тотьме с ее удивительными храмами-парусниками, с монастырем, в зданиях которого располагался после войны лесотехнический техникум, будущий поэт учился. Именно отсюда уехал он к морю, о котором страстно мечтал. В 1985 году стараниями скульптора Вячеслава Михайловича Клыкова в Тотьме, на берегу Сухоны, среди светлых берез поставлен первый памятник Рубцову. Второй памятник был поставлен позже — в Вологде.
Вологодской земле посвящены стихотворения Рубцова, ставшие шедеврами русской лирики: «Я буду скакать по холмам задремавшей отчизны...», «Журавли», «Видения на холме», «В горнице», «Старая дорога», «Привет, Россия — родина моя!..», «Ночь на родине», «Тихая моя родина», «Звезда полей», «Русский огонек».

III. «Русский огонек»

При подготовке к чтению стихотворения очень важно использовать географическую карту. Зададим ученикам ориентиры (например, Москва, Петербург). Найдем Вологду. От Вологды на северо-восток до Великого Устюга (старинного торгового центра Русского Севера) почти 500 километров. Примерно на середине пути, в старину проходившего по рекам Вологде и Сухоне, лежит небольшой, в прошлом очень богатый (за счет добычи соли и торговли ею) город Тотьма. От Тотьмы по новой дороге до Никольского (не путать с одноименным райцентром, располагающимся южнее) — 60 километров. Столько же от Тотьмы до Никольского, если двигаться вверх по течению Сухоны. Асфальтовые дороги в этих краях были проложены только в середине 80-х годов XX века, а во время жизни Рубцова основное сообщение осуществлялись по воде. Осенью 1964 года Рубцов пишет письмо Сергею Васильевичу Викулову, который тогда был ответственным секретарем Вологодской писательской организации. Прочитаем несколько абзацев из этого письма — они помогут нам представить обстановку, в которой могло родится стихотворение «Русский огонек»: «Недавно здесь выпал первый обильный снег (с дождем он уже давненько пролетал), это было так внезапно, так красиво — снег, и лежит повсюду — на крышах, на порогах, на дорожной грязи. На меня это подействовало, как в детстве. Но на другой день снег растаял, и за окном опять возникли во всей своей унылой красоте прежние осенние картины. Сижу порой у своего почти игрушечного окошка и нехотя размышляю над тем, что мне предпринять в дальнейшем. <...>...все равно мне отсюда не выбраться туда (в Вологду. — О. Е.) до половины декабря. Ведь пароходы перестанут ходить, а машины тоже не смогут пройти по Сухоне, пока тонок лед. Так что остается одна дорога — в Вологду, — с другой стороны села, сначала пешком, потом разными поездами». До старой железной дороги — несколько десятков километров пешком. Если улыбнется удача, проезжий крестьянин подвезет на телеге. А Рубцову надо будет выбраться обязательно: надо ехать в Москву, в Литературный институт на очередную сессию. Возможно, именно в такой дороге и родилось стихотворение «Русский огонек».

Русский огонек Погружены в томительный мороз, Вокруг меня снега оцепенели. Оцепенели маленькие ели, И небо было темное, без звезд. Какая глушь! Я был один живой. Один живой в бескрайнем мертвом поле! Вдруг тихий свет (пригрезившийся, что ли?) Мелькнул в пустыне, как сторожевой... Я был совсем как снежный человек, Входя в избу (последняя надежда!), И услыхал, отряхивая снег: — Вот печь для вас и теплая одежда... — Потом хозяйка слушала меня, Но в тусклом взгляде Жизни было мало, И, неподвижно сидя у огня, Она совсем, казалось, задремала... Как много желтых снимков на Руси В такой простой и бережной оправе! И вдруг открылся мне И поразил Сиротский смысл семейных фотографий: Огнем, враждой Земля полным-полна, И близких всех душа не позабудет. — Скажи, родимый, Будет ли война? — И я сказал: — Наверное, не будет. — Дай Бог, дай Бог... Ведь всем не угодишь, А от раздора пользы не прибудет... — И вдруг опять: — Не будет, говоришь? — Нет, — говорю, — наверное, не будет. — Дай Бог, дай Бог... И долго на меня Она смотрела, как глухонемая, И, головы седой не поднимая, Опять сидела тихо у огня. Что снилось ей? Весь этот белый свет, Быть может, встал пред нею в то мгновенье? Но я глухим бренчанием монет Прервал ее старинные виденья... — Господь с тобой! Мы денег не берем! — Что ж, — говорю, — желаю вам здоровья! За все добро расплатимся добром, За всю любовь расплатимся любовью... Спасибо, скромный русский огонек, За то, что ты в предчувствии тревожном Горишь для тех, кто в поле бездорожном От всех друзей отчаянно далек, За то, что, с доброй верою дружа, Среди тревог великих и разбоя. Горишь, горишь как добрая душа, Горишь во мгле — и нет тебе покоя...

Герой стихотворения в дороге видит огонек, входит в избу, чтобы обогреться. Оглядываясь, он видит бревенчатые стены, на которых в бережных оправах (не в рамках, как обычно говорят о фотографиях, а в оправах, как говорят о драгоценностях) висят желтые (то есть пожелтевшие от старости) семейные фотографии.

Каково значение выражения «сиротский смысл семейных фотографий»?
Нам представляется, что жизнь хозяйки, как и ее взгляд, остановились тогда, когда ее близкие — муж, сыновья — ушли и погибли на войне. Для седой женщины война словно продолжается:

 

Огнем, враждой Земля полным-полна, И близких всех душа не позабудет...

Горе женщины настолько глубоко, что спустя почти двадцать лет главный вопрос, который заботит ее: «Скажи, родимый, будет ли война?»
«Русский огонек» — символ чистоты человеческой души, бескорыстия, готовности помочь тому, кто в помощи нуждается, доброй веры и любви.
Обратим внимание на то, что «тихий свет», мелькнувший в бескрайнем поле, «как сторожевой», — реальный огонек, горевший в окошке небольшой избы, — превращается в символ добра и любви. Такое превращение бытовой детали в символ — одна из особенностей поэзии Рубцова.



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2020-07-12 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: