Темы истории и судьбы народа в стихотворениях «О Московском Кремле», «Видения на холме», «Я буду скакать по холмам задремавшей отчизны...»




 

О Московском Кремле Бессмертное величие Кремля Невыразимо смертными словами! В твоей судьбе, — о, Русская земля! — В твоей глуши с лесами и холмами, Где смутной грустью веет старина, Где было все: смиренье и гордыня — Навек слышна, навек озарена, Утверждена московская твердыня! Мрачнее тучи Грозный Иоанн Под ледяными взглядами боярства Здесь исцелял невзгоды государства, Скрывая боль своих душевных ран. И смутно мне далекий слышен звон: То скорбный он, то гневный и державный! Бежал отсюда сам Наполеон, Покрылся снегом путь его бесславный... Да! Он земной! От пушек и ножа Здесь кровь лилась... Он грозной был твердыней! Пред ним склонялись мысли и душа, Как перед славной воинской святыней. Но как — взгляните — чуден этот вид! Остановитесь тихо в день воскресный — Ну, не мираж ли сказочно-небесный Возник пред вами, реет и горит? И я молюсь — о, Русская земля! — Не на твои забытые иконы, Молюсь на лик священного Кремля И на его таинственные звоны...


Практически все стихотворение построено на антитезе: в данном случае это не просто художественный прием, но такой прием, который полностью соответствует основной идее произведения: русский дух вырос на сопряжении противоречий, противоположных качеств и проявлений, и Московский Кремль — высшее его воплощение. Это пример неразрывной связи формы и содержания.

Антитезы:
— «бессмертное величие» — «смертными словами»;

— «смиренье и гордыня»;

— «веет старина» — «утверждена московская твердыня» (усиление с помощью использования однокоренного слова);

— «исцелял невзгоды» — «скрывая боль»;

— ответственность за государство — «душевные раны»;

— звон: «то скорбный он, то гневный и державный»;

— Наполеон: «путь его бесславный» — «перед славной воинской святыней»;

— «земной» — «сказочно-небесный»;

— «От пушек и ножа / Здесь кровь лилась...» — «в день воскресный », «мираж»;

— «склонялись» — «реет и горит».


— Какие слова и выражения повторяются в тексте стихотворения? Какое впечатление создают эти повторы?

Повтор выражения «о, Русская земля!» как реминесценции из «Слова о полку Игореве». Это восклицание в стихотворении делает Московский Кремль наследником великой славы Киевской Руси и древних традиций.

Дважды повторяется слово «твердыня», усиленное кратким причастием «утверждена». «Грозный Иоанн» — «Он грозной был твердыней».

Дважды звучит слово «звон» («звоны»): «далекий слышен звон» и «его таинственные звоны». Мотив звона проходит через все творчество Рубцова (сравни: «Старая дорога»). Общим становится и мотив зари: «навек озарена», «реет и горит» — и «глушь, забывчивость, заря». Другой момент, объединяющий два произведения, — общий размер: пятистопный ямб.
Повторы не превращаются в анафоры: они словно прошивают стихотворение, невидимо на первый взгляд скрепляют его изнутри. Антитезы выполняют ту же роль. Мы словно воочию видим противоречивый русский характер, сотканный из крайностей, судьбу Русской земли, в которой веками прорастали «смиренье и гордыня» и даже сейчас причудливым образом сочетаются бесславие и слава.

Тему исторической судьбы народа продолжают другие известные стихотворения Николая Рубцова: «Видения на холме» и «Я буду скакать по холмам задремавшей отчизны...» (ученики, выполнявшие индивидуальные задания, читают эти стихотворения). Очень важно, чтобы исполнение стихотворений было выразительным: смысл их прозрачен, образность и мелодика текста обладают большой силой эмоционального воздействия.

Видения на холме Взбегу на холм и упаду в траву. И древностью повеет вдруг из дола! И вдруг картины грозного раздора Я в этот миг услышу наяву. Пустынный свет на звездных берегах И вереницы птиц твоих, Россия, Затмит на миг В крови и жемчугах Тупой башмак скуластого Батыя... Россия, Русь — куда я ни взгляну... За все твои страдания и битвы Люблю твою, Россия, старину, Твои леса, погосты и молитвы, Люблю твои избушки и цветы, И небеса, горящие от зноя, И шепот ив у омутной воды, Люблю навек, до вечного покоя... Россия, Русь! Храни себя, храни! Смотри, опять в леса твои и долы Со всех сторон нагрянули они, Иных времен татары и монголы. Они крестами небо закрестили, И не леса мне видятся окрест, А лес крестов в окрестностях России. Кресты, кресты... Я больше не могу! Я резко отниму от глаз ладони И вдруг увижу: смирно на лугу Траву жуют стреноженные кони. Заржут они — и где-то у осин Подхватит эхо медленное ржанье, И надо мной — бессмертных звезд Руси, Спокойных звезд безбрежное мерцанье...

Стихотворение написано нами пятистопным хореем. Он создает ощущение неторопливой повествовательности, эпичности, что соответствует содержанию произведения.

Ключевыми можно считать такие строки стихотворения, как: «Россия, Русь! Храни себя, храни!». Не отвлеченное знание, а вчувствование в иные эпохи дает богатейший духовный опыт, ощущение живой причастности к роду, к истории и истокам народа. Рубцов пережил такой опыт, воплотил его в художественной форме, что дает возможность и нам эмоционально ощутить живую историю страны.

* * * Я буду скакать по холмам задремавшей отчизны, Неведомый сын удивительных вольных племен! Как прежде скакали на голос удачи капризной, Я буду скакать по следам миновавших времен... Давно ли, гуляя, гармонь оглашала окрестность, И сам председатель плясал, выбиваясь из сил, И требовал выпить за доблесть в труде и за честность, И лучшую жницу, как знамя, в руках проносил! И быстро, как ласточка, мчался я в майском костюме На звуки гармошки, на пенье и смех на лужке, А мимо неслись в торопливом немолкнущем шуме Весенние воды, и бревна неслись по реке... Россия! Как грустно! Как странно поникли и грустно Во мгле над обрывом безвестные ивы мои! Пустынно мерцает померкшая звездная люстра, И лодка моя на речной догнивает мели. И храм старины, удивительный, белоколонный, Пропал, как виденье, меж этих померкших полей, — Не жаль мне, не жаль мне растоптанной царской короны, Но жаль мне, но жаль мне разрушенных белых церквей!.. О, сельские виды! О, дивное счастье родиться В лугах, словно ангел, под куполом синих небес! Боюсь я, боюсь я, как вольная сильная птица, Разбить свои крылья и больше не видеть чудес! Боюсь, что над нами не будет таинственной силы, Что, выплыв на лодке, повсюду достану шестом, Что, все понимая, без грусти пойду до могилы... Отчизна и воля — останься, мое божество! Останьтесь, останьтесь, небесные синие своды! Останься, как сказка, веселье воскресных ночей! Пусть солнце на пашнях венчает обильные всходы Старинной короной своих восходящих лучей!.. Я буду скакать, не нарушив ночное дыханье И тайные сны неподвижных больших деревень. Никто меж полей не услышит глухое скаканье, Никто не окликнет мелькнувшую легкую тень. И только, страдая, израненный бывший десантник Расскажет в бреду удивленной старухе своей, Что ночью промчался какой-то неведомый всадник, Неведомый отрок, и скрылся в тумане полей...

Образы и мысли этого стихотворения переплетаются, образуя сложный узор. Попробуем выделить части стихотворения. Первая тема («Я буду скакать...») является и последней, то есть композицию стихотворения можно назвать кольцевой.

Если прочитать первую строфу и затем подряд предпоследнюю и последнюю, то создастся впечатление, что это всего лишь зрительный образ: оболочка без наполнения. Все, что находится между первыми и последними строфами, не отступления от темы, но само содержание произведения.
Вторая и третья строфы — довоенные картины, запомнившиеся с детства, когда жизнь русской деревни на севере была еще полнокровной, многогранной и красочной: праздник в честь окончания сбора урожая и майские гулянья, сопровождаемые характерной деталью — несущимися по реке бревнами (молевой сплав леса, на котором трудилось множество народа и который сейчас повсеместно прекращен). Строфы создают яркие зрительные образы, полные движения.
Третья строфа заканчивается многоточием, которое как бы обозначает начало следующего смыслового отрезка: «Россия! Как грустно! Как странно поникли и грустно...»

Интонации произведений устного народного творчества слышатся в четвертой и пятой строфах, например, интонации старинной песни-плача.

В шестую-восьмую строфах анафоры, как нити основы, держат текст. Эти три строфы с предыдущими связывают следующие образы: ласточка — «вольная сильная птица», образ лодки, удивительный храм — чудеса («больше не видеть чудес»), царская корона — старинная корона «восходящих лучей», жница — майские всходы.

Река — образ духовной жизни народа. Лирический герой боится, что река народного духа обмелеет. Почему? Поэт не дает на это прямого ответа. Может быть, «таинственная сила» — христианская вера? Предыдущие строфы похожи на песню-плач. А шестая-восьмая строфы похожи на заклинание и молитву. Это основа поэтики строф.

Каков смысл первой и последней строф? Почему лирический герой видит себя скачущим по холмам всадником? Какова роль этого всадника? Всадник — сторожевой духа, «неведомый сын удивительных вольных племен», «легкая тень», «неведомый отрок». Последнее определение вызывает ассоциации с монашеством как хранителем духовности на Руси. Раньше уже звучало слово «ангел»: «О, дивное счастье родиться / В лугах, словно ангел, под куполом синих небес!»

Почему только одному человеку — израненному бывшему десантнику — поэт дает возможность увидеть «неведомого отрока»?

Бытовые заботы заглушают жизнь духа. Страдание открывает духовные родники человека, развивая его способность к состраданию, к различению тонких движений души.

 

В стихотворении «В горнице» тоже появляется образ лодки-надежды, которую будет мастерить-возрождать в себе лирический герой Рубцова.

В горнице В горнице моей светло. Это от ночной звезды. Матушка возьмет ведро, Молча принесет воды... Красные цветы мои В садике завяли все. Лодка на речной мели Скоро догниет совсем. Дремлет на стене моей Ивы кружевная тень, Завтра у меня под ней Будет хлопотливый день! Буду поливать цветы, Думать о своей судьбе, Буду до ночной звезды Лодку мастерить себе...
Во время грозы Внезапно небо прорвалось С холодным пламенем и громом! И ветер начал вкривь и вкось Качать сады за нашим домом. Завеса мутного дождя Заволокла лесные дали. Кромсая мрак и бороздя, На землю молнии слетали! И туча шла гора горой! Кричал пастух, металось стадо, И только церковь под горой Молчала набожно и свято. Молчал, задумавшись, и я, Привычным взглядом созерцая Зловещий праздник бытия, Смятенный вид родного края. И все раскалывалась высь, Плач раздавался колыбельный, И стрелы молний все неслись В простор тревожный, беспредельный...


На первый взгляд перед нами предельно конкретная картина, бытовая сторона которой подчеркнута стихами: «Кричал пастух, металось стадо...»
Очень интересный стих: «...Плач раздавался колыбельный...» Именно он выводит нас за пределы описания простой грозы и приводит к мысли о том, что перед нами картина не быта, но бытия, подобная рождению Вселенной или первобытным изменениям лика Земли. В этом контексте «церковь под горой» благодаря игре слов оказывается церковью под грозовым небом.
Следующее стихотворение — антитеза к изображению грозы.

Ночь на родине Высокий дуб. Глубокая вода. Спокойные кругом ложатся тени. И тихо так, как будто никогда Природа здесь не знала потрясений! И тихо так, как будто никогда Здесь крыши сел не слыхивали грома! Не встрепенется ветер у пруда, И на дворе не зашуршит солома. И редок сонный коростеля крик... Вернулся я — былое не вернется! Ну что же? Пусть хоть это остается, Продлится пусть хотя бы этот миг, Когда души не трогает беда, И так спокойно двигаются тени, И тихо так, как будто никогда Уже не будет в жизни потрясений, И всей душой, которую не жаль Всю потопить в таинственном и милом, Овладевает светлая печаль, Как лунный свет овладевает миром...

 

 

 



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2020-07-12 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: